Правила поведения

      

Глава 4

             Эли тянула время перед дверью в студенческий центр, не решаясь войти.       Хотя это не должно было вызывать у нее таких сложностей. Она выглядела хорошо. И здесь, в месте зарождения революции юбок, все будут одеты так же, как она.       Вернувшись вчера в свою комнату с небольшой коллекцией топов, юбок, бижутерии и косметики с барахолки, она поклялась, что сейчас возьмет себя в руки и наконец постарается наверстать упущенное в учебе. Все «протестные наряды» на ближайшие несколько дней были подготовлены, чего нельзя было сказать про учебную нагрузку.       Самым срочным было эссе по Истории Античности, где имелся до сих пор лишь черновой набросок. Когда Эли писала его, она еще шла с большим опережением графика. Но сейчас дата сдачи стремительно приближалась. Она сильно отстала, а ее конспекты с пары последних лекций выглядели просто смехотворно. Нужно было исправлять положение.       Вот только Даника ночевала у своего парня, а это значило, что у Эли был весь вечер, свободный от осуждающих взглядов соседки. Можно было делать все, что пожелаешь.       Она отпраздновала это, посмотрев короткое видео по макияжу. Просто чтобы расслабиться. Но одно видео, целиком состоящее из пастельных тонов и мягкого закадрового голоса, быстро превратилось в два, а потом в четыре. Эли не успела и опомниться, как прошло несколько часов бездумного залипания в интернете. Она переходила со странички на страничку, листала каталоги онлайн-магазинов и почти машинально добавляла в закладки все вещи, что хотела купить – как будто и вправду была безмозглой шопоголичкой, какой ее считала Даника.       И потому сегодня Эли ощущала некоторый стыд. Но в то же время и гордость. Она выглядела хорошо.       Она зачесала прядь волос за ухо. Серьги в форме звездочек, которые болтались в ее ушах, приятно позвякивали. Когда Эли осторожно вставляла их в давно отвыкшие от сережек отверстия в своих мочках, было такое чувство, будто она украшает рождественскую елку игрушками. Она прильнула так близко к зеркалу, что ее губы малинового оттенка («Ягодное блаженство» - новая любимая помада) едва не поцеловали отражение…       И весь остальной ее сегодняшний лук был столь же вычурно-затейлив.       Она надела блузку с открытыми плечами и глубоким вырезом. Такого фасона, что служил будто обрамлением для груди, ниспадая с ее склонов волнами струящейся ткани.       Для Эли ее большая грудь была одной из самых тщательно оберегаемых тайн. Она никогда не показывала свои груди, стараясь даже никак не намекать на их существование. С ее точки зрения, сиськи были лишь досадной анатомической особенностью - причиной болей в спине и вынужденной возни с бюстгальтерами. Но благодаря протесту, Эли ощутила впервые в жизни, что они могут быть и полезны.       Они могли привлекать ВНИМАНИЕ.       Ее блузка была заправлена в запашную мини-юбку, черную и ассиметричную. Сейчас она демонстрировала уже верхнюю часть своих бедер, куда выше середины. А если бы кто-то провел взглядом вниз по ее голым ногам, то увидел бы там пару плоских сандалий с изящными ремешками на лодыжках.       Настолько узкая юбка приносила принципиально новые ощущения. Вместо того, чтобы свободно парить вокруг ног, она липла к бедрам, подстраиваясь под контуры фигуры и натягиваясь при каждом шаге. В ней Эли как никогда остро ощущала форму своего тела.       Последнее из правил поведения по-прежнему смотрело на нее с экрана. «Учебный класс – это НЕ показ мод». От одного только вида этой надписи Эли резко захотела покрутиться, покрасоваться перед всеми в своем великолепно подобранном ансамбле, и надеть завтра что-то еще более горячее.       - Девочки, помните о нашем общем деле! ГОВОРИТЕ о своих нарядах на лекциях. Делайте КОМПЛИМЕНТЫ друг другу. Нам нужна СОЛИДАРНОСТЬ! – проповедовала Сиенна со своей импровизированной трибуны.       Модные тенденции Сиенны двигались по нарастающей. Яркие сапожки на платформе прибавляли ей полтора десятка сантиметров роста, лицо обрамляли большие серьги-обручи. Ее темные кудри вились повсюду.       Она носила костюм из топа и юбки, который можно было назвать костюмом лишь очень условно – скорее лишь две небольших тряпочки из лайкры неонового оттенка, сиявших на фоне ее смуглой кожи. Эли видела, что ее подруга явно не носит лифчика под своим топиком с открытыми плечами. Обтягивающая неоновая ткань плотно облегала упругие холмики ее грудей, маленькие твердые соски вызывающе торчали.       - До меня также дошли рассказы, что у некоторых девчонок возникали проблемы из-за разговоров о сексе на занятиях. Мы имеем право говорить про наши ТЕЛА! Не позволяйте фашистским правилам запугать вас, убедить вас, будто секс – это что-то неприличное. У нас у всех ЕСТЬ вагины. Мы должны иметь возможность ГОВОРИТЬ о них!       Эли вспомнила свою лабораторку по химии, где Грейс и близнецы разговорились о сексе. Она тогда брякнула эту глупую ложь про Скотта, как будто ей нужен был мальчик, о котором можно посплетничать. Или это и впрямь нормально, а проблема лишь в том, что ей пришлось выдумывать?       - Смело и без стеснения говорите обо всем, от чего вы НАМОКАЕТЕ! Настало время РАСКРЫТЬСЯ друг перед другом. Вот так мы и победим!       Студентки университета Монро, похоже, были в восторге от вульгарного предложения Сиенны. И там, и тут, они поправляли юбки и натягивали пониже декольте своих топов, подкрашивали губы и причесывали волосы. Повсюду виднелись безрукавные майки, платья с открытыми спинами, кроп-топы и оголявшие живот рубашки, тонкие бретельки и полностью обнаженные плечи. Их юбки сверкали повсюду разноцветными яркими пятнами ткани, покачиваясь на бедрах и едва прикрывая попки. Многие девушки активно дополняли свои образы гольфами, ажурными чулками выше колена, изящными туфельками, блестящей бижутерией и другими аксессуарами. Их губы и глаза блестели от густого слоя яркой косметики.       С притворной застенчивостью, они приветственно махали мальчикам, что находились рядом.       А мальчиков рядом было немало. Гораздо больше обычного. Многие любовались зрелищем, которое являло собой множество провокационно одетых девушек. Другие пришли лично увидеть последнее правило проректора. Они изучали экран, нахмурив лбы.       «НЕ глазейте на ДЕВОЧЕК».       - Эй, привет! Эли!       Это был Скотт.       Твою-то мать, приехали.       Эли рухнула обратно в тот мир, где она носила джинсы и штаны-карго, где ей было абсолютно насрать на милый макияж и прикольную бижутерию, где ее сиськи всегда оставались невидимыми под горой из множества слоев ткани.       А сейчас они красовались на всеобщем обозрении как две сжатые вместе подушки в ее блестящей блузке с глубоким вырезом.       - Привет. – сказала она.       - Эли, эммм… Ты выглядишь… Гм…       - У нас протест! – быстро пояснила Эли. – Мы должны, типа, принаряжаться. И открывать плечи, и так далее. Ну, и наши, ммм… - она смущенно потеребила край своей блузки.       Скотт и не подозревал, что под его взглядом Эли испытывала настоящий взрыв новых эмоций и начинала осознавать свое тело на принципиально ином уровне. Ее ноги, слегка прикрытые короткой полоской облегающей ткани. Ее голые плечи. Ее сиськи в пуш-апе и глубоком декольте… Это все было выставлено напоказ, словно специально для него, чтобы он смотрел.       - А, ну да. Точно. Я вообще пришел просто потому что услышал про новое правило. Пацаны тут говорили… э-э, ну ладно. Не важно. Просто надо было самому прочитать, что там написано, понимаешь?       - Обязательно надо знать, что там написано. – пробормотала Эли.       - Именно. Короче, э-э… Так вот. Довольно безумно, все это дело, - он обвел рукой толпу девушек, одетых даже откровеннее, чем Эли.       Они все так хорошо выглядели… От этого зрелища у Эли чуть голова не закружилась в приступе сильных чувств. И она тоже стояла в их рядах. Была одной из них. Солидарность.       - Это движение за права, - заявила Эли. Но прозвучало это вдруг очень тупо. Особенно после того, как Сиенна только что буквально рекомендовала всем почаще говорить об их гениталиях.       - Угу. Эли, а тебе не кажется, что уже начался небольшой перебор? Ну то есть, некоторые из этих новых правил – не такие уж и неадекватные.       - Смеешься? Да взять хоть то последнее, где парней рассматривают как каких-то похотливых животных!       - Да, конечно. Мне не нужен чей-то запрет, чтобы я не пялился не женщин. Я стараюсь этого не делать, во всяком случае. Хотя с вами, девчонки, это довольно… - Скотт покосился на грудь Эли, и на какое-то время задержал там свой взгляд. Его язык словно вдруг онемел, - Да, с вами это довольно… трудно… Не наша вина, что вы такие… Жаждущие внимания…       Он продолжал сверлить взглядом бюст девушки. Ее мягкие округлости, приподнятые пуш-апом и выставленные напоказ глубоким декольте. Сердце Эли заколотилось сильнее. Ее будто парализовало - она не могла пошевелиться, только чуть-чуть подалась вперед. Скотт так смотрел в ее блузку, словно был готов целиком туда провалиться.       Каким-то дальним уголком своего сознания, она заметила, что начала намокать.       Взгляд парня резко поднялся обратно к глазам Эли.       - Ой, блин. Извини. Я не хотел… я… я лучше пойду.       Он попятился и смешался с толпой, глядя в пол. Но для Эли ничего не изменилось: и нарастающий радостный трепет в ее сердце, и приглушенный зуд возбуждения в ее промежности – все это осталось.       ПРЕКРАТИТЕ демонстрировать ваши ТЕЛА.       ЖАЖДУЩИЕ ВНИМАНИЯ.       - Внимание, все по местам! Идет уважаемый проректор Вялохуй! – объявила Сиенна в мегафон своими неоновыми губами.       Генри Хёрст неспешно вошел в студенческий центр, и толпа полуобнаженных демонстранток тут же начала скандировать в его адрес.       «Мы не подчинимся! Мы не подчинимся! Мы не подчинимся!»       Реакция Генри всегда была до бешенства сдержанной. Было невозможно спровоцировать его на что-либо большее, чем мимоходный кивок. Но сегодня он остановился. Встал на первой ступеньке лестницы и принялся внимательно разглядывать толпу из-под своих сползших на нос очков.       Настало время Большого Представления. Девушки принялись издевательски дразнить его своими телами. Они склонялись вперед, сжимая свои сиськи сквозь одежду. Поворачивались боком и выпячивали задницы, посылали воздушные поцелуи, поднимали руки над головой и играли со своими волосами как фотомодели. В общем, демонстрировали проректору, что именно они думают о его новом правиле.       Генри дождался, пока крики утихнут, затем заговорил очень спокойно.       - Я уверен, что вы все очень собой гордитесь. Вам удалось организовать массовый саботаж еще одного из моих правил. Браво! – он пару раз свел ладони вместе, изобразив медленные, торжественные аплодисменты. – Однако, это ничего не изменит. Я не остановлюсь, пока вы все не начнете вести себя ровно так, как я сочту нужным.       - Мечтай дальше, козел! – выкрикнула Сиенна в мегафон. – Говори что угодно, нам плевать. Мы никогда не будем сладенькими невинными малышками, как ты хочешь!       У Генри дернулся глаз, затем его губы изогнулись в улыбке.       - Что ж, конкретно в этом, у нас с вами полное согласие.       С этими словами, он скрылся на лестнице.        Почти синхронно, всеобщее внимание обратилось к правилам поведения. Экран пиликал и жужжал в тишине, размытые белые буквы почти плавали в голубом океане за ними.       В помещении повисло безмолвное ожидание, все затаили дыхание. Девушки хотели чего-то нового, против чего можно бы было бунтовать. Эли распознала и в себе эту жажду. Какие еще права студентов он намерен растоптать в своем следующем указе? Ну давай, мудак. Попробуй, и увидишь, что будет.       Но легкое, едва уловимое чувство тревоги терзало ее. Нарушать правила было весело, но разве их общей целью не являлась отмена всех этих запретов как таковых? Тогда почему она с таким нетерпением предвкушала появление нового правила?       Она уже почти набрала достаточно силы воли, чтобы оторвать глаза от экрана, когда, в яркой вспышке света, текст дополнился новыми словами.       «Сладенькие малышки, это для вас. С настоящего момента, употреблять СЛАДОСТИ на территории кампуса ЗАПРЕЩАЕТСЯ. Не разрешается сосать леденцы, карамельные конфеты, а также употреблять жвачку и любые виды мороженого».       Физический эффект от увиденного нового правила оказался сильнее, чем когда-либо раньше. Ее сердце привычно заколотилось чаще, быстрее пустив по горящим венам кровь, которая стремительно прилила к ее голове, к рукам и ногам, к кончикам пальцев, и к ее…       - Мммммнннффф..! – веки Эли затрепетали когда разбегавшийся по телу жар внезапно достиг ее промежности.        Телесные ощущения ошеломили ее, но она по-прежнему не могла оторвать глаз от экрана. От этого омерзительного, мерцающего, голубого дисплея. И одновременно словно такая же волна разбежалась по студенческому центру, заставляя и других девушек вздрагивать и стонать. Но органы чувств Эли стремительно угасали, поглощаемые голубым свечением.       Им запретили… сладости? Проректор решил, что у него есть чувство юмора? Что за тотально излишнее, ненужное, абсурдное правило?       «Мы никогда не будем сладенькими невинными малышками, как ты хочешь». Это были слова Сиенны. И в итоге он решил отомстить вот таким образом?       Но сейчас Сиенна говорила нечто иное, прерывистым полушепотом с нотками девчачьего тоненького фальцета. Ее бормотание просочилось до сознания Эли сквозь померкшее восприятие окружающей реальности.       «Губами… Языком…»       «Лизать… Сосать… Вкусссноооо… Ссслааадкооо…»       Затем голос исчез, все звуки исчезли, заглушенные всеподавляющим жужжанием экрана и бешеным, клокочущим чувством жаркой похоти у нее между ног.       Эли даже не особенно любила вкусненькие, вкусненькие сладости. Она не помнила, когда вообще последний раз лизала леденец. От них только губы становились липкими и язык окрашивался в неестественные цвета.       - Губами… языком… - прошептала Эли.       Холодный фруктовый лед на палочке, круглые разноцветные леденцы, сладкие комки жвачки во рту – Эли ненавидела всю эту приторную дрянь. Ненавидела лизать. Ненавидела сосать. Ненавидела лизать и сосать вкусненькие, вкусненькие сладкие конфетки. Ненавидела.        Но ее рот все равно наполнился слюной.             

***

      Спустя два дня после вступления в силу скандального правила о конфетах, Хелен вновь решила действовать. Всему есть предел.       Благодаря абсурдному правилу Генри, леденец на палочке стал новейшим символом протеста. Коридоры каждого корпуса теперь пропахли фруктовыми пищевыми ароматизаторами, а влажные причмокивающие звуки превратились в постоянный рефрен. Невозможно было найти практически ни одной девушки, которая бы не сосала какой-нибудь карикатурно огромный леденец.       В этом была некая логика, хоть и извращенная. Сладости были очередным способом продемонстрировать их пренебрежение к порядку, который насаждал Генри. И их было легко распространять. В студенческом центре у Сиенны и ее команды стояли целые коробки под столами.       Но дело было не только в конфетах. То, как студентки были одеты - или вернее, раздеты – достигло уже совсем неприемлемого уровня. Мини-юбки окончательно превратились практически в обязательную часть униформы, к ним теперь добавились десятки разновидностей всевозможных чулок, гольфов, ажурных колготок и лосин. Что же касается верха, то почти все девушки сейчас запихивали свои бюсты в облегающие топы, как можно более открытые – стараясь всегда оставить обнаженным что-нибудь. Многие пристрастились заплетать волосы в конский хвост, или игриво-девчачьи два хвостика, или множество мелких косичек.       А то, как они вели себя в мужской компании, было еще хуже. В присутствии парней, они улыбались как чертовки и принимались сосать свои леденцы чуть активнее, двусмысленно обхватывая их своими нежными губками и посылая мальчикам такие жаркие взгляды, что и антарктический лед бы растаял.       Парни, разумеется, не могли сопротивляться и активно глазели на них. Да и с чего бы им хотеть сопротивляться? Ведь одно из надменных, снисходительных правил Генри запрещало им смотреть на девочек. Да к тому же, и сами девчонки практически умоляли обратить на них внимание. У каких-либо норм приличия не было ни малейших шансов уцелеть в такой обстановке.       Единственными, кто по-настоящему страдал, были преподаватели. И Хелен понимала, что ей еще выпала не самая тяжелая доля. Крейг Коллинс, историк, поддавшись однажды моменту отчаяния, затащил ее в уголок чтобы объясниться наедине.       - Этот протест становится настоящим минным полем с точки зрения профессиональной этики, - сказал он. – Скоро мне придется работать с завязанными глазами, Хелен! Они переходят всякие рамки.       Ему не потребовалось даже объяснять, о чем речь. Одна из его студенток, блондинка по имени Трисс, как раз в этот момент прошла мимо в особенно обтягивающем и непристойно-коротком платье.       - Здраааасьте, профеееессор! – она помахала рукой, немного склонившись вперед, так что ее юные груди чуть не вывалились из усыпанного пайетками платья. Она сосала фруктовый лед на палочке, медленно и ритмично вводя его между своих приоткрытых губ.       - Помоги мне, - взмолился Крейг.       Именно поэтому Хелен оказалась перед дверью в кабинет президента университета. Генри, как она теперь понимала, безнадежен. Но Агата, как она надеялась, могла бы помочь – если до нее достучаться.       Она обладала высшей властью.       Дверь была немного приоткрыта, и от сильного стука Хелен начала распахиваться с противным скрипом.       Сидя за своим столом, Агата смотрела в планшет. Голубой свет заливал ее лицо, отбрасывая медленно движущиеся тени каких-то строчек. Ее рот был полностью открыт, и струйка слюны стекала с нижней губы, почти достигнув подбородка.       -…Агата?       Широкие как блюдца глаза Агаты перемещались слева-направо, и снова слева-направо. Она что-то читала, хотя выглядела едва ли похожей на человека в сознании. Ее тугой пучок рассыпался. Свободные пряди ниспадали во все стороны, некоторые прилипли к ее накрашенному лицу.       Откуда-то из ее горла доносились тихие звуки, которые почти походили на… стоны? И ее щеки заливал розовый румянец.       Стараясь быть как можно мягче, Хелен потянулась и потрясла ее за плечо. Даже сквозь шерстяное пальто, от Агаты исходил сильный жар.       - А-а? Ой! Хелен. Привет. Прошу прощения. Я, кажется, немного задремала... - Агата отложила планшет и привела себя в порядок, - Вот, читала очередной отчет Генри.       - Разумеется… - произнесла Хелен. Еще один из текстовых экранов Генри, которые так странно влияют на читателей. – Агата, я не знаю, что он там написал в отчете, но это неправда. Преподавать стало абсолютно невозможно, и кампус превратился в какой-то… показ мод.       - Да. А учебный класс – это НЕ показ мод. Я конкретно указала это в последнем правиле, которое ему предложила.       Хелен поморщилась. Она не хотела напоминать Агате, что тут есть и ее доля вины.       - Вы правы, Хелен. Правила не работают. Они очень сильно вышли нам боком.       - Да! Их надо отменить! Вы можете что-нибудь сделать? Он слишком упрям, чтобы прислушаться к кому-либо. Руководство должно вмешаться. Вы должны вмешаться.       - Безусловно. Боюсь, что мне придется пойти туда прямо сейчас и как следует поработать языком. То есть, взять… взять у него… Взять и вразумить его.       Агата была сама не своя, судя по ее виду. А судя по тому, как прошла последняя встреча с Генри, Хелен не вполне доверяла ей представление их совместной позиции.       - Может, пойдем вместе? – предложила она.       - Нет, нет. Это, в конце концов, мои обязанности. Я должна лично ублажать его. Указать ему, то есть – указать ему на его место. Чтобы он видел, кто здесь главный, а чье место на коленях.       - Агата, что, извиняюсь?       Агата поднялась и расправила свое пальто.       - Я говорю, пойду сейчас к нему и покажу, кто здесь главный.       Президент университета погляделась в зеркало.       - Ох, что случилось с моей прической? Так не пойдет.       Она развязала тугой пучок и позволила закрученным локонам свободно рассыпаться вокруг лица. Потом взбила ладонями волосы, чтобы они были пышнее. Затем подкрасила губы, нанеся свежий слой маслянисто блестящей алой помады.       - Я должна поблагодарить вас за поддержку, Хелен. Знаю, я выгляжу так, будто все контролирую. Генри в своих отчетах даже называет меня в шутку «неукротимая миссис Редмар». Такая высокая планка. Но иногда мне кажется, что не так уж и реальна моя... власть.       Глядя в зеркало, Агата на мгновение потеряла концентрацию, словно провалившись в какое-то яркое видение.       Она захлопнула тюбик с помадой.       - Но конечно же, она реальна. И я это докажу. Покажу ему, что я не слабая и внушаемая. И я не буду… - она заметно вздрогнула от пробежавших по телу мурашек, - Подчиняться… всем его требованиям. А сейчас, прошу меня извинить, Хелен – я должна идти.       Из-под длинного пальто Агаты виднелись острые шпильки не менее 15 сантиметров высотой. Она двинулась к выходу уверенной походкой, цокая каблуками. Ее бедра энергично покачивались из стороны в сторону, пока она удалялась по коридору.             

***

             - Ну короче, и после этого Том трахнул меня прямо в раздевалке, - сказала Грейс, чавкая жвачкой.       Все девушки ахнули.       Продолжая сплетничать, они – Грейс, близнецы, Сиенна и Эли – наблюдали за тренировкой мужской баскетбольной команды. По словам Грейс и близняшек, мальчики играть умели не особенно хорошо. Но посмотреть на них было приятно.       Эли чувствовала себя очень плохой. Но от этого ей было хорошо.       Прямо сейчас она пропускала лекцию по истории античности. Первый раз в жизни что-то намеренно прогуливала. Но эта хренотень была настолько ужасно унылой… С каждой следующей лекцией, высиживать становилось все мучительнее, да и не то чтобы она много усваивала в любом случае. Так какой смысл на них вообще появляться?       В конце концов, Эли решила, что она заслужила этот прогул. На шекспироведении она недавно сдала эссе, которое с гарантией должно было принести ей пятерку. После всех последних трудностей, Эли гордилась, что наконец-то сумела написать нечто, соответствующее ее обычным стандартам.       Грейс принялась надувать большой розовый пузырь, пока он не лопнул.       - Во всем здании вообще-то не было тогда абсолютно никого, но это все равно очень возбуждающая ситуация - понимаете, да? Мне кажется, я эта, как это называется… эксгибиционистка.       - Сто процентов! – ответила Сиенна. – Я понимаю, о чем ты. Знаете, этот протест типа, реально пробудил во мне что-то. Показывать мое тело и все такое. Это заводит.       Эли сосала леденец, круглый и вишнево-красный. Чем были хороши конфетки – всегда можно достать одну и сунуть себе в рот, когда она боялась, что сболтнет чего-нибудь лишнего. В последнее время, все девочки только и говорили, что о сексе. Как результат – Эли теперь сосала леденцы очень часто и подолгу.       Ее тело определенно соглашалось, что постоянные заинтересованные взгляды приятны. Эли осознала это в основном за последние несколько дней. Ее смущало то, что она возбуждается от мужского внимания. И еще большую тревогу вызывало то, как сильно ей хотелось об этом говорить. Она принялась активнее сосать вишневый леденец. Осталась уже почти одна только палочка. Эли начинала понимать, почему некоторые другие девушки начали выбирать особо большие леденцы. Они не так быстро заканчиваются       Улетевший в сторону баскетбольный мяч запрыгал по площадке в сторону трибуны, а вслед за ним побежал и один из игроков. Инстинктивно, словно по команде, девушки все приосанились одновременно с его приближением. Это был Коди, первый номер. И красавчик первого сорта, если верить словам рыженькой Энни.       Он внимательно рассмотрел зрительниц. Делал он это открыто, не таясь, перекидывая мяч из руки в руку и любуясь каждой девушкой поочередно.        Во всем был виноват проректор. До того, как Генри Хёрст обрушил на парней свое новое правило, они вполне довольствовались тем, что поглядывали на своих однокурсниц с более-менее спокойным интересом, не пялясь в открытую. Иногда украдкой пытались заглянуть им в вырез блузки или под юбку. Учитывая, как сейчас девушки одевались, это было совсем не сложно. Но теперь мужская часть студенческого коллектива столь же горела желанием позлить проректора, как и женская – и они все глазели нагло, демонстративно, в свое удовольствие, никого не стесняясь.       Умом Эли понимала, что должна злиться, когда ее воспринимают как сексуальный объект. Что не должна позировать вместе с остальными девчонками, выставляя себя напоказ как кусок мяса, купаясь в вожделеющих и восхищенных взглядах. Но каждый раз, когда она приближалась к попытке избавиться от этого импульса, перед ее зрением вспыхивало правило.       ПРЕКРАТИТЕ демонстрировать всем ваши ТЕЛА.       Это же было ее тело, думала она в приступе праведного гнева. С хера ли ей нельзя делать с ним все, что она пожелает? И потому она прихорашивалась, выпячивала вперед грудь, сверкала улыбками, превращала себя в пиршество для глаз, и сама с удовольствием поглощала полученное внимание. Это было так вкусно – все это: пожирать их взгляды и быть жадно пожираемой, словно сладкая цветная карамелька.       Увидев ее, Коди протяжно присвистнул.       Ох блять, от такого внимания у нее чуть голова не закружилась. Она приготовилась встречать новую волну возбуждения – и вскоре прикусила нижнюю губу, прикрыв глаза, когда та предсказуемо захлестнула ее тело. Ее кожа покрылась мурашками. А обнаженной кожи было много. Выше плиссированной мини-юбки, ее кроп-топ с длинным рукавом прикрывал в сущности только грудь и руки, оставляя весь живот и ребра голыми перед мужским взглядом.       Они начали свой танец. Если глаза парня, быть может, и спровоцировали сцену изначально, то сейчас Эли полностью контролировала ход начавшегося шоу. Протест стал совместной работой мужчины и женщины. Это даже приносило некое единение.       Она скинула одну ногу с другой, а затем скрестила их в другом порядке. Как и следовало ожидать, глаза Коди следили за каждым движением ног, тщетно пытаясь заглянуть ей под юбку. Мальчики в последнее время становились все более бесстыдными в этом деле, все время стремясь увидеть еще больше, какие бы любезные жесты им и так ни оказывали девочки, позволяя на себя смотреть.       Эли прикусила свой леденец и игриво улыбнулась. Не сегодня, красавчик.       Вот только он все еще продолжал смотреть. Похотливо глазел на то место, где соединялись ее мягкие бедра, прикрытые лишь тонкими складками юбки. Она могла бы дать ему еще один шанс. Еще раз перекинуть ноги. Может быть, даже оставить их разведенными на секунду дольше, чтобы облегчить ему задачу. Если он продолжит так смотреть…       ЖАЖДУЩИЕ ВНИМАНИЯ       Между ног у нее начинало становиться ужасно мокро и липко. Все равно вскоре придется перекидывать ноги. Ну и что, если он на секунду увидит ее намокшие трусики? Он не должен был смотреть, а она не должна была показывать. Вот так вместе, он и она смогут встать против Генри Хёрста. Смогут, вместе встать… у него может встать, и он может ей вставить …       Ммм, блять. А он ведь довольно горячий парень, да?       - Коди, ну ты чего там! – позвал один из игроков с площадки.       И потом волшебный момент закончился. С неохотой, он оторвал взгляд от ног Эли и вернулся к своей команде. А у Эли вновь включилось критическое мышление. Чего она собиралась сделать только что?       - Ух блин ничего себе, Эли! Ты стопудово должна с ним замутить! – сказала Сиенна, когда парень удалился за пределы слышимости.       - Неееет, ты чего! Сиенна, нет!       - А фиг ли нет-то? Он явно на тебя запал!       - Да Эли у нас просто хочет Скотта Лаймена! – подсказала Энни, как всегда крайне не вовремя.       - Да ладно, реально что ли?! – изумилась Сиенна.       - Нет! То есть… Я не знаю! – простонала Эли.       Ей становилось сложно отделять то, что она говорила подругам, от ее настоящих искренних чувств. Разве она не соврала тогда про Скотта? Ну и что с того, что когда он смотрел на ее попу, это словно напрямую стимулировало все ее центры удовольствия?       - Проверить очень просто. Ты думаешь о нем, когда трогаешь себя? – спросила Мэй.       - Нет! – Эли полностью закрылась в оборону. – В смысле, я вообще не делаю этого. Если ты про, ну… мастурбацию.       - Ты… не мастурбируешь? – спросила Сиенна полным изумления голосом.       - Ну у меня как бы не очень высокое либидо! – почти оправдываясь сказала Эли, хотя это утверждение сейчас вступало в явное противоречие с липким, влажным жаром у нее между ног, все еще пылавшим после взглядов Коди.       Эли попыталась не развивать больше тему и сунула в рот леденец, начав с энтузиазмом сосать сочную вишневую сладость. Но потом поняла, что так лишь все усугубляет, и смущенно вытащила его изо рта с влажным звуком.       - Ну по крайней мере, у меня никогда не было высокого либидо.       Сейчас же, она словно источала сексуальность – так же легко и непринужденно, как сахаристые струйки слюны, что липли к ее губам, покрытым сиреневой помадой.       - Значит так, Эли – все. Ни слова больше. Тетя Сиенна тебе обязательно поможет. – сказала с улыбкой ее подруга.       - Сиенна, нет! Ты о чем? Ты что это задумала? – панически спросила Эли.       Но Сиенна лишь положила в рот фруктовое эскимо и принялась сосать, лукаво сверкая глазами.       - Эй, девчонки, ну-ка гляньте, – шепотом произнесла Энни.       Рыжая девушка указала на площадку, где Коди занял позицию для штрафного броска. Он пару раз прочеканил мяч и согнул колени, сконцентрировавшись на корзине.       - Э-э-эй, Кооооди! – окликнула Энни как раз в момент, когда он собирался бросать.       Коди повернулся в ее сторону, и в ту же секунду Энни быстрым рывком задрала свой топ, оголив грудь. Она энергично потрясла сиськами, заставив бледные полусферы задорно подпрыгивать в воздухе. Ее большие розовые соски напряженно торчали.       Мяч пролетел очень, очень далеко от корзины.       Энни с гордостью одернула обратно свой топик, а Мэй и Сиенна радостно захихикали.       - О господи, ну вы даете! – ошарашенно пробормотала Эли.       - И я вам скажу, это реально заводит пиздец как, - сказала Энни, - Прям вот, моментально потекла сейчас, честное слово.       Эли на каком-то уровне сознания понимала, что вид ее подруги, трясущей голыми сиськами на публике, должен был вызвать у нее какие-то сильные эмоции. Например, смущение или шок, или даже стыд. Но пытаясь дать определение своим чувствам, продираясь сквозь все запутавшиеся мысли в голове, она сумела нащупать лишь одно.       Зависть.       Это я должна была показать ему мои трусики.             

***

             Хелен воспроизводила в памяти свой последний диалог с Агатой по электронной почте снова и снова.       После их встречи, она написала письмо, возможно, слишком пропитанное нетерпением. «Агата, я просто хотела узнать, как прошел ваш разговор с Генри. Спасибо. Хелен». Ее тревожность в этом сообщении явственно читалась, но она ничего не могла с собой поделать. Ей нужно было знать результат.       И ответ Агаты оказался еще более лаконичным. «Все прошло очень, очень хорошо».       Очень, очень хорошо.       Двусмысленность беспокоила Хелен. Уж во всяком случае, правила поведения все еще оставались в силе, иначе студентки не разгуливали бы по коридорам во все более неудобной обуви, а студенты не свистели бы им вслед. Это по-прежнему происходило с пугающей повсеместностью. Так что же произошло?       Она направлялась к Генри узнать лично.       Протестный уголок студенческого центра вновь расширился. Там организовали небольшую танцплощадку, прямоугольник на полу, отделенный передвинутыми партами, где девушки извивались под громкие пульсирующие ритмы клубной поп-музыки. Мелодии громыхали из наспех установленных колонок на полу, от басов по фойе разносились волнами вибрации.       Парни из числа студентов наблюдали за танцующими девушками. Присоединиться к ним на танцполе их не допускала лишь табличка «ТОЛЬКО ДЛЯ ДЕВОЧЕК». Но зато они могли вдоволь упиваться зрелищем ритмично извивавшихся потных тел, глядя из-за периметра и иногда что-то одобрительно выкрикивая.        Это была, пожалуй, последняя капля. Студенческое протестное движение Университета Монро официально превратилось в непристойную пародию.       Наверху, Хелен постучала в дверь кабинета Генри. Снизу безостановочно стучала по мозгам громкая музыка, мощные басы без труда пробивались сквозь перекрытия в душные кабинеты наверху.       Хелен прислушалась сквозь музыку, дожидаясь ответа изнутри, но не дождалась никакой реакции. Постучала снова.       - Да, да. Бога ради, дайте мне минуту! – раздался голос Генри сквозь дверь.       Хелен не стала ждать. Ее терпение с этим человеком подошло к концу. Чем бы он ни был занят, это не могло оказаться важнее, чем превращение студенческого центра в танцпол ночного клуба. Она открыла дверь и ворвалась в кабинет.       Едва не столкнувшись с Агатой Редмар.       - Хелен! Привет. Я тут, эмм... Уже уходить собиралась. – произнесла она.       Волосы президента были безумно растрепанными, а лицо раскрасневшимся и потным. Хелен успела в последнюю секунду заметить, во что женщина была одета под своим поспешно застегнутым пальто – ничего, кроме голубого комплекта кружевного белья.       - Агата, что тут происходит? – спросила Хелен.       Глаза Агаты выглядели остекленевшими.       - Я просто… просто решила принять предложение Генри работать под ним. В смысле, под его началом… работать над преодолением кризиса, в очень тесном контакте. Да, очень, очень тесном. Мне стало ясно, что я не имею достаточной квалификации для самостоятельного решения столь серьезных проблем в области дисциплины.       - Агата, вы… вы что, спите с ним? – спросила Хелен, не в силах удержаться от озвучивания своих подозрений.       - Не говорите глупостей! – вмешался Генри. – Ничего такого мы не делаем. Агата просто будет какое-то время исполнять функции моей помощницы. Моего секретаря, если угодно. С настоящего момента она переносит свое рабочее место в мой кабинет.        - Но… но как же то, о чем мы с вами говорили? – обратилась к ней Хелен. – О том, чтобы положить конец этим его правилам! У вас есть власть!       - Агата, ты не против оставить нас с Хелен наедине? – спросил Генри.       - Да, Генри. То есть, сэр. То есть, да. – пробормотала Агата, выходя в коридор на дрожащих ногах и звонко цокая шпильками.       Тяжелая дверь закрылась за ней.       - Хелен, меня начинает изрядно раздражать ваше стремление вмешиваться на каждом шагу в мою работу. - произнес Генри, набивая трубку табаком. – Лишь по своей доброй воле я иду навстречу, рассматривая ваши жалобы. Как вы можете видеть, я все уладил с администрацией, и мне позволили свободно продолжать мою деятельность.       - Да, но…       - Никаких но тут быть не может! Вы всего лишь профессор! Я перед вами не обязан отчитываться! – ядовитым тоном сказал он.       Затем коротко затянулся своей трубкой и посмотрел на Хелен с выражением чистой, нескрываемой злобы во взгляде. Хелен извлекла лист бумаги из сумки. Она все еще не собиралась отступать.       - Это эссе, написанное моей лучшей студенткой, Эли Берк, – произнесла она, дрожащим от адреналина и нервов голосом. – Пожалуйста. Просто послушайте.       Она прокашлялась.       - Если бы Леди Макбет жила в наши дни, она бы сто процентов носила дерзкую красную помаду, словно кричащую «Не подходи, убью!». Офелия из «Гамлета» была бы сторонницей естественности – деликатная увлажняющая основа и немного блеска в тенях для век. Джульетта, само собой, активно использовала бы тушь для своих трепетных ресниц, чтобы подчеркнуть, насколько она влюблена.       - К чему вы клоните, мисс Пейсли? – спросил Генри, хриплым от раздражения тоном.       - Да к тому, что все это эссе – бред сумасшедшего! К тому, что серьезная старательная девушка вдруг начала глумиться над моим учебным материалом.       - Тогда, быть может, вам стоит поговорить об этом с ней, а не со мной.       - Генри. Все девушки воспринимают ваши правила как вызов и намеренно их нарушают! И такое ощущение, будто… Будто они сами себя не контролируют. Это эссе написала не та Эли Берк, которую я знаю. Специально ли она сочинила эту чушь, или ей реально теперь на все похер, я не знаю. Но я знаю, что чем дальше вы будете упираться, тем сильнее будет усугубляться ситуация.       - Благодарю, мисс Пейсли. Ситуация мне очень хорошо известна. Я видел последнее представление, что они устроили внизу. Я прямо сейчас его слышу, черт возьми. У нас возник полноценный кризис. Именно поэтому президент Редмар наделила меня дополнительными полномочиями, расширив их до чрезвычайных. На самом деле я с вами согласен, мисс Пейсли. Возможно, вина лежит не только лишь на учащихся. Возможно, есть другое направление, с которого можно подойти к решению проблемы.        У Хелен возник тяжелый комок в груди.       - Это еще что значит? – спросила она. – Какие еще чрезвычайные полномочия? Что за другое направление?       Генри еще раз затянулся трубкой, раздув вишневый огонек до ярко-алого.       - Доброго вам дня, мисс Пейсли.       Она поспешила вниз.       Там, в громыхающем царстве музыки, и сладостей, и танцев, энергичные мелодии все еще пульсировали поверх неподвижных тел.       Все уже смотрели вверх. Их оцепеневшие, лишенные выражения лица были залиты голубым светом.       Нет… - подумала Хелен. – Нет, нет, нет…       Ей не хотелось смотреть. Что бы ни ждало ее на этом огромном экране, это не могло быть ничем хорошим. Генри вел себя слишком насмешливо и самодовольно.       Что за новые полномочия он получил от Агаты? Хелен подозревала, что уже знает ответ. В его обязанности как проректора входила учебно-воспитательная работа со студентами, однако он не имел прямой власти над…       «ПРЕПОДАВАТЕЛИ»       Увидев это слово на экране, она словно ухнула с головой в ледяную воду. От ее замершего сердца холодок побежал по венам, пока она дочитывала текст до конца.       «Имейте в виду, что вы должны подавать ХОРОШИЙ пример студентам. С настоящего момента, вы ОБЯЗАНЫ точно так же подчиняться всем ПРАВИЛАМ ПОВЕДЕНИЯ».       Лед внутри Хелен превратился в пламя. Яростно пылающее. Как он смеет!       Послание было предельно ясным. Он винил во всем преподавателей.       Это было абсурдно. Только потому, что студенты не могут себя адекватно вести, Хелен почему-то оказалась виновата? Она была единственной, кто пытался положить конец этому безумию! И теперь ее наказывают за то, что каждая вторая студентка пользовалась протестом как предлогом, чтобы пропускать занятия и вести себя как…       - Шалава… - прошептала Хелен.       Все это было несправедливо. Это было оскорблением ее профессионализму.       Хелен пробежала глазами остальные правила. Итак, отныне для нее будет действовать унизительный дресс-код: только длинные юбки. Ей будет запрещено носить ее легкий изящный макияж. С ней будут обращаться точно так же, как с ее ЖАЖДУЩИМИ ВНИМАНИЯ студентками, которые обожают демонстрировать свои тела и сосать леденцы, будто она такая же…       - Шшшаллллава… - слово скатилось с ее языка. Она навряд ли даже заметила, что произнесла это уже второй раз. Слово оставило приятное послевкусие во рту, как от сладкой карамельки.       Все это было несправедливо. Ужасно несправедливо. Ей не нужны были какие-то правила, запрещающие делать что-то подобное. Можно подумать, она и так позволила бы хоть кому-то увидеть себя, одетую как озабоченная малолетка, сосущую роскошный, большой, сочный, вкусненький леденец, и нагибающуюся в своей маленькой, обтягивающей…       - Блядской короткой юбке на моей блядской попке…       Жар становился нестерпимым. Хелен чувствовала, что может сейчас потерять сознание. И пульсирующая музыка продолжала колотить по ее мозгу. За какофонией синтезированных битов и переплетавшихся мелодий, Хелен почти могла расслышать свой собственный голос, шепчущий что-то восхитительно-сладкое, но слова терялись за грохотом музыки. Экран вибрировал от ритмов, слова текста хаотично плясали, распадаясь на части, пока она не лишилась окончательно способности читать их.       А потом она вновь оказалась в своем теле, которое уже пропитывала бешеная ярость. Ее ладони были сжаты в кулаки, каждый мускул напряжен. Брючный костюм лип к коже, удерживая жар внутри, удушая ее.       Так вот к чему ее привела доброжелательная критика в адрес коллеги. Вот к чему привел весь ее корректный профессионализм. Ну что ж, если Генри вот так хочет реагировать на рациональные доводы, то в эту игру можно играть и вдвоем.       Хелен целенаправленно прошествовала к уголку обмена юбок, который теперь уже напоминал полноценный базар. Распродажи в близлежащих торговых центрах стабильно обеспечивали вал всевозможных новых вариантов – здесь был богатый выбор чего угодно скандально-короткого и блестящего. Не глядя, она схватила несколько охапок одежды с вешалок и запихнула в свою сумку. Ее голова шла кругом от гнева, перед глазами вспыхивали новые и новые пятна, пока она набирала коллекцию из всех возможных видов новых юбок.       Хелен не собиралась больше терпеть и идти на уступки. Она заставит с собой считаться.