мия: неотделимость

Скорее всего Осаму – со слов Суны – все это придумал. Ну, знаете, как это обычно бывает: что-то, во что ты верил с самого раннего детства, все еще влачится где-то внутри тебя, как привычка или как инстинкт. И даже если ты мозгом понимаешь, что все это ерунда, и надо бы перерасти, но оно продолжает преследовать тебя всю твою жизнь, как отголосок былого. Вот и Осаму был раньше убежден, что они с Атсуму делят одну боль на двоих, – в принципе, как и все остальное в этом мире. Он все еще помнит, как Атсуму на их шестилетие полез на старую яблоню, чтобы достать для Осаму самую большую, самую пышную цветущую ветку. А потом, что неудивительно, грохнулся вниз, невероятным образом заработав себе первое растяжение. И в тот момент, когда Атсуму приземлялся, Осаму может поклясться, он почувствовал эту боль всем своим существом. Конечно, это было мимолетно, словно лишь призрак ощущения, но это так врезалось ему в память, и не вылезает до сих пор. Очень часто Мия болеют в одно и то же время – как по расписанию, – и даже это можно списать на то, что они просто напросто сначала друг друга перезаражают и сидят-кукуют рядышком, продолжая обмениваться вирусняком. Но если болел, например, Атсуму, то, честно говоря, Осаму всегда было скучно ходить в школу в одиночестве, зная, что его полоумный близнец, который снова не досушил волосы после тренировки, валяется в постели где-то там один. Им уже по семнадцать, они, вроде, не дети – не верят в сказки про ментальную связь и все остальное (честно-честно). Осаму возвращается от Ринтаро на метро в полвосьмого вечера. Он устало чешет лоб, поправляя выпадающий наушник, когда вдруг чувствует ноющую боль прямо в груди. Он хмурит брови, пока эта боль накатывает, словно внезапный морской прилив, и вместе с ней поселяется тревога. Что-то точно не так, ведь причин тревожиться у Осаму нет: выходные, все дела сделаны, и ничего важного не грядет. Зачем-то он лезет в телефон. «Тсуму», – печатает он. – «У тебя все нормально?» Спустя минуту ожидания брат все же заходит в онлайн и медленно набирает ответ: «Саму. Гин бросил меня». Вот оно что… Осаму расстроенно хмыкает, кивая самому себе, что, да, никуда это никуда не делось – он чувствует все, и он все еще носит в себе чужую (родную) боль. А еще Осаму плох в утешениях, но Атсуму многого и не нужно. Ближе к ночи тот лишь сжимает в кулак футболку на спине близнеца, задавая ему единственный вопрос: – Как ты узнал? – Просто мое сердце болит вместе с твоим.