видишь солнце?

— И типа Осаму запретил нам общаться, представляешь? — смеётся Атсуму. Ринтаро почему-то совсем не смешно, потому что в детстве они уже проходили эту стадию, когда Осаму решил за них двоих вопрос о дальнейшем общении, и Мия-два не сделал ничего, чтобы препятствовать такому исходу. Хорошо, что время идёт, не жалея никого и ничего, и люди всё-таки меняются. Взрослеют, по крайней мере. Атсуму больше не боится брата и не слушается его беспрекословно. Плохо, что Осаму всё-таки против. Суна заметил его неприязнь ещё с первого взгляда (трудно было не заметить), но почему-то омеге стало казаться, что всё изменилось, когда они начали сближаться, хотя сближением это вряд ли можно было назвать. Видимо, стоило тогда плюнуть через плечо и постучать три раза себе по голове — полой, как дерево, раз уж в неё вообще пришли такие мысли. — А ты что? — Ринтаро ставит точку в уравнении и с тяжёлым сердцем готовится к обороне. — А я послал его. Мы немного поругались, но это не страшно. — Ясно. Хорошо, что для Атсуму их дружба теперь в приоритете и можно не переживать хотя бы об этом. Хотя не то чтобы Суна особо переживает, но ему точно не всё равно, что думает его друг и на какое место он ставит Ринтаро в своей жизни. И прощаться бронёй он не собирается. А после уроков этим же понедельником Суна оказывается в пустом классе наедине с Осаму уже не по своей прихоти. Никого нет на стрёме, никого нет и в коридоре — ну чем не романтика и не мечта? Прямо как в самом радужном сне. Не хватает разве что единорогов и мельтешащих перед глазами фей из Питера Пэна. — Ты не ответил на моё сообщение, — констатирует факт альфа, собирая вещи в рюкзак цвета хаки. — Не заметил, наверное, — Ринтаро пожимает плечами, собираясь так же нарочито медленно. Несмотря на то, что в школе — слишком дорогой для обычной учебной программы и тесных кабинетов — Суне не нравится, как и в любых других местах, где он каждой клеточкой тела чувствует себя лишним, хочется всё же подольше провести время наедине с Мией без лишних глаз и ушей. — Мне не нравится, что ты таскаешь моего брата по сомнительным местам и он приходит домой пьяным, — Осаму закидывает рюкзак на спину и смотрит на Ринтаро своим как-же-вы-все-меня-заебали взглядом. — Не делай так больше, если не хочешь прекратить вашу дружбу. — Может, ты просто не будешь лезть? — Суна пародирует взгляд Мии, но тот, кажется, вообще не замечает этого. — Атсуму не маленький мальчик и сам разберётся, с кем ему дружить, а с кем — нет. — Я несу за него ответственность, — не новость. — Хотя такому, как ты, не понять. — Какому же? — Омеге. Все омеги легкомысленные и ветреные, — Осаму подходит к парте Ринтаро и берёт его чёрный портфель с нашивками. — Пойдём, провожу тебя до автобуса. Что за херню он несёт? Он что, действительно такой придурок, каким считает своего брата Атсуму? Нет, у нормального человека ну просто не может быть таких мыслей. В век интернета и условного равноправия уж точно. Они идут по пустому кабинету до гардероба, и Осаму помогает омеге надеть куртку, как настоящий джентльмен, и терпеливо ждёт, пока спутник расправится со шнурками на расклеивающихся, заляпанных слякотью кедах. Он открывает перед Ринтаро дверь и пропускает того вперёд, а на улице продолжает нести сумку Суны, как будто это его собственная вещь. — Спасибо, — мямлит парень, всё ещё не зная, чем ответить на тот бред, который выдал альфа. Может, стоит действительно промолчать и проглотить, как горькую пилюлю? Ну да, Мия-один, идеальный Мия-один — сексист. Он, вроде, не особо скрывает свою точку зрения. Хорошо, что это выяснилось сейчас. Плохо, что это вообще так. Осаму протягивает Ринтаро руку, когда тот перешагивает через огромную лужу, и парень принимает её без особых возражений — упасть не хочется, хотя он бы всё равно не упал: ноги у него длинные и достаточно крепкие. — Спасибо, — снова благодарит Суна. — Знаешь, я тут подумал, почему бы тебе не выбираться куда-нибудь с нами, чтобы присматривать за Атсуму? Мы, например, собирались в субботу в караоке. Враньё. Никуда они не собирались. И в караоке омега был всего один раз — с Такео на прошлых каникулах, когда ему посчастливилось два часа слушать откровенный словесный понос о задолбавшем универе, хуёвом настроении и отсутствующих деньгах, чтобы потом тот пришёл к ошеломляющему выводу, что никто его не понимает, кроме самого чудесного Ринтаро. — Я подумаю. Но, как говорится, и лисы сыты, и цыплята целы. — Тогда напиши, как решишь, — Суна забирает свой рюкзак из рук Мии, как только видит в кои-то веки быстро приехавший автобус. Обычно приходится морозиться на остановке добрые двадцать минут. Хотя тогда они бы с Осаму поговорили чуть дольше и, может, тот поцеловал или обнял Ринтаро снова. Но их руки соприкасаются на мгновение, и омега хочет прочитать хоть что-нибудь в чужих карих глазах, но натыкается на языковой барьер, который не преодолеешь с помощью ни одного онлайн-переводчика в интернете. Придётся взять в руки словарь и учиться составлять одиночные слова в предложения заново. — Только ты не игнорируй больше. Неужели обиделся? — Я подумаю, — омега ухмыляется и стреляет глазками. Двери тут же закрываются, как только он забегает вовнутрь. Лисы сыты, лисы смеются — лисы всегда получают, что хотят, даже если уже не в плюсе. Остаётся только уговорить Атсуму выбраться куда-нибудь в субботу и подготовить его к мысли, что Осаму пойдёт с ними. / Кеды Суны окончательно разваливаются. Он не придумывает ничего лучше, чем замотать их белой изолентой, оставшейся ещё со времён, когда они с Акане ютились в этой старой, повидавшей виды студии, в которой сейчас живёт один Ринтаро вместе с тараканами (и лет им больше, чем самым старым обитателям этого дома), и один из мужчин девушки решил починить всю проводку. Суне этот мужчина не нравился. От него всегда пахло тяжёлым парфюмом и машинным маслом, но он приносил с собой игрушки и сладости для маленького Ринтаро и цветы — для Акане. Она смеялась и краснела, как в буклетах про счастье, которые раздавали на каждом шагу в их несчастном районе. Новым машинкам, шоколадкам, медвежатам, мармеладным червячкам и лисам Суна не был рад, а счастью Акане — ещё как. В итоге, тот мужчина ушёл, проводка и по сей день искрит, а остатки изоленты идут на благое дело. Прошлое в прошлом. Правда, Тайо-сан? / — Ты прямо на писке моды, — комментирует Ширабу, когда они втроём выбираются покурить перед уроками. — Это что-то вроде эстетики гранжа? — Угу, — Суна стучит по карманам в поиске зажигалки, но ничего не находит. Не рассказывать же этим богатым детишкам, что такое, когда нет денег на новую обувь, потому что ты выбираешь оплату семестра в хорошей школе и трёхразовое питание, а походить в старых кедах ещё можешь пару недель, пока не станет совсем плохо? Вот и Ринтаро принимает решение молчать, потому что объяснить внятно не получится, а проходиться по теме социального неравенства поверхностно — это значит идти против собственных принципов. Достаточно того, что Суна просто закрывает глаза на откровенный сексизм некоторых своих новых приятелей. Просто он из другого мира. Чужой. Лишний. — Заткнись, Ширабу, — Атсуму чиркает своей зажигалкой перед носом Ринтаро. — Ты ничего не понимаешь. — Я понимаю, что нельзя ходить в порванной обуви, — Кенджиро одет с головы до ног во всё именитое и дизайнерское с самого рождения. — Кстати, не боишься, что родители спалят у тебя зажигалку? — Им похуй, — Мия пожимает плечами по новой, сворованной привычке. — А Осаму и так знает, что я курю. — М-да. Моя мама меня бы прикончила на месте, — Ширабу равнодушно стряхивает пепел на мощённую плитку. — А твои родители в курсе, что ты куришь, Суна? — Не ебу, — и Ринтаро пожимает плечами тоже. Тут уже похуй только самому омеге. / В среду, сидя за хорошо знакомым обеденным столом, Суна понимает, что Акане ничего не сделала бы, даже если бы её сын — скоро уже с клеймом «первый» — кололся или употреблял последнюю шваль. Ну или продолжал мотаться с двадцатитрехлетним бесперспективным придурком. Просто для примера. Может, Осаму в чём-то и прав: многие омеги действительно безответственные, но альфы ничем не лучше. И Ринтаро знает это на собственной шкуре. — Как у тебя дела в школе? — спрашивает Акане. — Да нормально, — Суна без особого интереса размешивает сахар в чае. Металлическая ложка бьётся о фарфоровые стенки, и хочется швырнуть эту бессмысленно прекрасную посуду в стену. Наверное, то же самое испытывают люди, когда видят его впервые. Слишком красивый для ребёнка. Дети не должны быть такими красивыми. Суна не похож на отца — это становится понятно с одного лишь взгляда в их первую и последнюю встречу. Он похож на маму, которая в детстве водит мальчика по зоопаркам и встречам со школьными подружками, а в шестнадцать позволяет ему собрать вещи и встречаться раз в неделю за обеденным словом. Слишком красивый для ребёнка — и ты приоритет. Слишком красивый для подростка в пубертате — и ты проблема, которую нужно решить быстро и радикально. / «Что ты решил насчёт субботы? — набирает Суна. — Пойдёшь с нами?» Наверное, Осаму думает, что омеги не должны писать первыми, но Ринтаро не намерен ждать ответа до самого конца недели, гадая, что же там решит всегда занятой альфа. Какие у него вообще дела? Почему он постоянно такой уставший? Неужели мнимая ответственность его так гнетёт? «Пойду», — отвечает Мия через десять минут, и Суна сверлит взглядом это короткое сообщение так долго, что буквы начинают плясать перед глазами. «Бывал в караоке до этого?» «Нет. Не люблю шумные места». И компании омег, потому что они все скучные и безответственные — продолжает за него, злорадствуя, Ринтаро. «В следующий раз пойдём в библиотеку. Будем читать книги о неравенстве омег и альф». «Лучше уж о гендерной психологии :)». Суна давит смешок и думает, что Мия разочаруется ещё на первой главе, а Мия-два вообще заскучает на самом пороге, хотя Атсуму говорил, что обожает книги — преимущественно слишком сложные, что понять их и сделать хоть какие-нибудь выводы. Ринтаро не по вкусу такая жвачка для мозга. / Атсуму явно не в восторге от идеи провести выходные с братом — это видно по его потемневшим глазам и откровенно недовольному лицу. Не то чтобы Осаму отличается большим энтузиазмом. В комнате, которую они арендуют, прохладно и свежо. Неоновая подсветка мигает разноцветными переливами, и Суна на минуту застывает, любуясь меняющимся градиентным сиянием, похожим на северное сияние. Забавный факт: полярные лисы покидают своих родителей примерно в четырёхмесячном возрасте и, по большей части, довольно легко переживают эту разлуку. — Пойду куплю закуски, — Осаму кидает свой рюкзак на кожаный диванчик. Да, даже мебель здесь что надо. — Я не буду есть, — отзывается Атсуму, листая каталог с песнями. Предчувствуя очередной спор, Ринтаро говорит: — Возьми колу без сахара. Горло промочить будет не лишним. Есть вещи, о которых не говорят вслух в приличном обществе и которые люди предпочитают просто-напросто игнорировать. Расстройство пищевого поведения, встречающееся у каждого четвёртого омеги — одна из них. — О! Это так мило, — Атсуму ухмыляется, — Сунарин запомнил, что у меня аллергия на сахар. Аллергия. Такая же настоящая, как желание Суны жить по средам или его кольца из павильона в метро. Осаму пропадает на добрых десять минут, и Атсуму успевает спеть какой-то сопливый хит о любви, от которого уши завянут даже амёб, а у них, к слову, вообще нет ушей. Ринтаро лишь скрывает усмешку в рукаве своей чёрной толстовки, в кои-то веки радуясь, что он напрочь лишён чувства ритма и музыкального слуха в принципе. — Теперь твоя очередь. И Суна наугад выбирает песню. Баллов он выбивает ещё меньше, чем друг. — Посоревнуемся на абсолютный антирекорд? — смеётся Атсуму. Ринтаро соглашается. Когда Осаму возвращается с чипсами и газировкой, омега уже жалеет о своём решении. — Я слышал вас уже в коридоре, — Мия открывает пачку. — Хотел сбежать, а потом решил взглянуть на этот ужас своими глазами. — Тоже мне великий певец нашёлся, — говорит Атсуму в микрофон, игнорируя всплывающие на огромном экране слова. — Тебе медведь на ухо наступил ещё в люльке. — А тебе он вообще его отгрыз, — парирует Осаму, заваливаясь на диван рядом с Ринтаро. Рука альфы тут же оказывается на чужом плече, как будто это её законное место. Приятное тепло разливается по телу от такого лёгкого прикосновения, и даже перепалка близнецов уже совершенно не волнует Суну, когда Мия поглаживает его через плотную ткань толстовки. Атсуму только цокает и продолжает петь. Очередь наконец доходит до Осаму, и тот с явной неохотой отрывается от Ринтаро, выбрав для исполнения бессметную классику английского рока. И выигрывает в соревновании по антирекордам. Серьёзно, у него даже нет соперников при таком ужасном слухе и абсолютном неумении попадать в ноты: Атсуму давится колой, а Ринтаро записывает это легендарное выступление на камеру, поклявшись самому себе, что обязательно будет пересматривать это видео по средам, когда желание жить уходит в минус бесконечность. У Осаму краснеют уши, когда он смотрит прямо в объектив телефона, и это самая очаровательная вещь на свете. Суна обещает — он сделает тысячу скриншотов и заполнит всю память телефона, а если нужно, то вообще купит отдельную флэшкарту, потому что каждый мегабайт будет стоить потраченных денег. — В следующий раз зачитай рэп, — говорит Ринтаро, когда чужая рука возвращается на его плечо. — Обязательно, — кивает Мия. — О неравенстве омег и альф. — Лучше уж о гендерной психологии. И улыбка Осаму заматывает душу, как самая крепкая и надёжная изолента.