видишь солнце?

Весна мешает снег с грязью так же, как Осаму размешивает кофе с сахаром, щедро заливая их кипятком. Это варево он всё ещё ненавидит всей душой ещё с прошлого лета, но продолжает каждый день обжигать им горло ради заряда бодрости. Когда у отца появляется новая любовница (Осаму застаёт их в кабинете, и, честное слово, последнее, что альфа хочет субботним утром — так это видеть член своего родителя. Даже громко хлопнувшая дверь не отвлекает Шина от сношения на офисном столе), Мия красит волосы в пепельно-русый, нарываясь на самый крупный скандал за шестнадцать с половиной лет своей жизни. Они едут на первую бейсбольную игру в сезоне. — Ты не похож на альфу, — делает выговор отец, бросая на сына брезгливый взгляд. Обычно так он смотрит на Атсуму и его попытки привлечь внимание. Как жаль, что Осаму оно не нужно вовсе и ему плевать на мнение этого подлого изменщика с высокой колокольни. — А ты похож разве? Шин бьёт по тормозам возле небольшого супермаркета, и уже через минуту в лицо юного альфы летит пачка краски чёрного цвета: — Мне стыдно за тебя. Ты ходячее позорище. Осаму даже не знал до этого дня, до этих слов, что он умеет так сильно злиться и так сильно ненавидеть конкретного человека. У него не было «бунтарского периода», а все вспышки агрессии заканчивались на зажатых до боли челюстях и незаметных, слишком бледных синяках на костяшках, но, кажется, жизнь всё же меняется. Кому-то новая блядь, кому-то — ещё одна причина сбежать и никогда не возвращаться. Комфорт в неволе? Бред. Нет никакого комфорта, есть лишь красивая обёртка, иллюзия, мираж. Осаму выбрасывает краску в открытое окно и давится воздухом, как свежим кофе, когда отец прикладывает его головой о бардачок. / — Ты подрался? — беспокойно спрашивает мама, когда Мия возвращает домой. Шин высаживает его на ближайшем тротуаре и говорит катиться ко всем чертям и подумать над своим гнусным поведением. Над своим поведением Осаму не думает, зная, что он прав на все сто десять процентов, а катится до родной станции, пугая своим потрёпанным видом всех бабушек в метро. — Просто ударился головой, — у него даже не получается улыбнуться. — Не переживай. Альфа прикладывает кубик льда ко лбу и растирает по набухшей красной шишке. Даже чёлка не скрывает боевого трофея, а значит, завтра всю школу разорвёт от слухов и догадок. Лишние хлопоты. Лишние заботы. Осаму не просил о популярности, не просил о репутации загадочного героя-любовника, сердце которого невозможно завоевать, но которое пытаются взять штурмом каждый февраль, заваливая парня ненужными признаниями. Всеобщее внимание всегда нужно было Атсуму, но он так и остаётся в пролёте. Мия не знает, зачем идёт в комнату брата, которого теперь не бывает на выходных дома — кажется, тот что-то говорил о новой компании, с которой его познакомил Суна (считай, ничего хорошего не выйдет) (Ринтаро после той прогулки в зоопарке перестаёт задерживаться в гостях, но продолжает мелькать перед глазами в школе. Почему? Проще не забивать этим голову). Но Осаму застывает у чужой двери, не имея привычки стучатся, как каждый член этой проклятой семейки, и несколько долгих секунд смотрит в глухую стену. Атсуму взбесится, когда вернётся, если узнает, что кто-то был в его комнате без спросу — с недавних пор он даже начинает убираться сам, хотя Осаму всё равно приходится перемывать за неуклюжим братом-белоручкой. — Ты в порядке? — докучливая мама приобнимает за плечи. — Отстань от меня ради всего святого, — альфа разрывает непрошенные объятья и, резко развернувшись, шагает в свою комнату, чтобы упасть на матрац, накрыться тяжёлым одеялом с головой и наконец-то выспаться. — Достала. Мама, конечно, не расскажет Атсуму ни о «драке» близнеца, ни о его грубых словах. Сам же парень тоже предпочтёт молчать, потому что объяснить кому-то все тонкости своих отношений с родителями, а с отцом уж точно — это значит подписать себе смертный приговор. Никто не должен знать, что произошло. Ни одна живая душа. Осаму почему-то хочется кричать и топать ногами, как маленькому, обиженному всеми ребёнку, — Шина никогда не было рядом по-настоящему: были его модели самолётиков, его деньги, любовницы, бейсбольные матчи, кислый кофе и бесконечные немые и словесные упрёки, — но сегодня, кажется, он впервые действительно показал своё лицо. Мие хочется дать слабину, но альфы же сильные. Альфа выше всего этого — выше всяких обид, а Осаму — хороший, почти идеальный альфа. / Утром, когда голова перестаёт гудеть то ли от боли, то ли от постоянного недосыпа, Осаму, конечно, извиняется перед мамой, и та, разумеется, сразу же его прощает, но улыбка у неё натянутая и чем-то похожа на тот излом губ у Суны, когда они встречаются чисто случайно взглядами в школьном коридоре или классе. Мия знает это выражение лица наизусть и мысленно называет его «я буду делать вид, что всё в порядке, но на самом деле хочу сказать тебе пару ласковых». Атсуму предсказуемо ничего не замечает и по пути в школу даже заводит разговор о какой-то ерунде, которой всегда увлечён — на то он и омега, чтобы болтать много и без смысла, хотя Суна, например, совсем не такой. Он чаще всего отмалчивается, а если и говорит, то всегда нужные и интересные вещи. Или Ширабу. В принципе все омеги из круга общения Атсуму, кроме него самого. Возле школы их встречает сгорбленный и курящий свою утреннюю — наверняка не первую — сигарету Ринтаро, успевший сменить чёрное подобие пуховика на новенькую короткую кожанку с обломанным язычком камка, но гордыми подобиями шипов на плечах. — Доброе утро, Сунарин! — улыбается Атсуму. — Видел, этот придурок повторил за мной и тоже покрасился?! — Доброе утро, Атсуму, — Суна пожимает другу руку, и Осаму ненароком любуется очаровательными короткими пальцами в металлических кольцах, хотя обилие аксессуаров — это пик безвкусицы. — И тебе утра, Осаму. — Ага, — обмен любезностями не выходит. Ринтаро их и не ждёт? Мог бы, вообще-то, хоть что-нибудь сказать, кроме банального приветствия. Они разделяются на пороге — Мия-один идёт к своим знакомым для утренней незатейливой беседы о домашке, мерзких учителях и новых играх, а Мия-два остаётся с Суной, чтобы, конечно же, успеть выкурить ещё по одной перед вечной алгеброй. Новый цвет волос не приносит ожидаемого фурора, и Осаму даже успевает разозлиться на отца, который вчера устроил драму на ровном месте — изменений в имидже никто особо не замечает, да и всем адекватным людям уже давно плевать, кто какую причёску носит. Конечно, парень получает пару комплиментов от престарелой математички и пары омег, которые дарили Осаму шоколад в феврале и до сих пор не опустили руки, пытаясь то ли просто втереться в доверия, то ли украсть холодное и неприступное, как говорят школьные сплетники, сердце альфы. — Что у тебя со лбом? — на одной из перемен к Осаму за парту подсаживается Ринтаро. Мия решает пропустить обед, а Суна, видимо, не идёт на очередное «проветривание». И они неожиданно остаются совсем одни в светлом классе, хотя стоящий на пороге, как тюремный надзиратель, Ширабу думает иначе. — Головой ударился, — а ведь никто и не заметил этой глупой боевой раны. — Ещё скажи, что свалился с лестницы, — омега лёгким, почти невесомым движением убирает чёлку с лица собеседника и смотрит на вскочившую шишку нечитаемым взглядом. — Совсем не в твоём духе. — Может быть, — соглашается Осаму, не зная, куда деть свои глаза, поэтому решает просто поднять взгляд на хорошо знакомое, давно врезавшееся в память, как приступ, лицо Ринтаро. — Я ещё утром заметил, но… сам знаешь. — А про волосы ничего не скажешь? — Мия всё же отводит взгляд и прикрывает глаза от приятной щекотки, когда Суна пробегается кончиками своих красивых, манящих пальцев по его лбу, не задевая шишку. По рукам альфы бегут мурашки, по сердцу — огромные мураши. — Ты очень странный лис. Они белеют к зиме, а ты — наоборот. — В следующий раз тогда покрашусь в рыжий, — усмехается парень. — Буду соблюдать все каноны. Собеседник вздыхает и смеётся, и Осаму открывает глаза, чтобы посмотреть на Ринтаро — да, этот вид стоил всех усилий и нервов. Если будет нужно, то Мия готов набить себе сотни шишек или сменить тысячу цветов волос, лишь бы его омега вот так сидел рядом, прижав прохладные ладони к его лбу и смеясь над глупой шуткой. — Береги себя, пожалуйста, — Суна отнимает руку от лица и быстро вынимает из кармана чёрных узких джинсов, в которых, как кажется, вообще невозможно сидеть, пластырь. С лисичками. Осаму позволяет наклеить его себе на шишку, хотя от этой по-милому бесполезной наклейки не будет совсем никакого толку, а после мажет губами по кончикам пальцев Ринтаро. Стоящий на стрёме Ширабу очень вовремя шикает, предупреждая о скором возвращении одноклассников, и Мия совсем по-лисьи (пластырь ему разрешает всё и прощает) ухмыляется и выходит из кабинета, чтобы купить себе что-нибудь на обед, оставляя Суну густо покраснеть и хватать ноздрями воздух, как хватается утопающий за каждую возможность выжить. В конце концов, Осаму — катастрофа не меньшего масштаба, и Ринтаро это знает с того самого момента, когда увидел маленького альфу по телевизору в репортаже об автокатастрофе. Тогда ещё незнакомый мальчик выглядел совсем спокойным и безмятежным, но смотрел сквозь экран своими грустными глазами Суне прямо в душу.