видишь солнце?

И как же Атсуму стать таким же крутым, как Сунарин? Его тело практически не поменялось с начала момента, когда у омеги снова появились регулярные течки — в этот раз без обмороков и болей во всём теле, таблетки работали всё-таки хорошо в комбинации с регулярными приёмами пищи, — хотя в интернете умные люди пишут, что со вступлением во взрослую жизнь всё меняется. Атсуму смотрит на себя в зеркало и думает, что он всё ещё похож на маленькую жабу, которой никогда не стать кем-то большим, чем просто жабой в глазах других. Именно поэтому он должен измениться и стать крутым. Суна в глазах Мии — настоящий авторитет и образец для подражания. Суне всё равно на мнение окружающих — он носит удобные чёрные джинсы в школу, игнорируя существование формы и замечания в табеле (исключить за такое не могут, а ругаться они могут сколько угодно — говорит как-то раз Ринтаро). Суна чертовски умён: у него всегда сделана домашка и он идеально справляется со всеми примерами, когда его вызывают к доске, а на переменках омега от скуки решает уравнения, с которыми Атсуму не справляется даже с помощью репетитора и часовых видео с обучением на ютубе. Суна не болтает лишнего, курит за двором школы и всегда выглядит до невозможности отчуждённым ото всех глупых забот. Или же Атсуму хочет в крайнем случае перенять что-то от Ширабу — ледяного принца с его идеальными конспектами, выглаженными рубашками и чуждой молчаливостью. Кенджиро знает себе цену и точно уверен в том, чего хочет. Ну почему Мия не такой, как его друзья? Почему он такой болтливый, несобранный и всегда опаздывающий? Почему он просто не может быть нормальным, то есть крутым омегой, которому ни до кого нет дела? / — Знаешь, — Атсуму разворачивает цезарь-ролл без соуса, забравшись на сиреневый капот машины Леи, — я думаю, что хочу покраситься в чёрный. — В чёрный? — переспрашивает девушка, раскрывая обёртку от чизбургера. Она сидит рядом, пачкая обувью металлический корпус автомобиля. Солнце светит ярко для шести вечера, но Мия только рад этому — чем длиннее день, тем больше времени он сможет провести с Леей. Атсуму подставляет лицо согревающему космосу, думая, что если бы у него были веснушки, то так бы он выглядел в тысячу раз милее и симпатичнее. И может быть, кто-нибудь обратил на него внимание и написал стихотворение о маленьких поцелуях солнца на его лягушачьем лице? — Будет отпадно, — Атсуму кладёт свободную от ролла на плечо… подруги? Любовницы его отца? Уже его бывшей? — Все брюнеты выглядят крутыми. Лея только смеётся. Есть не хочется, хочется — просто болтать и сидеть вместе, обнимаясь, как будто они — последние выжившие люди после масштабного Армагеддона. Человечество вымерло, вокруг бродят зомби, а они вдвоём просто наслаждаются компанией друг друга, наблюдая за догорающими остатками обречённой цивилизации. А потом, конечно, за ними придут зомби и правительство, но ничего страшного — Атсуму обязательно защитит Лею, а Лея защитит его. — Записать тебя в салон? — спрашивает она. — Пока не нужно, — Мия трётся щекой о плечо девушки, и та гладит его по каштановым волосам, как непослушного кота. — Просто… я постоянно думаю, что бы мне сделать, чтобы быть лучше. — Ты и так не плохой. Когда Лея рядом, у Атсуму в голове играет музыка, а улыбка так и сверкает фейерверками. Он даже начинает в какой-то момент понимать, почему его папа предпочёл её компанию, а не проблемную семью, но не перестаёт задаваться вопросом: как можно было додуматься бросить такую девушку, как Лея? Ведь нет ничего проще, чем быть вместе. Лея — не капризная и разукрашенная дура и стерва, какой сначала она показалась Атсуму. Она сильная, уверенная в себе девушка, которая всегда-всегда говорит Мие хорошие вещи и никогда не говорит плохие. Как же её можно не любить? Может, Атсуму следует брать пример с неё? Сделаться — на контрасте с равнодушно-холодными друзьями — самым солнечным и приветливым омегой? Говорить всем «здравствуйте», «спасибо» и «хорошего дня»? Всех слушать, но никого не слушаться? Улыбаться и не задавать лишних вопросов, принимая любую чужую позицию? Это звучит вполне заманчиво и привлекательно. — Кстати, хотел спросить: почему Лея? — Так звали одну принцессу, — отвечает девушка. — Знаешь, в подростковом возрасте я жутко не любила своё имя. — А почему ты называешь себя Леей сейчас, если всё уже в порядке? — Привычка. Лея кусает гамбургер. У Мии урчит в животе. — Если честно, — добавляет она, — то после разрыва с Шином я ненавижу это прозвище. / Атсуму ловит огромного жука по пути в школу и приносит его с собой в целлофановом пакете, который нашёлся в ближайшем мусорном баке, спрятав клад в кармане модного, почти журнального пиджака. Научиться заново улыбаться — трудно. Трудно научиться снова быть собой, новым собой, когда ты давно себя потерял, опустошил, закинул, как ненужную игрушку, в самый дальний угол шкафа и забыл, каково это — занимать пространство и время, не желая исчезнуть или показаться кем-то другим. Атсуму, кажется, никогда не чувствовал себя безопасно, свободно, хорошо. И его уязвимость не исправить одними счастливыми каникулами. Не исправить новыми друзьями, вещами и парой плотных обедов, после которых Мия тут же запирается в уборной и пихает через силу два пальца в горло. Не исправить даже солнечным утром и жуком — закрытым гештальтом — в кармане. Но ведь ничего проще, чем быть лучшей версией себя, верно? — Зачем? — кривится Ширабу, когда Атсуму хвастается добытым трофеем. — Отпусти бедное насекомое, пока оно вообще живо. — Да ладно, прикольно же, — паренёк сажает рогача себе на ладошку. — Назову его Кафкой. Подперев ладонью лицо, Суна наблюдает за новыми старыми знакомыми со стороны. Хоть они втроём и сидят в одном ряду, каждую перемену образуя кружок очумелых омег, Ринтаро всё равно кажется чужим, занимая парту позади приятелей, пропахший сигаретами, чернилами и чёрным лаком для ногтей. — Хочешь подержать? — обращается к Суне радостный Атсуму. — Он ласковый, почти не кусается. — А я прямо дрожу от страха, — бесстрастно отвечает парень, которому в детстве очень-очень нравились все ползающие и летающие, и Мия сажает жука ему на голову. Ощутив на голове неприятное инородное шевеление, Ринтаро тут же меняет мнение: никаких больше насекомых в его жизни и в радиусе нескольких метров. Эти букашки были классными только в начальных классах, когда у Суны в принципе отсутствовал инстинкт самосохранения. — Фу-у-у, — тянет омега, вмиг весь скривившись, — сними с меня этого Кафку. И Кафку действительно снимают со взъерошенной головы Ринтаро, но делает это не Атсуму, а Осаму, материализовавшийся возле их парт. Альфа задумчиво рассматривает жука на своих пальцах, наблюдая за неуклюжим копошением лапок насекомого. За эти каникулы, во время которых близнецы почти не виделись, Осаму успевает снова подрасти, погрустнеть и похорошеть — Атсуму ненавидит в брате каждую частичку своих нереализованных возможностей. Недавно, стоя возле зеркала в коридоре, парень заметил, что он не такой высокий, как близнец, и мгновенно взбесился из-за этого: ну что за ужасная, слишком гнусная несправедливость?! Мия-один лишь пожал плечами и сказал, что так и должно быть, потому что омеги должны развиваться и расти по-другому. Атсуму же считает, что между ними не должно быть такой разницы, ведь они близнецы, да и вот Суна — самый высокий в их классе! А между прочим, он ещё и младше на целых три с половиной месяца! — Вы дали жуку имя? — Осаму смотрит на Ринтаро, как будто букашка омега, а не Кафка. — Да ещё и такое дурацкое? — Завались, Саму, — вступается Атсуму, поняв, что Суна выбирает тактику тотального игнорирования, хотя и пытается прожечь в голове его брата дыру размером в половину земного шара. — Иди отсюда уже и оставь жука в покое. — Ты забыл дома бенто, — альфа протягивает Мие коробочку с обедом. — Я приготовил терияки, как ты любишь. — Спасибо, конечно, но я хожу в столовую со своими друзьями. Мог и не стараться. Осаму, видимо, глубоко плевать на отказ близнеца, поэтому он буквально впихивает в руки Атсуму ланч-бокс, как назойливый промоутер, и молча отходит к раскрытому окну — выпустить Кафку на волю. Бедный жук и так настрадался за это длинное утро. Троица омег провожают альфу взглядом. — Пижон, — кривится первым Мия. — А по-моему, это даже мило, — подаёт голос Ширабу, протирая штаны на столешнице их с Атсуму парты. — Он так заботится о тебе! — Пустые понты. Если хочешь, то можешь съесть терияки. Всё равно этот придурок готовит так, что можно помереть от вкуса. Мне кажется, он пытается отравить меня, чтобы выкрасть мою коллекцию фигурок «Ведьмака». Ринтаро, сам того не замечая, проводит пальцами по своим вечно взъерошенным волосам в том месте, где их касался Осаму, но тут же отдёргивает ладонь, сжимая её в кулак. — Ты даже не играл, — наконец-то вставляет свои две копейки Суна, отмирая от минутного оцепенения. И Атсуму тут же заливается смехом. / «Я уезжаю», — пишет той тёмной ночью Лея, и всё разрушается снова. Пропадать — её главное увлечение, её хобби. То они с Атсуму видятся каждый день и едят наггетсы с мороженым на старых парковках до безумия большого города, пританцовывая под треки радиостанции ретро, которую обожает и боготворит девушка, и разговаривая обо всём на свете, пока солнце не закатится за горизонт и телефон Мии не начнёт разрываться от беспокойных смс брата; то Лея не появляется в сети, бесследно исчезая вместе с отцом из жизни Атсуму, несколько дней. Она никогда не предупреждает о своих пропажах, но всегда возвращается обратно с весёлой улыбкой на лице и игривым «хочешь поедем в зоопарк и посмотрим на тигров?». «Надолго?» — печатает Атсуму, лёжа на кровати и закинув ноги на серую стену. Надо бы повесить плакаты и гирлянду, которые омега купил ещё прошлым летом, но что-то всегда останавливало его от украшательства. Наверное, просто лень. Наверное, он просто до сих пор боится, что в один прекрасный день папа придёт в комнату к Атсуму и скажет собирать все вещи — время переезжать обратно в общую комнату с Осаму, и там уже не будет никаких гирлянд, поэтому даже привыкать к такой роскоши, как цветные огоньки, не стоит. Атсуму получил эту комнату, своё личное пространство, обманом, и рано или поздно его раскроют. Мия прижимает телефон к груди и смотрит в серый потолок. На глянцевой натяжной поверхности отражается тело Осаму, его длинные руки и ноги, его пустое лицо с едва розовыми, будто заплаканными щеками, и Атсуму ненавидит это отражение всей своей душой. Хорошо, что хоть душа у него своя, собственная. Телефон вибрирует, и омега тяжело дышит, одновременно радуясь ответу и жутко боясь его. «Я уезжаю навсегда. Прости, Атсуму». «Папа тебя всё-таки бросил окончательно? Хочешь, я поговорю с ним? Он как раз дома», — печатает Мия, чувствуя, как его живот крутит, как на очень плохом аттракционе. Парень прислушивается к тишине, но ничего не слышит, кроме своего сердцебиения — весь мир замер. Весь мир ждёт. «Дело не в нём, солнце, а во мне, — тут же приходит сообщение от Леи. — Мне нужно уехать домой, к своей семье. Я так больше не могу, не могу находиться здесь после всего, что было. Психолог говорит, что мне нужно сменить обстановку и всё станет лучше». «А как же я????» «Прости, Атсуму». Атсуму шмыгает носом, и из его сердца будто прорастает стотонный стальной цветок — дышать трудно и больно. Просто невозможно. Просто лень. Весь мир рассыпается. Разрушается. Разламывается надвое, как киткат, которым его угощала Лея в их последнюю встречу. Атсуму сползает вниз головой на холодный пол, и молчаливая истерика накрывает его, как цунами. Нет. Нет. Нет! Всё просто не может закончиться так. Лея не может оставить Атсуму: им же было так хорошо вместе! Даже ублюдок-папа не мог проникнуть в их крохотных постапокалиптический мир, в котором были только они вдвоём. Они же… стали друг другу близкими. По-настоящему близкими людьми. А теперь Лея просто берёт и уезжает из-за слов какого психолога?! Да как она смеет оставлять Атсуму, когда он так нуждается в поддержке? Когда он так нуждается в ней? В ком-то, кто может протянуть ему руку и полюбить его, несмотря на все недостатки? Полюбить его без тёмных волос, веснушек? Полюбить его без индивидуальности? Лея — конченая эгоистка, раз у неё хватает наглости оставить Атсуму так. Таким. В таких обстоятельствах. Он не помнит, как находит в себе силы встать и дойти, едва держась на дрожащих ногах, до комнаты Осаму, до его постели, где брат, завернувшись в пуховое одеяло, слушает музыку в огромных наушниках с имитацией кошачьих ушей — украл у Атсуму, когда прибирался в вечно захламленной комнате-кладовке. — Эй? Ты чего? — удивляется парень, когда его близнец падает рядом с ним и обвивает худыми, даже для омеги слабыми руками тело Осаму. — Тсум? Атсуму ничего не отвечает и просто утыкается холодным носом в чужое плечо. У Леи плечи были мягкими. От неё всегда пахло цветами. Он воет. Тихо, протяжно и отчаянно долго. Мия до этой секунды даже не знал, что умеет так. — Тсум, — зовёт Осаму, поворачиваясь лицом к брату, не разрывая неожиданно крепких объятий, — что случилось? — Почему? — своего голоса Атсуму не узнаёт. — Почему? Просто скажи, неужели я всё это заслужил? Скажи, Осаму, за что? Почему? Почему? Почему? Если бы Лея была здесь, то она бы нашла, что ответить. Она сказала бы ему самые тёплые и ласковые слова, нашла бы хоть что-то для утешения. Но Лея не здесь. Она — в другом городе, со своей тупой семьёй, а Мия — со своей. И у него теперь остаётся только молчащий Осаму, его плейлист, доносящийся из наушников, и его неловкие поглаживания по волосам Атсуму. Мие хочется плакать, но слёз нет, как и Леи. Утром он просыпается без будильника и добавляет девушку в чёрный список. / Тело Атсуму действительно не меняется с переходным возрастом, зато меняется его жизнь. Мама наконец-то начинает ходить к психологу, и ей выписывают кучу лекарств: она снова начинает улыбаться, а папа в кои-то веки спит не на диване в гостиной, а в их общей спальне. Осаму находит себе новую компанию, и, по слухам, те ну просто что-то с чем-то. Атсуму не знает — после того случая с Леей они перестают разговаривать, да и видятся только во время ужинов, где обсуждают только общие темы, никак их не касающиеся. В какой-то момент Мия обнаруживает себя на заднем дворе школы с сигаретой в руках в компании курящих Суны и Ширабу, которые перекидываются усталыми взглядами после шести уроков. Он действительно становится крутым — больше молчит, больше улыбается. Меньше болтает о пустяках, меньше парится. И волосы всё-таки красит в жёлтый.