видишь солнце?

Эти каникулы вдруг становятся лучшим периодом в жизни Атсуму. Он неожиданно снова теряет ненавистные пять килограммов, прибавляет пару сантиметров в росте и каждый день выбирается из дома по вечерам, чтобы прогуляться с Ширабу, которого тошнит от любого упоминания живописи (хорошо, что Мия в ней ничего не смыслит), или с Леей. Она заботится об Атсуму: слушает его внимательно и с интересом, как никто никогда не слушал; говорит с ним открыто и прямо, как никто никогда не разговаривал; смеётся над всеми его шутками, как никто никогда не смеялся. Атсуму впервые за пятнадцать лет жизни ощущает себя ценным. Наверное, то же самое чувствуют дети, когда, закрыв глаза, задувают свечи на торте и все взрослые вокруг плачут и хлопают в ладоши. Он прогуливает репетитора по математике, оставляя брату формулы и алгоритмы, а себе — наслаждение от картошки фри с сырным соусом и компанию Леи. / И эти каникулы определённо становятся худшими для Осаму. Папа почему-то решает, что они мало проводят времени вдвоём, чисто как два кормильца семьи, как два настоящих добытчика, и каждое утро отвозит сына-альфу в офисную высотку в самом центре их солнечного, белокаменного города-миллионника. Осаму лишь смотрит из окна тонированной машины на спешащих по своим делам людей, когда они в очередной раз едут на работу, купив по пути два больших капучино без сахара и сиропа. — Ты должен защищать Атсуму, — говорит вдруг папа. Осаму едва не выплёвывает кофе на кожаные сидения — за такую выходку его бы по головке не погладили. — Ага, — соглашается альфа, отворачиваясь к приветливым тротуарам и огромным зданиям. — Я должен быть сильным ради него. Кажется, это не его слова. Кажется, их уже говорил кто-то другой. Когда-то давно, и у Осаму почему-то потеют и трясутся ладони, когда он пытается вспомнить до боли похожий разговор с… мамой. Только в другой машине, в другой жизни. — Не только ради него, — отвечает папа, прибавляя скорость. Они несутся навстречу всем зелёным светофорам. — Ты альфа. Ты не можешь дать слабину. — Верно, — кивает младший Мия. Однажды репетитор английского во время перерыва рассказывает ему про квантовое бессмертие. Согласно этой теории, в момент угрожающей жизни опасности вселенная раздваивается, и в одной из них ты действительно умираешь, а в другой — остаёшься в относительной целости и сохранности. Осаму ненавидит слово «смерть», но иногда он мысленно возвращается в прошлое, думая, что было бы с ним и с мамой, если бы в тот день в автомобиле, за рулём которого сидела Сакура, не сработала подушка безопасности и маленький Мия не выдернул мамин ремень безопасности сразу после столкновения, совсем не понимая, что именно он делает, и лишь слушая внутренний голос, который твердил на полной громкости, как сигнал тревоги в фильмах-катастрофах, что они должны выбраться из машины. Что было бы, если бы в другой прекрасный, наполненный солнцем день Осаму не зашёл вовремя на кухню и не обнаружил, что его мама наглоталась таблеток и вывернула до максимума все ручки на газовой плите? Сработало ли бы тогда квантовое бессмертие? Остались бы они живы? Раздвоилась бы вселенная на самом деле? Интересно, делится ли мир на части каждый раз, когда Осаму оставляет маму одну, или та пытается убить себя только в компании сына? С папой становится невозможно разговаривать. С ним можно только молча слушать его монологи, односложно отвечать на всплывающие вопросы и пить кофе, который юный альфа ненавидит. — Помоги разобрать бумаги, — говорит Шин, когда они добираются до офиса. — Посмотри, чтобы везде стояли печати и подписи. И сажает Осаму за пустой стол в центре комнаты. Постепенно помещение заполняется другими людьми, и все они приветливо улыбаются сыну начальника, здороваются с ним, просят принести степлер или чай, а иногда даже предлагают вместе выбраться на перекур. Говорят — Осаму похож на папу, такой же серьёзный и деловой. Домой младший Мия едет на метро. Мама беспокойно спит на диване и просыпается, стоит только ключу повернуться в незапертой двери, и на разбирательство с дверью уходит долгая минута в ярко освещённом коридоре подъезда. — Почему ты не закрылась? — устало спрашивает Осаму, стягивая с себя кеды. Он и не знал, что возня с бумажками, к которым, как казалось самому парню, никто не прикасался годами, так утомляет. — Ждала вас с отцом, — отвечает мама. — Ты ужинала? — Мия моет руки. — Нет. — Почему? Мама ничего не говорит — только ставит две порции карри разогреваться в микроволновку. Осаму тошнит от одной мысли, что если он откажется от еды, то мама откажется тоже. Что если ему будет грустно, то маме будет грустно тоже. Что если он сейчас скажет: «Я очень устал. Я хочу помыться и лечь спать», — то мама будет винить себя. На следующий день папа предупреждает с утра: — Мы едем знакомиться с новыми партнёрами по бизнесу. Оденься прилично. И Осаму целый день держит осанку и парится в смокинге, который планировал надеть примерно никогда, замечая, что в этом совершенном, когда-то слишком идеальном костюме есть один минус — рукава уже малы и открывают уязвимые на вид костяшки на запястьях. Люди вокруг улыбаются Осаму. Взрослые говорят, какой он взрослый и очаровательный парнишка. Говорят, что его ждёт прекрасное будущее. Говорят — Мие Шину повезло иметь такого наследника, добытчика, защитника, альфу в сыновьях. Осаму сажают за стул и вручают папку-планшет с пустыми страницами для записей. Он чертит посередине ровную чёрную линию, разламывая лист надвое. На одной половине младший Мия действительно рад проводить время с папой, а на другой — он очень хочет вернуться домой, к маме. Всю неделю Сакура собирает сыну с собой сбалансированные ланч-боксы на работу, и Осаму отдаёт их тревожно-худому парню за соседним столом в офисе, потому что тот напоминает альфе собственного брата-близнеца. Только мимолётный знакомый действительно ест, а не выбрасывает еду тайком, думая, что этого никто не замечает. — Спасибо за обед, — говорит каждый день Осаму. — Было очень вкусно. Мама только кивает. Альфа не знает, как сказать родительнице, что если она не будет есть без него днём, то он будет голодать и пропускать приёмы пищи. Если она молчит, то он не произнесёт ни одного лишнего слова. Если хоть в одном из вариантов она умерла, то он лежит мёртвым рядом. Он не знает, как сказать матери, что он даже не выбирает такой этот сценарий, а сценарий выбирает его. Давно выбрал. Осаму отправляет маму спать пораньше, а сам моет посуду, игнорируя приступы сонливости. Осаму бегает по утрам до седьмого пота и думает, что он похож на телефон, который забыли ночью поставить на зарядку, и он всегда чувствует себя очень уставшим и вымотанным, как выжатый лимон. Осаму пьёт отвратительный капучино, пока его папа флиртует с милой бариста в кофейне, пользуясь природной очаровательностью просто ради забавы. — Ты должен быть сильным, трудолюбивым, ответственным и умным, — продолжает твердить каждый день Шин. — Ага, — кивает парень, — и верным ещё. Чтобы до кучи. Осаму по вечерам занимается математикой и английским, пока Атсуму носится по своей комнате в очередном приступе гиперактивности. Осаму сортирует бумаги, ставит нужные печати, сшивает корешки папок, нумерует даты и договаривается с офисным курьером о поставке канцелярии с понедельника по субботу, пока его одноклассники обсуждают в общем чате очередную проходную игру. Осаму тратит воскресенье на уборку и поездку к бабушке и дедушке, где в очередной раз убеждается, что он никогда не свяжется омегой из бедной семьи только потому, что родители его потенциального партнёра будут боготворить Мию так же, как родители мамы боготворят его папу, хотя он не сделал ничего сверхъестественного и Осаму не сделает тоже. — Ты когда-нибудь задумывался о смерти? — спрашивает однажды тревожно-худой парень за соседним столом. — Каждый день, — отвечает альфа, протягивая ему коробочку с едой. А на следующее утро этот парень не приходит на работу. Его вещи забирает под вечер плачущая женщина. Мия хочет проснуться во вселенной, где в его последний рабочий четверг они с таинственным коллегой съедают бенто вместе, но он обнаруживает самого себя посреди мира, где его обед оказывается в урне с бейджиком и пропуском состоявшегося самоубийцы. Каникулы заканчиваются на папином «молодец» вместо зарплаты. / — Эта форма меня не полнит? — спрашивает Атсуму десятый раз перед выходом, вертясь около зеркала, как обезьянка. — Не полнит, — терпеливо отвечает Осаму, даже не взглянув на брата. Его-то пиджак сидит ну просто идеально, как будто альфа сбежал со съёмок каталога школьных форм, если такие вообще существуют. Они приезжают как раз к началу вступительной церемонии, и Атсуму, раскрыв рот, слушает устав с правилами и сводами, повторяющимися из года в год. Все вокруг выглядят скучающе, но омега уверен, что впереди его ждёт ну просто прекрасная пора жизни. Ему скоро шестнадцать, он похудел на пять килограммов и шестьсот граммов! У него куча новой одежды и книг про смыслы и домыслы! Всё будет просто замечательно, и пусть все остальные только завидуют. — Привет, — здоровается с Атсуму незнакомый голос. И, повернув голову, Мия едва не вскрикивает от восторга: — Суна! Мы снова в одной школе! Суна такой же худой и довольно высокий для своих лет и своего пола. С растрёпанной каштановой причёской и лисьим прищуром — он похож на действительно опасного парня из клишированных сериалов и подростковых романов. — Ну да, давненько не виделись, — омега становится рядом, расталкивая зевак. — Ты почти не изменился, — радостно шепчет Атсуму, рассматривая старого знакомого. — Только очки снял. Ринтаро дотрагивается до своего бледного лица, будто подтверждая чужие слова, и сухо улыбается тонкими губами: в детстве он почти не улыбался, поэтому Мия не может сказать, похожа ли его улыбка на прежнюю. — Будем дружить? — решает идти напролом Атсуму и протягивает Суне мизинчик, как маленький ребёнок. Больше он не намерен отступать ни за что на свете. Теперь он другой. — А твой брат не побьёт меня? — насмехается Ринтаро, но сплетает их пальцы в этой маленькой, совсем глупой клятве. — Осаму — идиот, и ему нет дела до моих друзей, — Мия кривится, когда произносит имя брата. — Он не водится с омегами. — Тогда он точно идиот, — Суна бросает взгляд куда-то за Атсуму, видимо, находя в толпе упомянутого альфу. Наверное, тот, как и всегда, стоит чуть поодаль ото всех, от этого лишь окружённый излишним вниманием. Когда приветственная церемония заканчивается, Ринтаро тянет нового друга с собой к выходу, затем — вниз по аллее, за деревья и высокий забор, где поменьше людей. Говорит подождать, а сам шарит ладонью в кармане поношенной джинсовки, которую надел вместо пиджака в первый же день, уже нарушая школьный устав. Суна щёлкает зажигалкой и вдыхает смолы долгожданной сигаретой — Мия по довольному лицу видит: ждал всю церемонию возможности закурить. — Дай мне одну тоже, — просит Атсуму. — Хочу попробовать. И Ринтаро протягивает ему смятую пачку.