видишь солнце?

Осень наступает быстрее, чем предполагает Атсуму. Он теряет около пяти лишних килограммов, пропуская завтраки и обеды, и в какой-то момент голодные обмороки становятся неприятной, но долгожданной частью его рутины. Никто об этом не знает, никто этого не замечает. Разве что Ширабу, к которому Атсуму подсаживается одним солнечным днём, говорит: — Ты похудел. — Спасибо, — отвечает Мия, открывая учебник биологии на случайной странице. Он попадает на раздел «питание и пищеварение» с весёлыми иллюстрациями. Ежедневная норма калорий, ежедневная норма белков, жиров и углеводов. Пищевая пирамида — гробница здоровья. Омега тут же захлопывает навязчивую книгу, которая решила поиздеваться над парнем. Как будто ему и так не хватало тычков под рёбра от занудных одноклассников, решивших, что они могут задирать Атсуму только потому, что он лучше них. Другого объяснения у Мии не находится. А у остальных он просто не спрашивает. / Пока Атсуму кутается в три свитера на голое тело в попытках согреться, Осаму прибавляет три сантиметра в росте и даже обзаводится парой поклонников среди омег в школе, явно перечитавших книг про романтику и первую, обязательно взаимную и прекрасную первую любовь. Атсуму даже завидует брату, когда видит, как тому признаются в светлых чувствах на старой пыльной лестнице — Мия прячется в самом низу, слушая, как альфа разбивает чужое хрупкое сердце и думает: «Если бы кто-то влюбился в меня, то я бы сразу ответил тем же! Осаму такой дурак и подлец. Вот бы оказаться на его месте». Но Атсуму считает калории даже в растворимом кофе, которым давится с утра, пока его близнец спокойно уплетает яичницу за обе щеки. Но Атсуму пьёт воду во время перемен, без особого сожаления избавляясь от обеда, приготовленного братом, пока тот болтает со своими друзьями и дерётся за последнюю сладкую газировку на сто пятьдесят калорий в торговом автомате. Но Атсуму ужинает салатом, нагло обманывая всех, что не голоден, пока Осаму режет курицу на мелкие кусочки, как это всегда делает отец. Атсуму не может оказаться на месте Осаму — его сердце и разум уже заняты ей. Анорексией. / В один день Атсуму просыпается со странным чувством острой недостаточности, как будто кто-то ударил его по голове чем-то тяжёлым, пока он спал. Он долго возится с домашними штанами, пытаясь влезть в них, чтобы дойти до душа, но в итоге тащится по коридору, опираясь о стену потной ладонью. Встав напротив зеркала в ванной, Атсуму смотрит на себя и не верит своим глазам: он больше не похож на здорового, созревающего Осаму. Атсуму впервые видит себя, настоящего себя — измученного, истощённого, с сухими губами и огромными синяками под глазами, будто омега не спал как минимум три лета подряд. Он сглатывает нервный ком в горле, но тот застревает где-то в пищеводе, и Атсуму не может дышать, а ноги окончательно подводят Мию. Он валится на кафельный пол, не чувствуя ничего, кроме жара. Наверное, он похож на бешеную лисицу — вчера омега читал про них на фейсбуке, раз за разом проматывая в голове описания их стеклянных мёртвых глаз и белой, стекающей изо рта пены. Атсуму просыпается от настойчивой тряски — Осаму обхватывает его плечи и тормошит туда-сюда, как тряпичную куклу. — Чего тебе? — Атсуму вытирает ладонью слюну с уголка губ, а ладонь он решает вытереть о футболку брата, чтобы тот наконец-то отпустил его. — Я моюсь. — Ты… — Осаму вздыхает и сажает близнеца так, чтобы он мог прислониться спиной к ванной и не упасть. — Ты лежал в отключке несколько минут. Я вошёл, а ты лежишь и… я подумал, что ты умираешь — Испугался? — омега выдавливает из себя злобный, совсем ему не свойственный оскал. — Нет, то есть да. — Я в порядке, — Атсуму смотрит на лужу из слюны и другой, более вязкой жидкости, размазанной по полу. — Кажется, у меня это… течка. — Ебать, — Осаму снова вздыхает. — А я-то думал, чем здесь так воняет. Руки у омеги почему-то начинают дрожать, как при лёгкой лихорадке, а во рту пересыхает. Так плохо он себя не чувствовал, даже голодая неделями в Токио, когда никто не обращал внимания на его откровенно плачевное состояние, а тут, дома, под боком у семьи и самых близких людей, парень просто разваливается на части. — Дай мне помыться нормально, — Атсуму давит тошноту. — В школу опоздаем ещё. — Ты издеваешься?! — Осаму поднимает брата за руку с такой лёгкостью, будто он пушинка, а не парень в расцвете пубертата. — Никакой школы в таком состоянии. Отлежишься дома. У тебя есть подавители и… другие таблетки для омег? — Таблетки для омег? — Мия с трудом моргает и не замечает, как оказывается в своей отдельной комнате, которая раньше служила кладовой. Здесь не было окон, зато стоял огромный телевизор, приставка, музыкальный центр и тысяча других вещей, которые Атсуму прикупил за лето. Он ничем не пользовался, кроме кровати и раздвижного шкафа — даже уроки делал в постели, закутываясь в новенький клетчатый плед. — Ты что, не был у врача? — Осаму укладывает омегу на кровать и садится рядом на корточки. Атсуму мотает головой. Брат в очередной раз тяжко вздыхает: — Мама же записывала тебя на приём весной. — Я забыл? — нервно смеётся парень, но смех похож на вслипы. — Блядство, — альфа чешет лоб, как это всегда делает папа, когда Атсуму приносит домой трояки по математике или английскому. — Отлёживайся сейчас и, пожалуйста, не делай ничего глупого. — Хорошо, — больной, уставший и проклятый Мия кивает. — Обещай, что не натворишь ничего. — Обещаю. / Все говорят Осаму, что он кажется старше своих лет. Ему пятнадцать, но что-то всегда мешает окружающим признать в нём обыкновенного подростка. Все почему-то считают, что выглядит и мыслит совсем как ответственный и собранный взрослый. Все видят в нём опору для никудышной матери, защитника глупого брата-омеги и истинного наследника своего благочестивого отца. Все, кроме самого Осаму. Да, он не смеётся со всеми одноклассниками над словом «многочлен». Да, он не тратит сутки напролёт в онлайн-играх и комиксах. Да, он помогает маме по дому, стирая, убирая и готовя завтраки, обеды и ужины на всю семью. Да, он ездит с папой на его любимый бейсбол, со скукой наблюдая за бегающими по полю потными мужчинами, и скромно улыбается его деловым партнёрам на соседних креслах. Да, прямо сейчас он прогуливает школу, чтобы съездить за подавителями ко врачу вместо Атсуму, потому что его брат решил, что стоит выше собственной природы и у него есть право отказаться от своих обязанностей. Но всё это не делает Осаму старше, мудрее и лучше других. Это лишь утомляет. Выматывает. Изнашивает, как грязные, но не менее любимые кроссовки. — Здравствуйте, — Осаму проходит за регистрационную стойку больницы, где его уже ждут. — Я Мия Осаму. Я звонил вам около часа назад. — Да-да, — женщина за компьютером даже не поднимает на него взгляд. — Кабинет 314. Врач-омега встречает парня лишь осудительным взглядом: — Почему вы не явились на приём вовремя? Ваш плановый осмотр должен был пройти ещё весной. Вы хоть понимаете, чем это грозит? В комнате пахнет стерильностью и больницей — Осаму ещё с детства ненавидит этот запах, навсегда врезавшийся в память после того дня, когда он оказался в госпитале вместе с мамой. После того дня, когда его мама решила покончить с собой в первый раз и только счастливая случайность уберегла её от неминуемой смерти. Но сейчас он с подозрительным, напускным спокойствием садится на стул рядом со столом, заваленным бумагами, и лишь говорит: — Простите, но я не Атсуму. Я Осаму. Его близнец. — А где же ваш брат? — врач даже не кажется удивлённым. Видимо, каким-то магическим образом понял, что перед ним сидит альфа. — Он дома. У него… сегодня началась первая течка. И вы не могли бы выписать ему что-нибудь для подавления? — Где ваша мать? — холодный тон доктора режет, как скальпель. — Куда она вообще смотрит? — Пожалуйста, — Мие кажется, что ещё секунда и он непременно задрожит или сорвётся на крик. Причём здесь вообще мама? Это полностью вина Атсуму, что он решил задвинуть свои омежьи дела в долгий ящик, а расхлёбывать эту кашу приходится Осаму. — Ему очень плохо. — Конечно плохо, — с плохо скрытой агрессией кивает врач. — У всех омег в его возрасте идёт перестройка организма, которую нужно поддерживать медикаментозно, но ваш брат… — Я знаю, — перебивает альфа, сжимая челюсти до боли. — Что-нибудь самое стандартное. Он сегодня утром упал в обморок в ванной. Доктор качает головой: — Плохо. Так не должно быть, — он что-то пишет на альбомном листе. — Часто ли Атсуму падает в обмороки? Он наверняка совсем слабый. — Не знаю, — отвечает Осаму. Его застаёт врасплох этот вопрос. — Мой брат почти не ест дома. Наверное, из-за этого… я беспокоюсь за него. — Если бы вы действительно беспокоились за состояние своего брата, то привели бы его на приём ещё весной. Куда только сморит ваша мать? Совсем запустила детей. Из кабинета Мия выходит с тяжёлым сердцем, бурящей яростью где-то в желудке и рецептом на подавители для Атсуму. Осаму проходит вперёд два шага, не замечая ничего вокруг, и просто бьёт, пинает со всей немалой силы неподвижную кушетку. Чёртов глупый и безответственный близнец, который не может позаботиться о себе и за которого приходится вечно отдуваться Осаму! Почему? Почему Осаму приходится всегда заботиться о ком-то? Почему он должен быть взрослым за них двоих? Почему именно он тащит на себе весь тот груз, о котором Мия никогда не просил? Почему именно он должен брать на себя домашние обязанности? Почему именно он должен стирать, готовить, убирать, помогая маме, у которой иногда не было сил даже на подъём с кровати? Почему именно он должен был выслушивать монологи папы о том, какая его мама никчёмная, брат — никудышный, а семейный бизнес — осточертевший до тошноты? Почему его мама плачет каждый день? Почему его папа изменяет маме и даже не пытается это скрывать? Почему его брат отказывается есть, думая, что никто не замечает, как он выбрасывает еду и пьёт одну лишь воду и колу без сахара? Почему сам Осаму не может просто наслаждаться своей жизнью, как все вокруг? Почему? Осаму садится на корточки и, обхватив голову руками, тихо воет, зная, что никто его не слышит. — Эм, — чужой голос прерывает поток мыслей, как камень в центре бурящей реки. — Не хочу тебя отвлекать, но ты… погнул кушетку. Мия поднимает взгляд и видит — действительно, он своими беспорядочными ударами практически надломил металлическую ножку больничной лежанки. Ну и поделом, альфа всё равно ненавидит больницы. Затем Осаму переводит взгляд на невольного свидетеля нервного срыва. Им оказывается сидящий на той самой кушетке щуплый омега, который кажется ему удивительно знакомым. Мия пробегает по парнишке взглядом, но не может зацепиться за что-то одно: каштановые взъерошенные волосы, аккуратное лицо без особых примет, тёмная одежда и дешёвая чёрная джинсовка, вся в нашивках и булавках. Не-знакомый омега тоже изучает Осаму взглядом. Видимо, тоже узнал и тоже не понял откуда. — Прости за то, что видел, — говорит Мия, понимая, что голос у него иссушенный и уставший, как у Атсуму с утра. — Прости и забудь. Парень лишь пожимает плечами, и дурацкий агрессивный голос вызывает его за дверью: — Суна Ринтаро, проходите. Долго вас ещё ждать? Осаму будто прошибает током, когда он слышит это имя, и он смотрит на омегу перед собой в неверии. Тот же абсолютно безучастно поднимается с погнутой кушетки и, гремя цепями и булавками, идёт в кабинет, шаркая по полу тёмной подошвой кед.