видишь солнце?

У Осаму всегда с собой пластыри: с роботами, с морскими рыбками и с космическими монстрами, — самые разные, он хранит их в кармане своих коричневых штанов, из которых нехотя вылезает лишь для стирки, когда мама уже качает своей тёмной головушкой и просит сына надеть хоть что-нибудь из всех многочисленных одёжек шкафа. Это Атсуму модник. Каждый день — новая футболка. Новые ботинки и новые штанишки. — Это хорошо, — говорят взрослые. — Все омеги такие: ну просто помешанные на одежде. А ещё взрослые говорят, что омеги — сама прилежность, но Атсуму размазывает мокрый песок по новеньким брюкам, по рукам и по-детски пухлым щекам, сам того не замечая, и Осаму в очередной раз думает, что все взрослые — дураки и дуры. Он клеит пластыри с динозаврами на поцарапанные колени близнеца, предварительно подув на ранку — по телевизору все так делают, чтобы отпугнуть микробов и боль, — и приходит к мысли, что его брат какой-то неправильный. А Атсуму тут же убегает к мальчишкам во дворе: ловить жуков и драться за место под солнцем. Взрослые говорят, что это Осаму подстать носиться и хулиганить, а его брату-омеге следить за ним с лавочки и таскать с собой пластыри-выручалки. Но Мия лишь прикладывает голову к маминым нежным рукам, не желая оставлять её ни на секунду. — Ты маменькин сынок, — дразнится Атсуму, когда они бегут наперегонки за мороженым. — Вечно прячешься за юбкой! Дурак! А я вот храбрый! Настоящий рыцарь! / Они едут на бейсбольный матч с папой. Это же открытие сезона! И у них лучшие места! Атсуму громко восторгается, болтая ногами на заднем сидении: в своих фантазиях он обязательно ловит мяч, случайно вылетевший на трибуны, и попадает в местные новости. А там — его замечает вся команда, и они все просят мальчика научить их так же ловко ловить мячи! А в новостях на Мию обращает внимание сам президент и пишет ему длинное-длинное письмо с похвалой! И он обязательно попросит Атсуму приехать к нему на супер-секретное совещание и… — Когда мы уже приедем? — спрашивает Осаму. Сегодня ему разрешили сидеть спереди, но вид из пассажирского кресла ничем не отличается от вида сзади. Только кондиционер больше дует в лицо. — Привыкай, — говорит папа, — тебе, как альфе, положено быть терпеливым. Вот вырастешь и будешь водить собственную машину, тогда и настроишь кондиционер, как тебе удобно, а сейчас просто молчи и наслаждайся дорогой. — А мы купим хот-доги? — спрашивает Осаму. — Хот-доги вредные, — отвечает папа, ища свободное парковочное место. — Мама бы купила нам хот-доги, — мальчику нравится бейсбол всё меньше и меньше с каждой минутой. — Ваша мама… — начинает отец, но тут же замолкает, смягчая обороты. — Уделяет недостаточно внимания вашему здоровью и воспитанию. Куда уж больше, чем ты — думает Осаму, расстёгивая ремень безопасности. Трибуны кричат и светятся, и маленький альфа не понимает всего восторга собравшихся людей. Атсуму чуть ли не подпрыгивает от радости, когда оказывается возле отдельной ложи, огороженной от разъярённой толпы, а Осаму хочется плакать от досады: рядом с его сидением оказывается место Ширабу — маленького заносчивого омеги из их класса. Вот отцу повезло — рядом с ним сидит красивая тётя, встретившая их на парковке, похожая на актрису из фильмов про роботов. С ней уж точно веселее, чем одному. Папа в итоге покупает детям и таинственной незнакомке орешки, но и угощение не приносит никакого удовольствия рядом с постной миной одноклассника с одной стороны и с кричащим без перерыва братом — с другой. / — Атсуму странный, — говорят мальчишки в их классе, раскидывая свои дорогие тетради по дубовым столешницам своих дорогих парт. — Разве? — удивляется Осаму, сидящий в их кругу, как сир Леон за круглым столом. — Да, — кривится Каваниши — обычно молчаливый сосед по парте. — Бегает туда-сюда, как варвар. И все соглашаются с ним, осуждающе наблюдая, как омега дёргает Ширабу за воротник школьной формы, стоящей дороже, чем месячная аренда неплохой студии в центре — так всегда говорит папа, когда проверяет счета от их личной швеи раз в несколько недель. Осаму давно понял, что они — не обычные мальчики. Они — элита. У них кожаные портфели на тонких лямках, у них — частные репетиторы, у них — собственные машины и радиоуправляемые вертолёты. Им не нужно копить на плэйстейшн на день рождения. Почему-то Осаму вдруг вспоминается Суна Ринтаро с его промокшими тетрадями и заплаканными глазами за стёклами разбитых очков, в которых мальчик ходил ещё две недели после взбучки с Мией, но его образ тут же тает, когда Ширабу, не выдержав издёвок Атсуму, выливает на омегу меловую воду из ведра. Все вокруг смеются, и Осаму смеётся вместе со всеми. Это круглый стол, а Атсуму — главное блюдо. / Атсуму плачет, и слёзы вперемешку с соплями стекают по его лицу на идеально выглаженный воротник белоснежной рубашки. Осаму смотрит на брата и решает, что больше никогда не будет плакать, потому что тот — его полная копия — выглядит безобразно. Уродливо. Слабо. — Меня правда никто не любит? — спрашивает Атсуму, захлёбываясь в рыданиях. Это их второй день в третьем классе. Каваниши назвал омегу неряшливой бестолочью, когда тот случайно столкнулся с одноклассником в дверях и опрокинул его и свои учебники на пол — Мия видел такое по телевизору, но обычно подобные сцены заканчивались как минимум приятным, хоть и неловким знакомством и дружбой. В жизни всё оказывается немного по-другому. И вот Атсуму плачет на лестнице заднего дворика школы. За лестницей начинается сад, в котором они прошлой осенью собирали гербарий и омега умудрился утопить в луже новенький телефон-раскладушку. Осаму гладит брата по растрёпанным каштановым волосам и говорит: — Я тебя люблю. Мама тебя любит. Папа тебя любит. Все любят тебя, Атсуму. И не верит сам себе. Он тратит свои любимые пластыри, чтобы склеить порванные обложки книг близнеца, и делает вид, будто не замечает, что они испорчены специально — и явно не самим Мией. / Мама с каждым днём становится всё бледнее и бледнее. Она похожа на осеннее серое небо, затянутое сплошной пеленой туч. Осаму так хочется стать Солнцем, но он не звёзды и даже не Луна — верный спутник Земли. Он просто Осаму — маленький и слабый мальчик, но он делает всё, что может. — Мам, — говорит он, улыбаясь так широко, как может, — я тебя нарисовал сегодня. Смотри. Мама смотрит. — А ещё пятёрку получил! За контрольную! — хвалится Осаму. — Я тоже! — толкает его в плечо Атсуму, как толкается каждый день. — Осаму у меня всё списал! Клянусь! — Я?! Да ни в жизнь! Но омега лишь показывает язык и убегает куда-то в гостиную, чтобы принести свой рисунок тоже. Через пару минут он возвращается с помятым альбомным листком, разукрашенным гуашью. — Красиво, правда? — Атсуму чуть ли не подпрыгивает от восторга. — Давайте куда-нибудь повесим! И папе покажем! И бабушке с дедушкой! Точно, пусть все видят, какая у них красивая мама. На рисунках она улыбается своими тонкими губами: Атсуму нарисовал ей ещё цветы, красные, крупные, очень радостные, а Осаму лишь добавил пару бликов в родной карий взгляд. У мамы глаза светились на всех школьных фотографиях, а сейчас лишь отражали идеально убранную квартиру, идеально выглаженную школьную форму и её идеальных сыновей. — Какая красота, — голос у неё тихий, почти невесомый. — Вы большие молодцы. Когда Атсуму уже смотрит мультики перед сном, а сам Осаму развешивает бельё из стиральной машины, он краем глаза наблюдает, как мама заворожённо рассматривает два своих портрета и, взяв работу своего любимого ребёнка в руки, начинает беззвучно рыдать. Готовя себе и Атсуму на завтра самое простое бенто в школу, Осаму случайно полосует ножом по пальцу. Он видит, как алая кровь стекает вниз, пачкая ладони и чистую кофту, но рука не тянется за пластырями. В карманах давно пусто.