Один шёпот на двоих

Опустившееся грозовое небо давило своей тяжестью и серостью. Массивные облака, собирающиеся в огромные чёрные тучи, проливали далеко на горизонте туманную ливневую дымку, отчего море, несколько часов назад бывшее тихим, бушевавшим только в ущельях скал, злилось и пенилось, показывая всю мощь и необузданную природу. Птица, ещё минуту назад метавшаяся под моими ногами, затихла и больше не издавала ни звука. Усилившийся ветер трепал разукрашенные перья и силился снова забрать её тело в небесную высь, но та отказывалась подчиняться и просто лежала на светлой каменной дорожке. Я смотрел на неё и откровенно не понимал, что происходит: почему белая птица такая красная, почему не двигается, не стремится преодолеть земную гравитацию, взмыть в небо и насладиться последними минутами пусть суматошного, но желанного полёта. Щёку жгло. Я потянулся рукой: одной к лицу, второй уже почти коснулся птицы, когда за спиной послышались шаги. — Оставь её, — голос у Билла будто был немного севшим. — Но… — Такое случается иногда, — он откашлялся. — Особенно, когда с моря приходит шторм, — Билл положил руку мне на плечо. — Птицы часто путаются, когда подхваченные штормовым ветром, не могут отличить отражения от реальности. Он вышел чуть вперёд, заканчивая движение палочкой, и стёкла под нашими ногами зазвенели, задрожали, взмывая в воздух выше голов. — Окно в вашей комнате я восстановил, — Билл дёрнул головой, указывая наверх. — Но ей я, к сожалению, уже ничем не смогу помочь. Найди Фреда, — он развернулся ко мне, — Скоро начнётся тайфун. Вам нужно быть дома до этого момента. — Х-хорошо, — я отрешённо посмотрел сначала на птицу, потом на него, кивнул в знак согласия, сделал два неспешных шага, но остановился. — Билл. — Что? — Спасибо, — не оборачиваясь, я снова коснулся щеки, которая всё ещё горела даже на холодном ветру. — Я знаю, что никакими мотивами не смогу оправдать её смерть, но мне стало немного легче, потому что ты выслушал. — Джордж… — Прости за то, что вывалил это на тебя. Я не стремлюсь разделить ответственность, а тем более переложить её. Но это и вправду тяжело, когда не с кем поделиться. Может быть, сейчас этому разговору с Биллом было самое время и место, а я зря боялся его реакции. Она была как нельзя уместной, отрезвляющей, способной помочь мне в эту самую минуту. И, возможно, я бы не смог сделать тех выводов, к которым пришёл сейчас. — Зная тебя, Джордж, я и не думал, что ты пытаешься переложить ответственность. Я всё понимаю и осуждать тебя не берусь. Ты сам себе судья. Тебе с этим жить… — Знаешь, бывают такие люди, на которых смотришь и понять не можешь, какому миру они принадлежат. Вот и я бы… Лишь секундная пауза — заминка, и мысли о самоубийстве, посетившие мою голову тогда, в полуразрушенном школьном госпитале, снова обрели своё право на существование. — Ты же знаешь, мне не жить без него. На ограду неподалеку приземлилась белая птица, встревоженно ухнула, завертела головой и замерла, уставившись в одну точку. Проследив траекторию, я понял, что взгляд её чёрных стеклянных глаз-бусинок устремлён на окровавленное тельце сородича у ног старшего брата. В ушах шумел ветер, но даже так я отчётливо услышал всю степень боли в птичьем крике, перед тем как она снова взмыла в небо. Я следил за её фигурой, пока птица не улетела настолько далеко, что я не смог разглядеть светлой точки в темнеющем небе, но даже сквозь сотни метров, мне кажется, я слышал этот крик ещё раз, перед самым раскатом грома. — Я тоже чувствовал это, Билл, — я сглотнул, собирая мысли. — Я видел его тело. Чувствовал, как боль съедает изнутри. Чувствовал, как за секунды неверия я потерял не только его, но себя. Чувствовал, как моя беспомощность сковывает разум. И я помню, как кричал, как рвал горло, когда кричать уже не было сил. Посмотрев в глаза брата, я был почти ему благодарен, ведь увидел в них понимание и страх, — испытать то, что пережил я. — Мне не оправдаться, — я мотнул головой. — Не очиститься, не пережить это без последствий. Мне нет прощения, Билл. — И смотря в его глаза, я самую малость позволил себе улыбнуться. — Пускай я буду эгоистом, но Фред жив, и этого достаточно, чтобы мне стало чуточку легче. Сколько бы слов не было сказано, ни одно из них никогда не поведает никому той боли, того сожаления и той радости, что я испытываю. Все наши чувства — нечто сокровенное, то, что не может быть воссоздано с точностью до сотой глубины души и миллиардной нейронной связи. Всё, что мы чувствуем или чувствовали когда-либо — поразительный спектр! Сплетение из множества факторов, которые никогда не смогут повториться, а значит, все ощущения и реакции в нашей голове и сердце уникальны. Если они неповторимы для нас, то что уж говорить о тех, кому мы пытаемся поведать своё переживание. Глупо полагать, что всю гамму таких сложных эмоций можно объяснить, дать определение или просто заставить кого-то прочувствовать хотя бы микрон того, что чувствуешь сам. Глупо. Но я постарался. Может быть, у меня получилось? Я развернулся. Сделал шаг, другой, пятый. Ноги сами несли меня туда, где я оставил Фреда. Скорее увидеть его лицо, коснуться рук, обнять за плечи, вдохнуть родное, ощутить его — себя, — живым. Ведь я наконец-то принял свою участь, принял действительность и будущее, в котором я останусь тем, кто пожертвовал жизнью подруги ради жизни брата. Но это новый я! Тот кто больше не убегает, не страшится прошлого, не дрожит в неведении будущего. Я осознал все последствия. И если я не могу исправить свою ошибку, то уж точно постараюсь, чтобы об этой ошибке мне больше не пришлось сожалеть в будущем. Я больше не хочу, смотря на Фреда, вспоминать, чего мне стоила его жизнь. — Джордж! Я обернулся на оклик старшего брата. — Спасибо, что дал возможность ждать домой вас обоих, — Билл едва улыбнулся, и я сдержанно махнул рукой ему в ответ. Может быть, я забрал жизнь подруги, обрекая её семью на вечную скорбь, стёр будущее, которое могло стать частью чьей-то счастливой жизни, но своей семье я подарил не меньше. Единицы из нас пожертвуют счастьем своих близких ради благополучия других. И я не из их числа. И как бы это ни было эгоистично и низко, я всегда останусь тем, кто приложит все усилия — жизнь, ради того, чтобы они оставались счастливы, не познав тяжести утраты так скоро. Поднимаясь по песчаному склону к тому месту, где я оставил Фреда, мне то и дело приходилось останавливаться — штормовой ветер закручивал песчаные вихри, раскидывал клубы пыли и мелкого мусора, от которого с трудом удавалось прикрыть глаза рукой. Возможно, по этой причине я сбился с пути и не сразу нашёл тот самый песчаный островок среди сухой травы. Когда, всё же сориентировавшись, я узнал наше с Фредом место, где был восстановлен мир, то брата я не нашёл. Не нашёл и в округе, обыскав все холмы поблизости. — Билл! — Едва вернувшись к дому и, увидев старшего брата, я поспешил сообщить ему о результатах своих поисков. — Я не могу найти Фреда. Он не возвращался? Я зарылся пальцами в волосы, как только Билл отрицательно мотнул головой. — Мерлин, что за чертовщина? — я провёл ладонью по лицу. — Я ведь просил его. — Посмотри на пляже, — Билл кивнул в сторону тёмного берега. — Я скажу Флёр, чтобы возвращалась как можно скорее. Не теряя ни секунды, я аппарировал на берег, а появившись почти у самой кромки бушующей стихии, бегло осмотрелся, силясь отыскать хоть малейшие намёки на присутствие Фреда. Внутри неприятно холодело. Словно охваченные предштормовым ветром, лёгкие пытались напитать себя свежим воздухом без песка и пыли, а сердце желало разогнать стынущую в венах кровь. Где же? Вдали, на гребнях скал, уходящих от берега в бушующий океан, белоснежные птицы одна за другой срывались в свободный полёт. Их встревоженный галдёж сливался с шумным биением волн и разносился эхом на сотни метров. До тех пор, пока вдалеке не сверкнула молния, благодаря которой вблизи шипастых драконьих скал я разглядел силуэт человека, сидящего на песке. Всё затихло. Я снова аппарировал, а материализовавшись одновременно с раскатом грома, облегчённо выдохнул, узнав брата. — Фред? — я сделал несколько шагов. — Что ты здесь делаешь? — Ничего, — односложно и холодно. — Эй, — я сел рядом и уткнулся лбом в его плечо. — Ты снова напугал меня. Пойдём, — я взял его за руку, переплёл пальцы и не сильно потянул на себя. — Нам нужно домой. Скоро тайфун начнётся. — Знаю… — Кстати, мы можем остаться здесь на пару дней. Я поговорил с Биллом, он не против, — я улыбнулся, — Представь: ты и я исследуем каждый уголок этой пустоши. Как тебе идея? Не сказать чтобы отпуск, конечно, но… — Она любила тебя, — Фред насилу вытянул свою руку из моей. — Что? — я ошарашенно посмотрел на него, — Фред, о чём ты говоришь? — Анджелина, — он едва качнулся, отстраняясь, прежде чем продолжить, — она любила тебя, Джордж. И собиралась признаться после битвы. — Быть не может. Где-то под солнечным сплетением ухнуло глубинное чувство тревоги. Ведь не могли эти слова так внезапно и чётко, на пустом месте, возникнуть после нашего с Биллом разговора. — Но как же… Ведь ты и она. — Не было ничего, кроме того, что ты знаешь. Мы расстались тогда, когда расстались. Я твердил тебе об этом несколько раз, — Фред тяжело выдохнул. — Но виновата ли она в том, что ты этого не слышал? — Да о чём ты? Андж ни в чём не виновата. Я бы просто хотел, чтобы этот разговор не состоялся. Чтобы слова, гулкие, словно эхо и режущие подобно лезвию, были кошмаром. Чтобы всё, что происходит, осталось сном. Чтобы Фред был просто жив и был рядом со мной. Чтобы Анджелина была жива. Чтобы, проснувшись, ощутить сковавшее тело холодное напряжение, но после осознать, что реальность, в которой сердце колотится как бешенное, куда приятнее, чем сон. И достаточно просто выдохнуть, чтобы стать счастливее. — Тогда за что, Джордж? — продолжил Фред, — Ты говорил, что не убивал её! Но правда ли это? Я слышал, как в ушах шумит ветер. Я слышал, как треснул мир, как осыпалась осколками уверенность. К сожалению, скрывая от Фреда столь страшную тайну, я наивно полагал, что имею право одним лишь раскаянием выписать себе билет в безоблачное и счастливое будущее. Вот только такого не бывает! И сколько бы я не заламывал пальцы в надежде не ощутить физической боли, всё было бессмысленно. Не сон. Если это единственная вселенная вокруг нас, я позволил ей сожрать себя. Снова не справился, сплоховал, не выжал из себя максимум сил, чтобы предотвратить вполне ожидаемый крах. — Вот почему ты плакал, как ребёнок, когда увидел меня. Вот что тебе снилось тогда, в больнице, — Фред взял в руки влажный песок, размял между пальцев, — Ты кричал сквозь сон, что не убивал её. Тогда я не понял, кто была та мифическая особа. Да и была ли? И списал всё на шок после битвы, — он со злостью выбросил горсть песка в море и отряхнул руки. — Но как же я ошибался, Джорджи, — Фред поднялся на ноги, сбил пыль с джинс. — Лучше бы я и вправду умер, чем остался жив такой ценой. Фред развернулся и сделал шаг в сторону от меня. — Фред, подожди! — я схватил его за руку, в панике размышляя, что же мне делать, — Что ты такое говоришь? Прекрати, пожалуйста, это не смешно, — ноги отказывались слушаться и почти что на коленях я подполз ближе к брату. — Не смешно, это да, — противоречиво ласковое, поглаживающее мою руку, движение его пальцев оказывало на меня эффект оцепенения, и я не мог двинуться с места. — Даже обидно, я бы сказал. Ты вообще собирался мне рассказать о том, что я умер? Чёрт, бессмыслица какая-то! — Фред прикрыл ладонью глаза, — Это же немыслимо, Джордж. Я же мёртв, представь себе! Маховик не возвращает мёртвых к жизни. — Не хочу даже представлять! — крикнул я, мотнув головой. — Важно, что сейчас ты здесь, — я потянул его на себя, заставляя опуститься на колени, — Тёплый и живой, — обнимать Фреда в такой ситуации казалось мне непозволительной роскошью. — Это не может быть ложью. — Ложью была наша жизнь до этого момента, — Фред убрал мои руки со своих плеч. — Ты рассказал Биллу, но от меня предпочёл всё скрыть. Мы жили в мире, где ты скрывал от меня тайну, и теперь я тебе не доверяю. Так не это ли значит смерть для нас? Зачем ты спас меня? Чтобы убить снова? Не в прямом смысле, конечно нет, — он усмехнулся, — И прекрати дышать так часто. Заработаешь себе паническую атаку. — Да что ты знаешь о панических атаках?! И вправду, кажется, от переизбытка кислорода, голова шла кругом. — Я же ничего… У меня же не было выбора, — кровь в ушах шумела всё сильнее, когда я начал понимать, что Фред не обращает на меня внимания. — Я же без тебя, Фред… Как я без тебя? Те несколько часов, — мои губы дрогнули. — Были адом, Фред! Я сам был готов умереть, — я схватил его за плечи и встряхнул. — Ты понимаешь? — Отпусти, — он попытался высвободиться. — Нет, нет, нет! — я замотал головой, сильнее впиваясь пальцами, — Нет, Фред, ты не можешь… Ты не имеешь права вот так меня осуждать! Ты не представляешь, что я пережил! — Отпусти меня, Джордж! — ему удалось вырваться, встать в полный рост и отступить на пару шагов, а я в отчаяние свалился на песок. — Это моя жизнь! Я имею на неё полное право! Кого мне осуждать, если теперь она стоит в два раза дороже?! Как мне жить с этим? — Но разве ты не поступил бы так же, если бы умер я? — Я поднял взгляд, а смотря на его профиль и резкие черты лица понял, что пауза явно затянулась. Моя голова безвольно опустилась. Сможет ли и так мокрый песок впитать ещё больше воды? Не так я представлял себе этот разговор. Точнее, я никак его не представлял. Силился, отгонял навязчивые мысли и совесть, чтобы только не думать, не рисовать в воображении сценарии один хуже другого. Говорят, мысли материализуются — врут. Материализуются страхи. Особенно, если тебе есть что скрывать. Теперь я точно знаю, что каждое сказанное слово только приближает меня к опасной грани, за которой я не смогу больше прикоснуться к Фреду, не смогу без сожаления произнести его имя, не смогу без угрызения совести посмотреть в глаза, которые не видят меня. Я глупо трачу слова, игнорирую возможность извиниться, а главное, невообразимо быстро теряю его. — Я бы, несомненно, поступил точно так же, Джордж, — Фред пнул маленький камень. — Но я бы бросил все силы на то, чтобы больше никто не пострадал. — Но у меня не было выбора! — мои пальцы зарывались в песок всё сильнее. — Я тоже был ранен. Что я делаю? Начинаю защищаться, выгораживаю себя. Выгляжу донельзя нелепо, чертовски не самостоятельно и в прямом смысле отвратительно. Все мои слова — оправдания. Все они бесполезны. Здесь и сейчас они не имеют никакого значения. Точно так же, как далёкий раскат грома. Я как рыба, выброшенная на берег: будучи заложником ситуации, продолжаю самостоятельно провоцировать разрушение своего мира, а мои трепыхания приносят лишь мучения. Я методично и целеустремленно копаю себе могилу. Фред молчал, стоял неподвижно, убрав руки в карманы тёмных джинс. Его голова была немного наклонена вбок, а ветер трепал отросшие волосы. Если бы не подкатывающий к горлу ком, я бы со стопроцентной вероятностью удивил его замечанием, что на фоне назревающей бури он невероятно привлекателен. Закрыв глаза, он, наверное, вслушивался в звуки надвигающегося шторма, не желая воспринимать весь тот бред, которым я имел неосторожность поделиться. Однако, сколько бы я ни вглядывался, так и не смог разглядеть на его лице хотя бы намёк на злость или раздражение. Скорее он был подавлен, сломлен, но пугающе спокоен. А это страшило больше всего. Что, если он всё решил? Решил оставить меня? Несмотря на ситуацию, его спокойствие поражало меня. И это чертовски непривычно: мы словно поменялись местами. Здесь и сейчас я был тем близнецом, которому приходилось оправдываться за совершённую глупость. Вот только все проделки Фреда ни шли ни в какое сравнение с тем, что провернул я. — Абсурд какой-то, — выдохнул он. — И, что ты собираешься делать?! — не выдержал я и ударил кулаками о песок. — Убьёшь себя? Заставишь меня снова почувствовать это, Фред? Чтобы я снова страдал? Винил себя? Хочешь, чтобы я смотрел как гроб с твоим телом придают земле? Или, чтобы я держал в руках урну с твоим прахом и не понимал, как дальше жить? Ты этого добиваешься, Фред? — мне не хватало воздуха, горло сжимала немыслимая боль, в глазах то чернело, то резало яркими всполохами. — Я ведь не хотел, чтобы Анджелина погибла, — продолжил я уже тише, склоняясь головой к земле, — Это случайность. Обстоятельства, которые я был не в силах изменить. — А что, если бы погиб Билл? — Что? — я поднял на него не верящий взгляд. — Или Джинни? — Фред, не говори так… — Наша прекрасная малютка Джинни, — в его голосе было столько боли, словно за секунды он и вправду похоронил в своём воображении всю нашу семью. — А Перси, Джордж? Наш зануда-всезнайка Перси. Или все они? — он указал рукой в сторону дома старшего брата, — Кем из них ты бы был готов пожертвовать ради меня? Фред подошёл ближе, а его холодные пальцы мягко коснулись скулы. — Как бы ты смотрел мне в глаза, Джордж, если бы погиб кто-то из них? Ты говоришь, это случайность? А случайности те ещё шутки судьбы. И я не знаю, каким богам ты молился, Джордж, скольким дьяволам продал душу, чтобы случайной жертвой твоих игр со временем стала только Анджелина, — он замолчал, но с места не двинулся, всё ещё продолжая уделять мне противоречиво нежное внимание, что вместе с надеждой вселяло страх. — Но ведь всё не так, Фредди… — Ты понимаешь, что просто говорить об этом и то страшно? А ты чуть не воплотил это в жизнь! И как у тебя только духу хватило? Ты о последствиях вообще не задумывался? — он цокнул. — Точно, не ты ли проигнорировал параграф об использовании механизмов временной отмотки, аргументируя тем, что это нам никогда не понадобится? Может быть тебе нужно было для начала всё-таки прочитать тот учебник, Джордж? — Издеваешься? — я отвёл взгляд. — Говорю по существу. — Что… — я сглотнул, когда его пальцы очертили шею и снова вернулись к щеке. — Что теперь ты сделаешь, Фред? — Знаешь, Джорджи, маглы иногда говорят, что по мёртвой сове не звенит тетива, — его пальцы исчезли с моего лица. — Я не собираюсь ничего делать. Да и что я сделаю? Не могу же я правда умереть и обесценить этим жертву Анджелины. Я ничего не смогу изменить или исправить. Бесполезно тратить стрелы и силы на мёртвую птицу, она мертва и ничто этого не изменит. Ты уже попытался… значит каждая новая попытка может только усугубить ситуацию. А что будет с нами, Джордж, — он пожал плечами. — Я не знаю. — Но ты же не бросишь меня? — Джордж, — он отвернулся. — Оставь меня ненадолго. — Ты не заставишь меня уйти, — я подался вперед, пытаясь разглядеть выражение его лица. — Значит, у меня нет выбора, кроме как уйти самому. Секундный хлопок: пространство вокруг меня лопнуло, исказилось, а линия горизонта закрутилась в спираль, подобно смерчевой воронке, но тут же резко восстановилась, чёткая в своей отдалённости и пляшущая сотнями волн у самого берега. Вокруг стало тихо, необычайно пусто и тоскливо. Ровно настолько, что хотелось разрезать тишину хоть чем-нибудь, провести линию — звонкую, как ножом по стеклу, — чёткую, как пальцем по песку. Из горла вырвался жалобный стон, как только я понял — Фред аппарировал. И сделал он это, видимо, не то, что без проблем, так ещё и не сомневался ни секунды. Но куда? Всё повторяется в точности, как это было несколько месяцев назад. Вот только теперь Анджелина мертва. Я снова не знаю где искать Фреда, а вариант, показавшийся очевидным на доли секунды, учитывая ошибки прошлого, становится необдуманной профанацией. Во всё происходящее вокруг хочется верить едва ли больше, чем в то, что уже произошло. Маховик не возвращает мёртвых к жизни. Правило как грубая нестыковка в моих мыслях за последние недели. Я не раз задумывался над ним и прокручивал в голове всевозможные варианты, к которым может привести меня это будущее. Может быть, Фреду всё же суждено умереть? А я лишь отодвинул неизбежное? Может быть, это происходит сейчас или произойдёт спустя десять секунд после того, как я рассмотрел его силуэт на одной из шипастых скал, стоящих в море? Десять. Я не смею моргнуть или отвести взгляд, ведь мне кажется, что если я это сделаю, то больше не увижу Фреда. Двадцать. Каждая секунда — как безумие длиною в вечность. И онемение — холодящий ступор, что пробирает до костей, цепляет острыми когтями остатки спокойствия, рвёт в клочья уверенность в завтрашнем дне. Тридцать. Разряженный воздух как яд, а прохладный ветер — жгучая кислота. Мне кажется, что я тону в песке. Кажется, что небо, тяжёлое и тёмное, давит сверху тысячетонной громадиной. Сорок. В глазах всё плывёт, но я по-прежнему вижу Фреда на той самой скале: он не двигается, застыл изваянием сливаясь с чернильностью скал. Но сердце тут же пропускает удар, мечется израненной птицей посреди обездвиженных лёгких, стоило Фреду сделать шаг ближе к краю. Пятьдесят. Что если это последние десять секунд в моей жизни? Выдох ради спокойствия, ради последнего рывка. Всё или ничего! Последние десять секунд. И мне кажется, что жизнь не будет прежней, когда вместо песка я ощущаю под пальцами влажный холодный камень. — Фред, прошу тебя, пойдём домой, — пошатнувшись, я поднялся на ноги и сделал шаг ближе к брату, пытаясь взять его за руку, — Здесь опасно! Стоило мне сказать эти слова как Фред чуть не упал, оступившись на мокром камне. — Фред, пожалуйста! — Отстань, Джордж! — он отмахнулся. — Я прекрасно справляюсь и без тебя! — Перестань, Фред, — я схватил его за руку, — Здесь не место, чтобы выяснять отношения! — Естественно. Самое место дома у Билла. — Хватит! — Что, хватит, Джордж? Почему я вынужден вслушиваться в ваши с Биллом разговоры, чтобы узнать нечто важное, что априори должен был узнать первым? — он вывернул своё запястье из моих пальцев и отступил на шаг назад. — Что ты хочешь от меня? Чтобы я всё забыл? Я тоже хочу, Джордж! Я не хочу помнить этот день. Это невыносимо! — Давай вернёмся домой и спокойно поговорим, — я снова потянулся к нему, готовый подхватить в любой момент. — Уйди, Джордж! Фред оттолкнул меня. Всё то, что произошло в следующий момент, было похоже на кошмар из моего прошлого. Из моего сна, из видения, представленного боггартом: Фред оступился, неловко взмахнул руками, пытаясь поймать равновесие, переступил с ноги на ногу и, подхваченный штормовым ветром, так и не сумев найти устойчивого положения, продолжил падать. Но не просто на острые камни или ступенчатые утёсы. За его спиной не оказалось ничего, кроме суровой бушующей стихии, готовой поглотить в себе любое живое неподготовленное существо. Последние десять секунд. — Фред! Если бы слова были способны творить чудеса похлеще магии, я бы непременно спас его. Снова. — Джордж! Мой мир пошатнулся и рухнул, поглощая под тоннами тёмной воды всё, что было мне дорого.