Право рождения

— Это старая легенда теночки, — вспарывая чистое от смога небо и прощаясь с окутанной им, точно войлоком, мохиканской столицей, поведал Илья. Себе в скакуны он отобрал самого дюжего келе из трёх закабалённых. Тим летел вровень с однобожником на своём безустальном Зеффи. — Когда-то давно жили да были на этой земле двое влюблённых: девушку звали Иста, а юношу Попо. Иста была дочерью вождя теночки, который не одобрял её выбор, и послал Попо на кровопролитную войну с соседним племенем. Иста ждала своего любимого денно и нощно, но подосланные её отцом люди сообщили ей, что Попо погиб в битве. Вождь, не мешкая, выдал дочь замуж за того, кого определил ей сам. Иста не смогла перенести разлуки с любимым и умерла. Попо же, вернувшись покрытым славой и увидев мёртвое тело возлюбленной, жутко разозлился на вождя. Он грозился убить всё племя, и дым валил из его глаз. Тогда боги сделали их с Истой соседствующими вулканами, самыми высокими и неприступными на континенте. Иста всегда покрыта снегом и издалека напоминает силуэт спящей девушки, а над кратером серого Попо вечно струится дым. Он всё ещё сердится на людей за свою погибшую любовь. — Ромео и Джульетта на мохиканский лад. Красивая сказка, — оценил Тим. — Как и сами горы. Увидишь, обалдеешь, граф. — Ты же их отродясь не видывал! — обличил Илью Борзой. — Вот и увидим вместе. И, надеюсь, они станут местом нашей победы. — Илья встревоженно покривился.       Горы в самом деле выглядели замечательно. Захотелось поделиться парой красивейших кадров с Маргаритой Алексеевной, но Илья смекнул, что Громова, скорее всего, сидит сейчас с дочкой как на иголках и ждёт звонков из реанимации. Она всю жизнь любила мужа и отказала в юности Илье потому, что хранила верность Жене Лащенко. Потерять Женю из опрометчивости для Ильи было бы непростительным поступком. «Гамаюна нужно вернуть Сирину во что бы то не стало. — Думы вновь налились цианидом. — Дурак, дурак! Хоть расшибусь в лепёшку, но спасу близких». — Татуированная рука, сжимавшая повод уздечки, перестала подрагивать и сделалась твёрдой. Келе вели чернобогов в высокогорья к этому Каброну, и Илья готовился схлестнуться с врагом не на жизнь, а на смерть. Как с Тимкой в феврале... «Неуязвимость не даёт безнаказанность, и вот оно, доказательство. Ещё позавчера у меня была счастливая семья. Замечательная жена, которую я хотел всю жизнь, дети. Пусть некоторые и с прибабахом, но... — Илья вздохнул от наплыва чувств. — А теперь? Что теперь? Неуязвимый. Но кто неуязвим перед ликом смерти? И как живым попасть в нижний мир? Никак, верно. На третью птицу рассчитывать глупо. Значит, придётся самому. Как-то».       Он покосился на Тима, свистящего по ветру вровень на чёрном молчальнике. Смутное предчувствие беды, не от ведовства, от сердца, вновь овладело Ильёй. Оно ведь оказалось верным. Когда всё шло хорошо, даже прекрасно — весной и летом — Илье хорошо не было. Точно бы не на сто процентов, точно бы лихо не отпустило до конца. Шерсть же дыбом вставала от неверия собственному счастью! И не просто так. Стоило проявить осторожность. «Я накликал беду на семью, — ковырял себя Айвазов, ощущая кожей, как с каждым километром пути становится холоднее. — В прямом смысле накликал».       Под распластанными келе топорщились хаотичные складки предгорий, похожие на смятые простыни, а впереди вздымались два вулкана. Более низкий был объят дымной шапкой. Илья мгновенно узнал Попо. Иста оказалась куда выше и величественнее своего неказистого избранника. «Как моя Саша», — сходу пришло сравнение. — Ну и пейзаж! — восхищённо крикнул Борзой. — Сумасшедшая красота, ты был прав! Хочется взять масло да холст, и... — Покрошить врагов! — грозно оборвал Айвазов. — Мы здесь за этим! Веди! — Он пришпорил келе.       От стылого и жидкого воздуха в голове стало мутно и начало подташнивать. Губы стянуло сухотой и желанием хлебнуть коньячка из фляжки, тело ответило тяжестью. Срощенная ключица под пластиной заявила о себе ноющей болью. Илья стиснул повод, не давая себе слабины. Легкая дрожь в ладонях, похожая на озноб, повторно напала на него, хотя Илья не чувствовал себя сильно замерзшим. Только мучимым жаждой и ломотой в руке. Он потянулся к кофру и промочил горло водой. — Снизимся, пополним запасы, — пообещал побледневший и сам Борзой. — Ты как? — Нормально, парень, — соврал Айвазов, гадая, сможет ли он стрелять метко с такими руками, или нет. Состояние походило на адовый недосып и... Непонятно на что! Перетренировку? Но почему тогда было так по-сучьи муторно и тошно? «Вот она и есть, симптоматика «горящих труб», — Илья украдкой почмокал ртом. — Докатился до функционального алкоголизма доцент Айвазов! Или что это иначе? Горняшка?»       Келе несли их выше и выше. Чистое небо сменилось облачностью, разлившейся над скалистыми подъёмами густым, промозглым туманом. На смог было непохоже, но дышалось тяжко, даже тяжелее, чем в пропылённом Теночтитлане. Илья попросил Тимура показать высоту, и тот высветил на экране браслета цифру в шесть тысяч метров. Илья до сей поры не забирался на такие высоты. Да ещё так стремительно. Утренние такос подступили к горлу, но Айвазов уговорил их убраться назад в желудок. Терять еду было неразумно. Илья еле различал движущийся под ними склон и пыхтел на всю площадь заштопанных Мразом лёгких. «Это пройдёт, — уверял он сам себя, промакивая пот подшлемником. — Привыкнуть надо». — Далече же они забрались, — проворчал Тимур в адрес неприятелей. — Хитрые, — ответил Илья. — Столько лет держаться на плаву... — Он осёкся, чтобы опять протолкнуть пищу в возмущённое нутро. Тимур подлетел впритык и обеспокоенно вгляделся в него, подняв забрало шлема. — Худо, родимый? — Ничего, — выдавил Илья.       Они пролетели нечто похожее на перевал и устремились в каменистую долину, усеянную колючками. Тут Тим велел приземлиться. Илья было взялся возражать, на что Борзой не без резона заявил: — Нам нужно привыкнуть к горам. Хотя бы ночку переждём. Иначе мы не сможем хорошо сражаться.       По-видимому, Борзой тоже чувствовал себя отвратно. Они разбили лагерь без палаток и огня — так потребовал Тимур, и Илья был с ним солидарен. Следы присутствия посторонних могли спугнуть врага. Мало ли, какими качествами обладали эти некроманты лагартос? Заночевать решили, забившись в расселины и поставив Ерёму дозорным. Илья вжимался в холодные скалы, спиной к спине с Борзым и пытался набраться сил от их целостности. Но и тёмная энергия чернобогов значительно поредела — Тим тоже оказался измочален подъёмом. Айвазову стало жалко младшего, и он решил справляться с горняшкой сам. Башка раскалывалась, как ведро тлеющих углей, костюм покрылся то ли росой, то ли изморозью, тело било крупной дрожью, и Илья тихо скрипел зубами, чтобы не лязгать ими. Свернулся, скрючился на здоровом боку и понадеялся на собственную выживаемость. Как в детстве, когда сбегал из детдома в Новосвире и скитался в тайге по нескольку голодных дней.       Уснуть не удавалось, вместо этого желание выпить стало безразмерным и заполоняющим, перед памятью метались призраки и кошмары. Второй раз за жизнь пришла Ачи. Маячила, глядя на продрогшего сына с укором узкими, немного печальными глазами, и приговаривала: — Ты видишь, Ыляку? Ты видишь, что ты сделал с ними?       Илья мычал в ответ и приоткрывал веки, чтобы прогнать мать, потому, что слушать её увещевания было слишком больно. Но вместо этого ему показывали, как вкруг Курьи роятся Ярославины тёсы и, щёлкая клювами, скребя когтями, не пускают колдунов на территорию свирьской биостанции. Валера, Нико, Миша Памятов и все мужчины, которых Вий взял в подмогу, пытаются уговорить ведьм сдаться, а внутри одного из домиков укрылись его, Ильи, безрассудные женщины. Инесса забилась на кровать и лежит бочком, подвывая — у неё не осталось сил на слёзы. Саша прислонилась к бревенчатой стенке и поминутно сглатывает — хоть дочка и замерла внутри Хозяйки Калтысь, ту продолжает мучать токсикоз. Настя сидит на другой кровати и безостановочно, монотонно качает бессознательную, обмякшую у неё в руках Бусинку, а Ярэ курит. Курит в окно и тяжёлым, неуступчивым взглядом контролирует духов — вдруг колдуны решатся на штурм. Еловые ветви сплелись над Курьей наподобие крепостной стены, ведьмы сплелись токами Матери-Земли и стоят до конца за своих наследников. — Ыляку! Посмотри, что ты сделал!       Голос матери обрывается вместе со свистом Подписи и тревожным криком Джермаля: — Баре! Нападение!       Илья, отринув дурноту, подскакивает с места и одним движением рычага раскрывает лук. На Айвазова тотчас валится отвратно пахнущий труп — именно труп, причём, резвый, что твой лемминг! Клацает зубами перед лицом, еле даёт себя отодрать и оттолкнуть ногами. Илья враз понимает, что нужны обсидиановые наконечники. Нащупывает нужную обойму и пускает по группе мертвецов поток стрел — в облачном мареве они кажутся целым воинством. Бежит следом, чтобы выдрать болты из замерших в камнях туш, оборачивается на Борзого и видит то, как Тим танцует смерть среди мёртвых, пожиная урожай из отлетающих голов. После обезглавливания трупы продолжают наседать на Борзого, но уже хаотично, и тот приканчивает каждого тычком кинжала в грудь. «Спасибо мамбо!» — радуется Илья, набирая стрелы с черными жалами и пуская их по второму разу в новых гостей. Попутно он замечает и тёмнокожие фигуры, играющие мёртвыми воинами — они, лагартос! На смену обсидиановым наконечникам приходят адамантовые. Нет смысла гасить марионетки — время устранять кукловодов! Злорадство растёт в груди, зомби пытаются завалить Илью и искусать, изорвать зубами, но тот больше не тратит силы на выстрелы в кукол, он метит в некромантов. Подии так же резвы, как и их игрушки, но Илья не зря столько времени тренировался. Он кричит Борзому и указывает на живых врагов, Тим понимает с полуслова и кидается в настоящий бой. Руки продолжают трястись, как у старика, Илья целится по «ящерицам», но не может попасть. Адамант многократно чиркает о камни. Илья впадает в ярость на себя самого, бежит, преследуя чёрную фигуру, и наперерез им выскакивает Тим. Лагартос уклоняется, Подпись неистово свистит в воздухе и сносит бритую голову — Илья запечатляет это — струю пульсирующей крови из обрубка чужой шеи и резь внизу собственного живота. Пальцы роняют заправленный барабан. Они дрожат и перепачканы в тёплой слизи. Тим задел Илью косой, это ясно, это потом. Айвазов молется Нум-Торуму, чтобы рана была не до кишок, и, подобрав оружие, кидается на следующего врага. Нет времени разглядывать, надо драться! Зомби сшибает Илью с ног, но и он успевает выстрелом сбить парочку подий — часть мёртвых воинов, будто куклы с подрезанными верёвками, падают следом. Кровь ползёт по бедру, Илья, хромая, прыгает за беглецами, краем глаза отметив, как под косой Борзого отлетает ещё одна вражья голова. Но несколько лагартос ныряют в окружности, бросая зомби гнить на поле битвы. Илья шлёпает руками об скалу, понимая, что пришельцам, пусть и не в полном составе, удалось скрыться вновь. Дышит, не в силах надышаться. Каждое движение живота отдаётся нахлёстом боли. Опускает взгляд — из широкой кривой полосы на белоснежном скафе, точно из взрезанного пакета с вином, бежит по штанине чернеющее в ночном сумраке всачиво. Проводит пальцами под пупком и нащупывает края глубокой, обжигающе-горячей раны. Со спины, звякнув отброшенной Подписью, хватает Борзой. — Илюша! Родимый! Как ты?!       Илья хочет сказать «нормально», но язык немеет. Неловко улыбается однобожнику, стонет и откидывается ему на руки. — Илья!..       Окрестные туманные скалы совершают головокружительный оборот и, прихватив остатки сознания, рассыпаются темнотой.