Право рождения

— Па-пу-ля! А вы к тёте Рите в гости идёте?       Пока Илья надевал самую красивую рубашку, дочь встряла со спины и заставила передёрнуться. Вряд ли она прочитала намерения чернобогов на мережке, скорее подслушала их трёп. — Да. — А можно мне с вами? Я люблю тётю Риту, она поёт хорошо и красивая, как жар-птица! — Владка развела руки на манер крыльев. Вот же, раз в жизни виделись на свадьбе. Но — непринуждённо, непосредственно, сходу — и «люблю». Илье бы так любить. — Мы идём разговаривать взрослый разговор, Влада. Не думаю, что тебе будет интересно. — Будет! Папа, ну попроси тётю Риту и меня в гости пустить, ну, пожа-алуйста!       Илья ещё разок оглядел маленькую клянчилку. И подумал: почему бы и не наведаться к Громовой в компании друга и дочери? А то Рита за годы якшания с Айвазовым уже разуверилась, что у него могут быть настоящие друзья и семья. Что он, в конце концов, способен социализироваться! И без её участия... «Прекрати, — кольнула совесть. — Сто лет прошло, у тебя роскошная жена, а ты всё злишься. Неуместно».       Но неуместно-то неуместно, а злопамятность победить не так просто. Кому и что решил доказать Илья, позвонив Громовой и навязав до кучи мелкую, он и сам едва ли сообразил, но остался доволен её согласием. Владка тоже замяукала от радости и побежала прихорашиваться. Так они втроём и поехали к БГУ, рядом с которым обитали райские птицы. Тимур заметно нервничал, но, как понял Илья, это было его обычное состояние при встрече с малознакомыми людьми. Он то и дело поправлял причёску, галстук и смотрел на наручный компьютер. Илья пока не сообщил ему, кто прячется в человечьих телах двух почтенных учёных.       Дом их, вернее, гнёздышко, было респектабельным и наполненным уютом. Не такими хоромами, как у Ильи со Светкой в Новосвире, но в Балясне и цены-то на жильё другие. Рядом с университетской высоткой и рыжим от осени парком расположился палево-белый муравейник невероятной архитектуры — Балясна изобиловала такими вот помпезными комплексами двадцатых годов. Но «домина» держался крепко и даже трещинами не пошёл за четверть века, что, учитывая качество тогдашней застройки, удивляло. — Проходите, мальчики, девочки! — зычно просвиристела Громова, вытирая руки полотенцем, и по виду обрадовалась встрече. — Мы с Евгением Николаевичем голубцы мутим. Вы же поедите голубцов?       По светлой квартире и впрямь разливался плотный мясной аромат. Илья похвалил себя за то, что не наелся перед выездом. — Конечно, поедим, нам только дай! — Он встретил очередной осудительный взгляд Тима и подмигнул заулыбавшейся дочери. — Тётя Рита такая красивая! — выпалила Владка. — Мне жарко от её пёрышек!       Громова слегка смутилась, но чмокнула малышку в носик, а Тим откашлялся и протянул руку для знакомства. — Вы меня, вероятно, не помните, — Борзой постарался выглядеть одуванчиком. — Отчего же, помню и прекрасно знаю, — не гася улыбки, сказала Маргарита Алексеевна, и, как почудилось Илье, с интересом разглядела коренастую фигуру Борзого. — Тим? — Да, ну, всё равно... Очень приятно, — стушевался тот, тряся её за ладошку. «Вот как! Она предпочитает голубоглазых блондинов, ясно, — снова выступило подсознание Айвазова. — Ну-ну, красавчик, все девушки твои». — Он несколько холодно сощурился на однобожника, но Тим, к счастью, этого не заметил. — О. Принесла нелёгкая, — седой, неприветливый, в прихожую заглянул Ритин муж, Евгений Николаевич. Увидел чернокосую кнопку у ноги Айвазова и вмиг смягчил взор голубых глаз. — А кто это у нас тут? Раскраски любишь? — Д-да, — пролепетала Владка осторожно, но от отцовой ладони отцепилась. — У нас вроде оставались от детской конференции по динозаврам. — Он напряг память. — Любишь динозавров? — А мамонты там есть? — осмелела Владка. — Есть. Но сначала всем мыть руки и за стол!       Рита одарила спину супруга ласковым поглаживанием, пока тот вёл Владу намываться. — Ева выросла и делает карьеру, — вздохнула она. — Не то, чтобы мы слишком хотели внуков, но у Жени это проскакивает. — Я бы тоже хотел внуков! — поддакнул Илья, покосившись на Борзого. — Моя старшая — карьеристка не хуже твоей. Хорошо вот, замуж выдаю. Ваша же тоже мальчика нашла? Приедете на свадьбу? — По-моему, это невеста с женихом должны решать, кому они обрадуются на собственной свадьбе, а кому нет! — отозвался, перебивая плеск воды в ванной, Евгений Николаевич. — Эм, мы будем рады, конечно, рады! — принялся уверять Борзой. — Мы вообще зовём всех. — Сперва бы я на твоём месте решил вопрос с поездкой. — Лащенко вывел Владку, с блаженным видом нюхавшую ручонки. — Тётя Рита, дядя Женя, какое у вас мыло вкусное! — Ох, да, — Борзой нахмурился. — Вы правы, Евгений Николаевич. — Я всегда прав, привыкай, — отрубил старик. — Не был бы прав, не сидел бы консультантом правительства по вопросам палеонтологии. Мальчишки, — он поморщился. — Хорошее дело вы затеяли, а главное, вовремя. Сколько там до твоей свадьбы? — Две недели, — буркнул Тим, следуя за хозяевами в обеденную залу. — А у тебя когда ребёнку рождаться? — По Илье тоже проехались, куда без этого! — Ну... Успеем! — взбрыкнул тот. — М-м, — иронично отозвался Евгений Николаевич, плюхнул Бусинке пару голубцов и сметаны шваркнул от души. — Кушай, деточка. Она у тебя не малоежка? — А-а-э, нет, она ест всё, — Илья проводил взглядом ложку с огромным куском голубца, которую дочь пыталась запихнуть себе в рот. — Повезло. — Женя, пока Влада отвлеклась на еду, постучал пальцами по шкафчику с алкоголем и кивнул гостям. Те закивали в ответ, а Рита показала пальцем и на себя тоже. «Вот это я понимаю, гостеприимство, — подумал Илья, — Дорохов даже не предложил выпить».       Голубцы от Лащенко оказались выше всяческих похвал. Илья знал, что Женя любит готовить, и сделал себе пометку взять рецепт. Для Светки, ну и Вахе, возможно, пригодится. — Рита, покажи Владе раскраски, — после того, как мелкая умяла тарелку еды, попросил Евгений Николаевич. — А мы переговорим о своём, о тёмном.       Громова сделала на него страшные глаза, понимая, что её хотят оставить без наливки, но увела Владу в соседнюю комнату. Илья не стал признаваться, что в экспедиции они всем скопом пили при ребёнке, но то было обычное дело, да и что у кого в кружке никого не интересовало. Не выдворять же её каждый раз, когда все орут: «Сейчас ка-ак жахнем!»       «Абсолют» чистой слёзкой полился по рюмкам и обогрел нутро. Борзой прижал пальцы к носу, крякнул и захрустел корнишоном. — Жена сказала, у вас проблемы с заданием и велела помочь. — Евгений Николаевич уселся напротив двоих чернобогов, образовав с ними за столом фигуру, напоминающую равносторонний треугольник. — Да, мы хотели бы проконсультироваться, — начал Илья аккуратно, — не по палеонтологии, нет. — По нашей «птичьей жизни»? — саркастично ухмыльнулся Лащенко. — Давайте, спрашивайте, что с вами делать. — Прежде всего, Тимур, я тебе представлю Евгения Николаевича, как посланника нижнего мира на земле, — объяснил Борзому Илья. — В нём воплощен Гамаюн, птица Чернобога. А в Маргарите Алексеевне — Сирин, посланник Хорза. — Да ну! — по-детски изумлённо ахнул Тим. — Вот откуда у неё голос! А вы... Это большая честь знать вас, Евгений Николаевич!       Он хотел было вскочить и ухватить Лащенко за руку, но тот махнул, мол, сядь, не вертись. — Я в человеческом теле довольно смутно ощущаю его силу. Вы больше, не сомневаюсь. Жена везучая, ей внимают и восхищаются, а я всем гадости говорю, хоть это и правдивые гадости, они никому не нравятся. — Лащенко потеплел во взгляде, когда говорил о Рите. — Я к вашим делам непричастен, заявляю напрямик. Мы можем изредка высвобождать силу, только не полностью, пока живём в людских телах, не до конца. Но нас должно быть трое птиц, и мы с женой чуем нехватку силы. Сирин, Алконост, Гамаюн, знаете же? Вот, Алконост где-то потерялся. — Алконост был птицей самого Перуна, — поделился знаниями Илья. — Потом Перун после войны растворился в детях, и птица его пропала... — Ничто не пропадает бесследно, — заявил Лащенко. — Я в своё время тоже думал, что Рита, — он кивнул на комнату из которой доносились женский и детский голоса, — пропала бесследно, но судьба соединила нас спустя двадцать лет. Алконост существует. Но где и в какой форме, мы не знаем. Есть ли у него проекция в живом мире, или нет, память молчит. — Но он тоже способен путешествовать между мирами? — прервал Лащенко Илья. — Должен. Недаром его символом является зимородок, способный нырять в холодные воды и возвращаться обратно. — Не знаю, как это поможет нашему делу, но спасибо за сведения, — проворчал Борзой. — Не исключено, что Алконост как-то связан с пропажей предков и духов в Мохике. — Я бы не отметал этот вариант, несмотря на его фантастичность, — признался Евгений Николаевич. — Кто другой способен проникать в посмертье и возвращаться оттуда? И, полагаю, если так, то Алконост не вполне жив. Мы же с Сирином челночить не можем! Пока не можем. — Он замолк и со вздохом после сказал: — Но искать третью птицу будете сами, мы уже старики. Нам бы дома сидеть и косточки греть. — Лащенко поднял рюмку и осушил за чернобогов. — Работайте. — Папуля! Смотри, что мне подарили! — прозвенело на весь дом, и Илья увидел дочь, которая ринулась к нему, вертя в руке большой шар с осыпающимися внутри блёстками. — Тётя Рита мне подарила! И все раскраски с динозаврами! Я нарисую им короны и юбочки! — Маргарита Алексеевна, ну зачем? — застыдился Айвазов. — У неё вагон игрушек! Влада, что за попрошайничество? — И вовсе не попрошайничество, а дружеский жест! — отмазала мелкую Громова. — Нам куда игрушки? Я спросила Еву, она не против.       Влада, горя счастьем, залипала на прозрачную полусферу, встряхивая её и заставляя звёздную пыль оседать на ёлочки. — Как прикольно-о! Тётя Рита, звёздочки сияют, как когда ты расправляешь крылья! — Ты хоть спасибо скажи, джиганская морда, — напомнил Илья и подумал, что с таким сочетанием крови Яхонтовых, его и Самохваловых Владка в жизни не пропадёт. — Спасибо! Спасибо большущее! — Дочь обняла Громову, а та показала мужу сперва на неё, потом на шкафчик. «Смена дежурства», — догадался Илья. — Ну пойдём, я тебе книжки почитаю, — Евгений Николаевич поднялся из-за стола. — Зачем ты мне? — удивилась Бусинка. — Я тебе почитаю, я умею. Пойдём, дядя Женя, пойдём.       Не выпуская шар, она с Гамаюном за руку ушла обратно. Илья подумал, что сейчас ей достанутся в наследство и старые цветные книжки Евы. Сирин дождалась, когда они уберутся и закроют дверь, и глазами попросила Илью налить ей стопочку. Айвазов охотно исполнил волю птицы счастья, и та промочила клювик за всеобщее здоровье. — Какая она славная, — полился елей на душу Ильи. — Вспоминаю Еву маленькую, и даже немного жаль, что мы с Женей не обзавелись младшими. — Хм, — Илью немного развезло, — интересно, будь ты её матерью, вышла бы она на тебя похожей?       Он понял, что ляпнул несусветную глупость, так как Рита сочувственно глянула на него и, потрепав по плечу, сказала с убеждением: — Она не вышла бы похожей на себя, Илюш, разве это неважно? — О, да, важно, конечно, — попытался вернуться в разум Айвазов. — Да нет, ты не подумай, я Сашу люблю, и я благодарен Небу, что она случилась в моей жизни... — опять порет какую-то дичь! — Я за тебя безумно рада, — поддержала его Маргарита Алексеевна и тепло обняла, как окатила жаром крыл. — Ты просто расцвёл с ними! — Спасибо. — Вне желания айвазовское сердце зашлось боем, подарив наплыв воспоминаний — пусть тревожных и в чём-то горьких, но всё одно — светлых.       Борзой покашлял сбоку, напоминая о себе, и вернул Илью с Ирия на бренную землю. — Мы были у Дорохова. — Илья уселся обратно. — Он сказал, что косточка Малюты, вероятно, до сих пор существует.       Рита разглядела вилку, которую держала в руке. — Косточка — это орудие. Можно и вилкой в глаз ткнуть, будет больно. — Думаешь, без Малюты она неопасна? — прищурился Илья. — Думаю, времена поменялись в лучшую сторону. Мы с твоей женой вплотную заняты геологией Тароса, и мне безумно нравится то, как она ведёт дела. Яхонтовы Яхонтовым рознь. — Ну ты и с грантов Малюты неплохо зарабатывала, — не преминул напомнить Айвазов. — Но в душе я боялась. Получала деньги и думала — да, я кормлюсь разработками. А что потом? Что будет со мной, с Евой, если я однажды перейду ему дорогу? Так и жила в страхе. С Саней, то есть, с Александрой Малютичной, полное понимание, и... — Вы там после её родов вместе не забухайте, пожалуйста, — упредил Громову Илья. — А то я знаю это бабское «понимание». Светку с Инкой сколько раз на себе до коек пёр. Да и вас с Ярославой Ростиславовной доводилось.       Его слова заставили Риту рассмеяться, а потом она, конечно же, пошла за гитарой. Илья ждал этого момента, зная, что Сирин обязательно будет петь, как выпьет. Он щелчком пальцев подозвал пролетавшего мимо келе, и тот вскоре принёс ему из Петрово дредноут. Заслышав первый перебор струн, Владка вырвалась из комнаты и заголосила: — Поёте? Без меня?! — Садись, дочь. — Айвазов устроил её себе под бочок, и они с Ритой запели на два голоса. — Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай. Когда б за край — иди, прощай и помни обо мне! Как близко край — а там туман, январь хохочет, вечно пьян, я заключен, как истукан, в кольце его огней.       Маргарита Алексеевна всегда выбирала особые песни под ситуацию, и Илья часто принимал их за предсказания. Неудивительно, ведь именно она своей песней на свадьбе впервые указала на то, что у Ильи и Саши родится мора. Как такую не послушаешься? — Забудь о том, о чем не знал, забудь мои слова. Не мной не сказаны слова, и ты о них забудь. А там за краем рыщет тьма, как никогда, близка зима, и тень твоя, мою обняв, уходит снова в путь. «И тень твоя, мою обняв...»       Оставаться особенным человеком в жизни, даже если романтики не вышло — разве не куда более ценно? А Громова осталась. Не перешла за хрупкую грань, пролегавшую между ними столько лет, не разбила зеркало, принеся несчастья и Илье, и себе, сохранила прозрачный мир. Спасла дружбу. — За краем вечности, беспечности, конечности пурги — когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз; мы не проснемся, не вернемся ни друг к другу, ни к другим с обратной стороны зеркального стекла, — драл глотку Айвазов, мельком углядев, как Тим складно подпевает им вполголоса. Скромный Борзой даже не признался однобожнику в том, что сам превосходно играет на пианино и поёт — Светка сдала жениха. Кроткий палач на службе Верховного Шабаша, по совместительству художник и музыкант — кто бы мог подумать? Неожиданно сидевший рядом с Тимуром Евгений Николаевич положил ему руку на плечо, чем изумил Илью. Чтобы Лащенко и с кем-то панибратствовал — выглядело сверхъестественно.       Тогда Айвазов вспомнил старое поверье, что Гамаюн садится на плечо великого царя и предсказывает его правление. Было бы удивительно предположить, чтоб Тимур Борзой стремился к власти, но порой власть сама выбирает преемника.       А пока их ждала дорога, из которой, неумолимым сердцем чувствовал Илья, они могут не вернуться. Или вернуться, но другими. — За краем ясных, и ненастных, и напрасных зимних дней, когда без звука рвется синь, когда и ночь без сна бела, мы не вернемся ни друг к другу, ни к себе с обратной стороны зеркального стекла...