Map of the Problematique

             

— ⛓ —

      

[grandson — Riptide]

             — Чонсон, чудесный, согласись же? Сону приоткрывает один глаз, поворачивая голову к Ёнджуну, и усмехается.       — Ага. Чудесный. Он, конечно, не может поспорить с этим, но вот аспекты этой самой чудесности для них с Ёнджуном совершенно разные. И, если под «чудесностью» Чонсона Сону подразумевает то, как тот хорош в поцелуях, ласках и постели в целом, то вот Ёнджун…       — Ты болтал с ним один вечер, — фырчит Сону, вновь утыкаясь лицом в массажный столик, — с чего взял, что он чудесный?       — Загибай пальцы на ногах, — хмыкает Ёнджун, и Сону не может ничего поделать, но смеётся. — Он не курит, он обходителен, вежлив, мало пьёт и разговаривает абсолютно иначе, знает много тем и языков… Сону мечтательно вздыхает, радуясь, что звук этот можно списать на ощущения от рук массажиста. Чонсон знает много языков, но лишь на одном из них Сону готов общаться с ним часами. Как вчера, когда он на английском не мог не то, что двух слов связать, а банально вспомнить алфавит, зарываясь лицом в скомканное одеяло и не зная куда себя деть от разрывающих во всех смыслах ощущений.       — …интересуется всем, чем может, откуда у него только свободное время? И его улыбка…слушай, как два близнеца могут быть настолько разными? У него даже улыбка добрая. Сону думает о хищной ухмылке склоняющейся над ним…       — Хотел бы и я это знать, — выдыхает он. — Но, вообще-то, Ён, ты не прав. У Джея тоже весьма милая улыбка.       — Ага, если он смотрит на деньги, алкоголь или тебя, — цокает языком Ёнджун. — К слову, ещё один плюс Чонсона — ему абсолютно на тебя плевать. На это Сону едва сдерживает истерический смешок. То, что Чонсон за весь вечер умело делал вид, будто смотрит на Сону и Джея с вопросом и осуждением, и впрямь никак не выдавало того, что между ними происходит. Плюс один талант Чонсона — идеальная игра в глазах окружающих.       — Ему абсолютно плевать, потому что я для него фактически чужой человек. А с Джеем мы — друзья, Ёнджун. Я на языке скоро оскомину набью всем это повторять.       — Да уж набей, пожалуйста. Может тогда перестанешь вешать всем лапшу на уши. Ну, хоть мне скажи правду? Сону задыхается от возмущения, поводя плечами и смахивая руки массажиста, чтобы приподняться на локтях и уставиться на Ёнджуна, сидящего на краю своего столика с бокалом шампанского в руке и полным осуждения взглядом.       — Ты поражаешь меня, нет правда. Притащил меня сюда, чтобы что? Я не смог сбежать от очередных тупых вопросов о нас с Джеем?       — Я серьёзно, Сону. Между вами какая-то неправильная дружба. А тут нет ушей и скажи мне…       — Кто, блять, вообще выставляет эти сраные критерии правильности? — вскипает Сону, усаживаясь на колени. — Если ни у кого из вас такой близкой дружбы нет — может не стоит кидать камни в нас?       — Не хотел бы я себе дружбы, в которой меня используют…зачем тебе это, Сону? Ты ведь мучаешь его.       — Ну, знаешь. С меня хватит, Ён, — спрыгивая со столика, Сону шлёпает босыми ногами за ширму. — Это было глупо, но забавно. Все эти ваши вопросы, подколы, шутки. Но ты перешёл всякие границы. Мы друзья, но я не позволю тебе говорить подобное.       — Ты взвился потому, что это правда? — щурится Ёнджун. — Вряд ли в него влюблён ты, а не наоборот, чтобы так остро реагировать.       — Никто и ни в кого, мать твою, не влюблён. Спешно накидывая на себя рубашку и на ходу подвязывая шорты, Сону тычет в Ёнджуна очками.       — Прекрати разносить эту чушь в нашем кругу. Никогда не думал, что такие вопросы подрывают нашу дружбу?       — Вашу дружбу подрывает твоё безразличие, Сону, — вздыхает Ёнджун. — Хотя нет, извини. Не безразличие. Твой эгоизм. Совсем нездоровый, продуманный и крайне опасный, — он кивает на очки, зажатые в тонких пальцах. — У Джея давненько всё в порядке, насколько я знаю. Почему ты всё ещё носишь их?       — Потому, что это его подарок, — хмыкает Сону, сажая очки на макушку. — И потому, что сейчас лето, умник.       — Ты будто намеренно привязываешь его мелочами, бросая их, как косточки голодной собаке, а он и рад. Что ты носишь очки, что позволяешь себя трогать, что нуждаешься в нём. Знаешь, это особенно стало видно теперь, когда есть Чонсон, и эта огромная разница…это даже дико, Сону, что Джей так меняется рядом с тобой.       — Мы друзья. И нуждаемся друг в друге одинаково. И, вообще-то, я думал, что и с тобой мы друзья тоже. А ты поступаешь так низко.       — Не ниже, чем ты, держа Джея у своих ног.       — Ты… — шипит Сону, сужая глаза. — Ты и сотой доли не знаешь о нашей дружбе.       — Ты прав. Но от этого всё и кажется ещё страннее, потому что сблизились вы как-то резко и слишком сильно. Я просто боюсь за вас обоих.       — Мы спасали друг другу жизни напомнить сколько раз?       — Ты у Джея в пожизненном долгу, милый, — сочувственно поджимает губы Ёнджун. — Без обид. Но это факт для всех. Перебрасывая ремешок от сумки через себя, Сону усмехается, качая головой.       — Когда ты позвал меня сюда сегодня, я правда надеялся провести с тобой хорошо день, расслабиться, поболтать о чём-то. А теперь даже не знаю, как приезжать к тебе на вечеринку в честь показа, чтобы поздравить.       — Ты можешь не приезжать, ты знаешь это.       — Знаю, — кусает губы Сону, оборачиваясь возле двери. — Но я лучший друг, чем ты, Ён. Оба они знают, что это ложь. Но оба морщатся от произнесённого и боли, которую эти слова всё равно причиняют.       

— ⛓ —

      

[Blue Foundation — Eyes On Fire]

             Сону держит это всё в себе, раздуваясь, как воздушный шар, потому что выговориться оказывается некому. Джей и Чонсон решили вновь прогуляться по Нью-Йорку вдвоём, оставив его один на один со своей злостью, а с остальными ребятами из компании он не был намерен обсуждать то, что случилось между ним и Ёнджуном. Он пьёт весь остаток выходных, переключая бездумно каналы и валяясь в кровати, пока ближе к ночи ему не звонит внезапно Джош с предложением съёмки уже в среду. И кто Сону такой, чтобы отказаться? Злой, раздражённый и желающий денег и расслабления, он не думая говорит «да» и просит только позвонить заранее перед тем, как Джош заедет за ним. Планируя в голове уже позы, в которых будет сниматься. Воображая себе, каким номер отеля будет в этот раз и изменится ли? Жалея, что не может рассказать об этому никому. И пусть Ёнджуна хоть сто раз выбирают моделью на подиум, Сону и этого добьётся тоже, а пока его устроит и то, что он получает. Восхищение, деньги, удовольствие. Остальное однажды приложится, он теперь верит в это чуточку больше, чем раньше. Мысли о съёмке хоть немного отвлекают его, но всё же, обида, несправедливость и злость копятся в нём, как ни крути, выплёскиваясь с лихвой в понедельник, когда Чонсон, наконец, приезжает к нему, едва только проводив брата на съёмки с Феликсом.       — И он не затыкался, понимаешь? — бормочет Сону, запрокидывая голову и позволяя губам Чонсона бродить по его шее. — Говорил, говорил, говорил…       — Прямо, как ты, сейчас? — хмыкает Чонсон, забирая из рук Сону бокал вина и отставляя на столик. — Правда, Сону, мне это не интересно.       — Как это так? — щурится Сону недовольно. — Я тебе тут, вообще-то, душу изливаю!       — А тебя кто-то об этом просил? Глаза его распахиваются в удивлении, когда как древесные напротив всё также холодны и беспристрастны, вглядываются внимательно в его опешившее личико.       — Я приехал не для того, чтобы выслушивать твоё нытьё, — вздыхает Чонсон, хватая Сону под коленями и опрокидывая спиной на диван. — Хочешь кому-то поныть, дождись со съёмок Джея и хоть до утра ему в плечо скули.       — Ну, уж извини, что меня это беспокоит, — возмущённо супится он, наблюдая за тем, как летит на пол снятая рубашка, а после узловатые пальцы подцепляют резинку его пижамных шёлковых шорт.       — Вот именно. А меня не трогают ваши дружеские разборки, Сону. Буквально вытряхивая Сону из пижамы, Чонсон накрывает его тело своим, болезненно прикусывая нижнюю губу до тихого шипения и впившихся в шею коротких ногтей.       — Ауч, — дёргается Сону, вжимаясь затылком в диванные подушки и отодвигаясь.       — Если ты не заткнёшься сам, мне придётся заткнуть тебя, — бормочет Чонсон, вновь припадая к шее Сону влажными поцелуями.       — Боже, сколько ярости. Может, я на это и нарываюсь? — усмехается Сону, прикрывая глаза и проводя ногтями от шеи к лопаткам Чонсона и обратно.       — Тогда, у тебя чудесно выходит. Ещё хоть одно слово о чём-то лишнем — и говорить ты не сможешь пару дней. Не вынуждай меня, Сону.       — Ты бессердечен. Но звучит так заманчиво… Обиженный тон быстро сменяется жалобным стоном, а пальцы глубже впиваются в золотистую кожу, когда Чонсон прикусывает его ключицы, тонкую кожу грудной клетки, и давно жаждущие ласки соски, оглаживая одновременно прижатые к своим бокам худые бёдра. Только вот, вместо возбуждения, Сону начинает ощущать панику, когда понимает, что Чонсон делает.       — Стой-стой-стой! — тараторит он запальчиво, пытаясь увильнуть от очередного укуса. — Сон-а?       — Да что ещё? — Чонсон хмурится, приподнимаясь и уставляясь на Сону недобро. — Мне не горит, поверь. Я легко могу уехать и увидеться с тобой на неделе позже. Это уже не смешно, Сону.       — Нет, дело не…извини, просто есть кое-что, — Сону кусает взволнованно губы, глядя на Чонсона из-под ресниц. — Помнишь я говорил о съёмках белья?       — Допустим.       — Меня пригласили послезавтра снова. Так что…нет, мне правда нравится, не подумай ничего, но не мог бы ты сегодня не оставлять следов? — Сону ласково переползает ладонями со спины обратно на шею Чонсона, оглаживая её пальцами и притягивая постепенно к себе ближе. — Пожалуйста? А после можешь хоть сожрать меня. Медленно выдыхая, Чонсон прикрывает глаза под ненавязчивой лаской.       — Во-первых, я запомню. А во-вторых, если я оставлю следы, их разве не смогут перекрыть в фотошопе? Или, может, дело вовсе не в съёмке?       — Могут, но…на что ты намекаешь?       — Засосы, укусы, да что угодно, всё можно скрыть в фотошопе и фотографу не должно быть до этого дела. Если только ты не просишь меня не оставлять следов по причине того, что спишь с кем-то ещё. Сону вздрагивает от этих слов, мгновенно думая о Джее, но тут же мотает головой.       — В своём уме? — сводит он брови к переносице. — Я не стал бы сейчас спать параллельно с кем-то ещё. У меня по-твоему не будет на это времени после твоего отъезда?       — А что, тебе даже есть с кем? — усмехается Чонсон, сжимая пальцами намеренно сильно бедро Сону.       — Посмотри на меня хорошенько и ответь на этот вопрос сам. Конечно же есть.       — Кто-то из вашей с братом компании? Да, твой брат конкретно.       — Нет. Тебе что так сложно сделать то, что я прошу?       — Чертовски, — хмыкает Чонсон, коротко целуя Сону в надутые губы и передвигая ладони с бёдер на не скрытые ничем кроме тонкого кружева ягодицы. — Я не обещаю, но я очень постараюсь. Всё-таки, я не привык, как мой братец выполнять все твои пожелания.       — Да, чёрт тебя, подери… Под тихий смех Сону закатывает глаза, отворачивая голову и открывая тем самым Чонсону доступ к своей шее вновь. Невольно думая о его словах больше, чем нужно и в какой-то момент вовсе пропадая в этих мыслях. В воспоминаниях о разговоре с Ёнджуном. Было ли что-то плохое в том, как Джей относился к нему? Жаловался ли кому-то Джей на это? Почему не выговаривал ни разу об этом Сону лично, если ему так тяжело помогать ему и исполнять какие-то просьбы? Тяготило ли его это в самом деле? Сону задумывается об этом слишком сильно, хмурясь и отрешённо реагируя на ласки Чонсона. Отвечая на его поцелуи больше рефлекторно, двигаясь навстречу по инерции. Включаясь в процесс лишь тогда, когда очередной толчок выдалбливает его сознание к чертям, подкидывая над диваном и вырывая условные искры из глаз. И хоть он чувствует всё, хватается судорожно за плечи, дышит тяжело и сбивчиво, под закрытыми веками так и мелькают один за одним их с Джеем моменты. От простого утреннего завтрака до расцелованных в постели ног. Тело Сону машинально реагирует на изученный процесс, когда как сознание до самого конца плавает в совершенно тёмных водах.

[Breaking Down — I Prevail]

      Видимо поэтому он не решается проверить своё тело ни сразу после того, как уезжает Чонсон, ни следующим днём после душа, ни даже готовясь к съёмке. Он настолько ходит погружённым в тяжёлые мысли о Джее, что, когда выходит из ванной комнаты в новый номер под объектив камеры Малека, тот присвистывает.       — Твой парень не был в курсе съёмки?       — Что? — Сону непонимающе хмурится, забираясь на застеленную белоснежным покрывалом кровать с разбросанными по ней в этот раз пионами.       — У тебя на пояснице, — кивает Малек. — Несколько весьма крепких следов. Глаза Сону распахиваются, а сам он до хруста в позвоночнике резко разворачивается, чтобы взглянуть на свою кожу, едва прикрытую на пояснице розовым кружевом боди.       — Да чёртов…       — Я уберу на ретуши, это не сильно заметно, но…       — Но я предупреждал его, — рычит Сону, разглядывая несколько явных следов от пальцев Чонсона. — Я ведь предупреждал.       — Хочешь поговорить? Перед съёмкой, как в прошлый раз? Сону вздыхает и трёт ладонями лицо. Хочет ли он поговорить? Хочет ли он…дайте подумать. Он несколько дней не общался нормально с Джеем из-за его прогулок с братом, а после съёмок с Феликсом. Он поругался с Ёнджуном и не знает, как ехать к нему в пятницу на вечеринку в честь первого показа. Он оторвёт Чонсону всё, до чего дотянется за то, что тот его ослушался. Он не спал и не ел нормально все эти два дня, утопая в мыслях о реальной и мнимой «правильности» их с Джеем дружбы…       — Да, — кивает он, зачёсывая пальцами назад всклокоченные волосы, уже потерявшие розовый цвет и ставшие вновь свето-русыми с едва отличимым пепельным оттенком. — Если ты не против.       — Конечно нет, — мотает головой Малек, подготавливая свет. — У тебя от напряжения даже глаза на тон темнее стали. Сону печально усмехается на это, невольно вспоминая эти же слова из уст Джея, когда они однажды попали на совместную съёмку.       — Просто я не понимаю, чего сложного для человека, взять и послушаться? — ворчит он, потрясая руками и пытаясь расслабить мышцы.       — Послушаться? — посмеивается Малек. — Какое интересное слово ты выбрал. Ты просишь или приказываешь?       — Я… — Сону запинается, поджимая губы, и качает головой. — Я правда попросил. Но я привык, что мой лучший друг…понимаешь, его даже просить не надо? Мне одного взгляда хватает, чтобы он понял, что мне нужно. И это уже у меня. Уверен, попроси я его не оставлять на мне следов, он бы вовсе меня не трогал пока съёмки не пройдут. Сону тут же прикусывает свой болтливый язык и торопится спрятать взгляд в банте из атласных лент на своём животе.       — А ты и твой лучший друг…       — Нет, — выпаливает он, расправляя бант и упирая руки в бока так, чтобы талия его казалась совсем крошечной. — Это просто как пример взаимопонимания. Между мной и моим партнёром такого нет.       — Мне казалось, что в прошлый раз мы говорили о твоём парне, — задумчиво тянет Малек. — Сегодня ты говоришь о нём, как о партнёре. Так отстранённо…я не лезу, ни в коем случае, но если хочешь обсудить эту тему глубже… Сону на самом деле жутко хотел бы обсудить с кем-то не вовлечённым тему их с Джеем дружбы. Но увы…       — Я просто обижен, — выдыхает он, напрягая плечи и выделяя острее ключицы под тонкой кожей.       — Хорошо. А отвечая на твой вопрос, может быть твой партнёр попросту ревнует тебя к этим съёмкам?       — Ну как же, — усмехается Сону. — Точно нет. Он слишком в себе, да и во мне, уверен. Глупости вроде ревности не для нас.       — Почему ты так уверен в этом? Их с Малеком взгляды встречаются поверх камеры, Сону чуть щурит свои глаза. Потому, что ревность для тех, кто что-то чувствует. Ревность для тех, кто боится потерять то, что у них есть. У них с Чонсоном нет ни чувств, ни чего-то ещё кроме уговора на секс без обязательств до конца его пребывания в Америке. Ревности между ними не место.       — Потому, что между нами есть уговор, — вместо этого говорит он. — И ревность в него не входит. И он почти не лжёт.       

— ⛓ —

      

[Depeche Mode — So Much Love]

             Только проверить это зачем-то пытается в пятницу вечером. Он скучающим взглядом оглядывает всех за столиком. Болтающих оживлённо, показывающих одну за другой записи, смеющихся. Сам же вздыхает тяжко, зная, что звук этот потонет в громкой музыке, и съезжает чуть ниже на кожаном диване, упираясь коленями в низкий столик, под которым даже ноги переплести нельзя.       — Мне кажется, нужно заказать ещё порцию шотов! — кричит Ёнджун, поднимаясь с места и пытаясь пробраться через всех ребят, что зажали его в самой середине.       — Бери сразу несколько бутылок! — смеётся Хёнджин, шлёпая его по заднице, обтянутой белоснежными джинсами.       — И катафалк для кого-нибудь из нас, — фырчит Джей. Сону поджимает губы и ждёт, пока Ёнджун выберется, чтобы упереться недовольным взглядом в Чонсона, сидящего напротив. Посмотревшего за весь вечер на него всего лишь несколько раз да и то как-то бегло. Сону полдня потратил на то, чтобы подобрать самый яркий, но не слишком вычурный наряд, остановившись на джинсах с высокой талией и коротком металлик-лонгсливе, от которого теперь отражался любой мало-мальски свет. Часа три к ряду облеплял лицо блёстками и делал макияж, чтобы только все взгляды упирали на него. А по итогу, в первые полчаса он лишь ловил шуточки насчёт диско-шара, и получил только один единственный, вполне ожидаемый, комплимент от Джея о том, как идёт ему это всё и как сияет он сегодня. Особенно. Сону щурится на девчонку, приглашённую Ёнджуном с показа, видит её, кажется, раз третий, а ненавидит так, будто знает всю жизнь. Ревности между ними с Чонсоном быть не может, но что тогда он ощущает, огнём пышущее по венам, глядя на то, как изгибаются в ухмылке губы, целовавшие его позавчера? Знала бы эта дамочка, где была эта улыбка меньше, чем сорок восемь часов назад…       — Сону? — удивлённо охает Джей, едва не проливая на себя последний шот, когда его хватают за предплечье.       — Идём, — бросает Сону. — Я хочу танцевать. Джей хмурится непонимающе, но поднимается следом, позволяя Сону себя потянуть. Внутри у Сону клокочет всё от недовольства до бешенства. От неизвестности и вопросов, разрывающих голову. От непонимания зачем Чонсон так открыто флиртует с девушкой, если трахает сейчас его? Пытается ли он вызвать у Сону ревность тоже, и если да, почему думает, что у него это получится? Неважно, что, на самом деле, получается.       — Ты ещё трезв, а уже творишь какую-то дичь, — кричит ему Джей, пробираясь сквозь оживлённую и движущуюся хаотично толпу.       — Я всегда творю какую-то дичь, — кричит в ответ Сону через плечо. Прекрасно зная, что с их вип-ложе на полуторном этаже, занятым разговором с девчонкой, Чонсону не будет видно их так хорошо, как хотелось бы, тем более в густой толпе, но тем не менее и потеряться они не смогут, если на них всё-таки обернуться. Особенно учитывая то, как Сону выглядел, привлекая на себя сияние стробоскопов.       — Так и скажи, что просто, наконец, соскучился по мне тоже, — шепчет ему в самое ухо Джей, сгребая рукой тонкую талию и прижимая к себе спиной, заставляя остановиться в темноте неподалёку от эпицентра гудящей толпы. — Давай останемся здесь, в центре нас будет слишком хорошо видно.       — Не слишком, — вцепляется в его руку Сону, но от губ, прихвативших его мочку с болтающейся в ней серёжкой не увиливает. — Народу полно, а чтобы увидеть нас, как следует, ребятам придётся встать к ограждению. И это то, на что Сону и рассчитывает, надеясь, что любопытство Чонсона пересилит. Надеясь, что Чонсон всё же ревнует его хоть немножечко тоже и оторвётся от девчонки, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть, куда Сону и Джей подевались. Просто для укрепления пошатнувшегося эго Сону.       — Твоё лицо и кофта сияют, как кристаллы на солнце, — тихо смеётся Джей, начиная неспешно двигаться под музыку, сползая ладонями с оголённой талии на бёдра Сону. — И в середине танцпола я не смогу так сделать.       — А кто тебя остановит?       — Ты вроде жаловаался, что не хочешь, чтобы о нас снова говорили, а сейчас делаешь то, что не заткнёт никого тем более. Я не понимаю, Сону.       — Я просто хочу танцевать, как привык, я устал. К тому же, в середине лучше настроены кондиционеры, нежели по краям. Да и… — он кое-как разворачивается в руках Джея, нехотя укладывая ладони на его плечи и заглядывая в хмурое лицо. — Мы ведь можем сказать, что ты, как мой доблестный защитник, просто всем видом пытаешься показать окружающим нас парням, что ко мне нельзя приставать, пока я танцую так, будто хочу, чтобы каждый в этом клубе только обо мне и думал.       — И кто по-твоему поверит в это?       — Да мне без разницы, — закатывает Сону глаза. — Кому надо — тот поверит, главное придумать причину. И трогай меня сколько тебе влезет. Потому, что тебе можно, а больше никому нельзя.       — Это глупо и рискованно.       — Но оправдано и горячо, — усмехаясь, он прижимается к Джею ближе, зная, что сейчас их не видит никто, спрятанных в тени под бешено носящимися по толпе тёмно-синими стробоскопами, — и, может быть, я правда немного скучал, м? Он поддевает языком верхнюю губу Джея, коротко, но крепко целуя его, чтобы затем быстро развернуться в его ослабших руках вновь и потянуть в самый центр беснующейся разноцветной толпы. Джей вынужденно сдаётся, возвращая руки на покачивающиеся в такт музыки бёдра Сону и тяжко вздыхая в его шею, скрытую блестящей горловиной кофты. Сону же, едва прикрывая глаза, наконец, расслабляется, поднимая свои руки в воздух и позволяя яркому свету отплясывать на металлических рукавах, доходящих до самых кончиков едва подрагивающих пальцев. Он и впрямь сегодня выглядел, как маленький диско-шар, но вовсе не для того, чтобы затмить Ёнджуна, как главного человека вечера, вовсе не для того, чтобы привлекать к себе лишнее внимание кого-то вокруг. А попросту потому, что хотел привлечь внимание лишь одного единственного человека, наконец, смотрящего на него сейчас, обернувшись и приподнявшись немного со своего места, поверх всех голов на танцполе. Сону тянет сияющие от блеска губы в дразнящей ухмылке и жмётся спиной к Джею сильнее, не отрывая глаз от Чонсона, медленно поднимающегося с дивана и что-то говорящего девчонке, прихватившей его запястье. И, либо это не нравится Чонсону также, как и Ёнджуну, потому что он считает, что Сону пользуется слабостями и чувствами Джея, либо Чонсон всё же ревнует, глядя на то, как пальцы его брата пробегаются по оголённой полоске молочной кожи живота Сону. Глядя в затянутые синевой глаза самого Сону, запрокидывающего лишь слегка на плечо Джея голову и опуская на его шею руки, привлекая к себе. Чувствуя на щеке горячее дыхание и извиваясь вслед музыки, заглушающей даже его кричащие мысли. Так сильно желая притянуть Джея совсем близко и поцеловать, но кусая собственные губы, потому что нельзя. Потому, что не его, на самом деле, он хочет поцеловать. Он впивается ногтями в руку, обнимающую его поперёк живота, когда слышит тихое:       — Мне брат и так вдохнуть не даёт без вопросов о тебе. Теперь и вовсе с потрохами сожрёт. Это заставляет Сону ухмыльнуться довольно, подмигивая Чонсону, совсем недобро и мрачно наблюдающему за ними, опёршись о тонкие прутья ограждения и болтая в пальцах пустую стопку. Он вплетает пальцы в волосы Джея на затылке и тычется губами в челюсть, подбираясь ближе к уху, ощущая, как тело прижимающееся к нему, напрягается.       — И что же он такое спрашивает?       — Сону, от этого мы уже не отбрешемся, — строго произносит Джей, опуская голову и предупреждающе врезаясь пальцами в рёбра Сону.       — Я не делаю ничего предосудительного, — хихикает Сону. — Тут слишком громко и я просто…       — Ты делаешь это намеренно, да? Он взвизгивает, как только Джей резко разворачивает его к себе лицом, а затем и вовсе меняет их местами так, что теперь их вип-ложе Сону не видно за широкими плечами и нависающей тенью.       — Что происходит, Сону?       — В данный момент, ты, — тычет Сону пальцем в грудь Джея, — порождаешь в Чонсоне лишние мысли, стоя вот так.       — В данный момент, я пытаюсь понять, какую игру ты вдруг затеял, но забыл, видимо, меня о ней предупредить.       — Ты тоже не всегда предупреждаешь меня прежде, чем запереться в чьём-нибудь толчке или балконе.       — Ты после приезда брата сам не свой, — качает головой Джей, выпуская талию Сону из своих рук и перехватывая вместо неё хрупкое запястье. — Нам лучше вернуться к ребятам.       — И это ты мне говоришь? — усмехается неверяще Сону.       — Я по крайней мере стараюсь не нарушать твою просьбу о неразглашении нашей личной жизни.       — Ну, так, если просьба моя, может и мне её нарушать?       — Тогда, может, пойдём и прямо сейчас скажем всем о том, что мы спим?

[IAMX — The Adrenalin Room]

Они сверлят друг друга взглядами, пока свет вокруг с глубокого синего меняется на кроваво-красный, и в Сону лишь сильнее поднимается протест, опаляя огнём глотку. Подталкивая продолжить перепалку, начать кричать и вывести Джея на эмоции тоже. Его дерут изнутри рефлексы, выученные за этот год, только жаль им неведомо, что сейчас им нет выхода. Что сейчас, разодравшись с Джеем в пух и прах, он не сможет схватить его за шею, кусая губы, и уволочь мириться в кабинку туалета или какую-то закрытую комнату, в которой его крики будут заглушаться обитыми бархатом стенами. Сону буквально наступает себе на горло, медленно выдыхая и подступая к Джею, чтобы мягко коснуться ладонью впалой щеки, всё на тех же выученных рефлексах льнущей к нему.       — Видимо, я правда просто скучаю по нашей рутине, Дже-я, — произносит он, пользуясь образовавшейся тишиной вокруг. — Извини. И даже в полумраке, окрашенном алым, он видит, как зрачок Джея пульсирует от его слов. И ликует внутренне, лишь подтверждая слова Ёнджуна.       — Всё в порядке, Сону, — кивает Джей, накрывая его ладонь своей и вскользь целуя бледную кожу. — Но нам лучше вернуться или продолжить танцевать не так откровенно, пока нас видел только Чонсон.       — Вечер только начался, так что…думаю, мы всегда сможем вернуться сюда позже, ведь так?       — Всё так. Он тянет улыбку, чувствуя, как спадает с Джея напряжение, позволяя теперь себя тянуть обратно, к небольшой лестнице. Замечая, что Чонсон вернулся уже на своё место, только вот девчонки рядом с ним не было, как и половины ребят.       — А где… — хлопает глазами Ёнджун, замерший напротив Джея и Сону, вместе с ним вернувшихся к столику. Сканируя их сцепленные ладони и приподнимая молчаливо брови.       — Кто-то на танцполе, — отзывается Феликс, — кто-то в уборной, а кто-то ушёл курить на балкончик.       — Ну, вот, лови их теперь…       — Я, пожалуй, тоже отойду? — коротко сжимая руку Джея, Сону вытягивает из неё свою, краем глаза следя за Чонсоном, проверяющим что-то в своём телефоне. — Скоро вернусь.       — К твоему возвращению как раз принесут выпивку, — отпускает его Джей. Занимая их прежний диванчик, оставляя рядом место для Сону. Как делает это всегда. Сону протискивается мимо целующихся прямо на дороге парней, толкая дверь в уборную и удивлённо вскидывая брови, когда видит перед раковинами ту самую девчонку, поправляющую макияж.       — Здесь нет разделения на мужское и женское, — предупреждает она его вопрос насмешливо. — Красивый макияж.       — Спасибо, — холодно произносит Сону, останавливаясь рядом и разглядывая своё отражение. Проверяя, на месте ли мелкие стразы и не растеклась ли в жаркой толпе подводка. Доставая из узкого кармана маленький блеск и нанося его на успевшие стереться губы. Чертыхаясь мысленно и надеясь, что Джей догадается стереть сияющие следы с губ своих, если их ещё не заметили…       — Можно вопрос? Сону переводит невпечатлённый взгляд на девушку, склонившую к нему голову.       — Рискни, — хмыкает он.       — Близнецы, — понижает она голос, оглядываясь на закрытые кабинки, — они заняты? Он почти давится её наглостью и собственным шоком. Едва сдерживаясь, чтобы не ляпнуть о том, что оба заняты. И оба его задницей.       — А что? — щурится он, захлопывая крышку блеска и сжимая его в руке, вместо чужой шеи, которую так хотелось. — Мечтаешь о тройничке?       — О нет, — трясёт головой девушка, посмеиваясь и отворачиваясь к зеркалу, чтобы вспушить чёрные локоны. — Просто стало интересно. Не люблю оказываться третьим колесом, если что. И это иронично для Сону. Потому, что она была бы четвёртым.       — Почему спрашиваешь об этом меня?       — Потому, что Ёнджуна тут нет? — прыскает она. — И потому, что мне показалось, что ты достаточно близко с ними знаком, раз пошёл танцевать с…поправь меня? Джеем?       — Мы лучшие друзья. С Джеем.       — М. Так они… — поигрывает бровями девушка. — Свободны? Сону ещё раз скептично оглядывает её тело, обтянутое простым кожаным платьем от Valentino, сливающимся с чернотой её волос, рассыпанных по загорелым плечам. Неброский макияж и немного золотых украшений. Дует губы задумчиво, будто оценивает. Оценивает в самом деле. И, пожимая плечами, бросает:       — Официально — да. А после, наклонившись поближе, шепчет ядовито:       — Но никогда ведь не знаешь, кто кого трахает за закрытыми дверьми. Его усмешка рассеивается в воздухе в тот же миг, как он разворачивается на пятках, чтобы покинуть уборную, торопливо возвращаясь за столик. И лишь оказываясь вновь под боком у Джея понимая, что девчонка спрашивала про обоих братьев. Не конкретизируя, на кого именно положила свой обнаглевший карий глаз. Сону бы помог ей остаться без обоих, но прав на это никаких не имел. И мог только, поправив на лице улыбчивую маску, схватить принесённый официантом шот и обернуться к собравшимся ребятам. Вечер не обещал быть томным совершенно, зарождая внутри него неизвестную ему ещё злость.       

— ⛓ —

      

[Anberlin — Enjoy The Silence]

             И злости этой конца-края не видно, пока Сону сначала наблюдает за возобновившимся разговором девчонки с Чонсоном, невзначай касающимся её голых предплечий, не выдерживая и сбегая на танцпол ещё на пару песен. А после, едва не ломая под пальцами перила, замечая её же, но сидящей на его месте возле Джея, любезно улыбающегося и кивающего в ответ. Возвращаться за столик Сону с той минуты больше не хотелось. Вылавливая в толпе сперва Феликса с Хёнджином, он немного танцует с ними, пока те не выдыхаются, зацепляет следом кого-то незнакомого и явно накачанного чем-то, но Сону слишком плевать, когда ему куда-то нужно выплеснуть все эмоции. Он прыгает с незнакомцем, позволяет хвататься за свои плечи, разглядывает затянутые мутной пеленой глаза, пусто смотрящие в него. В последний момент, начиная смеяться, уворачивается от поцелуя, отпихивая парнишку в чьи-то любезно подставленные руки. Сону не считает, сколько проходит песен прежде, чем липнуть начинает к коже кофта, а блёстки и стразы мешаться на лице, вызывая уже дискомфорт и неприятный зуд. Он думает, что вполне достаточно для того, чтобы глупой и на что-то надеящейся девчонке оба брата отказали, отправляя куда подальше ловить дураков на танцполе или за баром. Возвращаясь, наконец, в вип-ложе, слегка пошатываясь от усталости и разгулявшегося по крови, успевшего даже из неё выветриться, алкоголя. Он застывает перед столиком, за которым сидит лишь один Джей, протягивая ему руку и улыбаясь довольно и полупьяно.       — Моя прелесть вернулась! Сону морщится от очередного слащавого прозвища, о которых Джей вспоминает только под градусом или на жутких нервах, и осматривает пустые места. Оборачивается на танцпол.       — Где все?       — Курилка, танцпол… — Джей всё ещё тщетно пытается дотянуться до Сону. — Приезжали Тея и Марк пока ты танцевал. Но они только поздравили Ёна. Эй…       — Где твой брат? — хмурится Сону.       — Сон-а? — Джей пытается хмуриться в ответ, в итоге приваливаясь спиной к диванчику и промаргиваясь, будто и сам до этой минуты не замечал, что никого вокруг нет. — О, он…может в толчке? Они с Сесиль, кажется, уходили полчаса назад? Или…не знаю, Сону-я, иди сюда? От незнакомого имени у Сону дыхание спирает так, словно его под дых ударили. Он не знает в их компании сегодня имени только одного человека.       — Мне нужно поправить макияж, — кое-как произносит он. — Я сейчас вернусь.       — Снова сбегаешь, прелесть!       — Я вернусь! — кричит он, пятясь назад. Расталкивая идущих ему навстречу, удивляясь тому, что в уборную в кои-то веки возникла очередь. Сомневаясь, что Чонсон может быть с кем-то там, пока столько народа ходят туда-сюда, словно по бульвару. Врезаясь буквально взглядом в бархатный полог, ведущий в темноту узкого коридора меж вип-комнат. Он знает, что не должен, но как заворожённый идёт туда, слыша врезающиеся в спину отголоски громкой музыки и чьи-то крики. Ощущая их теперь, чем дальше заходит, словно под водой от волнения, оглушившего его, и стонов, доносящихся с каждым шагом всё громче. Он знает, что не должен, но ничего не может с собой поделать, когда замечает приоткрытой одну из дверей и толкает её пальцами дальше. Готовясь извиниться перед чужими людьми, забывшими в порыве страсти запереть дверь, не имея такой паранойи, как Сону с Джеем, перепроверяющим замки по сто раз. Замирая мгновенно мутнеющим взглядом на знакомой ему слишком хорошо за эти дни спине. Он знает, что не должен, но плачет, отступая назад в темноту, но не сводя глаз с Чонсона, старающегося над, вероятно, Сесиль также, как и над ним позавчера. И в воскресенье…он не должен, но срывается на всхлип и бросается из коридора прочь, зная, что топот его тяжёлых кроссовок наверняка будет услышан. У них с Чонсоном нет ни отношений, ни чувств, но Сону против собственной воли плачет, пока бежит к их столику, не разбирая дороги. Пока отталкивает от себя руки Джея, тщетно пытающегося остановить его, хватая сумочку и уходя из клуба так быстро, как позволяют только залитые слезами глаза и обступающий его всюду народ. Он молится на город, в котором живёт, потому что в Нью-Йорке даже посреди ночи в оживлённом районе столько такси, что можно развезти весь опьяневший клуб. Половина из которых, конечно же, не поскупятся взять и двойную оплату, разувая богатеньких, глупых и пьяных. Но Сону плевать, когда он забирается в первый попавшийся салон такси, утирая блестящими рукавами такие же блестящие теперь от сползшего макияжа щёки, и называя адрес.       — Держите, — прерывает его бесконтрольные слёзы водитель, протягивая пачку платков. — Плохой вечер?       — Нет, — всхлипывает он, забирая салфетки дрожащими руками. — Жизнь.       — И такое бывает. Может, хотите заехать в круглосуточный за водой? Я бы дал свою, но…у меня, увы, нет… Сону застывает заплаканным взглядом на лобовом стекле, за которым пестреют вывески не спящего города. Всхлипывает ещё раз, вспоминая увиденное несколькими минутами ранее. Между ними с Чонсоном нет отношений и чувств. Но Сону был всецело уверен, что его тело не променяют ни на кого, и тем более, на девчонку, что явно была его килограммов на пять толще. Что явно не заботилась о своих костях также, как он. Что выглядела лицом здоровее, чем он со своими острыми скулами и впалыми щеками. Сону был всецело уверен в Джее, хоть и всё равно раздражался из-за внимания, которое тот ему этим вечером достаточно уделять не мог. Но Сону надеялся и на Чонсона, с которым у них всё только началось и устать от его тела тот явно не мог. Если только не собирал его попросту, как коллекцию кукол в своей постели. Он даже не сказал ему, что не гей, как они с Джеем. Он даже не сказал ему о том, что не против переспать и с девушкой тоже… Выходит, тело Сону не было для него совершенно настолько, чтобы не посмотреть на другое? Которое, к тому же, очевидно было куда хуже…       — МакАвто, — сглатывает он новый поток слёз. — Мы можем заехать в МакАвто?       — Да, конечно.       — Можете и себе что-то заказать, — бормочет он, стирая влагу и косметику со щёк. — Я оплачу.       — Не стоит…       — Вряд ли вам в радость развозить по ночам таких, как я. Водитель решает с Сону не спорить и просто везёт его теперь в тишине по всё ещё оживлённым улицам, будто сейчас не далеко за полночь. В сумочке Сону разрывается от вибрации телефон, но чёрта с два он ответит хоть на один сегодня звонок. Максимум, что он позволит — это совершить лишь один исходящий, если всё пойдёт не по плану. Он усмехается собственным мыслям, не по плану у него что-то идёт в последнее время всё и сразу. Как только слёзы кончаются, а лицо остаётся, как возможно, очищенным, Сону приваливается к холодному стеклу, разглядывая разноцветные вывески, гуляющих по улицам людей, изредка своё измождённое отражение с остатками блёсток на лбу и немного носу. Вспышками вспоминая о стонах, заполнивших его голову, и Чонсоне, ритмично двигающемся в чужом теле. Женском теле.       — …и рожок ванильного мороженого, — слышит он, возвращаясь из своих мыслей в реальность. Он протестующе хмурится, садясь ровно.       — Не нужно…       — Простите, — поджимает губы водитель, — но мне показалось, что это хоть немного поднимет вам настроение. Сону хочет оспорить. Хочет закричать «посмотрите на моё тело, мне только мороженого не хватает!» Но он смотрит в неожиданно добрые и полные сочувствия чужие глаза. Видит в них собственное разбитое отражение. И вздыхает лишь, кивая и позволяя незнакомцу о себе позаботиться в такой мелочи. В конце концов, через несколько минут в его руках окажется пакет, полный нездоровой и жирной еды с двойным шоколадным коктейлем, ударной дозой калорий и сахара, способного сшибить с ног лошадь. Одно маленькое мороженое — ему не повредит уже точно. Еда всегда утешала его. Еда всегда убивала его. Он думает об этом, оставляя водителю немногим больше, чем нужно за его заботу, и выползая из такси, прижимая к себе пакет ещё теплой еды и догрызая безвкусную вафлю рожка. Оглядываясь по сторонам так, будто кто-то мог сейчас его увидеть и осудить. Но, кроме него, поднявшегося в квартиру и шагнувшего мимо зеркала в коридоре, осудить его не сможет никто. В отличие от недавней пиццы с мороженым, картошка и бургер ощущаются для него словно бумага и вата. Ноль вкуса, ноль удовольствия, лишь механические движения рук и челюсти. Долгие монотонные пережёвывания, падающие комом в желудок глотки ледяного коктейля, стекающий меж пальцев когда-то любимый кисло-сладкий соус. Сону даже смотрит в темноту за окном пусто. Не зная, как быть ему теперь и как предъявить что-то Чонсону за то, что увидел? За то, что увидеть, вообще-то, не должен был. Или должен? И, может, дверь в комнату осталась открытой не спроста? Но он всё ещё не должен был туда идти, видеть и теперь не может ничего сказать. Потому, что Чонсон ему, как он и сам, ничего не должен. Потому, что никто не запрещал и ему переспать с кем-то кроме. Потому, что Чонсон — не Джей, и молчаливой клятвы верности, между строк, не давал и не даст. Потому, что Чонсон не любит его. Как и Сону его, в общем-то, тоже. Только обида… Комом встаёт поперёк горла, вместе с очередной порцией картошки, но Сону пропихивает это дальше. Открывая с тихим пшиком газировку и заливая сверху, чтобы легче глоталось. Вперемешку с новыми слезами и треснутой в который раз, и без того сто раз залепленной скотчем, самооценкой. Он пихает пальцами за щёки дальше несколько сразу нагицев, пережёвывая уже с болью в челюсти. Не выдерживая на новом глотке коктейля, смешанного с колой, и бросаясь со стула в туалет. Даже не из-за того, зачем обычно туда уходил после еды. Он не чувствует вины или боли, он не планировал в этот раз блевать после всего съеденного, полагая, что так ему и надо. Разжиреть и сидеть на толстой заднице ровно, потому что никому он не упёрся ни как модель, ни как единственно желанное тело. Никому кроме безнадёжно влюблённого глупого друга, не способного ему даже отказать и поставить на место. Но организм Сону уже, кажется, выучил и свои рефлексы тоже. Зная будто, что нужно делать, когда внутрь попадает подобная пища в необъятных количествах. Ломая Сону в острых коленях, вбивая ими в кафельный пол и сгибая пополам над унитазом, наполняющимся гулкими звуками и не переварившейся едой.

[Three Days Grace — Give Me a Reason]

Он не считает проведённого там времени, устало опадая спиной о прохладную стену, думая заснуть прямо так, наплевав на всё, как слышит внезапно копошащийся в замочной скважине ключ.       — Твою мать… Тяжёлое запыхавшееся дыхание и хлопок двери.       — Сону?! — кричит Джей, торопливо приближаясь к уборной. — Сону, я видел…ох… Сону не смотрит на него, но прекрасно знает, каким взглядом Джей сейчас на него смотрит. На испачканные местами джинсы, закатанную до локтя металлическую кофту и посеревшее лицо с остатками размытого макияжа и…       — Прости, что не приехал раньше, — вздыхает Джей, опуская крышку унитаза и нажимая на слив, от звука которого у Сону всё внутри вздрагивает.       — Ты не должен был приезжать вообще, — тихо говорит он, позволяя поднять себя на руки. — Оставь меня в ванной, я не настолько слаб.       — Как скажешь. Дыхание опаляющее его щёку мятно-табачное лишь с отголосками алкоголя. Сону задумывается, протрезвел ли Джей от погони за ним и волнения или не приезжал так долго как раз потому, что пытался прийти в себя, прежде чем оказаться здесь?       — Я заварю нам чай пока. В макушке теряется ласковый поцелуй, а затем дверь за Джеем закрывается. И Сону с себя кожу полностью содрать хочется от того, насколько это неправильно. От того, насколько жалким он себя чувствует. От того, насколько жалким его считает Джей, раз бросив ребят в клубе помчался за ним. От того, насколько жалок сам Джей, оказываясь сейчас здесь, а не на танцполе с каким-нибудь парнем. Ему бы давно начать уже отношения и отвязаться от Сону…       — Ключи. Он останавливается в дверях кухни и протягивает руку Джею, застывшему возле чайника.       — Отдай ключи от моей квартиры.       — В чём дело, Сону?       — В том, что ты, блять, вламываешься ко мне посреди ночи так, будто я только тебя тут и жду, спасатель ты хренов. Сходи к психологу, Джей. Твоя забота ко мне нездорова. Он видит, как вздрагивают плечи Джея от этих слов.       — Тебе нужно успокоиться...       — Как только ты вернёшь мне ключи и свалишь к чёртовой матери из квартиры — я сразу же, поверь мне, успокоюсь.       — Ты ведь будешь жалеть об этих словах, — качает головой Джей, залезая во внутренний карман кожанки.       — Вот ещё, — хмыкает Сону, почти выдирая из его пальцев ключи. — Даже не надейся. И прекращай уже эти самовольные поездки, Джей. Я сам могу справляться со своими…состояниями.       — Что на тебя сегодня нашло, а? — хмурится Джей, подойдя ближе и всматриваясь в полное злости и решимости лицо Сону. — Что на тебя вообще в последнее время нашло? Тебя так выкручивает из-за того, что мы не можем потрахаться?       — Да хоть сейчас можем, — всплёскивает руками Сону, но предупредительно делает шаг назад. — Дело вообще не в этом.       — А в чём тогда? Может скажешь и решим по-нормальному? Как взрослые люди…       — В том, что меня тошнит от твоей заботы, Джей, — выплёвывает Сону. — От твоей постоянной жалости и синдрома спасателя. Хватит. Если уж, как все говорят вокруг, ты любишь меня, веди себя хотя бы не как чёртова тряпка.       — Забота о твоей жизни — это по-твоему значит быть тряпкой?       — Ты себя теряешь в нашей дружбе, понимаешь? Ёнджун был прав…       — Что…       — Он сказал, что это дико, то как ты меняешься рядом со мной. И он прав, Джей. Это дико. Твоя привязанность ко мне — дикая… Сону шарахается назад, когда Джей делает широкий шаг к нему, но останавливается, опуская голову.       — Никогда не думал, — тихо проговаривает Джей, — что привязан ко мне также дико, просто с другой стороны?       — Нет. Никогда.       — А стоит. Он обходит Сону, вжавшегося спиной в угол шкафа, и оборачивается у двери:       — А как надумаешь — позвони, я приеду и мы поговорим. И…да, Сону. Я люблю тебя. Вот почему, я не отворачиваюсь от тебя прямо сейчас, посылая куда подальше. Хлопок двери за спиной Сону в этот раз заставляет его вздрогнуть, роняя с ресниц непрошенные слёзы.       

— ⛓ —

      

[Halsey — Gasoline]

             Он так и не спит до утра, разглядывая рассветные лучи, потягивая остывший и несколько раз разогретый в микроволновке безвкусный чай. На травах, который приносил ему раньше Джей, отпаивая иногда после подобных «вечеринок». Кусал щёки и всё никак понять не мог, как Джей мог так просто признаться ему? В конце ссоры, посреди коридора, плюя на нарушенную заповедь. Как смог он не остаться, пытаясь утихомирить Сону? Как смог уйти так просто? Сону устаёт ещё через пару часов бесцельного сидения в кухне, и решается, наконец, пойти в душ, оставляя по полу на пути одежду. Закрываясь в кабинке, подставляя горячей воде заплаканное и опухшее лицо. Стирая до болезненного прямо подушечками пальцев оставшиеся стразы и въевшийся в веки шиммер. Где-то в глубине души ожидая, что Джей остынет и приедет к нему сам. Объяснит всё… Вместе с тем, как выключается вода, Сону слышит звонок в дверь, вздрагивая и хватая с вешалки полотенце. Заворачиваясь в него полностью и торопливо шлёпая босыми влажными ступнями по полу. Торопясь и почти вслух молясь, что это Джей, а не какой-нибудь сосед, забывая даже про глазок, дёргая на себя замки. И захлопывая дверь почти сразу, как только видит нужное ему лицо. На не нужном ему человеке.       — Пошёл нахрен, — рычит он, толкая дверь, но Чонсон упирается в неё мысом кроссовка, не давая захлопнуть.       — И тебе утра, Сону.       — Пошёл нахрен, забудь дорогу в эту квартиру.       — Может, поговорим? Сону сдаётся, возмущённо охая.       — Поговорим?! О чём мне с тобой говорить?       — Например о том, почему ты открываешь дверь в таком виде, не спрашивая, кто за дверью, — хмыкает Чонсон, склоняя голову и гуляя взглядом по голым ногам и ключицам Сону.       — Потому, что ждал кое-кого. И уж точно не тебя, — вздёргивает тот подбородок. Говоря, в общем-то, правду.       — Вот как? И кого же?       — Да не твоё собачье дело. Проваливай, Чонсон. Он предпринимает ещё одну тщетную попытку закрыть дверь, но сдаётся окончательно, отходя в сторону.       — Пять минут, говоришь, что хотел и валишь нахер отсюда, иначе я вызываю полицию.       — Телефон свой для начала включи. Сону закатывает глаза, закрывая дверь и уходя в кухню, выключая по пути в ванной свет и надеясь, что Чонсон действительно не задержится надолго. Надеется, что вчерашнее они обсуждать не будут, а просто договорятся забыть обо всём и навсегда. Надеется, что Чонсон покажет ему билет в Корею и свалит к чёртовой своей матери действительно, внёсший и так смуту во всю их компанию, будучи в Нью-Йорке всего ничего. Но Чонсон не делает ничего из того, что ожидает Сону, спокойно разуваясь и цепляя куртку на вешалку, проходя в ванную, моя, кажется руки, проходя в кухню и сразу же сгребая талию Сону, скрытую пока полотенцем.       — Руки убери, — шипит Сону, хватаясь пальцами за чайник. — Иначе ошпарю и как хочешь потом перед Джеем оправдывайся.       — Откуда столько злости в таком хрупком теле, а? — бормочет Чонсон, проводя носом по шее Сону, впитывая сладкий запах геля для душа. Пуская по фарфоровой коже мурашки.       — Вали приставать к свободным дыркам в клубе, Чонсон. И закрой дверь с той стороны, если планируешь маяться дурью.       — Что, если я скажу, что хотел вчера тебя? Сону давится смехом, дёргая плечом и сбрасывая прикосновение тёплых губ.       — Охренеть новость. И? Я тебя тоже вчера хотел, но что-то не припомню себя скулящим под кем-то, кто не ты.       — А я по-твоему мог взять тебя на глазах Джея? Разложить прямо на столе, почему нет?       — Мы могли точно также закрыться в комнате, — взрыкивает Сону, отпихивая руку, ползущую вверх по его бедру под край полотенца.       — Не могли, Сону, — ловя его ладони, Чонсон прижимает их к столешнице заставляя Сону немного наклониться вперёд, хмурясь непонимающе. — Что сказал бы Джей, не найди он нас нигде? Найди нас кто-то из ваших друзей?       — Да боже, вариантов было полно! Но не трахаться с какой-то…ты даже не сказал, что ты бисексуал! — Сону топает несдержанно ногой, но этим пользуется Чонсон, подхватывая его под коленом и упирая им в столешницу тоже, заставляя Сону мгновенно вспыхнуть. — Что ты делаешь?!       — Хочу извиниться, — усмехается Чонсон, задирая полотенце на поясницу Сону и накрывая ладонями молочную кожу. — Нетривиально.       — Только попробуй…       — Я помнить не помню имени этой девчонки, — шепчет Чонсон, прихватывая губами кожу на шее Сону и вырывая из него слабый вздох. — С твоей растяжкой мы потратили бы слишком много времени, в отличие от неё, — оглаживает он подушечками пальцев бархатистую кожу. — Я использовал презерватив, а ещё, если это как-то тебе поможет… Сону замирает, чувствуя, как темнеем перед глазами из-за того, что Чонсон опускается позади него на колени…       — Я не целовал её. Никуда. …и захлёбывается новым вдохом и стоном, как только чужой язык касается его.       — Ох, чёрт… Он вбивается лбом в навесной шкафчик, опираясь ладонями о столешницу под скользкими пальцами, стараясь держаться в сознании, но безуспешно теряясь в ощущениях. Не зная куда себя деть и как не рухнуть вниз. Желая одновременно вцепиться в волосы Чонсона и сбежать из-под тиранящих его ласк. В какой-то момент, когда горячие ладони лишь крепче сжимают его ягодицы, а язык проникает глубже, Сону и вовсе думает, что потерял в ванной сознание от бессонной и нервной ночи, и ему это всё кажется. А иначе он понятия не имеет: как позволил Чонсону себя коснуться, и как тот решил извиниться перед ним таким образом? Его окончательно размазывает уже через несколько минут, когда к языку прибавляются пальцы, а границы адекватности и реальности размываются, как и не было, оставляя только его и чистое наслаждение, застилающее глаза и превращающее в желе мышцы. Чонсон ловит Сону, опускаясь вместе с ним на стул и вжимаясь мокрыми губами в ещё подрагивающее немного плечико.       — Т-твоё извинение, — с трудом произносит Сону, переводя дыхание, — принято к рассмотрению.       — Вот как, — тянет Чонсон, ухмыляясь и резко вжимая Сону в себя голой задницей. — Как думаешь, можем ускорить рассмотрение?       — Даже не знаю…       — А, если хорошенько подумать? Падая затылком на плечо Чонсона, Сону пытается собрать по крупицам своё трезвое сознание, но бросает это, понимая, что мыслить здраво сейчас, ощущая под собой чужое желание — не в его силах.       — Точно не целовал её? — ворчит он, слыша тихий смех, утонувший в очередном поцелуе на его шее.       — Точно.       — И не планируешь спать с ней ещё раз?       — Вроде нет. Сону кусает губы, сомневаясь, ёрзая на коленях Чонсона и накрывая ладонями руку, обнимающую его поперёк.       — Она была лучше меня? — всё же чуть слышно спрашивает он, дуя губы.       — А как ты думаешь, — также тихо произносит Чонсон, беря его пальцами за подбородок и поворачивая к себе, — если я пришёл к тебе в такую рань?       — Не знаю.       — Знаешь, — ухмыляется он, обводя языком нижнюю губу Сону и едва касаясь, целуя его после. — Ты в-с-ё знаешь, Сону. Закрывая глаза, Сону, не раздумывая на поцелуй отвечает. Прижимая ладонь к щеке Чонсона, двигая постепенно чаще бёдрами и сбивая дыхание их обоих меж поцелуев. Так ли «всё» он знает? И что конкретно под этим словом имел Чонсон, и был ли там скрытый смысл? Сону перестаёт задумываться об этом всём в тот же миг, когда воздух рассекает гулкий звук шлепка, а на бедре его расцветает красным отпечаток чужой ладони.