Помоги, а?

      Эта беленькая, будто прозрачная, девочка чем-то сразу привлекла мое внимание, стоило только войти в класс, но подойти до урока я почему-то не решился. Она сидела на последней парте, а мы всемером практически оккупировали первый ряд, но вот что-то заставило меня обернуться прямо посреди урока герра Краузе. Мужчина выглядел суровым, говорил рубленными фразами, что для математика не очень характерно, но вот в его тараканах я разбираться точно не хотел.       — Петра, а во-о-он та девочка, — показал я нашей веселой подруге, — это кто?       — А… Это Моника Шульц, — спокойно отреагировала наша подруга. — Она ни с кем не дружит, пугается и бледнеет, поэтому мы ее стараемся не трогать.       — Тихо разговаривает, стремится сохранить расстояние, не смотрит в глаза? — перечислил я симптомы специфической посттравматики.       — Да, — кивнула девочка, Хайке и Юрген безмолвно переглянулись, будто что-то поняв. А я видел, что работа уже на пороге, если так можно сказать. Отсюда мне тремор рук виден не был, но вот остальные симптомы… Мы с Гердой поднялись одновременно.       — Простите, герр Краузе, — прервал я моментально построжевшего учителя. — Я вынужден прервать вас.       — Хорошо, — внимательно посмотрел на меня наш преподаватель точных наук. В первый момент он хотел, наверное, судя по виду, отругать меня, но, видимо, ему что-то сказали наши с Гердой лица. — Делайте, что считаете нужным.       Я сделал шаг, наложил чары и… Рванулся к тихо захрипевшему ребенку. То ли мои знания просочились и к возлюбленной, то ли она просто увидела сама, но у парты Моники мы будто материализовались одновременно. Сердце девочки не прослушивалось, чары показывали остановку кровообращения, поэтому я начал ее качать, а Герда — накладывала то, что ей говорилось мной.       — Есть пульс, — сообщила мне моя девочка. — Только очень слабый.       — Это называется «нитевидный», — я проверил руками и принялся очень быстро накладывать реанимационный комплекс, о котором от неожиданности забыл. Щеки пациентки порозовели, сердце начало работать активнее, а я накладывал диагностику. Ответ мне категорически не нравился. При всех наших возможностях… Здесь что-то не то. Не проклятье, точно, не болезни, хотя похоже и на коллагеноз, и на «не к ночи будь помянутым», но что?       — Ты меня слышишь? — тихо спросила Герда, почему-то совершенно не пугаясь. Моника кивнула, но в глазах ее читался ужас.       — Не бойся, так бывает, — мягко заговорил я с ребенком, балансирующим на самой грани. Краем глаза я заметил, что Миона что-то показывает остальным. — Пока я тут, ничего не случится и все восстановится.       — Что с ней? — Герда копировала мое состояние, значит, это работает и в другую сторону. Надо будет об этом подумать на досуге.       — У нее в жизни что-то произошло, в результате депрессия и… — Возлюбленная кивнула. Она поняла, о чем я говорю, а я думал, что делать. По всему получалось, что нужен менталист и более-менее серьезный госпиталь. — Попроси вызвать… — я запнулся, увидев реакцию ребенка. — Так…       Сработавший портключ унес нас троих домой. Будучи уверенным, что Миона все поймет правильно, мы с Гердой сосредоточились на девочке. Депрессия должна чем-то вызываться, но почему ее не увидели раньше? Да и остановка у ребенка… Просто так вряд ли возникает, разве что я что-то не вижу.       — Малышка? — удивленно воскликнула целительница семьи, выскочив на звук сработавшего портключа. — Ты что здесь делаешь? Где твои родители?       — Она только что остановилась, — объяснил я, — говорить не может, дышит с трудом, и вообще много чего непонятного.       — Она же совсем маленькая… — женщина наложила незнакомые мне чары, отчего Монику объял кокон света. Мы с Гердой пораженно переглянулись. Получается, еще один ребенок нашего народа? Стоило кокону исчезнуть, и мы получили ответ на этот вопрос: перед нами на полу лежала остроухая девочка лет, наверное, двух от роду.       — Ну вот, — целительница подхватила малышку на руки, прижав к себе что-то лопочущего ребенка. — Вы идите, а мы разберемся, кто наложил подобную иллюзию на ребенка нашего народа.       — Ни дня без приключений, — прокомментировала Герда, тяжело вздохнув. — Если она была совсем маленькой, то как вообще разговаривала?       — Разберемся, — в гостиную вошел наш папа. — Мы со всем разберемся, возвращайтесь в школу.       В школу мы, разумеется, вернулись. Мне было очень интересно узнать, где родители Моники и что вообще произошло. Нашим друзьям было очень интересно узнать, что вообще произошло и где теперь девочка. Так что у нас случился стихийный круглый стол, в котором приняла участие и магическая полиция Германии. Кто именно их вызвал, для меня осталось тайной.       — На Монике была сложная иллюзия, делающая ее старше, — объяснила Герда, прижавшись ко мне. Растеряв всю свою тревогу, она будто бы взяла у меня спокойствие, что нуждалось в обдумывании. Или не нуждалось.       — Ее родители исчезли полгода назад, — прокомментировал вызванный полицейскими герр Рихтер. — С тех пор девочку, по отзывам учителей, как подменили.       — Похоже, что подменили, — задумчиво произнес я. — Но это лучше обсудить с нашими родителями, потому что ситуация очень непростая.       — Обсудим, — пообещал мне полицейский, больше к нам вопросов не имевший.       Своим друзьям мы, разумеется, все рассказали, но понимания это не добавило. Почему-то вдруг выяснились совершенно невозможные для Германии вещи: никто не знал, где осиротевшая полгода назад девочка живет, кушает, кто покупает ей новые вещи. Именно этот факт и взбаламутил местных правоохранителей. Петра о чем-то задумалась, но нам не призналась, просто загадочно улыбнувшись.

***

      Мне опять снился сон. На этот раз я понимал, что вижу перед собой реальность, на которую, по идее, могу влиять.       Сначала перед глазами возник широкий коридор, по которому шли в одном направлении несколько человек. Знакомая мне уже женщина, на этот раз без доспехов, держала в руке заполненный какой-то дымкой на вид стеклянный шар. Мужчина рядом с ней был тощим, кого-то неуловимо напоминая, он постукивал рукой по висящему рядом с ним черепу неведомого зверя.       — Да, отличился старикан, — будто продолжая какой-то разговор, кивнул мужчина. — Нарочно не придумаешь.       — Да я всего ожидала, честно говоря, — улыбнулась женщина. — Вплоть до высших демонов, а он…       — В чем-то мне этого инкуба даже жаль, Алириэль, — заметил чуть ли не скелетовидный человек. — У старика-то уже ничего не работает, от слова вообще, а инкубу мало того, что противоположный пол нужен…       — Мне не жаль обоих, Викр, — вздохнула Алириэль. — А вот скольких детей он скормил инкубу… ладно, пошли на суд, что ли.       Коридор сменился крупным залом, по периметру которого амфитеатром располагались удобные кресла, частично занятые в этот момент, а в центре, зафиксированный цепями, обнаружился Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор. Сменив свою яркую мантию на полосатую робу, обритый мужчина не выглядел глубоким стариком, что, собственно, я когда-то и предполагал. В данный момент он сидел, глядя в одну точку, как будто находился в стазисе. Народ в зале все прибывал, видимо, зрелище обещало быть интересным. Я решил набраться терпения, дабы узнать, зачем меня сюда пригласили. Вскорости мне представилась эта возможность.       — Заседание Высокого Трибунала объявляется открытым, — раздался громкий голос, погасивший шум в зале, как только все кресла оказались занятыми. — Сегодня мы собрались для решения судьбы существа, что посмело нарушить Закон о демонологии и скормило демону магию детей.       — Неправда! Это ложь! — закричал Дамблдор со своего места. — Это ангел! Ангел любви! Я Высокопреосвященство! Он меня сам так назвал!       — Ты б еще Хапсиэля сюда вызвал, придурок, — мрачно прокомментировал женский голос слева.       — Это ангел! Не демон! Он принес благодать! — кричал называвший себя светлым маг, но его, похоже, заткнули заклинанием, если судить по тому, что рот все еще открывался, но звука не было.       — Высокий Трибунал вызывает лицензированного демонолога, магистра Алириэль, — объявил все тот же голос, который, по-видимому, и вел заседание.       — Альбус Дамблдор, — хмыкнула уже знакомая женщина, проекция которой зависла в геометрическом центре зала, — не обладая знаниями, сумел подчинить инкуба, то есть низшего демона, получающего энергию через соитие, но не ограничил его должным образом. Демон принялся тянуть детскую магию и жизненные силы, отчего в семьях магов рождались близнецы, многие из которых затем погибли.       — А почему не из Дамблдора? — удивился кто-то.       — А Дамблдор уже ничего не может, — хмыкнула мастер-демонолог. — Инкубы же не могут постоянно быть в активной роли, да и нужна им все-таки женская энергетика. Поэтому погибали преимущественно девочки, кстати.       В зале поднялся шум. Не верить женщине, по-видимому, никому и в голову не пришло, но вот от чудовищности произошедшего многим стало очень нехорошо, насколько я мог видеть. Обвинение просило смертной казни, но всеобщее голосование решило иначе.       — Обращенный в женщину, Альбус Дамблдор будет заперт в изолированной камере с инкубом, затем его душа будет использована демонологами по своему разумению, — заключили судьи, изучив результат тайного голосования.       Проснувшись, я задумался. Получается, что Дамблдор — просто придурок, по незнанию да заблуждению принесший много горя людям и, главное, детям. С одной стороны, любой казни будет мало, с другой — именно такой вариант принесет не любившему женщин старику максимальные моральные терзания, ибо инкуб, хоть и низший, но разумом обладает, потому захочет растянуть трапезу на подольше. Ну, мне так кажется. Впрочем, что бы это ни было, в результате от Дамблдора в этом мире не останется ничего, а магия в Британии медленно придет в норму или сама, или демонологи помогут. В любом случае, на этом вопрос магической Британии можно считать закрытым.

***

      Что случилось с Моникой, установить удалось. Несмотря на немецкую фамилию, ее родители оказались британцами, переехавшими на историческую родину незадолго до начала учебного года. В отличие от других детей, близнеца у девочки не было, а в Британии она была удочерена, при этом британские власти не могли дать адекватный ответ на запрос немцев: «Откуда взялся ребенок?». Создавалось ощущение, что Моника возникла из воздуха, что вполне соответствовало наличествовавшей у нас информации.       — Значит, у нас еще одна сестренка? — обрадовалась Миона. — Это здорово!       — Значит, такие, как она, еще могут быть, — ответил я сестренке. — Их надо найти, да и попытаться обнаружить, что случилось с «родителями». Люди просто взяли и исчезли, а так не бывает.       — Только этими вопросами займемся мы, — тихо вошедшая в нашу комнату мама погладила девочек, что тем, конечно же, очень нравилось. — А вы должны отдохнуть. И учиться.       — Хорошая мысль. — Мысль спасать мир мне не нравилась. Есть взрослые, пусть они этим и занимаются, а у нас школа и вся жизнь впереди. В конце концов, мы дети. Даже я, несмотря ни на память, ни на докторские рефлексы. Гормоны-то у меня детские, потому постоянно давить желание бегать, прыгать и делать глупости — неправильно. Вот.