Помоги, а?

      Хочу кого-нибудь убить. Вот как открыл глаза — сразу понял, что хочу кого-нибудь все-таки убить. За что? Во-первых, мне одиннадцать лет, и осенью, насколько я знаю Тринадцатую, мне светит Хогвартс. То есть зелья и прочие радости, которые я и сам любил описывать. Я мальчик, что уже запутывает ситуацию, ибо фамилия — Грейнджер. А имя… Вот из-за имени и хочется убивать. Нас двое у родителей: Гермиона и Никострат. Близнецы, значит, и оба попытались «закончиться» в школе. От чего — Асклепий его знает. Соответственно, судя по пиликанью монитора, лежим в интенсивке. У меня слабость, некрасиво ведущее себя после гостевого визита на тот свет сердце и, в общем-то, все. У сестренки на соседней койке, судя по монитору, состояние нецензурное. Это нехорошо. В вену нам льют историю медицины чуть ли не восьмидесятых годов. Или у них больше нечего, или читать местные коллеги не любят. Но имя… Это ж как надо сына не любить, чтобы его Никостратом назвать, а?! Родители начитанные, но вот подумать, каково ребенку будет в школе… А каково ребенку в школе, кстати?       В открывшуюся дверь вплыл местный эскулап. Рожа брезгливая. За ним торопятся родители. Интересно, кто у нас нонче Грейнджеры? Лечебники или стоматы? Если второе, то грустно, конечно. Сейчас будем ссориться, это я уже вижу, потому что ведет себя коллега непрофессионально. Ну, сначала немного театра…       — Ваш сын умирает, — сообщил местный врач родителям ребенка. — Уже агония началась. — Монитор с ним не согласен, но мы поможем — тихо снимем нейтральный электрод.       — Нет! Нет! Сделайте что-нибудь! — закричала, по-видимому, мать, которую обнял мистер Грейнджер. А кто это еще мог быть…       — Все, асистола, время смерти… — успокоенно сообщил эскулап, и тут я открыл глаза.       — Вы в некромантию верите, доктор? — невинно поинтересовался милый ребенок, я то есть.       — Нет! Нет! Ты же умер! Я же видел! — закричал местный и куда-то убежал.       — А психически нормальные доктора здесь есть? — спросил я у родителей, снимая систему и отключая электроды. Миссис Грейнджер при этом упала в обморок. — Нервные все какие… — И в этот момент сестренка остановилась.       Не знаю, что и как произошло — я к ней просто прыгнул, занимаясь тем же, чем и каждый день. Это же палата интенсивной терапии, здесь все нужное есть, поэтому родители изобразили памятник себе, а я пытался раздышать девочку, представляя, что в руки перетекает «магия», что бы это ни значило. Спустя несколько минут глаза моей здешней сестренки открылись и… Это не объяснить. Пресловутая связь близнецов — как сообщающиеся сосуды. Мы будто бы на мгновение стали единым целым, я почувствовал, что малышке холодно, и обнял ее. Так мы и застыли, а вот Грейнджеры наконец отмерли и, кажется, кого-то будут бить. Надеюсь, что не меня. Теперь я вспомнил, отчего мы закончились: Миону захотели побить, хоть это и запрещено, и я, естественно, не дал. А она выдала от страха то, что называется стихийным выбросом, и остановилась. Ну и я вслед за ней, ибо мы с ней одно целое.       — Сын… Как Миона? — поинтересовался мой местный отец, надо к этому, кстати, привыкать.       — Остановка, семь секунд, самодых… эээ… дышит самостоятельно, стабильна, — рефлекторно отозвался я. — Закончились мы от агрессии префекта, сестренка от страха, а я за компанию.       — Умерший, по словам мистера Уилиса, ребенок изъясняется медицинским языком, — донеслось от двери, где обнаружились недвижимые реаниматологи.       — Неуч он, этот ваш Уилис, — проникновенно сообщил я, позабыв, сколько мне тут лет. — Наипервейший признак остановки — отсутствие дыхания, а не электрическая асистолия на мониторе. Мало ли что с тем монитором…       — Согласен, — развеселился, по-видимому, заведующий отделением. — И сестру ты вытащил, что еще страньше…       — Нормально, — пожал я плечами, тут только сообразив, как выгляжу: пацан одиннадцати лет откачал девочку того же возраста и теперь критикует коллег. — Я точно не сплю?       — Не спишь, братик, — прошептала моя сестра, которую я никому не отдам: ни смерти, ни магам — никому. Она будет жить и будет счастлива. Вот только с магией у нее могут быть нюансы. Странно, что я не вспоминаю ни о жене моей любимой, ни о детях… Видимо, Тринадцатая побеспокоилась.

***

      Психиатру нас, разумеется, показали. Хороший мужик оказался, весело с ним потрындели, незаметно переведя разговор на местных коллег. Мое возмущение он понял, особенно когда я его тесты сходу прощелкал — это ж история, а историю я помню еще по академии. Ничего нового в психиатрии за тридцать лет не придумали. Так что решили нас из больницы забрать и к папе положить, мистер Грейнджер оказался педиатром. Чего не помог, спрашивается…       — Ты меня спас, братик, — прошептала мне Миона, когда мы лежали рядышком в машине, — стал совсем другим и спас. Но я тебя все равно люблю.       — Я тебя тоже люблю, сестреночка. — Это чистая правда, я ее действительно ощущаю сестрой. — Все будет хорошо.       — Я верю, — ответила она, прижимаясь ко мне. — Огонек внутри погас только…       — Может быть, оно и к лучшему, — погладил сестренку. Ибо без тролля и Дамблдора она легко проживет, а что здесь с лохматым — в школе разберемся. Несмотря на то, что я пишу почти исключительно Гармонию, сейчас-то это не игра, не книжка, а жизнь. А в жизни я буду защищать своих до последней капли крови. Поэтому пусть лучше будет так.       — Как скажешь, — кивнула моя сестренка. — Огонек был хороший, только будущее непонятное… Старуха еще та пугающая…       К нам приходила МакГонагалл, за покупками ходить, значит, только я этого, кстати, не помню. Зато сестренка запомнила, что женщина наличию двух магглорожденных не обрадовалась, сообщив, что и одного будет вполне достаточно. Потому у меня возникли нехорошие мысли на тему: просто ли так учителя захотели простучать девочку по нижней половине организма… Ибо… хм… Надо восстанавливать навыки, ибо тело у меня одиннадцатилетнее, а память… Учитывая очень динамичную молодость, надо отрабатывать удары, броски и обзавестись ножиком поострее.       — Вот и не надо тебе таких старух, лучше с мамой и папой, а я справлюсь, — я прижимал Миону к себе, а она просто закрыла глаза, улыбаясь.       Разлучить нас в больнице не удалось. Слишком активный санитар получил от меня на латыни и ушел за помощью. Помощь, в виде заместителя папы, внимательно выслушала этапы операции смены пола на латыни, с указанием путей доступа, кивнула и приказала оставить нас в покое.       Мы остались в палате, чтобы спокойно уснуть. Кажется, мои усилия к чему-то привели, да еще и Миона использовала свои силы, так что были оба вполне стабильными. Правда, по поводу имени я, конечно, с отцом поговорил в духе «Папа, тебе не стыдно? Покажи, как тебе не стыдно». Как-то вот так. Желание отмассировать ягодичные мышцы любимого сына читалось у него на лице, но педиатр мужественно сдержался. Особенно когда любимый сын объяснил, отчего закончился. Сейчас вон школа полиции объясняет…       Одна проблема, впрочем, была — колдомедицина. И что с этим делать, я пока не знал. Также не знал о том, из какого моего цикла этот мир. Хорошо, если целительский цикл, а если нет? Нужны были книги, и побольше.

***

      Маленькая девочка появилась перед нами внезапно, заставив сестренку вскрикнуть. Тринадцатая очень грустно посмотрела на Миону, тихо вздохнула, подлетела ко мне, чтобы устроиться на руках, а вот сестренка потянулась погладить, что было логично, учитывая историю демиуржки.       — Она стала сквибом, — кивнула маленькая девочка. — Но сможет вернуть магию, если будет истинная любовь. Это не мои условия, ты же знаешь…       — Знаю, — кивнул я, объяснив сестреночке: — Это демиург, только маленькая и шаловливая, поэтому очень боится получить по попе, но мы же ее не будем шлепать?       — Не-е-е-ет, — засмеялась Гермиона, с удовольствием гладя малышку. — Мы ее будем любить, да? А что такое сквиб?       — Да, — кивнул я. — Это значит, что твой огонек уснул, а не убежал. Но зато у тебя не будет страшной школы, а братик справится.       — Это целительский мир, — призналась Тринадцатая. — Только как стать целителем, я тебе не скажу, из вредности, вот, — она показала мне язык. — Зато у тебя есть права автора, вот. Но я тебе про них тоже ничего не скажу, сам догадайся.       — Маленькая вредина, — улыбнулся я, прижав к себе ребенка. — А книжки по колдомедицине дашь?       — Ла-а-а-адно, уговорил, — хихикнула девочка и исчезла.       Я долго рассказывал Гермионе историю о мальчике, который выжил, и мои комментарии на эту тему. Узнав, что мир магии настолько страшен, моя сестренка уже и сама не хотела туда. Приключения она не любит. Она учиться любит, а не приключаться. Ну а я… Посмотрим, особенно учитывая отсутствовавших в «каноне» близнецов Грейнджер. Возможно, тут и с Мальчиком-который-выжил не все так просто. Раз Тринадцатая позвала именно меня, то, возможно, здесь нужен врач.       Упавший передо мной семитомник колдомедицины меня порадовал, особенно осчастливило, что родители его не видели. Впрочем, так и не найдя каких-либо причин нашей остановки, решили, что мы с тем же успехом можем полежать дома. Что интересно, карательных мер по поводу случившегося при госпитализации не последовало. Хотя папа хихикал вместе с мамой. Видимо, серьезный разговор, сопряженный с массажем большой ягодичной и грушевидной мышц, ожидается дома. Или не ожидается. Не помню я, как здешние родители к этому относятся. Взять бы и написать: «Грейнджеры попу детям не бьют». Но я не бог, поэтому так просто не будет. Хотя мысль о том, что доктору философии в медицине могут набить попу, вызывает истерическое хихиканье. Ладно, спят усталые игрушки…

***

      Странно все-таки, что доченьки мои да и жена любимая совсем не вспоминаются. Точно Тринадцатая что-то подшаманила, не зря же за попу держалась… Впрочем, это к лучшему, ибо если бы меня тоской по несбыточному придавило, было бы совсем не смешно. А тут сердце свободно, восприятие адекватно, гормоны детские, прости господи, поэтому надо держать себя в руках и помнить, что это «там» у меня желто-зеленый пояс и мастерство по пулевой стрельбе. Здесь же я пока никто и ничто. Потому не зарываемся в книги, а занимаемся телом. И сестренкиным, кстати, тоже. Будем учить метко бить в ответ на желание поиздеваться. Не плакать в туалете, а бить так, чтобы запомнили с первого раза.       — Пойдем, погуляем, — предложил, а в ответ реакция страха. — Не бойся, все плохое уже кончилось.       — А если… ну…       Миона, солнышко мое… Несмотря на то, что ты мне сестренка, воспринимаю я тебя пока больше как дочь. А за дочь я порву кого угодно.       — А если… тогда я покажу тебе, что делают с плохими мальчиками, — объяснил я ей, и она как-то очень солнечно заулыбалась. Хорошая она у меня, и зубки ее ничуть не портят, да и поправим мы их. Нет такой выступающей бобристости, как в каноне, совсем нет. Очень милая улыбка. И сама она у меня очень милая. Поэтому мы сейчас одеваемся и топаем.       Что интересно, мое собственное тело не очень хорошо реагирует на эту идею, гулять в смысле. Значит, кого-то сегодня будут бить, и вряд ли меня. В частности потому, что, несмотря на заторможенные реакции тела, хоть что-то сделать я смогу. Тем более задачи «всех убить» не стоит — «онижедети». Мы, правда, тоже, но это детали. Верит Миона в меня, как в Асклепия, это хорошо, но не дай мне именно тот самый бог обмануть ее доверие… Собрались, пошли…       Куда идем мы с Пятачком… Миона улыбается так солнечно. В ее глазах, конечно, застыл отголосок страха, но мы идем спокойно, держась за руки, и улыбаемся. Погода солнечная, настроение, правда, с острым желанием кому-нибудь что-нибудь набить. Но, судя по вот тем двум молодым людям, что следят за нами из-за угла, сейчас будем культурно отдыхать. По крайней мере русский десант это действо называет именно так.       — Заучки! — обрадованно кричит один из желающих загреметь в травматологию мальчиков, я спокойно задвигаю уже испугавшуюся сестренку за спину. Ну, иди ко мне, мясо… Он, визуально, старше меня года на два, поэтому никаких моральных ограничений, кроме обычных в таких случаях.       — У тебя страховка какая? — ставлю вопросом в тупик первого, пока рассматриваю второго. Как там тренер говорил когда-то очень давно: «выбираешь самого голосистого и делаешь очень больно».       — Какая страховка? — пытается сообразить левый, а правый в это время уже заряжен на удар. Я, впрочем, тоже… Пригнулся и… Н-на! Эх, понеслась душа в рай!