Миазм души

      Тинни привезла нас на станцию и выдала по билету. Взяв сумки, мы уселись на вокзальную лавку, изучая пространство вокруг. Я уговаривал себя не утыкаться в телефон, помня, что тот слабо зарядился ночью.       Эрика и слова не проронила, с тех пор, как мы отъехали от Невермора. Я волновался, что между нами что-то не так. И я был зол. И огорчён. И... на самом деле сложно выделить конкретное чувство. Мне просто было исключительно паршиво расставаться с Уэнсдэй, переживать очередной припадок близнеца, лишаться учебного времени перед экзаменами. Одно хорошо: Галпин остался там. Значит Эрике ничего не угрожает. – Скучаешь? – Эрика повернула голову в мою сторону.       Я предположил, что она спрашивает о доме. – Не знаю, – я покосился в сторону Тинни, боясь, что она неправильно передаст мои слова родителям. – За час не успел? – уточнила Эрика, с прищуром глядя на меня. Я осознал, что речь о Уэнсдэй. – А. Пожалуй, пока нет, – я пожал плечами глядя на подходящий поезд. – Хм... – протянула сестра, поднимаясь раньше меня, – я совершенно не скучаю по Тайлеру. Не думала о нём до этой самой секунды, представляешь? – она произнесла это излишне безэмоционально. Меня это насторожило. Неужели, он успел что-то учудить, пока я пятнадцать секунд сидел в машине... – Внутрь, – скомандовала Тинни своим тоненьким голоском, кивая в сторону нашего вагона.       Всю дорогу мы ехали молча. Гувернантка читала завтрашнюю газету. Эрика уснула. Я глядел на проносящиеся пейзажи за окном, сливающимися в ленту серо-зелёных пятен.       Оказавшись на станции, я не сразу узнал родной город. В Порте всегда было мрачно и блёкло, но не настолько. По крайней мере, для февраля. Странно было и наблюдать местных, что навсегда застряли в эпохе шестидесятых, со своими классическими костюмами и раритетными машинами.       Линкольн Тини ещё только ехал в сторону города. Нам предстояло добираться до особняка пешком. Наудивление, дорога оказалась короче, чем я запомнил в детстве.       Древний, величественный, с острой крышей цвета берлинской лазури родной дом смотрел на меня. Мы не узнавали друг друга.       Двор опустел. Родители велели перевесить качели с семейного дуба на задний двор. Лавка возле сада покрылась зелёной ржавчиной. Стало ясно, что даже в особняке родители появлялись редко. И потому, я удивился, когда увидел их у парадного входа.       Мама куталась в кашемировую шаль. Отец чванно курил трубку, наверняка набитую не табаком. Они смотрели на своих детей с уловимым, даже с того расстояния, неудовлетворением. Я рефлекторно взял Эрику за руку. Она посмотрела на меня с благодарностью.       Мы обошлись без приветственных речей. Без пламенных объятий. Без улыбок друг другу. Отец кивнул мне твёрдо, выдыхая кислый дым в сторону сада. Мы пожали руки. Эрика смотрела сквозь родителей, стараясь раствориться в воздухе. У неё почти получилось.       Вероятно, все мы не знали, о чём нам говорить. Последний раз мы виделись на рождество пару лет назад. Родители вернулись из Австралии и заехали к нам в Невермор, чтобы вручить подарки. В стране кенгуру и насекомых размером с кирпич они были по рабочим вопросам. Но, судя по загару, не сошедшему за несколько месяцев, совещания проходили на пляже.       Не хочу показаться сволочью. Я люблю родителей. Ценю то, что они делают для нас. Эрика тоже, я уверен, потому что мы всегда чувствуем всё примерно одинаково. И всё же... Между подзатыльником Аякса и объятием отца, я выберу первое.       – Спальня близнецов готова, – из-за двери выглянул незнакомый мне дворецкий. Он походил на Тинни и, кажется, был младше нас с сестрой. Вероятно, её сын.       Мы отправились в нашу комнату. Она находилась на втором этаже, недалеко от папиного кабинета. Мы, будучи детьми, подглядывали через дырку в стене за его работой.       Спальня для двух шестнадцатилетних подростков оказалась детской. Я умилился, глядя на кровати стоящие одна напротив другой. Сейчас они походили на кукольные. Пледы, что связала нам бабушка Эстер, не выцвели ни на тон.       Эрика села на свою кровать, как на пуфик. Я сел напротив. Мы синхронно засмеялись, оглядываясь. – Вероятно, нам придётся перебраться свои комнаты... – её голос был омрачён тоской.       В доме на сорок комнат, имелись и две наши личные. Мы с Эрикой до них так и не доросли, пока жили тут. В одиннадцать лет нас уже перестали забирать на каникулы из академии, потому, мы даже не видели их прежде.       Первым делом мы отправились через три двери. Помещение открывшееся нашим глазам было нежно пастельным, мягким, нежным как растопленный шоколад. – Интересно, какая тогда у меня комната... – Эрика таращилась на розоватые стены.       Я усмехнулся. Меня радовало, что к сестре возвращается чувство юмора.       Моя спальня была напротив этой. Серо-синяя. Мрачная. С тяжёлыми непроглядными шторами. И расставленными по углам мольбертами. Я взглянул на Эрику. Она нервно сжала край рукава своей кофты. – Да. Твоя выглядит круче, – одобрительно кивая, я вошёл оглядываясь, – и эти шторы... – я провёл рукой по бархату и чуть не умер от восторга. Это была дорогая, мягкая ткань. Мне даже стало неуютно, от чувства, что шторы стоят дороже моих внутренних органов, – я буду заходить в гости, если ты непротив.       Эрика смогла улыбнуться. А затем родители позвали нас вниз.       Мы сели в столовой. Эри взялась за мою руку, переплетая наши пальцы. Я сжал её горячую ладонь в ответ. Мама неспешно спускалась по лестнице. Уже без шали. С усталью в поступи. Отец шёл за ней, через несколько ступенек. Всё ещё с трубкой. Но, судя по густоте дыма, свеженабитой.       Нам предстоял долгий и серьёзный разговор, участвовать в котором никто не хотел.