Left in the dark

Данте вваливается в некое помещение, едва не снеся косяк плечом — и, соответственно, его головой. — Где мы? — не то чтобы его действительно интересовал ответ… — Всё там же, — шаги брата становятся приглушёнными, кажется, пол покрыт чем-то мягким, вроде ковра. — Я не в курсе, есть ли у тебя ещё какое-то жилье, а мне идти, как ты помнишь, уже некуда. Это та же квартирка, куда ты меня приволок после взрыва Ордена. Значит, на полу ковролин. А Данте, если ему не изменила способность ориентироваться на собственной территории, направляется в сторону ванной. — Надо смыть с тебя всю эту грязь и нормально обработать раны, — брат словно отзывается на его мысли. Разворачивается, протискиваясь в более узкую дверь, аккуратно ставит его на ноги. И начинает снимать с него плащ. До Вергилия с опозданием доходит, чем это закончится. — Не смей! — он отшатывается в сторону, поскальзывается на неожиданно-скользком полу. От резкого рывка, кажется, открывается рана в груди, повязки начинают быстро пропитываться горячей влагой. Руки брата крепко стискивают плечи, помогая удержаться на ногах. Данте раздражённо выдыхает сквозь зубы. — Ну и чего ты паникуешь? Что я там не видел? Мало того, что я тоже мужик, мы вообще близнецы. И как минимум, в детстве нас точно запихивали в одну ванну, я не верю, что родители заморачивались раздельным купанием. — Детство давно прошло, — он почти шипит. — А ещё у тебя сквозная дырка в груди, которая как минимум не даст тебе нормально двигаться. — Выйди! — он явно не собирается слушать дальше. К черту всё, но Данте не будет видеть его таким. — Как хочешь, — недовольство в голосе ощущается почти физически. Руки брата исчезают, он отходит на несколько шагов. Вергилий ощущает на себе пристальный взгляд. — Позови, если не будешь с чем-то справляться, о'кей? — Выйди. — Ладно-ладно, не нервничай, — он слушает звук шагов, закрывшейся двери, убеждается, что Данте точно ушёл, и только после этого начинает раздеваться. Снимает испорченный плащ, избавляется от неуклюжих размотавшихся повязок и тонкого свитера. Не заботясь об осторожности, ощупывает рану. Под пальцами грязь, кровь и гниль. Мерзко. Хочется избавиться от этого. Хочется избавиться от самих воспоминаний, но этого не сделать, пока источник воспоминаний шатается поблизости. Он снимает брюки и бельё, ощупью забирается в ванну и включает воду. Несколько минут просто стоит под душем, опираясь на стену обеими руками и не думая ни о чём. Потом медленно поднимает руки и решается, наконец, ощупать лицо. Чуткие пальцы — бывшие такими когда-то, сейчас по крайней мере два из них сломаны, на одном кожа содрана до мяса, ещё один просто не сгибается, вероятно, ушиб — отмечают распухшую скулу, длинную царапину на виске. Вергилий аккуратно счищает мелкие камешки и грязь, прикасается к глазам. Они на месте, но… не видят. И вероятно, это может быть навсегда. Или нет. Дверь ванной снова открывается. — Я не вхожу, — голос Данте звучит приглушённо. Он говорит правду. — Полотенце и чистые шмотки. И не вздумай тут утопиться, — брат закрывает дверь, но его шагов не слышно. Наверняка стоит под дверью, паршивец, ждёт, что Вергилию понадобится его помощь. Оправдывать ожидания Вергилий не собирается. Тело, наконец, отогревается под тёплой водой, возвращая хотя бы часть чувствительности. Смыв с себя грязь, он выключает воду, выбирается из ванны и пытается нащупать полотенце. Задевает что-то, сбивая на пол. Пытается припомнить, что же там стояло, но притихшая, было, боль возвращается с новой силой, снова путая сознание. Вергилий с глухим стоном поникает на колени и тут же слышит звук открывающейся двери. — Всё, хватит твоих выкрутасов. Только хуже делаешь, — тёплые руки брата смыкаются на плечах стальной хваткой. Вергилий собирается возмутиться и потребовать его выпустить, но его ресурсы, похоже, оказываются исчерпаны. Сознание гаснет. Сначала возвращаются тактильные ощущения. Чего-то мягкого под спиной, плотно обнимающих грудь бинтов, пластыря на виске и скуле, тёплого одеяла, укутавшего ноги. Потом запахи и звуки. Сильный химический запах медикаментов, крови, немного затхлости. Раздражающий звук падающих капель от протекающей где-то трубы, собственное тяжёлое дыхание. Боль — присмиревшая, но никуда не девавшаяся. С надеждой Вергилий открывает глаза. Ну конечно. Всё та же тьма. — С возвращением, — диван прогибается под чужим весом. Тёплые руки аккуратно проверяют повязки, поправляют одеяло. Вергилий изо всех сил сдерживается, чтобы не отшатнуться. Он не понимает мотивов и поведения брата. Позаботился, перевязал, долг выполнил. Почему он до сих пор здесь? — Чего тебе надо? — Мы братья, если ты ещё помнишь. Должны друг о друге заботиться, — Данте звучит абсолютно спокойно. Как будто он всю жизнь мечтал быть сиделкой при инвалиде. — Ты пытался меня убить. — Сам виноват, — брат всё ещё спокоен. — Надо было раньше меня в свои планы посвящать. Может, смогли бы договориться. Ты есть хочешь? Это сбивает с толку. Что ему нужно? — Хватит дергаться. Я не враг. В конце концов, если я тебя так раздражаю, можешь успокаивать себя мыслью, что это ненадолго. — Уходи, — он снова закрывает глаза. Держать их открытыми нет никакого смысла. — Как скажешь, — Данте поднимается и уходит куда-то прочь из комнаты. Вергилий слушает его шаги, дожидаясь, пока брат уходит в соседнее помещение. Откидывает одеяло и пробует встать. Колени дрожат от слабости, но у него получается удержаться на ногах. Он обязан выяснить свои пределы. Как можно скорее. И найти Ямато, Данте не мог хорошо ее спрятать. Его внимание привлекает надсадный кашель, который явно пытаются скрыть. Глупость. Какое ему, в действительности, дело до брата? Он без происшествий добирается до рабочего стола. Семь шагов. Ямато должна быть где-то здесь, он уверен. Ведёт ладонью вдоль кромки столешницы. Главное, ничего не смахнуть и не привлечь ненужное внимание. — Справа кресло, не споткнись, — спокойно звучит сзади. Вергилий шарахается в сторону, запинается о кресло и плюхается на пятую точку, едва не взвыв от пронзившей всё тело боли. — Ну какого чёрта, Вергилий? — Данте подходит ближе, хватает его под локоть и аккуратно поднимает. — Что тебе не лежится? Дай ранам зарасти, потом будешь играть в «Я познаю мир». — Хватит меня лапать, — попыток вырваться Вергилий, впрочем, не предпринимает. — Дурак ты, братец, — Данте неопределённо хмыкает и ведёт его обратно к дивану. — Гордость это клёво, но не тогда, когда можно из-за неё подохнуть. И поверь, вот уж чего-чего, а лапать тебя я не собираюсь. Мы, в конце концов, родственники. Я прошу, хотя бы сейчас засунь свою гордость подальше, и дай о тебе позаботиться. — Где Кэт? — присутствие человека в убежище не ощущается. На выпады брата он решает не отвечать. — В том госпитале, куда можно было подкинуть пациента через забор, — Данте усмехается. — Её рана воспалилась, мы решили, лучше пусть побудет под присмотром врачей, заодно выспится наконец. Если хочешь извиниться, я дам тебе телефон. — За что мне извиняться? — Я так и подумал, — брат настойчиво укладывает его обратно в постель, проверяет повязки. Ощущение чужих рук на теле доставляет дискомфорт. Ему нельзя доверять. — Так что насчёт еды? — Не сейчас. — Хорошо. Отдыхай. На этот раз Данте никуда не уходит. Вергилий слушает, как брат ходит по комнате, чем-то шелестит. Он угадывает шорох бумаги, как будто бы перелистывание страниц, лёгкое позвякивание. Чем он там занят? Невозможность понять неимоверно злит. — Если что-то нужно — просто скажи, — похоже, Данте реагирует на эмоции. Или просто очень пристально наблюдает. Только зачем? Какую цель он преследует? — Что нужно тебе? Данте глухо выдыхает, впервые показывая раздражение. — Ничего мне не нужно. Просто спи уже. Быстрее восстановишься — быстрее разбежимся в разные стороны, и можешь обо мне забыть. Да будет так.