Family

Сказать, что увиденное и услышанное детьми не повергло их в шок — ничего не сказать. Глядя на строгое лицо родителя близнецов и на две поникшие мордашки, им хотелось то ли кричать, то ли плакать. Самым первым отреагировал Клаус, совершенно не понимающий такое странное поведение для отца. Разве папы не должны любить своих сыновей и покупать им игрушки и пистолетики, как это делает папа Диего? Или его дядя? — Неправильный у них какой-то папа, — только и сказал кудрявый. — А по-твоему, все отцы хорошие? — закатила глаза Эллисон, вспоминая кислое лицо Лютера, который показался ей забавным. Нет, с подобной проблемой она не встречалась. Никто из них, честно говоря. У всех них были просто замечательные отношения в семье — лучше не бывает. Эллисон вообще жила как сыр в масле. Родители были готовы ей Эйфелеву Башню купить, если того бы пожелала душа девочки. Взглянув на близнецов, она сразу поняла, что их тоже можно было отнести к богатым, даже чрезмерно богатым. И поначалу ей казалось, что их родители будут похожи на её. Ошиблась. — Интересно, а их мама тоже такая строгая? — почему-то грустно спросил Диего. Он просто не мог представить, что их мама была такой же злой, каким показался тот дяденька. Думая о своей маме — Грейс, он редко вспоминал плохие моменты, потому что таковых почти и не было. Да, порой его ругал отец за двойку по математике или же из-за того, что он один раз прогулял урок литературы, но если бы они завелись только из-за того, что он поговорил с другим ребёнком... такого не встречал и даже мысли такой в его голову не приходило. А за акцент, с которым он пытался разговаривать на курсах испанского в школе, его даже учитель не ругал! — Я думаю, нам лучше тут не стоять, — рассудительно сказал Бен, вспоминая реакцию взрослого на небольшие опечатки ладошек на стекле. Бен сильно испугался, когда из дома грозной тучей вышел Харгривз Старший. И то, как он посмотрел на Клауса, будто на свинью с помойки, вызвало только большее в нём отвращение. Манеры Клауса, конечно, оставляли желать лучшего, но он ни в коем случае не свинья! Ладно, может и свинья, но только Бену можно так думать и больше никому. Ваня, тихонько последовав за остальными, думала о лицах мальчиков, когда они покидали их. Они были такими грустными... и Пенни, который, как показалось Ване, зализывал слёзы своего маленького хозяина.

*** Мальчики сидели в библиотеке, изредка тихо всхлипывая над столами. У Лютера всегда были проблемы с сочинениями, как и у Номера Пять с астрономией, что их отец, безусловно, знал. Если он мог таковым называться, конечно. По сути, Номер Пять и Лютер были детьми от суррогатной матери, такое нередко встречается среди популярных и богатых особ, которым дети нужны для того, чтобы было кому оставить наследство. Хотя Реджинальд явно не ожидал и даже, можно сказать, не хотел двойню. Поэтому порой Номер Пять чувствует себя ненужным, нежеланным. Он мало кому об этом говорит, хотя и говорить ему некому, кроме Лютера, Пенни, фрау Мюллер и пары слуг. Вот и получилось, что знает об этом только Пенни, его надёжный и верный друг. Лютер же наоборот, глядя на успехи своего младшего брата, считает нежеланным себя. Наверное, отец был бы рад, если бы у него был бы только Номер Пять, а не подарок в придачу в лице Лютера. Сэр Реджинальд всегда относился к Лютеру как к тряпке, мягко говоря. Но что можно было сделать, если Лютер от природы всегда был таким эмоциональным и нежным? Он не мог спокойно реагировать на эти огромные уравнения с непонятными буковками, которые решал его младший брат-близнец. Или читать все эти длиннющие тексты Гомера, при этом не заикаясь перед суровым лицом отца. — Лютер, — вдруг позвал его дрожащим голосом Номер Пять, отставив ручку. — Ты... ты как? — Всё в порядке, — ободряюще ответил Лютер, хотя его вид говорил об обратном. — Уже почти дописал, — соврал он. На самом деле, он не ушёл дальше одной страницы. Ему было крайне сложно строить предложения на английском, а просить помощи у брата он не желал. Всё-таки у того задание гораздо труднее, и отвлекать его не хотелось. — Может... мне помочь тебе? От зорких глаз Номера Пять не укрылось враньё Лютера. Он ясно видел, как тот уже битый час пишет что-то, зачёркивает, думает, а потом опять всё повторяет. Хотя иногда Номер Пять и злился на него, но он никогда на самом деле не жалел о том, что у него есть брат. То, что он был не один, придавало ему сил. — Но ты ведь занят, — возразил старший, сжимая в руке ручку. — Тем более скорее тебе помощь нужна, чем мне. Астрономия, физика, все дела, — как ни в чём не бывало заявил он. — Да нет, я уже всё понял. Мне нужно только теперь всё это грамотно рассказать, а то мысли, если честно, в сплошном беспорядке, — надламывающимся голосом произнёс Номер Пять, и Лютер понял, что тот сейчас заплачет. И ведь реально заплакал. Его брат, вечно упрямый, решительный и хладнокровный, почти не поддающийся эмоциям и всегда хорошо владеющий собой, начал плакать. Однако Лютер в какой-то степени ожидал этого. Возможно, тот этого не показал, но младшему действительно понравились те ребята. Чего греха таить, Лютеру тоже. Особенно Эллисон. Но сэр Реджинальд буквально порубил на кусочки возможность подружиться с ними — наверняка те теперь и на метр к ним не приблизятся. Их отец хорошо умеет отпугивать людей. — Эй, — не зная, что сказать, позвал близнеца Лютер. — Всё... будет хорошо. Не бойся. Мы... мы... ещё их встретим. Они ещё придут, — он подошёл к брату и погладил его по волосам. — У тебя такие мягкие волосы! Ха-ха, как будто кот, — пытаясь поднять ему настроение, позитивно отозвался он. — Да? Они придут? — подняв красные от слёз глаза, с огромной надеждой спросил Номер Пять. — Конечно, бро! Не сомневайся в этом, положись на своего старшего брата! — Лютер поднял большой палец вверх и указал на себя. Младший хихикнул. Как нелепо сейчас выглядел Лютер. В дверь постучали, и мальчики подпрыгнули. Боже, неужели сэр Реджинальд пришёл проверить, как они здесь готовятся? Нет, он не может увидеть Номера Пять в таком состоянии! Он же с него шкуру живьём сдерёт! Ребята зажмурились, ожидая худшего. К их облегчению, за дверью оказалась лишь улыбающаяся фрау Мюллер, державшая в руках поднос с чаем и их любимыми вафлями.

*** Изолирование сыновей от дикарей и неблагопристойного общества являлось одной из стратегий воспитания от Реджинальда Харгривза. Не все дети оказывали хорошее воздействие на других, и он не хотел, чтобы и Харгривзы Младшие оказались среди этих других, прослыв недостойными и запятнав свою честь чем-либо низким. Поэтому, заслышав абсолютно бестактный хохот, а после увидев и грязного, валявшегося на земле мальчишку, Реджинальд не мог не сорваться. В любом случае, один раз накажешь, и больше они с подобным обществом не свяжутся. Для них же лучше. Ещё в юности Реджинальд хотел детей. Это была одна из его целей на жизнь: вырастить сыночка с дочкой, отучить их и на старости лет целовать внучков в лоб и рассказывать лучшие истории его молодости. Однако план его обломался ещё в самом начале, когда он не смог найти хорошую работу. С зарплатой ассистента профессора в каком-то университете семью не особо-то и обеспечишь. Поэтому пришлось крутиться и вертеться любыми способами. И у него вышло: теперь он — директор крупной научно-исследовательской компании, однако ценности и цели в его жизни кардинально поменялись. Детей он больше не хотел, и порой казалось, что он охотней обезьянку заведёт, чем будет нянчиться с молокососами. Но, как он узнал, такая приземлённая вещь, как потомство, была обязательной, дабы его старания не забрали после смерти наглые нахлебники — комитет директоров, которых Реджинальд жутко презирал. Пришлось идти на жертвы. Впервые он эти смазливые чуда в руках держал, когда вышел к прессе с улыбкой счастливого отца; тогда он и представил своих наследников. Зато с какими лицами потом ходили эти Винсонты, Джонсоны и другие, кто хотел отхватить его добро. Хотя его лицо при ночных криках его чад тоже надо запомнить. Но с этим справлялись слуги: укутывали их в пелёнки, меняли подгузники, пели песенки и рассказывали сказочки. Главным событием стало то, что близнецы захотели внимания отца. Они начали проситься к нему на руки, хотели обниматься, держать отца за руку. Любвеобильные существа. Что ж, ни одна их просьба (особенно вторая) не была исполнена Реджинальдом; без исключительных ситуаций, под которыми подразумевались детские истерики. Данное поведение он считал неприемлемым, но ты попробуй объяснить это двухлетнему Номеру Пять, который ни в какую не хотел ходить сам, или же Лютеру, который зачем-то вечно цеплялся за его рукав и тянул его вперёд. Так и появилась в их доме Эвелин Мюллер, которая должна была поначалу исполнять подобные прихоти до положенного возраста (три года), а после приучать их к порядку.

*** За сочинением Лютера Реджинальд не пришёл через обещанные два часа, что дало тому фору, потому что за проверкой заданий Реджинальд всегда приходил сам. Поэтому в двенадцать часов следующего дня он получил на руки четыре помятые страницы, исписанные размашистым, неаккуратным почерком. А после слушал порой запинающийся пересказ на корявом английском Номера Пять. Закончив доклад, Номер Пять в ожидании вопросов и поправок нервно теребил манжеты ладошками, что не ускользнуло от внимания отца. — Хорошо, Номер Пять, свободен, — пробубнил сэр Реджинальд и вышел из библиотеки. Облегчённо выдохнув, мальчик присел на стул. Честно говоря, он думал, что его будут штурмовать до слёз и потери сознания, но сегодня, видимо, у их отца было хорошее настроение. Однако это не отменяет того факта, что он всё ещё обижен на Реджинальда. Правда, опять же — об этом кроме Пенни никто не узнает.

*** Они были на уроке музыки, когда зашёл отец. Реджинальд настоятельно требовал, чтобы Номер Пять и Лютер умели играть на фортепиано, поэтому по достижению ими шестилетнего возраста он посчитал нужным ввести это в их программу домашнего обучения. На самом деле, он не учил их высшей математике, кой грозился, навряд ли восьмилетний ребёнок сможет понять подобные темы, и физикой, кроме теоретической, он тоже детей пока не нагружал. Главными занятиями являлись: языковой курс (из четырёх языков: немецкий, английский (недавно появился), французский и китайский), математика, фехтование, литература, география и история, совмещённые науки (физика, химия и биология), а также искусствоведенье (куда входили: игра на фортепиано, рисование (хотя проходило оно редко), а также обязательный теоретический материал). И только два из всех курсов вёл он сам: математику и совмещённые науки, по остальным предметам им преподавали нанятые и дотошно проверенные Реджинальдом репетиторы. Что нравилось близнецам, так это то, что Реджинальд не был тем, кто винит во всех минусах детей. Прежде всего он наведывался к их репетиторам, дабы сначала протестировать их, и только потом шёл к сыновьям, чтобы узнать, почему у них упала успеваемость или сообщить о том, что их репетитор уволен за невыполнение поставленных задач. Постоянным учителями в основном оставались месье Ферон — учитель по фехтованию и фрау Мюллер, преподававшая им литературу. Однако после переезда им теперь приходилось привыкать к новым и незнакомым учителям. — Урок окончен, Густав, — холодно сообщил он бородатому мужчине с необычно густыми волосами. — Я хочу поговорить с детьми. — Как пожелаете, сэр Харгривз, — кивнул Густав и, собрав свои вещи, поспешно вышел из помещения. Братья переглянулись. О чём это их отец, скупой на слова, хотел поговорить? Да ещё и остановил урок, до конца которого оставалось минимум минут 15. Это было совсем не в духе сэра Реджинальда. Наверняка дело было большой важности. — Что-то случилось, сэр Реджинальд? — Английский Лютера сделал несколько шагов вперёд, отметил мужчина. Хорошо, это хорошо, но нужно лучше. — Завтра к нам придут гости. Это знатная и богатая семья Рэйвер-Лэмпмэнов, нам не помешает отужинать с ними. Вы же в курсе, что я не совсем люблю находиться в обществе и людей. Итак, подготовьтесь и ведите себя подобающе Харгривзам. Не опозорьте меня перед такими значимыми людьми. — Да, сэр Реджинальд, — ответил Номер Пять и добавил: — Мы вас не подведём. — Очень на это надеюсь, — вздохнув, отозвался мужчина. — Я полагаю, я был с вами несколько строг. Но я делаю это в ваших же интересах. Мне не доставляет никакого удовольствия мучить вас, — он выразительно посмотрел на сыновей. — Ладно, на этом всё. На сегодня занятия отменяются, идите и займитесь своими делами. Близнецы поверить не могли своему счастью. Произошло целых три знаменательных события за последние несколько минут! Во-первых, завтра к ним объявятся гости. Это значит, что дон и донья Мартин наготовят кучу еды и они обязательно дадут им самые лакомые кусочки в тайне от отца! Во-вторых, сэр Реджинальд поделился с ними своими чувствами. Он не читал им нравоучения или не рассказывал про черчение графиков производной функции, а говорил про то, как ему не хочется их ругать. А в-третьих, у них был свободный день, и Номер Пять мог пойти читать в библиотеку, а Лютер — смотреть любимые документальные фильмы про Луну.

*** Подготовка к гостям шла полным ходом: повара, дон и донья Мартин, вовсю готовили на кухне, очевидно создавая кулинарные шедевры, судя по изысканному аромату, прислуга суетилась, бегая туда-сюда: некоторые сервировали стол, другие наводили порядок, третьи готовили подарки, а фрау Мюллер, хоть это не входило в её обязанности, им помогала. Мальчики из-за угла наблюдали за происходящим, не смея мешать; их бы всё равно тут же прогнали. Они успели построить множество теорий об этих Рэйвер-Лэмпэнах, пока здесь стояли. Было очевидно, что они — люди науки. Номер Пять верил, что они как-то связаны с космосом, потому что слышал, как сэр Реджинальд что-то упоминал об этом по телефону, когда разговаривал с ними; Лютеру казалось, что они географы, геологи и ещё какие-нибудь люди “гео-”, потому что “Рэйвер” звучало схоже со словом “река” на английском. Разве это не было поводом считать их таковыми? Вот и Лютер о том же. Также имели место гипотезы о том, что они — владельцы какой-либо компании в Далласе, которая начала сотрудничать с компанией их отца. Может быть, Рэйвер-Лэмпмэны подписали с сэром Реджинальдом какой-нибудь там контракт, и ужин — официальное заключение сделки? Но это было слишком вычурно, их отец миллион раз так делал без таких формальностей. Существовала маленькая вероятность того, что это были старые знакомые сэра Реджинальда, когда он ещё работал в том затхлом университете в качестве ассистента. Насколько мальчики знали, однако, их отец ненавидел то время. Была ещё одна догадка — это пришельцы с другой планеты, то есть родственника его отца, раз они как-то сумели поладить с ним и получить приглашение в гости. На Земле такие люди не водятся. За раздумьями и спорами прошло несколько часов, за которые всё уже было готово: стол был уставлен многообразными блюдами и десертами, начиная с простого “Цезаря” и заканчивая бифштексами, а также кучей безалкогольных напитков (в их доме алкоголь не приветствовался), и все поверхности сверкали от чистоты. — Мальчики, бегом сюда! — крикнула им фрау Мюллер из гардеробной, и братья откликнулись на зов, сорвавшись с места. Оказавшись внутри, они открыли рты и не смогли закрыть — перед их взором находились два невероятно красивых чёрных костюма. Каждый комплект включал в себя белую рубашку, пиджак, галстук, ремень и брюки — стандарт, в общем. Такое они видели только у взрослых дяденек и тётенек по телевизору, когда те расхаживали по красной дорожке. — Фрау Мюллер! Это для нас? — воскликнул Лютер, размахивая руками. Женщина кивнула. — Так круто! Не терпится примерить! — Сейчас, подождите, господин Лютер. Эту одежду сэр Реджинальд хранил для вас как раз на таких специальные, особые случаи. Я боялась, что они так никогда и не пригодятся, но опасения мои были напрасны. Давайте, идите, — она дала костюмы им в руки и подтолкнула к примерочной. — Осторожно, не помните! Их долго гладить! — Конечно, фрау Мюллер! — в унисон произнесли близнецы и вошли в кабинки. Пока женщина ждала их, она слышала их сбивчивое дыхание и восхищённые возгласы вперемешку со звуком застёгивающихся пуговиц. Она не могла не улыбнуться — дети после того случая на улице были так несчастны, а теперь готовы взлететь на седьмое небо. Всё же приход гостей был так на руку! Через некоторое время мальчики вышли с довольными гримасами в своих новых одеждах. Фрау Мюллер готова была поклясться, что выглядели они так, будто являлись сыновьями миллиардера-филантропа, а потом вспомнила, что это так и есть. Номера Пять вообще можно было отдать в модельное агентство. — Какие вы прекрасные! — Фрау Мюллер стряхнула рукой слезу. — Кто бы знал, что те маленькие комки милоты спустя столько лет превратятся в настоящих джентльменов! — Теперь она дала волю чувствам и расплакалась. — Не плачьте, пожалуйста, фрау Мюллер! — Они подбежали к ней и обняли её. — Хотя мы действительно похожи на настоящих джентльменов, а то вечно ходим, как школьники, — Номер Пять головой указал на их повседневные формы. — А ещё у вас сотрётся макияж, — добавил Лютер. Фрау Мюллер хихикнула и обняла их в ответ, чувствуя тепло детских тел. Они стали ей как родные дети, и она осознала, как сильно любит их всем своим существом. — Макияж ещё сделается, — сказала она. — А вот ваши укладки — нет! Так что встаём, поколдуем с вашими волосами. *** Время перевалило за 8 часов вечера. С минуты на минуту в дверь должны были постучаться. Номер Пять и Лютер в своих сверкающих костюмах и с идеальными причёсками смотрели в огромное панорамное окно, ожидая приближения машины. Наверняка она должна была быть очень дорогой, но такой не было. Вообще квартал был безлюдным, и мальчики не наблюдали каких-либо признаков жизни. — Где же они? — вопросил Лютер, вглядываясь в пустынную улицу. — Они опаздывают. — Терпение, дети, — откуда-то взялся Реджинальд, положив руки на плечи сыновей. Те вздрогнули от непривычки, но потом расслабились. С их отцом происходило что-то странное, однако они были совсем не против таких изменений. Этот сэр Реджинальд их вполне устраивал. Вдруг все трое незамедлительно обернулись на раздавшийся за их спинами голос, провозгласивший: — Они здесь, сэр Реджинальд! — В дверях появилась голова одного из новых слуг. — Не зачем об этом так кричать, Вильформ, — холодно отозвался Реджинальд, выходя из комнаты, ожидая, что Харгривзы Младшие последуют за ним. Слуга застыл у косяка, пропуская их вперёд. Резкая смена тона подействовала на детей как резкая смена температуры: с тёплого внезапно он переключился на холодный. Однако они не растерялись и поспешили за отцом в гостиную встречать долгожданных гостей, как вдруг Лютер споткнулся о свою обувь и упал на впереди шедшего Номера Пять. Вильформ, став свидетелем небольшой суматохи, оглянулся; к счастью, сэр Реджинальд ничего не услышал и не заметил. Затем он подбежал к ребятам и помог им встать, протянув им руки. Номер Пять не обошёлся без язвительного комментария, а Лютер лишь высунул язык. Первый закатил глаза в обычной манере и отряхнулся. — Фрау Мюллер так долго нас прихорашивала, Лютер, а ты чуть всё не испортил. — Почему ты всегда такой ворчливый? Будто не ребёнок, а 58-летний старик, честное слово, — парировал старший. Младший уже готов был разразиться очередной гневной тирадой, как они услышали чей-то чистый немецкий. Как у истинного носителя. Такой, который они уже слышали. Несколько недель назад. Эллисон. Близнецы неуверенно покосились друг на друга. Это невозможно. Что Эллисон могла здесь делать? Она же их соседка, сэр Реджинальд же видел её во дворе. Он бы не впустил её в дом, верно? Но он в последнее время делал вещи, противоположные тем, которые он должен был, по сути, делать. — Поистине высокие языковые навыки, — безэмоционально прокомментировал Реджинальд, что означало, что Рэйвер-Лэмпмэн Младшая не поразила его. — Сколько, вы говорите, она знает? — У Эллисон врождённые способности к языкам, — улыбалась миссис Рэйвер-Лэмпмэн, нахваливая своё чадо. — Она свободно владеет не только английским и немецким, но также испанским, японским и русским. Правда, она умница? — Безусловно, она талантлива, — тем же тоном ответил Реджинальд. — Я слышал, у вас тоже есть дети? — спросил мистер Рэйвер-Лэмпмэн. Конечно, он слышал о наличии детей у Реджинальда Харгривза, чуть ли не вся планета знает. — Да, у меня два сына, — коротко отрезал Реджинальд, понимая, что собеседник прекрасно осведомлён об этом. — Номер Пять, Лютер, познакомьтесь с нашими гостями! Мальчики стояли в нескольких метрах от входа в гостиную и не осмеливались зайти. Эллисон точно знает, что они здесь. Им было очень неловко за произошедшее тогда, на улице — они бы не смогли прямо смотреть ей в глаза. Но одновременно с этим они желали вновь увидеть её, особенно Лютер. Однако они должны были послушать отца. Вдруг Вильформ, до сей поры молчавший, ободряюще похлопал их по плечу и поднял пальцы вверх, чувствуя их смятение. Мальчики улыбнулись и, встав бок о бок, прошли в гостиную. Реджинальд про себя отметил, что они уже успели вляпаться в неприятности, судя по наличию еле видимой пыли на рукавах Номера Пять. Со слуг ещё это спросит. Пыль в его доме?! Неприемлемо! После он увидел немного помятые штаны Лютера у колен, и цепочка событий сразу выстроилась у него в голове. Они как всегда, Господи, не могут обойтись без того, чтобы не задеть друг друга. Лютер и Номер Пять, однако, не обратили внимание на настораживающий взгляд отца, сконцентрировавшись на других лицах. Мистер Рэйвер-Лэмпмэн был высоким чернокожим мужчиной с густоватой бородой. Его лицо выражало доброжелательность, и сам он казался человеком рассудительным и мудрым. Миссис Рэйвер-Лэмпмэн удивила мальчиков своими длинными роскошными волосами чёрного вороньего цвета, которые были зачёсаны назад (какая расчёска для таких нужна, интересно?) По описанию она была похожа на мужа, только бороды у неё не имелось. Вся её поза излучала какую-то странную самоуверенность. И здесь действительно была Эллисон. Та самая девочка со двора. Они пялились друг на друга на протяжении долгих полсекунды, пока Номер Пять не представился: — Добро пожаловать в наш дом, мистер, миссис и мисс Рэйвер-Лэмпмэн, — он слегка поклонился. — Очень рад вас здесь видеть. Меня зовут Номер Пять, — мальчик вежливо улыбнулся и незаметно толкнул Лютера локтём. — Да, да, я тоже, — он наконец перевёл взгляд с Эллисон на её родителей. — Приятно познакомится, я Лютер. — Он неловко заёрзал на месте. — У вас такие чудные дети! Правда, маленько скованные. Вот наша Эллисон всегда прекрасна на публике! — продолжила восхищаться своей дочерью миссис Рэйвер-Лэмпмэн. — Мам... — попыталась вставить Эллисон, но женщина, казалось, не услышала либо не обратила внимания. — Она спокойно выступает перед толпой, а какие речи толкает! Вы бы знали, на какие темы она дома рассуждает за столом с нами — она интересуется и политикой, и экономикой, и научно-техническим прогрессом! Ой, да всё не перечислишь! — Ужин стынет, — перебил её Реджинальд. — Думаю, нам лучше пройти в столовую. Там продолжим нашу беседу, — если это была беседа, а не односторонний диалог.

*** Когда все уселись и получили по чашке английского чая “Richard” с бергамотом, миссис Рэйвер-Лэмпмэн вернулась к теме. Болтая об Эллисон и перечисляя все её достоинства, она не видела, как её дочь почти полностью погрузила лицо с блюдечко с чаем, который был не краснее её лица. Мистер Рэйвер-Лэмпмэн же не останавливал жену, но и не одобрял её поведение: периодически кидая на неё красноречивые взгляды, он лишь глубоко вздыхал. Мальчики наблюдали за данным цирком, предугадывая исход. Сэру Реджинальду было охота вышвырнуть эту женщину из своего дома и больше никогда не слышать ничего об этом совершенном ангеле, ака малолетке Эллисон. Он уже сто раз пожалел, что решил немного социализировать себя и своих детей, хотя он пригласил их только из-за желания пообщаться с мистером Рэйвер-Лэмпмэном, ну и чтобы их дочь составила компанию его мальчикам на пару часов. Потому что у него было ощущение, что они уже со стенами разговаривают. По крайней мере он успел застать Лютера, общающегося со светильником, и Номера Пять, изливавшего душу своему псу. Закончив бесконечную болтовню, она решила, что разговоров об Эллисон хватит на сегодня (да ладно), и посмотрела на мальчиков. — Вы ведь одного возраста? — поинтересовалась она, оценивающе глядя на них. — Да, — ответил Лютер. — Мы близнецы, но я старше на несколько минут, — в ответ она хмыкнула. — Вы так не похожи, — заметила она. — Да и с Реджи схожести нет вообще. — Номеру Пять показалось, что его отец еле сдержался от того, чтобы не выплеснуть чай ей в лицо. — Вот Лютер у вас довольно симпатичный, — подметила она, обращаясь к Реджинальду, который, кажется, решил её проигнорировать. — Номер Пять тоже хорошенький, но какой-то щюпленький и чересчур бледный, на мертвеца похож. У него не анорексия случаем? Ох, у меня кузина подобным страдала, могу порекомендовать врача. И диетолога в придачу, если хотите, — предложила “помощь” она. Эмоциональная речь женщины была прервана лаем мистера Пенникрамба, ворвавшегося в столовую. Как раз вовремя, подумал Номер Пять, а то он уже слушать не мог весь этот бред. Анорексик, серьёзно? Да, у него недовес, но это не значит, что у него нет аппетита! Он может иногда даже больше Лютера съесть. Однажды они поспорили, кто съест больше всего хотдогов, и Номер Пять уже почти выиграл, но потом их застукал отец, и они эту тему не поднимали. Кстати, надо бы повторить соревнование как-нибудь. — Я думаю, что если бы мой сын чем-то болел, то я бы незамедлительно об этом узнал и решил бы проблему, — лишь ответил Реджинальд, который тоже заметил мистера Пенникрамба, но решил промолчать по этому поводу. Пенни, словно чувствуя настроение хозяина, тихо прижался к его ногам, порой полизывая колючую ткань штанов. Зачем он это делал, Номер Пять не знал, но это определённо было нужно и поднимало настроение. Эллисон, не горевшая желанием тоже слушать эту ерунду, смотрела на то, как морщины на лбу сэра Реджинальда то появлялись, когда он хмурил брови, то исчезали, стоило ему их расслабить, чтобы в следующую секунду тут же нахмурить от очередной глупости, сказанной её матерью. — Конечно-конечно, я не сомневаюсь, но вы, отцы, порой бываете такими далёкими от детей, не то что мы, матери, — высокомерно посмотрев на двух мужчин в помещении, произнесла она. — Ну что ж, зато вы всегда знаете, к кому обратиться, если что вдруг. Кстати про детей. Не хочу никого оскорбить, но почему Номера Пять зовут именно так? Неужели ему не подошло какое-нибудь имечко? Мне кажется, он был бы превосходным Джорджем! — Номер Пять чуть не поперхнулся, какой, чёрт возьми, Джордж?! — Я думаю, что не должен отчитываться вам в выборе имени для сына, — и он отпил ещё немного чая, борясь с импульсом тут же выплюнуть его ей в лицо. — Однако это чисто женский интерес! — не унималась женщина, видимо, не совсем понимая, что говорит, и не осознавая накалившуюся обстановку. — Я бы никогда не назвала свою дочь, ну, например, Номер Три. Это же абсурд! А как к ней будут обращаться дети? Троечка?! Ну нет, определённо ужасный выбор имени. — У вас я на этот счёт не просил совета, и от него жалоб не получал. Поэтому попрошу оставить имя моего сына в покое, — потребовал Реджинальд. Остальные наблюдали за “дискуссией”, поворачивая голову то в сторону миссис Рэйвер-Лэмпмэн, то в сторону сэра Реджинальда. Воистину две совершенно противоположные личности. — О, и ещё один деликатный вопрос! Но её уже перебил супруг: — Дорогая, тебе не кажется, что тебе надо передохнуть, поберечь связки? — спросил он её, надеясь, что это заглушит её пыл. — Всё-всё, молчу-молчу, — улыбнулась ему она ему и наконец-то принялась за десерт. Остальные приёмы она пропустила, занятая болтовнёй. — И всё же, не могу промолчать на этот счёт! — Милая... — пытался остановить её муж. — Ох, что вы, пусть уж спросит, — пробубнил Реджинальд. — Да-да, спасибо! Всё хотела задать вопрос, — она замолчала буквально на пять секунд. — Я почему-то не вижу госпожу Харгривз, где же мать этих двух чуд? — как ни в чём не бывало спросила она. Стоило последней букве произнестись, как в помещении повисла тишина. Даже слуги, стоявшие рядом в случае нужды, окаменели от наглости этой женщины и сочувственно взглянули на мальчиков. Никогда ещё ни у кого не хватало дерзости спросить о таком. Если вы знали Реджинальда Харгривза, то вы также были обязаны знать и о том, что тема его супруги — табу, нарушение которого карается если не смертью, то занесением в абсолютный чёрный список. Пока ещё никого там не было; теперь же появился один человек. Мистер Рэйвер-Лэмпмэн потрясённо уставился на жену, не в силах издать и звука. Он, естественно, знал о её бестактном местами нраве и болтливом языке, но это был уже другой уровень. Эллисон отвлеклась ото лба сэра Реджинальда и сложила руки в молитвенном жесте: она уже видела его злобу, теперь ей предстояло наблюдать его ярость. Лютер остановил руку, державшую ложку с кусочком торта, на полпути ко рту, и заморгал, проверяя, не галлюцинация ли это. Убедившись в обратном, он опустил ложку и тупо посмотрел на недоеденный десерт. Номер Пять, до этого умудрявшийся не захлебнуться в чае, тут же вылил содержимое обратно в чашку. Мистер Пенникрамб непонимающе загавкал. Впервые он не совсем мог прочитать эмоции хозяина, на лице которого сочеталось куча выражений одновременно. Однако было понятно одно: он был бы не прочь зарубить её. Желательно аварийным топориком. Они же обычнее острее обычных? Реджинальд сохранил невозмутимый вид, но, если бы кто-нибудь пригляделся, он бы заметил эти короткие судороги, которые проходились по всему его телу. В голове крутилось одно слово: “ХАМКА”. Учитывая, что он всей душой презирал молодёжный сленг, это было жёстко. Довольно сильно. Ситуацию разрядил Пенни, который буквально зарычал и бросился на ногу миссис Рэйвер-Лэмпмэн. Она испуганно завопила и вскочила со стула, случайно швырнув чашку, которая была у неё в руках, в мужа. На того расплескался горячий чай, и он от неожиданности и боли ударил сидевшую рядом дочь; она, в свою очередь, ойкнула и поругалась матом на японском языке, пользуясь тем, что её никто не понимает. Лютер кинулся ей помочь, но поскользнулся об обслюнявленный Пенни ковёр и повалился на пол. Номер Пять, чья голова уже разрывалась от происходящего, жевал яблоко, а сэр Реджинальд оставался неподвижен. — ЧТО ЭТО ЗА ТВАРЬ?! — воскликнула миссис Рэйвер-Лэмпмэн. — Почему в столовой находится невоспитанное, тупое животное?! — кричала она, пиная Пенни ногой, отчего тот, проскулив, побежал к Номеру Пять. — Собаки должны жить на улице! Номер Пять снёс кучу выходок этой женщины: и её неуместные предложения помощи, и непрошеные советы, и совершенно неделикатный вопрос об их с Лютером матери. Но эту он терпеть не собирался. Яблоко, которое он ел, он отставил в сторону, взял виноград, разом сплющил целую лозу, и, отрывая по очереди, кидал в неё по несколько штук с каждым сказанным словом: — Вы можете называть меня щюпленьким, анорексиком, да хоть юродливым! НО НИКОГДА НЕ ТРОГАЙТЕ МИСТЕРА ПЕННИКРАМБА! Номер Пять не заметил, как он произнёс это предложение правильно и без сильного акцента. Раньше он допускал ошибки, но в этот раз, отстаивая честь любимого щенка, не сделал ни одной. — Реджинальд Харгривз! Угомоните своего ребёнка и его псину! — обратилась уже к главе семейства женщина. — Вам лучше удалиться и никогда больше не возвращаться. — Ледяным тоном продекларировал он и встал. — Живо. Через некоторое время, когда суматоха немного улеглась, мистер Рэйвер-Лэмпмэн, проводив рыдавшую навзрыд супругу до машины их личного водителя, подошёл к Харгривзам, желая извиниться. Этот ужин был настоящей катастрофой, и всё из-за того, что он не останавливал свою пассию от неосторожных высказываний. — Мне очень жаль, — склонив голову, сказал он. — Прошу у вас прощения за Джиреллу. То, что она говорила про вас, ваших сыновей, эту очаровательную собачку... Она.... поверьте, она никогда не имела в виду чего-либо плохого, она... — Бросив безнадёжные попытки оправдать её, он закончил простым: — Хорошего вам дня. Точнее, ночи. И передайте мои извинения Лютеру и Номеру Пять. Ваша собачка, на самом деле, милая. Как бы то ни было, Лютер не удержался от того, чтобы не крикнуть вслед уходящей миссис Рэйвер-Лэмпмэн что-то на немецком. Слуги дома Харгривзов могли поклясться, что в жизни они не были свидетелями чего-то подобного. *** Номер Пять сидел на кровати, прижимая ушибленный бок Пенни к своей груди, тихо поглаживая щенка-защитника. Лютер сидел рядом и просто молчал. Да и слова ни Номеру Пять, ни Пенни не нужны были, но сам факт того, что Лютер был рядом, морально поддерживал их. В дверь постучались, и сразу же открыли её. — Номер Пять, Лютер, сеньор Пенникрамб, — близнецы и Пенни подняли головы на звук голоса сэра Реджинальда. Номер Пять не знал почему, но его отец всегда называл Пенникрамба сеньором. — Я хотел бы с вами поговорить. — Дождавшись максимальной концентрации, он продолжил: — Вы не должны слушать эту глупую женщину и тем более верить во всё, что она говорила. Единственное, что было правдой в её словах — это то, что Лютер симпатичной внешности. Остальное — чушь собачья, — заметив укоризненный взгляд Пенни, поправился: — Извините, это всё чушь. И не надо сравнивать себя с этой девчонкой Лампампам. Наши и их методы обучения совершенно разные вещи, и по моей программе вы вполне преуспеваете. И, мне кажется, она навряд ли знает названия всех ближайших звёзд, и я не уверен, что она обладает лучшим математическим складом ума, — он потрепал их головы и направился в сторону выхода. — Кстати, ваш английский... Я думаю, он достоин похвалы. Однако не ваша координация, — заметил он, напоминая о частых падениях братьев. — Мистер Рэйвер-Лэмпмэн просил у вас троих прощения. Спокойной ночи. Мало моментов они могли припомнить, когда они могли назвать Реджинальда папой. Но этот день определённо был одним из таких. Когда их отец скрылся за дверью, они тихо прошептали: — Спокойной ночи, пап.