В нужном месте, в нужное время, не тот человек // Right Place, Right Time, Wrong Person

      В животе Уилбура что-то скручивается, когда он стоит перед дверью в пентхаус. Он тянет время, он знает, что тянет. По логике вещей, отец и брат уже должны спать, но все трое, как известно, страдают бессонницей по нескольку дней. Уилбур, конечно, самый вопиющий нарушитель: у него и сейчас под глазами такие мешки, что большинство енотов померкло бы от стыда. Тем не менее, он останавливается на пороге. Прислонившись к двери и взъерошив волосы, чтобы успокоиться, он со вздохом выпускает воздух из легких.       Сегодня ночью было… много. Слишком много. Последствия того, что чуть не произошло, начинают довлеть над ним, и все его тело вздрагивает при мысли о слишком высоких зданиях и красных фонарях. Мне просто нужно успокоиться, а потом добраться до своей комнаты, думает он. Уилбур проводит языком по нёбу и слабо улыбается. Вкус шоколада еще долго сохраняется после поездки на автобусе обратно в здание, которое его семья называет своим домом. Проведя пальцами по разметавшимся на ветру волосам, он осознает, что у него нет шапки, и улыбка становится еще шире. Томми. Светловолосый мальчик с таким же характером, как у него самого, мальчик, который дал ему печенье и выслушал его.       Мальчик, который отговорил его сегодня вечером.       Он не осмеливается думать о том, что могло бы произойти с ним сегодня. Уилбур надеется, что с ним все в порядке, где бы он ни находился. Если бы он был хоть сколько-нибудь религиозным человеком, он, возможно, помолился бы за мальчика. Но если бы он был хоть сколько-нибудь религиозным человеком, стал бы он вообще встречаться с Томми сегодня? По крайней мере, он надеется, что мальчик благополучно доберется до дома; это все, что он может сделать. Опустившись на землю, Уилбур заглядывает под дверь, пытаясь разглядеть скрытую ею гостиную. Конечно, Фил готов заплатить только за лучшее для себя и своих двух мальчиков, поэтому он буквально ничего не видит, кроме слабого света, пробивающегося из щели. Он переводит дыхание и поправляет ремень на груди, плотно прижимая гитару к спине. Больше не надо тянуть время.       Дверь открывается так медленно, как только он может ее открыть, без скрипа. В гостиной горит свет, он видит это даже через полуоткрытую дверь. Он быстро входит и поворачивается, чтобы снова осторожно закрыть дверь, чтобы никого не разбудить.       — Где, черт возьми, ты был?       Уилбур вздрагивает от монотонного голоса, доносящегося с дивана. Что ж, шансы на спокойную ночь размышлений пропали. Он заканчивает закрывать дверь и запирает ее на ключ, чтобы не смотреть в сторону голоса еще немного. Он с глухим стуком ставит футляр с гитарой около стены и поправляет очки, слегка покашливая, прежде чем повернуться, чтобы посмотреть, через чей гнев ему предстоит пройти.       Техноблейд сидит на диване с книгой на коленях и телефоном на тумбочке рядом. Похоже, он оттащил кресло от той стороны дивана, которую оно ранее занимало, и поставил его прямо на одной линии с дверью. Он ожидал его появления. Руки сцеплены перед губами, и кажется, что он глубоко задумался, если бы не пронзительные карие глаза, смотрящие на него. Его брат отбрасывает грозную тень, и в прошлом это сослужило ему хорошую службу для устрашения тех, кому он не доверяет… но, черт возьми, если бы это не было самым страшным зрелищем, ожидающим его.       Рядом с его телефоном на тумбочке стоит единственная включенная лампа, и она бросает мягкий свет на правую сторону очень злого Техноблейда.       После долгих лет совместной жизни Уилбур умеет различать эмоции на этом вечно пассивном лице. Техно никогда не теряет самообладания; они оба не могли позволить себе неприятностей, которые это часто им приносило. Пока не появился Фил и не научил их, что выражать эмоции — это нормально, если это происходит в здоровой форме. А когда они проявлялись, даже если это было нездорово, он принимал это как должное. Этот человек был святым — длинноволосым, в головном уборе, ругающимся, как матрос, святым. Однако, сколько бы Фил ни помогал им обоим, прошло немало времени, прежде чем Техно почувствовал себя уверенно в присутствии этого человека. Лишь слабое подергивание глаз, легкое движение бровей или рта подсказывали Уилбуру, что его близнец расстроен. А сейчас? Брови были нахмурены до предела.       — Технооо, — пробормотал он — х-хей! Т-ты чтооо проснулся?       Тишина. Абсолютная тишина. Лишь слегка шевельнулась ткань, когда Уилбур съежился под взглядом брата. Боже, если и можно было когда-нибудь уронить булавку, то сейчас настал момент блистать. Задыхаясь, он стягивает с себя пальто и позволяет ему упасть на пол драматической кучей. — Ну, если ты собираешься просто пялиться на меня, то я, пожалуй, отправлюсь спать–       — Нет. Попробуй еще раз.       Боже, как он звучит как Фил. — Придурок, — пробормотал он себе под нос. Техно поднимает на него бровь с опущенными уголками рта и вдруг встает, кладя книгу в руках лицом вниз на сиденье стула. Это пугает Уилбура, и он начинает медленно подходить к нему. Его руки тут же поднимаются вверх, как бы умоляя стоящего перед ним человека (а если его мысли уносятся к Томми на крыше, то это никому не нужно знать). — П-погоди, Техник, ты же знаешь, что я не имел это в виду.       — Я знаю. И тебе очень повезло, что Фил сегодня работал позже обычного и сейчас мертвым сном спит в своей комнате. — Техно изогнул уголок губ вверх в злодейской ухмылке. — А это значит, что тебе придется иметь дело со мной.       — Честно говоря, я не знаю, лучше это или хуже.       — О, это хуже. Итак, Уильям, где ты был?       Хмурый взгляд вернулся, но на этот раз он прошелся по лицам обоих. Уилбур не зря старался быть хитрым по пути сюда. Техно не нужно знать, что произошло сегодня ночью. Вообще-то Уилбур собирался никогда не сообщать брату о том, почему он так поздно вернулся в дом. Множество причин, оправданий, которые он мог бы придумать, или историй, которые он мог бы рассказать, посрамив любого студента, здесь не имели значения. Это его близнец. Техно знает, когда тот лжет, он достаточно раз видел это в системе, чтобы понять, что правда, а что нет. Ему просто нужно пройти мимо него.       — Значит, твоему брату. Скажи ему, как только вернёшься домой, ни минутой позже.       Разумеется, голосом разума здесь будет парень, которого Уилбур встретил сегодня на крыше. Эти слова гулко отдавались в его черепе, побуждая рассказать Техно о том, что произошло. Томми был так уверен, так невероятно уверен, что рассказать кому-то — это первый шаг к исцелению, но почему это не может быть вторым шагом? Или вообще не шаг? В его семье и так много всего, им не нужно держать больше, чем они держат. Чаша переполнена, и его яд обязательно опрокинет кубок. Он злобно зыркает на брата, хотя и не всерьез. — Что дает тебе право знать?       Техноблейд хмурится еще сильнее. Он выглядит разочарованным под своей маской. — Я твой брат. Я буквально имею полное право знать.       — Ну, я же старше тебя!       — На две минуты, Уил.       Уилбур рычит и грубо отталкивает Техно в сторону, чтобы попытаться убежать в свою комнату. Теперь он знает, что его брат сильнее его, причем на порядок. Поэтому он совершает логический скачок, полагая, что сможет преодолеть буквально стену мускулов на своем пути. Но даже если он пытается это сделать, грубая рука хватает его за воротник, и он едва не задыхается, когда Техноблейд тащит его обратно к тому месту, где он стоял, на этот раз обеими руками удерживая его на месте. Он хрипит, пытаясь вырвать руки, но безуспешно: он оказался в ловушке между тем, чего хочет, и тем, что ему нужно. Отчаяние и страх бурлят в его нутре, когда он смотрит на брата, чья маска начинает трескаться. Глаза горят ярче, чем четыре часа назад, и он кричит: — Две минуты еще в счёте, придурок!       — Отлично! — Уилбур замирает. Техно только что наорал на него. Он давно не давал волю эмоциям. Когда Техно смотрит на него сквозь розовые локоны волос, его сердце внезапно начинает болеть. Маска срывается, и Уилбур наконец-то видит своего брата. В его глазах — гнев, ярко горящий и скрывающий столько страха и растерянности, которые уже начали просачиваться наружу. Его руки крепко вцепились в плечи Уилбура, почти в отчаянной попытке удержать его на месте. — Отлично! Ты старший близнец. Так что начинай. Действуй. Как он.       — …Тех–       — Я волновался за тебя, Уил, — прерывает он его, голос начинает дрожать. В его словах столько страха, а тонкая пелена гнева все еще омрачает его выражение лица. Уилбур поймал взгляд брата, и он не может даже подумать о том, чтобы уйти сейчас, не в таком состоянии. — Я волновался. И папа тоже. Ты молчишь уже несколько недель, почти не выходишь из своей комнаты, а когда выходишь, то либо совсем игнорируешь нас, либо это происходит с внезапными вспышками гнева. Фил этого не заслуживает… Я этого не заслуживаю.       Уилбур почувствовал, как его сердце начинает разрываться от этих слов. Неужели он действительно был таким черствым и суровым последние несколько недель? Эти периоды бодрствования, еды, работы, неудач, сна, повторений могут быть жестокими не только для него. Но он не понимал, что это вредит не только ему. Эгоистичная часть его души хотела бы думать, что его семье все равно, но ее быстро заглушила обида, прозвучавшая в голосе Техно. Он протягивает руку, чтобы положить ее на плечо брата. — Техно, пожалуйста–       — Я-я знаю… я не лучший в этом. Особенно с учетом того, как я был занят. Ты же знаешь, как я отношусь к эмоциям. Я не умею… давать им выход. Ты знаешь, почему это так, — прохрипел Техно. Он делает глубокий вдох и выпускает его обратно с коротким вздохом, как будто он сдерживает больше, чем позволяет себе показать. — Но, черт возьми, Уил, это не оправдание, и я это знаю. Я люблю тебя, Уилбур, и всегда буду любить.       И вот оно. Все его карты выложены на стол, чтобы Уилбур мог их увидеть, и это душераздирающе. Конечно, он знает, почему Техно трудно проявлять эмоции, но теперь, когда все это выставлено на показ только для его глаз… это ломает его. Не раздумывая больше, Уилбур рухнул на брата, крепко сжимает его пижамную рубашку и зарывается головой в его шею. Слезы снова падают на глаза, и он испускает маленький всхлип, наполненный всеми эмоциями, которые преследовали его здесь, на пороге дома отца. — Блять. Блять! Техник, прости меня, мне так жаль!       Он чувствует, как Техноблейд нерешительно обхватывает его дрожащие руки, одна рука находит путь к его голове и нежно прижимает его к себе. — Уилбур?       Он фыркает и придвигается ближе к теплу, которое излучает его брат, и Техно позволяет ему это. Уилбур вздыхает, прижимаясь к нему. Он никогда бы больше не почувствовал этого тепла, если бы сегодняшняя ночь пошла своим чередом. Он многое принимал как должное, какие бы ложные истины ни подбрасывал ему разум. Ночные «что-если» становятся все громче и громче. Если бы не Томми, сегодня вечером на одного Уотсона было бы меньше. Скажи ему, придурок. Теперь он чувствует себя обязанным согласиться.       — Я проебался, Техно. Ты не заслужил ни одного из того дерьма, которое я совершил. И папа тоже. Я не заслуживаю вас, ребята, не после сегодняшней ночи. Блять, простите меня. Прости, прости, я–       Техно прижимает голову Уилбура к своей шее, эффективно отрезая его, казалось бы, бесконечных извинений. Это его собственный способ заставить его замолчать, вместо того, чтобы утихомирить Уилбура, когда они были моложе. Создается впечатление, что это его сейчас нянчатся, к черту статус старшего брата. Когда Техно заговорил дальше, он говорил не более чем шепотом. — Дело не в том, заслуживаешь ты или нет, Уилбур, ты мой чертов брат.       Они остаются так еще некоторое время, прижавшись друг к другу перед входной дверью. Ни один из них не хотел двигаться, боясь испортить этот момент между ними. Мягкий, единственный момент утешения перед неизбежным. Конечно, всему хорошему приходит конец. Техноблейд прижимает голову Уилбура к себе и вопросительно хмыкает. Уилбур чувствует нарастающий конфликт внутри брата, желая удержать этот момент спокойствия, но затем он делает глубокий вдох и выпускает его в каштановые кудри.       — Уилбур, — начал он тихо, почти стесняясь своих слов, — когда ты сказал… раньше, ты сказал, что не заслуживаешь нас «после сегодняшней ночи». Что… что ты имел в виду?       Уилбур напрягся, и объятия Техно вдруг показались ему слишком тесными, слишком ограничивающими. Он все еще чувствует любовь и комфорт, которые она приносит, но его мысли начинают возвращаться к той освещенной красным светом крыше с холодным ветром и теплым печеньем. Техноблейд, словно почувствовав дискомфорт брата, ослабляет свою хватку и, встав на колени перед Уилбуром, обхватывает его за плечи. Мысли Уилбура несутся со скоростью миллион миль в минуту, уже не пытаясь придумать какую-нибудь историю. Он застрял между светлыми волосами и протянутыми руками, умоляя и успокаивая. Его снова трясет. На этот раз, когда он приходит в себя, именно Техно обеспокоенно трясет Уилбура за плечи туда-сюда.       — Уилбур, где ты был? — снова спрашивает Техно.       — Я должен тебе сказать, — просто отвечает он.       — Да. Ты должен.       — Ты меня за это возненавидишь.       — Никогда.       Наступает краткий миг ясности, и воздух вдруг становится чище для Уилбура. Ему не хватало только одного ободряющего слова. Семья есть семья, и никогда нельзя отказываться от тех, кого любишь. Этот урок они пронесли через все дома, в которые попадали, через все семьи, которые пытались их разлучить. Братья во всем, братья до скончания веков. Пока смерть не разлучит нас, так сказал ему Техно, когда им обоим было по десять лет и они не совсем понимали смысл фразы, предназначенной для брака. Это воспоминание Уилбур до сих пор хранит в памяти своего брата, к его большому сожалению. Но слова остались в его сердце. Поэтому, глядя на обеспокоенное выражение лица брата, он произносит. — …Я был в отеле «Манифолд».       И тут же лицо Техно исказилось в замешательстве. — Что? Зачем ты–       — Я был на крыше, эм, отеля «Манифолд».       Ничего. Никакой реакции. Тишина заполнила комнату, и, если бы не включившийся только что обогреватель, Уилбур был уверен, что она поглотила бы их целиком. Лицо Техноблейда безучастно, как будто он пытается осмыслить то, что только что сказал ему Уилбур. Наконец, он заговорил, и монотонность вернулась, если не стала чуть более хриплой. — Крыша.       — Мхгм…       — Ты… Ты был на крыше.       — Был, — тихо говорит Уилбур, — у меня… была спираль сегодня днем. На самом деле, у меня это уже неделю или около того, но сегодня стало совсем хуево.       Техно откидывается назад и предлагает свои объятия, слегка приподняв руки. Что ж, ему не нужно повторять дважды. Теперь, надежно удерживаемый братом, он чувствует, что может продолжать. — Прежде чем мой разум успел завладеть моим телом, я уже был на крыше, готовый просто сброситься с нее и покончить с этим. Это не должно было быть так легко… и было, и не было одновременно. Когда я оказался на крыше, там был ребенок. Он отговорил меня отойти от края.       Техно прижимается к нему все крепче, голос слегка дрожит от эмоций. — Ты был на краю?       — …Был. Если бы не Томми сегодня, Техно… Я не уверен, что добрался бы сегодня до дома, — он произносит последнюю фразу почти шепотом, как будто это их общий секрет. Но это ненадолго, он знает. Фил должен будет узнать об этом утром, чего он с нетерпением ждет. Может быть, он наконец согласится пойти к психотерапевту, как предлагал Фил, когда они только начинали жить вместе. Бог свидетель, он бы ему не помешал. Его размышления прерывает тихий всхлип. Он поворачивается на руках брата и смотрит вниз на копну розовых волос, покрывающих голову, лежащую на его плече. – Техник?       Раздается влажный всхлип и тихое рыдание, приглушенное свитером, и внезапно им снова становится по десять лет. Уилбур быстро отстраняется и тянется руками к Техно, надеясь поймать его взгляд. С очередным тихим всхлипом Техно поворачивает голову к Уилбуру и ох. Его сердце разрывается во второй раз за сегодняшний вечер. По его покрасневшим щекам бегут дорожки слез, и бледный цвет лица брата делает это еще заметнее. Его глаза устремлены на него, зажмуренного и скорбящего. Когда их взгляды встречаются, Техноблейд тут же испускает страдальческий крик и снова зарывается лицом в плечо Уилбура.       — О, Пятачок… Прости меня, шшшш, я здесь. Техно вздрагивает на вдохе при звуке своего старого детского прозвища. — Но тебя почти не было, Пух.       Уилбур на мгновение замирает, прежде чем крепко обнять брата и успокаивающе погладить его по длинным волосам. Вот уж чего он не ожидал от Техно. Гнева, конечно. Беспокойство и печаль — он догадывался, что такое может быть. Но такого? Техно уже много лет не проявлял столь искренних эмоций, и это зрелище, о котором Уилбур жалеет, что не привел его в действие. Техно продолжает говорить торопливым, горестным тоном. — Как я мог не знать? Все признаки были налицо, а я ничего не сделал! Тебе было больно, а я ничего не сделал!       Тут в дело вмешивается Уилбур. Он не может выдержать самобичевания Техно прямо в его объятиях. Это нечестно по отношению к нему — винить себя за слабость Уилбура. — Техно, посмотри на меня. Это не твоя вина.       — ТЫ МОГ УМЕРЕТЬ, УИЛБУР!       Когда Техно испытывает сильные эмоции, он становится опасным. Об этом говорил каждый социальный работник, к которому они попадали в новый дом. Поэтому он научился молчать и не показывать свои чувства никому, даже Уилбуру. Прошли годы, прежде чем они нашли Фила, но ущерб уже был нанесен. Техно чувствовал, что не может выразить себя в полной мере нигде, даже в комфорте собственного дома. Фил в течение многих лет после их усыновления пытался отучить его от этих привычек. Больше не надо подавлять в себе эти чувства, не надо подавлять себя. Для Техно это было труднее, чем для Уилбура, так как его считали буйным, нарушителем спокойствия, неконтролируемым, когда его эмоции выходили из-под контроля. Поэтому здесь, в слабо освещенной гостиной, со слезами на глазах, Уилбур никогда не испытывал такой гордости за своего близнеца, как сейчас, даже если тот этого не заслуживает.       — Ты мог бы умереть сегодня ночью, — снова говорит Техно, на этот раз мягче, его голос немного грубее, чем раньше, — папа бы не узнал до утра, что тебя больше нет. А я? Я бы сидел в этом кресле до того момента, как ты упал на землю, и как только ты упал? Я бы узнал об этом сразу же, как только это произошло.       Услышав это, Уилбур фыркнул, даже сквозь слезы. Его рука обхватывает руку Техно, большой палец нежно поглаживает костяшку. — Ладно, я считаю это чушью, Пятачок. Ты бы не узнал, пока кто-нибудь не нашел меня, а не в ту секунду, когда это случилось.       — Это называется интуиция близнеца, Винни Пух, знаешь ли.       Тишина возвращается, но на этот раз она другая: мягче, теплее, чем в прошлый раз. Мышцы, составляющие каркас его близнеца, рыхлые и мягкие на ощупь под его пальцами. Руки Техно снова надежно обхватывают его талию, его лицо утопает в груди Уилбура, дыхание медленное и приглушенное под желтой тканью. Его голова покоится на голове Техноблейда, нос глубоко зарыт в мягкие розовые локоны и вдыхает аромат лаванды и кедрового дерева. Пижамная рубашка, в которую одет брат, — его самая старая, с розовыми поросятами с крылышками, разбросанными по ней. Уилбур улыбается, вспоминая, как смущенный Техноблейд разворачивал ее в рождественское утро и с тех пор неиронично надевал в постель. Фил до сих пор улыбается, когда видит его в этой одежде, ведь это был первый подарок, который Техно получил от него и который он не попытался сразу же выбросить. Сейчас она немного помялась от долгого ношения, и Уилбур цепляется за нее, как за спасательный круг.       –Хей, Техник?       — Ммм, — тихо мычит его брат.       — Можно… можно я сегодня переночую в твоей комнате? Я не… не доверяю себе, даже сейчас. И, честно говоря, наверное, не буду еще какое-то время.       — Конечно, Уил.       Внезапно в гостиной загорается верхний свет, нарушая момент разговора. Рядом с лестницей происходит какое-то движение, и они оба поворачиваются друг к другу, чтобы увидеть внизу Фила, судорожно тянущего руки к зеленому халату поверх пижамы и сканирующего их глазами. , — Мальчики?! Что, черт возьми, происходит, я слышал, как Техно кричал и — кстати, хорошая работа, приятель, надо выпускать эмоции время от времени — и я пытался спуститься сюда так быстро, как только мог, но…       Оба мальчика застыли на месте, прижавшись друг к другу, пока их отец присматривался к одинаковым полоскам слез на их лицах. Оглядев комнату, Уилбур почувствовал, как в ту же секунду Фил увидел гитару, прислоненную к стене возле двери, и брошенное рядом пальто. Фил оглядывается на них со строгим, но невероятно озабоченным выражением лица. Скрестив руки, он снова заговорил, на этот раз решительным тоном. — Мальчики? Что случилось?

~~~

      — Знаешь, тебе не нужно было провожать меня домой, босс. Я знаю дорогу назад.       Даже не глядя, Туббо чувствует на себе испепеляющий взгляд Ранбу. Сила его взгляда настолько ощутима, что кажется, будто его снова ударили по лицу, даже если он этого не видит. На самом деле он делает сознательное усилие, чтобы не смотреть на своего друга в данный момент. Если говорить начистоту, то Туббо не совсем понимает, куда ему двигаться дальше. Не в смысле направления, конечно, а вообще. Сегодняшний вечер должен был пройти по сценарию «раз и готово». Он не предполагал, что Ранбу последует за ним, что Томми будет сегодня с ним на крыше. Туббо не должен был продолжать жить. И все же он здесь. Сотовый телефон в кармане пальто кажется ему громоздким, словно в любой момент он опрокинется под тяжестью предстоящего решения. Ранбу, наконец, перестает смотреть на него и испускает тяжкий вздох, явно раздосадованный.       — Конечно, я провожу тебя обратно, Туббо, посмотри, что чуть не случилось, как только я отвел от тебя глаза.       Туббо слегка вздрогнул от такого заявления. — Я никогда не просил тебя присматривать за мной, Ранбу. Я сам могу о себе позаботиться.       — Но тебе не обязательно этого делать, — говорит Ранбу. Он останавливается и позволяет Туббо пройти несколько шагов, после чего тоже останавливается и поворачивается к более высокому подростку. Они встречаются взглядами, и Туббо сразу же жалеет, что не встретился с ним глазами. Очки его друга сняты и показывают всю силу серых глаз, полных грусти и сожаления. — Туббо, ты должен знать, что я всегда буду рядом с тобой. Что бы ни случилось. И… если ты этого не знаешь, значит, я был не очень хорошим другом.       Он не просил Ранбу приходить за ним сегодня вечером. На самом деле он специально избегал его весь день, чтобы не волновать, что в данном случае, вероятно, и побудило его проверить Туббо, несмотря ни на что. Таких друзей, как Ранбу, один на миллион. Он уже почти забыл. Как он мог забыть все те случаи, когда он помогал ему в жизни? Именно Ранбу нервно зашивал больший порез, приносил лед после особенно неприятного броска бутылки, рассказывал о репетиторах в школе, куда они ходили, чтобы его оценки не усугубляли его страдания под руками отца. Не зря он сделал браслеты дружбы для них обоих, и дурные мысли чуть не заставили его выбросить единственную хорошую вещь, которая у него осталась.       Туббо потирает оголившееся место на запястье и думает о крыше. Что ж, есть две хорошие вещи, на которые я могу рассчитывать, подумал он. Томми дал ему повод спуститься и продолжить путь, в конце концов. Оба подростка проложили путь в его ожесточенное сердце, Томми — на удивление быстро. Те моменты на крыше, когда они смеялись над самой нелепой логикой и поворотами судьбы, были одними из лучших за последнее время. Он не жалеет, что подарил ему браслет, совсем нет, но теперь ему хочется не просто словами заверить Ранбу в том, что он занимает место в сердце Туббо. Поэтому, улыбнувшись, он быстро возвращается к своему долговязому другу и обхватывает его за плечи, заставляя мальчика слегка захрипеть.       — Ты хороший друг, Бу. Никогда не думай, что это не так. Пожалуйста?       Он чувствует, как руки Ранбу обхватывают его, крепко прижимая к себе, и дрожит от того, как сильно ему хочется прижаться к нему. Туббо слегка ерзает, но старается не шевелиться для своего друга. Он не любитель физической ласки, вместо этого он предлагает странные удары головой в качестве ласки, но ему нужно дать понять своему другу, как он ему дорог. Как Ранбу переживает за него, так и Туббо переживает за него. Они остаются так некоторое время, прежде чем одновременно отпустить друг друга, причем Ранбу выглядит немного менее сожалеющим.       — Ты тоже, Бо. Пожалуйста, не забывай об этом.       Они идут бок о бок по тротуару, мимо булочной и до самого Кримсон-авеню в каком-то созерцательном молчании. Ближе к дому Туббо снова чувствует телефон. На его разум оседает тяжесть, давящая на плечи, пока они идут. Тетя находится всего в одном телефонном звонке. Телефонный звонок — это все, что стоит между ним и спокойной жизнью вдали от отца. Туббо кривится при мысли о Шлатте, все время попивающем пиво и потягивающем виски, когда он находит очередной недостаток, за который можно отругать сына. До смерти матери Шлатт казался счастливым. По крайней мере, ему хочется в это верить. Даже в прошлом он помнит, что вонь от алкоголя, казалось, присутствовала повсюду. Но, тем не менее, они были счастливы. Что же пошло не так? Как смерть матери так повлияла на отца, что он решил выместить всю свою агрессию на собственном сыне? Горе, полагает он, делает с человеком разные вещи. Ужасные вещи, вещи, которые никогда не должны увидеть свет.       Проходит совсем немного времени, и они оба стоят перед домом. Не дом, никогда это не было домом, с горечью думает он. Может быть, когда-то и был. А теперь это просто маленький симпатичный домик, скрывающий за своими дверями страшную гниль, которая цепляется за тебя и душит, пытаясь унести с собой. Но это никогда не останавливало Туббо, по крайней мере, до сегодняшнего вечера. В минуту слабости, в отчаянии, что надо бежать, он пробрался на крышу, где свобода была как никогда близка. Это не свобода, не для тебя, сказал ему Томми в лифте, когда он спускался обратно. Теперь у тебя есть шанс сбежать. По-настоящему жить. Так что, блять, не… не облажайся, ладно?       Он не облажается. Только не в этот раз.       Они с Ранбу тихо прощаются, чтобы не потревожить Шлатта, который лежит за входной дверью. Туббо смотрит, как Ранбу сворачивает за угол и исчезает из виду, и только потом начинает испытывать нарастающую панику по поводу открытия входной двери. Она красиво раскрашена — вход в ту грязь, которую она скрывает за порогом. Он втягивает воздух ртом и медленно выпускает его. Как можно тише он поворачивает незапертую ручку, потому что она, конечно же, не заперта, и входит в дом. На полу прихожей, ведущей к открытой части гостиной, валяются пустые бутылки из-под виски. В свое время этот дом выглядел бы элегантно. Жаль, что его так осквернили. На журнальном столике, стоящем перед телевизором, сложены наполовину заполненные коробки из-под пиццы, почти полностью закрывающие вид с дивана. Именно диван привлекает внимание Туббо, когда он видит массу одежды, медленно перемещающуюся вверх-вниз и наполовину разбросанную по всей длине дивана. Шлатт крепко спит. Или, по крайней мере, Туббо надеется, что спит.       На полу возле его спальни валяется разбитая бутылка Smirnoff — свидетельство того, что произошло за несколько минут до его ухода на крышу. Это был очередной глупый аргумент, мало чем отличающийся от предыдущих: он сделал что-то несущественное, и отец воспринял это как повод причинить ему боль. Но в этот раз все было по-другому. На этот раз с Туббо натерпелся. Пять лет он терпел этого человека, который заменил ему отца, которого он знал, который заботился о нем. И вот, наконец, он заговорил и высказал ту единственную мысль, которая кипела в его голове с тех пор, как умерла его мать. — Она умерла из-за тебя, понимаешь. Если бы ты не сел за руль пьяным в стельку, она была бы сейчас жива! Это ты виноват, что она умерла!       Он не успел увидеть бутылку, как было уже слишком поздно. Зато он увидел глаза отца — злые и яркие, каких не было уже давно. Шлатт знает, что он убил ее, он должен знать.       Туббо на цыпочках обходит диван, стараясь не натолкнуться на бессознательное тело отца, лежащего на диване. Дыхание Шлатта гулко отдается в груди, похоже, он на последнем издыхании. Скатертью дорога, если он умрет, мрачно думает Туббо, проходя мимо. С того места, где он стоит, хорошо видна его спальня, его убежище. Один шаг. Два шага. Три… Пауза. В пяти футах позади него раздается дыхание. Постепенно он поворачивает голову, чтобы посмотреть за спину.       Никакого движения.       Продолжаем.       Он торопливо приближается к двери, огибая битое стекло и крупные части разбитой бутылки, пока его рука не оказывается на дверной ручке. В тишине, царящей в комнате, отчетливо слышится шарканье ткани. Туббо слышит свое собственное затрудненное дыхание, стараясь не отставать от дыхания мужчины, так что никаких изменений в фоновом шуме, которые могли бы вывести его из себя, нет. Может, он и пьян в стельку, но здесь нужно соблюдать осторожность. Один неверный шаг… даже не хочется представлять, что может произойти. Обогреватели включаются, когда он поворачивается назад, и наполняют комнату мягким фоновым шумом, достаточно громким, чтобы заглушить медленное закрытие двери его спальни. Как только дверь захлопывается, он тут же запирает ее на ключ и, издав дрожащий вздох, опускается на колени. Он сделал это. Он вошёл.       Теперь наступило самое трудное. Сотовый телефон тяжело лежал в кармане и еще тяжелее — в руке. Он нахмурился, глядя на маленький кусочек пластика. Целый мир в его руках, а он едва может поднести его к уху. Туббо почти представляет себе, какой была бы жизнь, если бы он много лет назад рассказал тете Паффи о том, что происходит в этом гниющем доме. Ведь он гниет, и все хорошие воспоминания сгнили первыми, а его оставили напоследок. Он представляет себе, как по утрам рыщет по пляжу в поисках кусочков морского стекла и камней странной формы, отщипывает их и опускает в банки, чтобы услышать звон, с которым предметы ударяются о стекло. Туббо опускается на пол и поднимает телефон повыше, чтобы лучше выдержать его вес. Дрим был бы рядом с ним, может быть, даже Фулиш, только чтобы внимательно следить за ним и убедиться, что он не попадет в беду. Боже, как ему не хватает человека, которому было бы не наплевать на его благополучие.       — Алло? Кто это?       Он задыхается и чуть не роняет телефон, нажимая большим пальцем на кнопку громкой связи, когда громкий голос тети раздается в тишине его комнаты. Он быстро оглядывается на дверь, затем снова на экран, и, конечно же, у него не было галлюцинаций. Белые буквы «Паффи» ярко светятся на экране, а набранный номер телефона смотрит на него в ответ. Когда он успел набрать его? Туббо еще не уверен, готов ли он. Взяв трубку трясущимися руками, он подносит ее к уху и шепчет в нее. — Т-тетя Паффи?       — Тоби? Это ты? — тихо спрашивает она. Ее голос тихий, тон совпадает с его, но все такой же теплый, как в тот день, когда он в последний раз его слышал.       — Ага… это, эм это я.       — Боже, малыш, как давно я тебя не видела и не слышала! Как ты?       Как он? Никаких «как поживает твой отец» или «все ли в порядке с твоим отцом», это простой вопрос о нем и только о нем. Много лет назад она была последней, кто задавал ему этот вопрос, и вот теперь она впервые за долгое-долгое время задает его снова. Это так просто, но это жжет его. Туббо тут же срывается, слезы, которые он сдерживал дольше, чем помнит, вырываются наружу, бегут по щекам и шее. Он слышит голос Паффи через тоненький динамик, но не может перестать плакать. Почему он не может перестать плакать? Туббо не плакал уже много лет. Он всегда прятал свои эмоции от окружающих за ложной бравадой и спокойствием. Только Ранбу удалось пробиться сквозь вежливую маску, которую он создал для своей защиты, и увидеть печаль, гнев, истинное счастье или маниакальное поведение, которое он постоянно демонстрировал до того, как его жизнь была разрушена. Сегодня вечером Томми получил представление об этом, но оно едва ли царапало поверхность его целого.       Каким-то образом, после нескольких минут плача, Туббо удалось добраться до своей кровати, где он сейчас и сидит. Натянув на себя одеяло, он пытается снова прослушать телефонный разговор. Паффи все еще рядом с ним, но уже молчит, ожидая, пока он заговорит первым. — Я все еще здесь, — отвечает он хриплым голосом.       — Приятель… это ответ на мой вопрос или ты просто уверяешь меня, что не сбросить звонок?       — И то, и другое, — честно отвечает он. Это правда, он все еще здесь, благодаря тому мальчику, которого он встретил сегодня на крыше. Он слышит резкий вдох Паффи через нос и клацанье клавиатуры, прежде чем она снова заговорила.       — Тоби. Мне нужно, чтобы ты ответил мне честно, хорошо? Ты можешь сделать это для меня, милый?       Он слегка всхлипывает от этой ласковой фразы и кивает головой, прежде чем осознать, что ему нужно говорить, чтобы она поняла. — Х-хорошо, тетя Паффи.       — Хорошо, приятель, очень простой вопрос. Ты сейчас в безопасности?       — Нет.       Звук набора текста становится еще быстрее. Наверное, ее пальцы очень устали, вяло подумал он. Плач всегда утомлял его, и именно поэтому он решил перестать. Это всегда был неприятный, некомфортный процесс, после которого ты чувствовал себя хуже, чем до того, как начал. По мнению Туббо, это не самый лучший способ справиться с проблемой. Паффи говорит что-то еще, но его уши на секунду перестали работать, вспомнив о ее пальцах. — Извини, что ты сказала?       — Все в порядке, приятель, не беспокойся. Я спросила, где ты сейчас находишься?       — О, я в доме. В своей комнате.       Наступает короткая пауза, когда с другого конца линии не доносится никаких звуков, а затем раздается звяканье ключей и тихое «мама, куда ты идешь?», после чего Паффи произносит на ухо. –Тоби, ты дома? Почему ты не чувствуешь себя дома в безопасности, милый?       — Это не дом, это дом. Дом Шлатта, — тихо отвечает он, чувствуя, как сон постепенно берет верх над остальными чувствами. Но горечь все еще остается, и Паффи чувствует, как от него исходят эмоции. Прежде чем она успевает заговорить, он продолжает. — Тетя Паффи, я не был с тобой до конца честен. Мне жаль.       — Нет, нет, не извиняйся, приятель, ты молодец! В чем ты не был честен, Тоби?       — Помнишь, ты спросила меня, все ли у меня хорошо, когда мы с папой одни? Ну, знаешь, после того, как он убил мою маму?       Резкий вдох воздуха и хлопок двери, прежде чем из динамика снова донесся ее мягкий голос, на этот раз немного более влажный, чем прежде. — Я помню. Ты сказал, что с тобой все в порядке, все было хорошо.       — Я солгал, — прохрипел он в трубку, и слезы снова потекли по его лицу. Такими темпами он потеряет сознание на линии, не успев спросить ее о пребывании в Л’Манбурге. — Я давно не был в порядке, тетя Паффи, и прости, что беспокою тебя, но я только что встретил парня на крыше отеля, и он сказал мне поговорить с тобой и я почти не поговорил, и прости, но я не хочу больше жить! Точнее… Я не хочу– Блять!       Дыхание сбивается на короткие вдохи, одной рукой он сжимает телефон, а другой — грудь, сердце бьется слишком быстро, чтобы ему это нравилось. Боже, это отстой, что это за чувство? Он пытается успокоиться, прислушиваясь к тому, что происходит вокруг, или, в данном случае, к тому, что происходит по телефону. В динамиках слышен шум мотора, визг, тяжелое дыхание. Дыхание ритмичное. Туббо старается копировать их, хотя бы для того, чтобы сердце не билось так быстро. Вдох и выдох. Вдох, задержка, выдох. Вдох, задержка, снова выдох. Когда он дышит, голос Паффи снова становится четким.       — Всё в порядке, Тоби, ты так хорошо справляешься. Я так горжусь тобой, малыш. Оставайся здесь, хорошо? Я приеду через два часа или около того. Оставайся со мной на линии, пока я не подъеду. Ты сможешь это сделать, малыш?       — Погоди, — фыркает он и испуганно поворачивается к двери, — зачем ты едешь? Шлатт здесь, Паффи, я не… я тебе все равно не нужен!       Все, что он слышит, — это мягкий гул ее машины у своего уха. Слова, которые он только что выкрикнул в ее адрес, гулко отдаются в тишине. Томми сказала ему, что сегодня он ошибся, что она действительно хочет, чтобы он был в безопасности, но он не может быть в этом уверен. Итак, он сказал это. Она хочет, чтобы он был с ней честен, вот честная, горькая правда.       — Тоби, послушай меня, хорошо? Действительно послушай меня. Не тот голос в твоей голове, который говорит тебе, что ты обуза или недостоин, или еще какую-нибудь ерунду, которую он извергает, а послушай мой голос, хорошо? Ты можешь это сделать, милый?       — Мхгм — едва слышно отвечает он.       — Мне жаль, Тоби. Я не была рядом с тобой так часто, как должен был бы после смерти твоей мамы. За это мне действительно жаль. И сейчас я не пытаюсь наверстать упущенное, или что-то в этом роде. Ты в опасности, тебе нужна помощь, и ты обратился ко мне. Спасибо тебе большое за это, Тоби. Я люблю тебя, приятель, так же сильно, как своих собственных сыновей. Я уверена, что они были бы счастливы увидеть тебя после столь долгого перерыва, понимаешь? Я хочу быть с тобой, Тоби, я хочу, чтобы ты был здесь. Я хочу, чтобы ты был с нами. Приятель, я хочу, чтобы ты жил, и не просто жил, а, блять процветал, хорошо?       Ближе к концу голос Паффи стал немного гуще, и Туббо слышит, как она подавляет тихие рыдания, чтобы быть той взрослой, которая ему сейчас нужна. Широко раскрыв глаза и рот, он энергично кивает и пытается улыбнуться сквозь полузадушенные возгласы. Томми был прав. Он был прав. До мирной жизни у моря с человеком, которому он небезразличен, осталось всего два часа, плюс-минус час тридцать минут с учетом того, насколько Паффи планирует ускориться. Возможно, Паффи снова возьмется за дело Томми. Туббо считает, что он тоже заслуживает покоя.       — Хорошо.