я и моя тень

на дворе сырой октябрь. повсюду уродливые лужи, разбавленные каплями бензина, мокрые черные листья, слепившиеся в большие комки и так скитающиеся по улицам, и ветер, промозглый, холодный ветер, юркающий под рубашку и оставляющий след мурашек на коже. Микки выбежал на улицу и со всей силы шлепнул ботинком по луже, как всегда растекшейся напротив крыльца его дома. грязные капли тут же осели на штанине его джинсов и впитались, оставив коричневые разводы. но Микки даже не обратил внимания на это. ему срочно нужно было добраться до дома чертовых Галлагеров, поэтому на забрызганные джинсы, честно говоря, абсолютно похер. – ебанный Йен, возьми же трубку! Микки не знал, как до сих пор не расшибся или не врезался на бегу в какую-нибудь дохлую машинешку, ведь все его внимание занимала не дорога, а маленькое черное зеркало в руке, которое уже десять минут не могло дозвониться до «рыжего чудика». – черт! нахуй тебя! если бы его телефон не был украденным у какого-то старичка из Вест Сайда, случайно оказавшегося в неблагополучном районе Чикаго, потому что на собственный ему денег взять неоткуда, Микки швырнул бы бесполезную вещь на скошенный асфальт. но все еще оставшееся чувство вины перед дедком не позволяло так поступить с гаджетом. парень пробежал только свою улицу, но уже выдохся. сердце неприятно билось о ребра, – и причина этому исключительно бег и ничто другое – воздуха не хватало, а ноги отказывались держать шестьдесят килограммов неуверенности, трусости и гадства, что скопились в Милковиче за девятнадцать лет жизни вместе с отцом и идеальным вторым братом. иногда Микки позволял себе сопливое мгновение и заглядывал в лужу. он смотрел на свое расплывающееся отражение и думал, что же с ним не так, почему его брат такой идеальный, а он, Микки – нет? но долго раздумывать над этим он себе не позволял, потому что еще в детстве уяснил, что ответа не существует. возможно, если бы он осмелился и спросил у мамы, она нашлась бы с ответом, так как его мама знала абсолютно все, на каждый волнующий его вопрос она находила решение, и это в один миг успокаивало такого нервного ребенка как Микки Милкович. однако он не спросил. ведь гребаный Терри воспитывает чертовых трусов, которые боятся собственной тени. такой тенью для Микки стал дурацкий Йен Галлагер. // справедливости ради стоит сказать, что Микки не собирался затягивать с этим рыжим прилипалой. он искренне не думал, что все то, что произошло между ними зайдет дальше одного быстрого, пускай и весьма не дурного перепиха. Микки даже не понял, как вообще оказался в одной постели с одним из сынков Фрэнка, и он еще не успел прийти в себя (очень не дурный перепих, потому что для Милковича совершенно не характерно валяться, плывя по послеоргазменной неге), как Галлагер уже выпрыгивал из окна комнаты Микки с глупой улыбкой на своем таком же глупом лице и словами: – извини, мне нужно бежать. увидимся в школе, Мик, – и он подмигнул! эта наглая рыжая морда подмигнула растерянному, не до конца понимающему, что происходит, Милковичу. вот она причина, по которой все не закончилось на первом разе. Микки не мог допустить, чтобы Йен нашел «его» в школе и завел разговор о том, что произошло. тогда Галлагер еще не знал, а Микки должен был сделать все, чтобы никогда и не узнал, что по их школе бродит человек с точно таким же лицом, ростом и телосложением. только зовут его Никки, и он не имеет ни малейшего понятия ни о проведенной с Йеном ночи, да и в принципе ни об одном другом парне, с которым Микки имел «дело». если бы этот рыжий Галлагер разболтал, пускай и по незнанию, Нику о произошедшем, старший близнец мог бы смело попрощаться с жизнью, ведь любимый и идеальный сын растреплет все отцу, а тот, как известно каждому гею в гетто, снесет Микки башку. поэтому на следующий день ему пришлось прийти в школу к первому уроку, из-за чего он собрал целую кучу удивленных и одновременно испуганных взглядов, несколько подколов от учителей и шквал вопросов от Мэнди, которая, заметив его в коридоре, решила не отлипать всю перемену. – ты меня пугаешь, Микки. что-то случилось? – она разговаривала с ним, копаясь в своем шкафчике, но Милкович знал, что сестра действительно беспокоится, ведь такое поведение совершенно нетипично для Микки. – нет, мне просто нужно кое с кем пересечься, – глаза Милковича бегали по школьному коридору в поисках рыжей макушки, и он молился, чтобы не ошибся и этот Галлагер оказался таким же примерным учеником, как и его старший брат Лип, и пришел к первому уроку. – с кем это? – тебе-то какое дело? – мне всегда есть дело до тебя, дорогой, – Микки метнул взгляд к сестре, которая смотрела на него с улыбкой и вот-вот была готова расхохотаться, но ее слова все равно грели, обворачивались вокруг сердца Микки и грели его. – заткнись, – сказал он, закатив глаза, и пихнул девушку локтем. – нет, серьезно, чувак, кто тебе нужен? я, может, помочь могу. ты-то в школе редкий гость, а я все и про всех знаю. кто где и с кем ныкается, а кто отсасывает учителю физики. – блять, Мэнди, – Микки, к несчастью, знал, как выглядел учитель физики, а потому к этому и без того страшному зрелищу не стоило прибавлять картинки в виде минета в затхлой, пыльной лаборантской от какого-нибудь сопляка. – колись уже, иначе еще ужасов понарассказываю. поверь, мне есть, чем впечатлить тебя, – она подмигнула и ткнула его острым углом учебника по алгебре. – мне нужен рыжий Галлагер, – парень постарался сделать самый непринужденный вид, на который только был способен в нынешней ситуации. Микки чувствовал, как ладошки потели, поэтому говорить спокойно и даже равнодушно становилось тяжелее и тяжелее. – так, на кой хрен тебе сдался Йен? – воу, ты знаешь этого чудика? – Микки был готов влепить себе пощечину. он никогда и никого не называл чудиком, из его рта всегда вылетали словечки похуже. – чудика? да ты смеешься надо мной! – Мэнди закатила глаза, а потому не заметила, как брат напрягся. – ты нихера не слушаешь, что я тебе говорю. вообще-то «рыжий Галлагер» – мой лучший друг. – какого хуя, Мэнди? – пожалуй, ничего более ужасного и представить нельзя. ебанный Галлагер дружит с Мэнди, а значит, он не мог не знать, кто такой Микки, и вся эта хрень случилась совсем неслучайно. Мэнди, конечно, этот вопрос восприняла по-своему. – если у тебя кроме меня нет друзей, вовсе не означает, что и у меня их нет. – иди нахуй, есть у меня друзья. – те чуваки, с которыми ты занимаешься херней на улице вместо того, чтобы в школу ходить, не считаются, Микки. друзья – это близкие люди. Мэнди снова начала копаться в своем ящике. – и что, вы типа близки с этим рыжим? – типа того. – треплешься ему о семье, да? – Микки фыркнул и специально смотрел в сторону, чтобы сестра не подумала, будто его очень волнует ответ на этот вопрос. но на самом деле от того, что скажет Мэнди зависело, как сложится пазл в голове Милковича. если Галлагер знал о близнецах, то здесь два варианта: либо он через Микки хочет подобраться к Никки, либо рыжий запал на младшего близнеца, и, так как того не возбуждают большие мужские руки, решил приударить за его копией, которой это по вкусу. при любом раскладе возникает вопрос, невероятно мучающий Микки, – откуда Йен знал про ориентацию Милковича? – неа, мне вас, дебилов и дома хватает. в школе я хочу отдохнуть от всего этого дерьма. – и о чем тогда болтаете? – да о разном, Микки. завел бы друга или подругу и узнал бы. – завались, – Милковичу показалось, будто он видел рыжую макушку в конце коридора. он даже привстал на носочки, чтобы убедиться, что этот цвет ему вовсе не мерещится на нервной почве, что, конечно же, вызвало смешок со стороны Мэнди. – бывай, красотка. – стоять, – Микки только развернулся, чтобы догнать Галлагера и утащить его для конфиденциального разговора, как крепкой хваткой на плече девушка развернула его обратно и впечатала в шкафчики. – блять, Мэнди, больно же! – для чего тебе нужен Йен? я не позволю тебе бить моего друга или трясти с него деньги, – судя по злому взгляду и стальной хватке (еще и ногти врезались в кожу), Мэнди была настроена очень серьезно. – да не собираюсь я бить твоего Галлагера и деньги трясти тоже. откуда они у него? Фрэнк наверняка все спускает на выпивку... короче, мне просто поговорить с ним надо. – о чем? – да какое тебе дело? сказал же бить не буду, этого должно быть достаточно. все, отъебись, а то он сейчас слиняет на урок. – брал бы пример, – буркнула девушка, но руку отпустила. – я потом спрошу у него. – не сомневаюсь. теперь все стало еще сложнее. нужно будет сказать этому чудику, чтобы придумал легенду для Мэнди. черт возьми, Микки поверить не может, что столько проблем образовалось из-за того, что он повелся на эту рыжую конопатую морду. его жизнь и репутация держатся буквально на соплях, потому что ебанный Галлагер не мог выбрать себе в друзья кого-то другого, а не чертову Мэнди Милкович. хотя, с другой стороны, весь этот пиздец отлично вписывается в и без того богатую на события жизнь Микки. наверное, это закономерно. не зря же Терри говорит, что «подставлять задницу и при этом строить из себя нормального мужика вечно не получится, однажды прокол случится, и тогда все кончится». Микки задумался, хотел бы он, чтобы все кончилось? возможно, в его жизни действительно нет смысла, потому что до конца своих дней он будет либо прятаться, если наберется однажды смелости сбежать, либо врать всем вокруг и самому себе в том числе. самое страшное в том, что он очень ясно видит свое будущее, где на его пальце поблескивает обручальное кольцо, каждое утро его обнимает нелюбимая жена, каждый день он терпит истерики ненавистного ему ребенка, а каждую ночь он совершает акт насилия над собой, ложась с женщиной в постель и позволяя ей трогать себя. ужаснее этого лишь то, что даже если Терри внезапно умрет прямо сейчас, Микки не сможет справиться с многолетним страхом и той ненавистью к самому себе, которой он пропитался за всю свою жизнь, и скорее всего будет жить именно так – насилуя себя каждым прожитым днем. – Микки? Милкович вздрогнул. кажется, он слишком ушел в себя и не заметил, как остановился посреди коридора. когда он поднял взгляд, на него смотрели обеспокоенные зеленые глаза с веснушчатого лица. Микки не знал, почему вид волнующегося Галлагера так сильно его растрогал, но он почувствовал, как картинка начинает расплываться. – хей, хочешь воды? – Йен медленно подошел ближе и так же не спеша положил свою огромную бледную ладонь на плечо Микки, пока тот пытался бороться с собой и произнести хоть слово. – давай уйдем отсюда, тут слишком много зевак? – Йен снова нашел своими глазами глаза Милковича и дождался слабого кивка прежде, чем начал уводить парня в сторону туалетов. скоро должен прозвенеть звонок на урок, значит, туалеты пусты. – послушай, у меня есть вода, правда, она наверняка уже нагрелась, но ничего, я могу помочь тебе умыться, из-под крана течет холодная вода, конечно, ведь незачем раскошеливаться на бойлер для школьников, пускай морозятся... эм, у меня даже есть два сэндвича, Фиона делает хорошие бутерброды из помидора, сыра и курицы, ее, конечно, там мало, потому что нужно поделить на нас всех, но это лучше, чем вегетарианские сэндвичи, они ужасны... – Йен болтал без умолку, как будто бы паникуя даже больше самого Микки, которого так не вовремя сковала паническая атака. ему казалось, будто все плывет и одновременно темнеет перед глазами, воздуха не хватает, и он сам находится под водой, погружаясь все глубже и глубже в грязную уродливую лужу, что всегда растекается перед крыльцом его дома. он чувствовал, как бензин, плавающий в луже, проникает в его легкие, как он захлебывается им, как пытается откашляться, но кругом вода, и он не может даже вдохнуть... и вдруг резко все прекратилось. его окатили ледяной водой, и вместо удушья Микки теперь чувствовал, как холодно его лицу и как промокла футболка, как побежали мурашки от холода. – давай присядем? – он почувствовал, как Йен взял его за руку и повел, судя по скрипу открывающейся двери, в кабинку туалета. Галлагер опустил крышку унитаза и усадил Микки на него. – сейчас я принесу воды, далеко я не ухожу, я рядом, Микки. – его руку отпустили, и снова он стал чувствовать холод. – вода еще не совсем теплая, думаю, отлично подойдет, – Микки слышал шуршание, шаги, а потом, как его руки снова коснулись и вложили в нее бутылку воды. она была чуть холоднее, чем кожа парня. – я помогу, ты только, ну, рот открой, пожалуйста, – Йен прозвучал крайне смущенно, что могло бы рассмешить Микки, будь они в другой ситуации. но однажды он посмеется над тем, как Галлагер смутился просьбы открыть рот, но всего сутки назад чувствовал себя совершенно свободно, доводя Микки до оргазма. он глотнул воды. первый глоток был небольшой: Милкович все еще боялся захлебнуться, однако спустя время ничего не произошло, и он выпил еще, уже больше. а затем открыл глаза. свет не был резким, потому что не все лампочки работали. к тому же Йен встал так, что отгородил собой половину и того имеющегося света. он смотрел с беспокойством и без желания тут же растрепать о произошедшем всей школе. – я никому не расскажу, – как будто мысли прочитал. – и о том, что было вчера, тоже. – я тоже не расскажу, что ты гребанный экстрасенс. иначе тебя сожгут на костре, ведьма. первое, что сказал бы настоящий Милкович в ответ на помощь, было бы оскорбление и даже удар, затем угроза, чтобы никогда не открывал рот об этом, иначе открывать будет нечего. но Микки решил, что не хочет поступать так сейчас. почему-то он верил словам Йена. – догадаться, зачем ты меня искал, было нетрудно, учитывая твою репутацию. – тогда почему не сказал этого вчера? – потому что надеялся увидеть тебя сегодня. на самом деле, я подстраховался, когда назначил встречу в школе. подумал, что тут у тебя меньше всего шансов избить меня. Микки улыбнулся уголками губ. этот парень был таким наивным. – знаю, что глупо. но, честно, я не ожидал, что ты придешь к первому уроку. – ты в курсе, что краснеешь? – Милкович не знал, зачем сказал это, но он просто поверить не мог, что этот парень смущается говорить с ним после того, как вечером другого дня вытрахал всю душу, а минутой раньше спас от панической атаки. – блять, – Галлагер тут же приложил ладонь к горящей щеке. – вообще-то я хотел пригласить тебя на футбольное поле этим вечером. – вообще-то ты думал, что я изобью тебя. когда же ты успел захотеть пригласить меня на поле? Микки вдруг поймал себя на мысли, что ему очень комфортно и просто разговаривать с этим рыжим чудиком вот так, находясь в беззащитном положении и смотря снизу вверх. – ну, это было моим планом «б». все-таки был довольно большой шанс, что вчера тебе все понравилось настолько, что ты захочешь повторить, – а вот сейчас от смущения не осталось и следа. Галлагер снова нацепил то самое наглое выражение лица, которое показал ночью прежде, чем исчезнуть. Микки захотелось врезать ему. совсем чуть-чуть. – не льсти себе, чувак. Йен рассмеялся, и Микки соврал бы, если бы сказал, будто этот звук не отозвался никакими чувствами внутри. – значит, да? – значит, во сколько? – в девять уже темно. – я тебя понял, – Микки поднялся с унитаза, но Йен не отошел от входа в кабинку и получилось так, что нос Милковича почти уткнулся в рубашку рыжего чудика. он смог вдохнуть аромат дешевого одеколона, который продается в одном круглосуточном магазинчике на углу улицы, но почему-то хотелось вдохнуть еще и еще. – ты бы отошел. разве урок еще не начался? – у меня сейчас литература, и я могу пропустить нудную речь мистера Росси о важности природных описаний в романах. – ну, круто, но отойти тебе все равно придется, окей? они простояли в таком неловком положении еще пятнадцать секунд, затем Йен выдохнул и отошел к брошенному на пол рюкзаку. – хочешь сэндвич? – не, ты же весь день здесь торчишь, а я сейчас пойду прошвырнусь, может, в кафешку забегу. Микки не знал, стоит ли ему похлопать Галлагера по плечу в знак прощания или просто сказать «пока». все это казалось неловким, поэтому он просто пошел к выходу из туалета. – получается, что ты пришел ради меня? Милкович не стал оборачиваться. почему-то казалось, будто этот чудик уже сделал нужные ему выводы и переубедить его невозможно. // тогда-то все и началось. все началось именно тогда не потому, что Микки согласился на еще одну ночную встречу, а потому, что он доверился этому рыжему Галлагеру. Микки ведь поверил ему, когда тот сказал, что не расскажет ни про секс, ни про паническую атаку. Микки так и не сказал придумать легенду для Мэнди, потому что решил, что Йен быстро сориентируется и придумает что-нибудь глупое на ходу, при этом не раскрыв их тайны. Микки не узнал, с чего Галлагер решил, будто он ответит на ухлестывания мужчины. Микки так и не выпытал мотивы всего этого. но его это и не беспокоило, потому что он глупо и наивно поверил зеленым глазам, что смотрели с искренним беспокойством, потому что доверился человеку, чьи теплые бледные руки так крепко поддерживали его во время пути к туалету и так нежно держали его ладонь уже внутри, потому что поверил парню, что брызгается дешевым одеколоном из круглосуточного магазина и потому что впервые почувствовал себя спокойно с кем-то кроме Мэнди. Микки всего лишь хотел дать себе шанс найти что-то, из-за чего жизнь обрела бы смысл. пускай на время, пускай он будет вздрагивать каждый раз, когда отец начнет обращаться к нему, пускай все это, но именно этот страх потерять что-то и придавал бы происходящему смысл, потому что заставил бы Микки чувствовать, что этот страх не бесполезный, он ради чего-то и вопреки чему-то. когда они встретились той ночью на футбольном поле, они, как и ожидал Микки, занялись сексом у забора из сетки, но на этом вечер не закончился. снова не до конца соображаещего Милковича (и как у него это получается – доводить Микки до такого крышесносного оргазма) Йен утянул на траву на постеленный заранее плед и начал трещать о своей учебе, семье, планах на будущее. честно сказать, способным воспринимать щебетание Галлагера Микки стал только на части про то, какой Лип ужасно умный, но ему все равно было интересно. правда, он искренне слушал эти бесконечные истории, которые лились изо рта рыжего чудика. где-то даже хихикал, хотя, если бы еще два дня назад кто-то сказал Милковичу, что тот будет хихикать над рассказами про семью от какого-то парня, этот кто-то получил бы в нос, вероятнее всего. они продолжили встречаться тайно, обжимаясь то тут то там, и в какой-то момент (Микки отчаянно пытается себя убедить, что это связано с похолоданием на улице) сексом они начали заниматься только в чьем-нибудь доме, так как им стало требоваться гораздо больше времени на это. теперь процесс мог затянуться на час и даже два, – зависело от того, сколько времени у них есть, пока кто-то из их родни не заявится домой – потому что Йен полюбил исцеловывать каждый миллиметр кожи Микки прежде, чем войти в него. для этого приходилось раздеваться полностью, и это ощущалось так ново, так страшно и так хорошо одновременно – прижиматься своей кожей к коже другого человека было прекрасным чувством. пока Йен мазал своими губами по телу Микки, он в свою очередь водил пальцами по россыпи родинок на плечах и спине рыжего чудика. эти рыжие, светло и темно-коричневые точки исчислялись сотнями, и каждую из них Микки знал, где искать, знал, как они ощущаются на подушечках пальцев, какие они теплые и в какие фигуры складываются. Йен любил лежать на поле и соединять звезды в разные картинки, а Микки то же самое делал с его родинками и веснушками. в какой-то момент Милкович поймал себя на мысли, что хотел бы отпечатать все эти точки, украшающие тело Галлагера, на своей простыни, чтобы потом, когда Йен уйдет, водить пальцами по ней, вдыхать запах того самого одеколона, оставшегося на подушке, и представлять, будто засыпает он не один, а с рыжей грелкой за спиной. Микки много чего хотел. хотел держать Галлагера за руку, чтобы чувствовать его тепло и присутствие рядом. хотел красть его фланелевые рубашки, чтобы потом надевать на себя и тонуть не только в их размере, но и в их запахе. хотел, чтобы холода никогда не наступали, и они каждый вечер могли бы лежать на пледе на футбольном поле и разговаривать друг с другом, болтать, бесполезно, как раньше бы сказал Милкович, проводить время, но только вдвоем. хотел, чтобы отец не возвращался домой никогда, а братья и Мэнди и задерживались на лишние пару часиков, чтобы у Микки тоже было время исцеловать каждую клеточку тела Йена. хотел поцеловать его, этого несносного, ужасно болтливого, рыжего чудика. самого нежного. самого любимого. Микки хотел слишком много – он хотел любить Йена. и это рано или поздно испортило бы то, что было между ними. потому что однажды в их уютный, теплый мирок на двоих влез бы отец или Никки. // и это случилось слишком скоро. Микки еще не успел насытиться своей новой жизнью, в которой было ради чего и кого жить. на день рождения Мэнди в доме Милковичей всегда устраивалась вечеринка, потому что, во-первых, он совпадал с днем рождения самого близкого Терри сокамерника, ради чего он каждый год уезжал в Милуоки на несколько дней. во-вторых, Мэнди была самой младшей, к тому же единственной сестрой, поэтому братья просто не могли отказать ей в удовольствии напиться в компании тех людей, которых она сама хочет пригласить. стоило догадаться, что вместе со всей их семьей она позовет еще и своего лучшего друга. и Микки волновало в тот момент, когда он зашел домой с огромным тортом в руках, вовсе не то, что Галлагер спалится и что-нибудь эдакое вылетит из его прекрасного рта, Микки прошиб холодный пот, когда он увидел Йена, его Йена, сидящего рядом с Никки, с его копией. – вообще-то ты должен был закричать «с днем рождения, самая лучшая сестра на свете!», – Мэнди подошла к нему, чтобы, наверное, взять торт из его рук, а потом обнять, но все, что видел Микки перед собой – это его близнец, сидящий рядом с Йеном. – эй, ты чего застыл? – Мэнди щелкнула пальцами несколько раз прежде, чем Милкович смог оторвать взгляд от парочки на диване и сфокусироваться на сестре. – да поверить глазам своим не могу, – поставил торт на стол. – что вот это ты называешь вечеринкой. – дурак, – Мэнди показала ему язык, а потом впечаталась в его грудь, обхватив руками тело. Микки обнял ее в ответ, поглаживая по голове. – испортишь мою прическу, хрен тебе, а не торт, ясно? – если ты забыла, я напомню, что все здесь сидящие, кроме рыжего, купали тебя, когда на твоей голове было три волосины. – Микки! – Мэнди ущипнула его за бок, а все остальные засмеялись. Джои начал раскрывать торт, Игги и Никки засуетились за тарелками, Йен помогал Джои не уронить торт на пол. на них никто не смотрел, поэтому Микки решил, что это подходящий момент для подарка. – эм, слушай, у меня честно не было возможности красиво упаковать, но в общем вот, – он быстро вытащил из кармана маленький блестящий мешок и вручил сестре. – что там? – ну откроешь и узнаешь, – Микки фыркнул, желая скрыть волнение за раздражением, и он знал, что сестра это поймет, поэтому не боялся обидеть ее в такой день. краем глаза он следил за перемещением Йена и Никки. – о, – все, что сказала Мэнди, когда на ее ладошке оказалась скромная серебряная цепочка с подвеской в виде полумесяца. – мне, эм, нам показалось это красивым, и она, ну, выглядит нежной, но при этом крепкой, прямо как ты, поэтому мы ее купили. Мэнди, не отрываясь, смотрела на подвеску. – мы? – да, я и Йен. – о, Боже, я так вас люблю, – Мэнди сжала цепочку в руке и крепко обняла брата. – э, ты только сопли не размазывай по рубашке, окей? ответом ему послужил едва ощутимый удар кулачком. – будет вежливо, если ты и этого чудика обнимешь. мы скидывались пятьдесят на пятьдесят, – Мэнди рассмеялась и действительно пошла к Йену, чтобы оставить след из своих слез и на его одежде тоже. Микки залюбовался тем, насколько мило взаимодействовали два самых близких ему человека. но он не мог себе позволить долго пялиться на них, поэтому решил пройти к своему месту. Йен надел Мэнди подвеску и тоже сел. он робко взглянул на Микки из-под опущенных ресниц, но тут же отвел взгляд, рассматривая цветочки из крема, что оказались на его куске торта. так получилось, что во главе стола с одной стороны сидела счастливая Мэнди, а с другой – раскрасневшийся от вина, которое открыли до прихода Микки, Йен. Микки и Никки сидели напротив друг друга по правую и левую сторону от Галлагера, остальные братья так же расположились по бокам стола. из-за этого Милкович не мог смотреть на Йена, наблюдать за ним и Никки. полвечера ему пришлось провести вполоборота, любуясь грязной рубашкой Игги, усиками Джои, кривой улыбкой Тони и слушать щебетание Мэнди. на самом деле, они неплохо посидели, пока уминали торт за здоровье именинницы, а затем пили вино и пиво. братья рассказывали Йену смешные истории из детства Мэнди, а та в отместку палила самые неловкие подробности жизни младших мужчин в семье Милковичей. всем было весело, и только Микки приходилось делать вид, что ему хочется улыбаться, когда правдой было то, что ему хотелось закрыться у себя в комнате и плакать. он потратил девять месяцев на то, чтобы исключить любую, даже самую ничтожную возможность встречи Никки и Йена. и это было не так уж и трудно, учитывая, что близнец постоянно торчал в библиотеке, грызя гранит науки, а Мэнди вовсе и не горела желанием знакомить своего друга с другими братьями, так как «я не хочу, чтобы он сбежал». все было потрясающе до этого момента. до того самого момента, как Галлагер вошел в их дом и увидел такое же, как у Микки лицо, но принадлежащее совершенно другому человеку. теперь у Микки не было шансов сохранить Йена и то, что между ними происходило. он уже увидел этого человека и наверняка разочаровался в Микки, он же не такой умный, вежливый, обходительный, обаятельный, приветливый, дружелюбный, стильный, красноречивый, да вообще он совершенно не такой. и Йен сейчас это поймет, если уже не понял. – пошли танцевать! – голос Мэнди, пытающейся перекричать музыку, которую включили через музыкальный канал на телевизоре, возник неожиданно. Микки потребовалось некоторое время, чтобы вынырнуть из своих мыслей и помотать головой. – нет, ты веселись, а я пока приберу со стола. – да кому нужны эти тарелки, Микки. пойдем! парень не знал, как спровадить сестру, чтобы не вызвать волну беспокойства и не испортить тем самым ее праздник. – оставь его, Мэнди, – Никки взял ее руки в свои и увел в гостиную. выпившую Мэнди было очень легко отвлечь. Микки вздохнул и принялся убирать тарелки со стола. он сгрузил их в раковину и начал намыливать губкой, когда подошел Йен. – принес бокалы, – это был предлог. – хорошо. Йен начал делать вид, будто смахивает со столешницы крошки. для всех остальных это выглядело максимально обыденно, хотя им и не было дела до того, что происходило на кухне. в гостиной выключили свет, зажгли новогодние гирлянды и танцевали под клубные биты. – с тобой все хорошо? – Йен спросил тихо, и Милкович удивился, почему этого рыжего чудика он может услышать и шепотом, а Мэнди приходилось кричать, чтобы достучаться до него. – да, вполне. – уверен? – говорю же. иди к остальным. – давай поднимемся к тебе в спальню и там потанцуем? Микки замер. – что? – музыка играет громко, там ее тоже будет слышно. я поднимусь сейчас, а ты, как домоешь. и он ушел. Милкович домыл посуду, оглянулся на танцующих в свете гирлянд братьев и сестру и направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Микки был в смятении. поведение Галлагера ему непонятно (как, собственно, и всегда). почему все еще рядом? почему ищет глупые предлоги, чтобы заговорить? почему зовет потанцевать? почему заботится о нем? за этот вечер он ни разу не дотронулся до Милковича, потому что понимал, какой дискомфорт это причинило бы ему, хотя Микки и знал, как Йен любит трогать руками все вокруг. рыжий чудик был очень тактильным человеком, и его руки будто зудели, так часто Йен прикасался к Милковичу, когда они были наедине. он трогал ладони Микки, водил пальцами по его плечам, спине, запускал руки в черные волосы; во время секса Галлагер не сжимал простыни или подушки, он оставлял следы своих рук на теле Микки, хватаясь за его бедра, бока, ладони. Йен контролировал каждое свое действие и слово, что было особенно трудно для него, так как в обычных условиях он болтал без умолку, а тут Милкович заметил, насколько тихо было за столом без трескотни со стороны рыжего. странно, что Мэнди не обратила внимание на это. и все это он делал ради Микки. чтобы его семья ничего не заподозрила, чтобы никто даже не смел догадаться, будто между ними есть что-то большее, чем общий подарок на день рождения Мэнди, чтобы Микки продолжали считать тем, кем он не являлся. но так было легче. гораздо проще попросить притворяться человека, с которым тебя связывает интимная во всех отношениях связь, чем рассказать семье правду, чем хотя бы попытаться найти в них понимание и принятие, поддержку и любовь, чем рискнуть. ведь Терри воспитывает чертовых трусов. Микки задумался, как бы поступил в такой ситуации Никки? заставил бы он притворяться единственного человека, который знал его по-настоящему? заставил бы он этого человека держать под контролем каждое свое движение, обдумывать каждое свое слово? держал бы он этого человека рядом, зная, что никогда не сможет предложить ничего больше, чем встречи под покровом ночи? просил бы солнце навеки скрыться в тени? потому что такие люди, как Йен слишком яркие, слишком быстрые и слишком настоящие, чтобы делать из них тайну. Микки наконец-то поднялся по лестнице. дверь в комнату открылась со скрипом, из-за чего Йен тут же обернулся. он рассматривал рисунки и плакаты, которыми была увешана стена. из-за грузящих мыслей Милковичу не хотелось ни танцевать, ни находиться в чьей-либо компании. он по-прежнему хотел закрыться в своей комнате и просто лежать на кровати. музыка и вправду хорошо была слышна даже на втором этаже. – у тебя очень хорошо получается рисовать, – Йен произнес это так мягко и нежно, что Микки понял, что рыжий парень догадался о его настроении. – я всегда думал, что жизнь с Терри научила меня хорошо притворяться. – может быть для кого-то – да, но я вижу, что тебя что-то гложет. Милкович вздохнул и закрыл дверь. они редко говорили конкретно о нем, так как он сам не любил этого делать и всячески уходил от таких бесед, когда Йен затевал их. стоит отметить, что Галлагер так и не прекратил говорить об этом – о его, Микки самочувствии, настроении, мыслях, планах на будущее (последнее и вовсе приводило его в паническое состояние). и вот они снова здесь, на пути к душе Милковича. сегодня не хотелось увиливать или переводить тему. Микки слишком устал постоянно скрываться не только от других, но и даже от самого себя. ведь он каждый чертов день пытается убедить себя, что они с Йеном не близки настолько, чтобы делиться с ним своими мыслями и настроениями. но зачем же он пытается обмануться? возможно, это было бы проще, если бы такая ложь казалась ему красивой и правильной, но она такой не была. наверное, с самого начала. – я устал притворяться. вот, наконец-то Микки сказал это вслух. ему малодушно захотелось зажмуриться, закрыть уши и задержать дыхание, потому что внутри было такое ощущение, словно мир вокруг взорвется, будто все перевернется от того, что Микки Милкович впервые сказал правду. но он не позволил сбыться этому детскому желанию – глаза и уши остались открытыми, лишь ладони он сжал в кулаки так сильно, что на коже от ногтей останутся следы-полумесяцы. Йен ничего не произнес. на его лице осталось такое же нежное выражение лица, и весь он казался теплым, нагретым солнцем и посланным в давно замерзшую страну, в которой жил Микки. Йен подошел ближе, взял его за руку и провел вглубь комнаты так же легко и ненавязчиво, как делал в школе, когда скрыл Милковича от чужих глаз во время панической атаки. в этом порыве он не настаивал, только предлагал, а Микки соглашался. Йен никогда и ни к чему не принуждал. Микки всегда сам шел за ним. они остановились напротив увешанной рисунками стены, и Милкович уже хотел задать вопрос, что они делают, но тут же почувствовал, как Йен встал позади и обнял его за талию, прижимаясь к спине Микки. а потом рыжий выдохнул немного воздуха на его шею, и Милкович непроизвольно хихикнул. – щекотно. – я знаю. Микки повернул голову, чтобы увидеть лицо парня, на котором расцвела милая улыбка. Милкович залюбовался. лицо Йена было идеальным, все целиком, с его этими темными веснушками и светлой кожей, рыжими ресницами и ведьминскими зелеными глазами, аккуратным бесконечно любопытным носом и розовыми губами, которых Микки никогда не касался. он откинул голову на плечо Галлагера, и так они простояли какое-то время, пока тот не сказал: – давай сбежим? Микки настолько разморило ощущение тепла тела другого человека (именно Йена), что он не сразу вдумался в смысл произнесенных слов. – что? – давай уедем отсюда? мне осталось доучиться восемь месяцев, а потом давай уедем куда-нибудь. мы можем поселиться в Кливленде, на машине ехать всего пять часов, и Мэнди сможет к нам приезжать, да и моя семья тоже. или, если хочешь, можем уехать очень далеко, на север? или поселиться в окрестностях Нью-Йорка, а потом вообще улететь в Канаду! вариантов очень много, Микки. – ты-ты серьезно что ли? Микки отошел и развернулся к Йену лицом. – да. и я не жду от тебя ответа сейчас. я понимаю, что тебе нужно все обдумать, и у тебя есть больше чем полгода на это. – какого черта, Йен? ты шутишь... нет, издеваешься надо мной, да? ты предлагаешь мне уехать с тобой? убежать от моего чокнутого отца и жить вместе на какой-нибудь тихой, мирной улочке в Кливленде? а потом – что? заведем сначала собаку, а через пару лет и детей? так что ли ты себе представляешь свою жизнь? со мной? у Микки каша в голове, просто полная неразбериха. Йен Галлагер, этот рыжий чудик, это чертово совершенство предлагает Микки уехать с ним, жить с ним и не бояться быть застигнутыми отцом-маньяком? – да, именно так я это и представляю. мне... мне казалось, что я... что мои чувства взаимны. мне казалось, что ты тоже представляешь свою жизнь со мной. Микки готов убить себя из-за того, каким неуверенным кажется Йен, из-за того, как страшно ему становится от того, что его желания могут быть невзаимны. и Микки должен сказать ему, что так и есть, что Милковичу не нужна такая жизнь и не нужен Йен. Микки должен солгать. должен, но он не может решиться сделать это, открыть свой рот и сказать слова, которые заставят Йена уйти и никогда больше не возвращаться. Микки не может отказаться от Йена и возможности прожить свою жизнь счастливо, прожить ее так, что каждый день не будет пыткой, а каждая ночь – унижением. – нет, Йен, я никогда не представлял свою жизнь с тобой, – он увидел, как потух взгляд Галлагера, а сам почувствовал, как по щеке покатилась слеза. – потому что знал, что если позволю себе хоть раз это сделать, то не смогу выносить все это. потому что эта фантазия понравилась мне настолько, что моя настоящая жизнь, в которой пришлось бы отказаться от тебя и всего того, что было между нами, из-за отца-гомофоба, и из-за него же жениться на какой-нибудь женщине, стала бы иметь еще меньше смысла. потому что это все казалось мне сказкой, а моя настоящая жизнь ночным кошмаром. Микки не смог да и не захотел сдерживаться и просто расплакался, искренне и так, как хотелось уже очень давно, но «запомни, сын, настоящие мужики не разводят сопли, понял?» слишком плотно сидело в голове. он опустил голову и позволил слезам катиться по лицу, но Йен обхватил его руками и заставил смотреть в свои глаза, которые тоже были красными от слез. – мне очень жаль, Микки, что тебе пришлось пройти через все это в одиночку, но теперь мы вместе, ес-если ты хочешь, я буду рядом? это было так сопливо. они, два почти совершеннолетних парня стояли посреди комнаты со слезами на глазах, сжимая друг друга в объятиях. если бы в это мгновение ворвался Терри, он убил бы их обоих. но теперь Микки наконец-то понял, что в его жизни появился тот, ради кого можно хотя бы попытаться справиться со своим страхом. ради Йена Микки готов рискнуть. – да. да, пожалуйста, будь рядом, – и Йен так сильно обнял его, что Милковичу показалось, будто его ребра треснули. он почувствовал легкое прикосновение губ к своей шее, не скрытой рубашкой. и вспомнил кое-что. – Йен. – да? – несмотря на красные глаза, опухшие веки и размазанные сопли по лицу, лицо Галлагера казалось Микки все таким же идеальным. господи, как он продержался целых девять месяцев, ограничивая самого себя в праве целовать эти губы. – я хочу тебя поцеловать. глаза Йена расширились от удивления, и он даже не смог ничего сказать, как его тело само, будто без его ведома потянулось навстречу к Микки, чтобы исполнить желание. но Микки оказался быстрее и резко врезался своими губами в галлагеровские губы. в первую же секунду его прошибло давно забытое ощущение приятного давления на губы. он чувствовал, как страстно Йен отвечал на поцелуй, каким активным был его язык, какими приятными ему показались терпкий вкус вина и едва уловимая сладость от крема торта. с каждой секундой Микки ощущал, как все больше и больше ему не хочется отрываться от Йена, от его губ, его тела. ему было так тепло, так удобно и так хорошо, стоя вплотную к Галлагеру, держа одну руку на его шее, а второй перебирая рыжие волосы, целуя его тонкие губы. Микки не заметил, как он начал снимать фланелевую рубашку Йена, как его пальцы забрались под футболку и трогали голую кожу, оставляя после себя след мурашек. – стой-стой, мы не можем тут... тут нельзя, и вообще... – Галлагер разорвал поцелуй, и вид его был крайне ошалелым. глаза затянуты дымкой, а припухшие, покрасневшие губы открыты. – да, ты прав, я просто... просто... – просто в шоке от того, как приятно меня целовать, а? – и снова эта наглая рыжая морда улыбается так, что Микки хочется поцеловать его еще раз. – нет, просто думаю, что теперь могу затыкать твой рот, когда ты будешь слишком много болтать. – тебе нравится моя болтовня, я знаю! и они оба рассмеялись. Микки никогда не чувствовал себя так хорошо, как в тот момент. // и, конечно же, утром все пошло по пизде. вся его жизнь – это ебаные эмоциональные качели. Микки спустился на кухню ближе к обеду. там за столом сидела разбитая похмельем Мэнди. – че как, пьянь? – завались, Микки, – она зажмурилась и схватилась за голову сразу после сказанного. – выпила таблетку? – Микки прошел на кухню и закатил глаза, когда увидел гору немытых тарелок, оставшихся после завтрака братьев. – какого хуя твой идеальный брат не помыл за собой? – ты только встал вообще-то, – Мэнди улыбнулась, все ещё сжимая голову руками. – очень мило, конечно, но где носит Никки? – Микки порылся в аптечке и кинул на стол к Мэнди блистер с обезболивающими таблетками, налил воды из-под крана и поставил рядом стакан. – ты лучший! – ага, все, что нужно было сделать – это поднять свой зад, – Мэнди жадно выпила всю воду. – еще? – она кивнула. – Никки нужно было срочно бежать. Микки налил еще один стакан воды. – куда это? опять по библиотекам шляется? – нет, у них с Йеном какие-то дела. Микки замер. – какие дела? – да не знаю. он просто сказал, что пошел к Йену. – какого хуя он не сказал зачем? – Микки, ты чего? обычно, тебе нет дела до того, где Никки зависает. – нахуй, Мэнди. перед сестрой он извинится потом, когда... если все то, что его больной, измученный мозг выдумал, окажется ложью, всего лишь очередным страшным сном. Микки сорвался в свою комнату, быстро надел вчерашние джинсы, футболку и рубашку, которые валялись на полу, и помчался вниз на выход. Мэнди даже не успела задать вопрос, как брат вихрем вылетел из дома. а на улице был сырой октябрь. он наступил в лужу и выдохся в конце своей улицы. ему бежать еще целую улицу, а он стоял и смотрел на свое отражение в луже. – нет. нет-нет, Йен не мог так поступить, – в этот момент, когда он мог потерять своего рыжего чудика после того, что было вчера, после того, как хорошо ему было вчера, Микки было абсолютно похер на то, что Терри назвал бы его девчонкой, размазней, соплей или жидким дерьмом из-за того, что он тут стоял и разговаривал со своим отражением в луже. Милкович перевел взгляд на свой телефон, который по-прежнему хранил молчание, и снова побежал. в его голове билась лишь одна мысль – ему срочно нужно увидеть Йена и задать наконец-то тот вопрос, который он не осмелился задать ему в тот день в школе, который не задал своей матери, пока та была жива. нахуй Терри и то, что он воспитывает трусов. на пороге его встретил сонный Лип. – какого хрена, я же открывал тебе сегодня дверь? – нахуй, Лип, – Микки грубо отпихнул его от косяка двери и уверенно прошёл вглубь дома по направлению к лестнице на второй этаж. дверь в комнату Йена (и всех остальных его братьев) была закрыта, и за ней могло быть все, что угодно. Микки не хотел долго пялиться на деревяшку, его девизом было «рванул и все», поэтому он протянул руку к дверной ручке, обхватил ее вспотевшей ладонью и дернул на себя, умоляя себя не зажмуривать глаза. – основное тригонометрическое тожд... Микки? – Микки? Микки выдохнул. оказалось, он задержал дыхание. на него смотрела пара удивленных глаз. Йен сидел на кровати в позе лотоса, а Никки лежал на животе на полу. повсюду были разбросаны тетрадки и учебники по математике. судя по всему, они просто занимались. – ебанное блядство, – Милкович почувствовал, как ком в груди разжался, и стало легче дышать. – что-то случилось? – спросил Никки, продолжая лежать на полу в комнате Йена. – да, мне надо переговорить с рыжим. съеби-ка по-хорошему. – чего? – вали, говорю... эм, можешь вещи не забирать, спустись попей кофейку или что ты там обычно пьешь. мне надо поговорить с ним, а потом продолжите зубрить. Никки переглянулся с Йеном, тот кивнул, и близнец вышел. Галлагер тут же встал с кровати и подошел к Микки вплотную. – что произошло? – как давно вы занимаетесь этим... ну, формулы короче друг другу рассказываете? Милкович обошел Йена и сел на его кровать. тот остался стоять у двери, все еще не понимая, что происходит. – да давно. Никки мне со средней школы помогает. – в смысле? – ну, нас Мэнди познакомила, когда я пожаловался, что проболел тригонометрию и не мог въехать. она сказала, что Никки не против подработать репетитором, и с тех пор мы собираемся пару раз в неделю и прогоняем математику и физику. – погоди-погоди... с тех пор? то есть ты знал его еще до меня? – ну, да. – тогда какого хрена ты меня подцепил? ты че хотел исполнить свою фантазию про ученика и учителя, но к Никки не получилось подкатить? – что за хуйню ты порешь? я подцепил тебя, как ты выражаешься, потому что ты мне понравился. ты, а не твой брат. – чувак, если ты не заметил, у нас лица одинаковые. – нет, совсем нет. может быть, тебе и другим людям кажется, будто вы одинаковые, но я сразу как тебя увидел в баре, понял, что ты другой Милкович. у тебя... твои глаза ярче, кожа бледнее, а руки меньше и губы, они красивее. Микки не верил своим ушам. – ты больной. видишь то, чего нет. – я говорю правду. вы совсем разные! и если ты думаешь, что все то, что между нами произошло... если ты думаешь, что наши отношения начались и продолжились только из-за того, что я запал на Никки, но из вас двоих доступным вариантом был ты, то я тебе врежу, потому что это нихера не так, Микки. вау, кажется, Йен был разозлен. – и если ты ворвался сюда, потому что подумал, будто я и твой брат тут... даже произносить не хочу! если ты реально так плохо думаешь обо мне, то пошел вон. – я действительно так думал, но дело не в тебе! то есть это не ты плохой, Йен. просто неужели кто-то может выбрать меня, когда рядом бродит человек с точно таким же лицом, но гораздо лучше? они смотрели друг другу в глаза, пока говорили, и продолжили это делать в тишине, образовавшейся после заданного вопроса. Йен подошел к кровати, не отрывая взгляда, и сел перед Микки на корточки. взял его действительно маленькие руки в свои и – сердце Милковича выскочило уже тогда, когда он понял, что хочет сделать этот рыжий чудик – поцеловал их. – Микки, он вовсе не лучше тебя, а ты не хуже него. вы просто разные. совершенно разные, и мне нравишься именно ты. мне нравятся все твои странности и заскоки, твои татуировки и шрамики, твой охрипший от сигарет голос и твой запах, твой стиль и все твои грязные словечки. мне нравишься весь ты. и никогда не смей думать, будто из вас двоих я выбрал тебя, у меня, на самом-то деле, и выбора не стояло. никогда. это всегда был только ты. – если я снова зареву, я тебе врежу. Йен рассмеялся, но был прерван поцелуем в губы. как же это было крышесносно – целоваться с Йеном Галлагером. – кстати, раз уж мы прояснили один вопросик, то да, окей, давай съебемся отсюда, как только ты выпустишься. – правда? – да. эта рыжая морда повалила Микки на кровать, зацеловывая все его лицо. а Микки и не был против. страшный сон не случился. качели не качнулись. и он все-таки извинится перед Мэнди. // где-то через полчаса Микки все-таки спустился вниз, где и нашел брата, сидящего перед телевизором. – можешь подниматься. он даже не остановился, просто кинул слова на ходу и продолжил идти к выходу. ему еще тарелки драить, и надо сварить Мэнди бульон. – стой, Микки, – голос прозвучал взволнованно. – чего тебе? – у вас с Йеном что-то есть? – а че? побежишь к отцу и все разболтаешь? или хочешь сказать, что это аморально? – нет, конечно, нет. я просто хотел сказать, что мы просто занимаемся иногда. больше ничего, ты... ты можешь мне доверять. – да, я уже знаю, что вы просто занимаетесь. Микки снова направился к выходу. – больше ничего не скажешь? – прилетело ему в спину. – спасибо.