Зависть выше крови

      Как тяжело оказалось ходить спустя столько дней, в которые ты стремишься к смерти. Но если не я буду озабочен пропитанием, поиском лекарств и заботой о лошадях, то это придется сделать Аль-Хайтаму, а он находится в еще более худшем состоянии, чем я. Удивляюсь, какими силами он вообще выжил.       Рядом с деревушкой есть небольшие поля. На этот год, даже если бы я смог собрать такое количество урожая — а это нереально — нам с Аль-Хайтамом и хватит причем с запасом. Но что делать дальше? Мы с ним не имеем никакого представления о земледелии. Мы — воины, скромно образованные (ну я по крайней мере). Надо устраиваться наемником. Но как? Мое лицо известно всем в стране, кто хоть изредка бывает в городах. Неважно как, я должен. Даже если упустить из внимания то, что с едой пока проблем нет, для выздоровления Аль-Хайтама нужен доктор и лекарства, одежда в конце концов — а для этого деньги.       В одном из погребов я нашел вяленое мясо и овощи. Там была и мука, но я при всем желании не знаю, как испечь из нее что-нибудь, я умею только есть хлеб. Но на сегодняшний ужин хватит и этих овощей с мясом.        Медленно я поднялся из погреба и тяжело поставил корзину. В глазах темнеет слишком часто, приходится отдыхать, что очень замедляет мои действия. Но если я упаду, то Аль-Хайтам встанет, нельзя его утруждать теперь.       Кое-как я развел огонь, закинул в один котел все овощи, залил их водой и засунул в печь. Надеюсь, что сварятся. Пока я могу уделить время тому человеку, из-за которого я вновь заставил себя встать и отказался от планов умереть.       Аль-Хайтам лежал на кровати, прикрыв глаза, словно труп. Поэтому с тревогой я, подойдя к нему, первым делом поднес к его лицу ладонь — дышит. В вещах хозяев этого дома я нашел чистые ткани. Хоть лекарств у меня и нет, но хотя бы сменить повязки, которые неизвестно сколько уже на его теле, я могу.       Медленно, стараясь не шуметь и не упасть, я подтащил котелок с горячей водой и стал рвать тряпки. Аль-Хайтам открыл глаз на шум и повернул голову, чтобы ухватить меня целым левым глазом.       — Я не умею готовить, но скоро постараюсь что-нибудь сделать. Мясо нас в любом случае не разочарует, не я же его вялил, — я усмехнулся. — Сейчас еще твои повязки сменим. Как ты себя чувствуешь?       Неожиданно для меня, он перехватил мою руку, требуя остановиться. Я недоуменно перевел на него взгляд. Странное выражение было на его лице. Словно и сожалел о чем-то, и нервничал, и сомневался.       — Ты сам в порядке? — он пристально всматривался в меня. — Слишком шумный и нервный.       — Я? — я фыркнул. — Нет, ты чего. Я просто не верил уже, что увижу тебя живым, да и сам не думал, что до следующей недели дотяну. Я просто счастлив, поэтому, наверное, похож на озабоченную кошку, — я рассмеялся, но отклика у Аль-Хайтама не нашел.       Он тяжело сел и отвернувшись, требовательно протянул руку за тряпками.       — Я сам.       — Брось, чего я там не видел, — я подумал, что он смущается. Вообще вся эта ситуация почему-то очень напоминала мне времена до нашего становления верховными рыцарями, словно мы вновь очутились на той снежной горе, не зная, дотянем ли до следующего дня.       — Итер, — по упрямости голоса я уже понял, что пока он будет меня в чем-то убеждать, вода остынет.       Решив игнорировать все его противления, я одним движением сорвал повязку с его глаза, которая уже держалась на одном святом духе. Аль-Хайтам вздрогнул и постарался отвернуться еще сильнее, но я пересел на кровать, поэтому все его старания пошли прахом.       Со странным чувством я уставился в пустую глазницу. Так обычно смотришь на калеку или на обнаженного человека: знаешь, что пялиться нельзя, но и намеренно отводить взгляд не лучше. Окровавленные веки пугали тем, что выгибались вглубь пустого ложа для глазного яблока. Они слабо дрожали, словно еще не могли понять, что смыкаться им больше не на чем. Я боялся даже подумать о том, чтобы касаться этого места, но через силу поднял тряпку, смоченную в воде, и стал аккуратно вычищать крошащуюся кровь. Только бы не заплакать. Он неправильно может понять мои слезы. Только не плакать!       Здоровый левый глаз Аль-Хайтама внимательно следил за мной. Брови то выгибались в стыдливое, то в гневное, то в обреченное выражение. Я старался не смотреть на них. Мне было больно от мыслей, что он может переживать в этот момент.       — Прости меня, — я слабо коснулся губами его щеки. — Из-за меня…       — Я ни о чем не жалею, — он обхватил мое лицо руками и прильнул к нему. И очень вовремя, потому что я почувствовал, как на глаза предательски все же наворачиваются слезы.       Раны были и на теле. Прежде чем отвоевать себе шанс на свободу, он должно быть перехватил несколько скользящих ударов мечами. А может, с ним игрались, из-за чего раны не столь глубоки. Но на ноге рана не предвещала ничего хорошего. Очень глубокая и вокруг нее плоть воспалилась в пугающих размерах.       Я обрабатывал и перетягивал его повреждения, а сам думал лишь о том, откуда взять лекаря. Ни денег нет, ни продать нечего кроме лошадей, но они могут нам еще пригодиться. можно, конечно, поискать у мертвых крестьян. Мародерство в чистом виде, но если я на это не пойду, то в лучшем случае Аль-Хайтам лишится ноги, в худшем — умрет.       Я затянул на еще один узел тряпицу на ноге и вспомнил об ужине. Не знаю, готово или нет, но времени прошло не мало.       — О чем думаешь? — Аль-Хайтам оперся на локти и повернул голову, чтобы видеть меня. — Я знаю это выражение лица, у тебя явно что-то нехорошее или не нравящееся тебе в мыслях.       — Ничего такого. Просто поищу что-нибудь ценное в деревне и съезжу за лекарем. Ты так долго не протянешь, — я, обжигаясь, поставил около кровати котелок с овощами и мясо.       — С лошади свалишься, — он взял из моих рук картофелину и надкусил. — Сыровато и соли нет.       Я кивнул. К чему отрицать очевидное. Не готовил я раньше ничего кроме мяса с охоты, да и то лишь жарил.       — Я вернусь. Честно, — я посмотрел на Аль-Хайтама, задумавшегося о чем-то. — В эту деревню никто не ходит, я быстро.       — Пф, о себе бы лучше тревожился. Еле ноги волочишь, а хочешь на лошади трястись неизвестно сколько.       Я перебрался на кровать к нему. Как тепло. Он словно чувствует, что я изголодался по его телу, и прижимает меня к себе сильнее. Ни в одну ночь до этого я ни разу не замирал дыханием от знания, что он рядом, что он может исчезнуть.       Его руки потянулись к моим давно спутавшимся в косе волосам и стали разбирать их.       — Не надо, не двигайся, — мне не хотелось, чтобы это ощущение обретения и чувство покоя рассеивались, но Аль-Хайтам понял мои слова иначе.       — Для меня это не сложно, не делай из меня больного старика.       Сам не замечая, я уснул опустив голову на его грудь. Провести бы так всю вечность. Мне больше ничего не надо. Только живой Аль-Хайтам.