Зависть выше крови

      Я обобрал все дома деревни, нашел и деньги, и редкие драгоценности, скорее всего, фамильные. Было бы неплохо съездить за городским лекарем, но я не знал, как нас преподнесла Люмин и его Величество обществу, может, мы разыскиваемые преступники. Тогда я рискую не вернуться из столицы. Поэтому было решено ехать в город, находящийся в трех часах езды от поместья отца. Все равно там спокойнее и я больше знаю о местности, в которой провел все детство, даже если и возникнут неприятности, я смогу сбежать и скрыться.       Обработав раны Аль-Хайтама, приготовив ему, как смог, еду на день (предположительно с лекарем я буду добираться туда и обратно 6 часов), и удостоверившись, что все в порядке, я уехал. Хотя и видел, Аль-Хайтаму это было не по нраву. Но если бы я этого не сделал, то ситуация вряд ли стала бы лучше.       Для пути выбрал Аврору, потому что Сумрак из-за моей небрежности находился в таком же плачевном состоянии, как и его хозяин. К тому же Аврора была более аккуратной, что в моем ослабленном положении было только на руку.       Путь до города, минуя отцовское поместье, которое, к счастью, было спокойным и живым, я преодолел без неприятностей, останавливаясь несколько раз для отдыха. Меня начинало тошнить, голова кружилась, а тело немело, от постоянного движения и тряски. А ведь раньше я с легкостью проводил и больше трех часов в седле. Страшная вещь — голод.       В городе я на всякий случай натянул на голову капюшон плаща и тканевую маску. Да, я выглядел подозрительно, но никто точно не знал, кто скрывается в тени. К тому же среди наемников многие также скрывают лицо, чтобы не найти мести.       Лекаря стоило искать в самой зажиточной части города. Найти его не составило труда, а вот уговорить поехать со мной, еще и настолько далеко, еще и на лекарской лошади — тут я потратил много сил, красноречия и денег. Проще было бы его похитить. И все же мы выдвинулись в путь.       Как же медленно он трясся, прижимая к груди свой саквояж, на своей бедной лошаденке. Но я терпел. Или этот очкастый пижон, или никак. На середине пути я все же рискнул снять капюшон и маску. Докторишка с интересом оглядел мое лицо, но остался бесстрастным. Значит, пока что все не так уж и плохо. Либо мне повезло наткнуться на незаинтересованного в политике человека.       Когда стало понятно, что мы движемся к мертвой деревне, лекарь внезапно запаниковал. Не знаю уж, куда двинулись его мысли, но он внезапно заявил, что передумал и направляется назад в город. Мне не оставалось ничего, кроме как вынуть меч и приставить его к груди эскулапа.       — Если бы в моих целях была ваша смерть или ограбление, я сделал бы это и один на пути к деревне. Прошу, обойдемся без глупостей, моему другу хуже.       После моих аргументов очкастый проныра все же согласился следовать в деревню, правда, держался еще напряженнее, саквояжем чуть ли лицо не прикрывал.       Аль-Хайтама я нашел, пристально вглядывающимся в дверной проем и схватившимся за меч. Возможно, он все же нервничал и боялся, что вернусь не я, а нашедшие наше убежище королевские рыцари.       Врач осмотрел все раны, уделив особенное внимание глазнице и ране на ноге. Обрабатывая мелкие раны и подбираясь к самым тяжелым, он начал говорить:       — Я хочу жить, поэтому в этот раз вам помогу, но больше ко мне не обращайтесь. Не знаю уж чего вы натворили, но судя по вашему поведению вы явно у кого-то не в милости. А я жить хочу, — из саквояжа он достал несколько склянок и стал смешивать их содержимое. — Вам надо будет купить некоторые лекарства, я напишу их названия, только покупайте их не в моей лавке. Я жить хочу. Вы, господин, лучше берегите оставшийся глаз, запасного у вас уже нет. И мечом вам уже не помахать. Нога еле гнуться будет, все же ее знатно и старательно кто-то рубил. С большим трудом ходить будете.       Он закончил лечение, взял деньги, придирчиво оглядев монеты с краев, и трусливо удалился. Я стал возиться с едой на ужин, временами поглядывая на Аль-Хайтама. Он старался быть отстраненным, может, задумчивым. Но у меня отчего-то возникло ощущение, что он настолько расстроен, что если бы мог, то ушел бы туда, где он остался бы один. Свой меч он даже не делал попытки поднять с пола, хотя в необходимости в нем уже не было.       Поставив котел в печь, я присел к нему. Он постарался создать радушное выражение, что уж точно было не в его привычках. Насмешка, ирония, суровость, раздражение или равнодушие — это было в его манере, но это жалостливое актерское радушие, которым он пытался обмануть то ли меня, то ли самого себя, говорили о том, что он разбит.       — Не болит? — я коснулся ноги.       — Нет, этот трус умеет лечить, — он улыбнулся.       — Что тебя тревожит, я же вижу, что ты не в порядке, — хватит ходить вокруг. Он так ничего не скажет, будет копить в себе и ворочать словно неподъемный камень.       — Я в порядке, — я посмотрел подчеркнуто скептически, только после этого он сдался. — Я всю жизнь учился, как использовать меч. Оттачивал движения, придумал собственный прием с отбрасыванием меча ногой. Правда меня за этот прием безумцем называли и глупцом. И вдруг я, выходит, теперь не могу всего этого. Я больше ничего не умею, не годен. Я не смогу тебя защитить, свою честь. Я, считай, бесполезный калека.       — Эй, — я положил ему руки на плечи. — Ты стал слишком мало читать, узко мыслишь. Да, нога не пригодна, но у тебя есть Сумрак. Если мы найдем место, где сможем стать снова воинами, то ты станешь легендарным всадником, про тебя еще песни слагать будут. А кроме того, ты чего это меня со счетов сбрасываешь? Как будто я девица, которая не может себя защитить. Все будет хорошо. И с этим справимся.       Он резко притянул меня к себе. Я неудобно повернул шею, поэтому попытался отнять голову, чтобы исправить это, Аль-Хайтам неожиданно не захотел меня отпускать. Поэтому я смиренно терпел, пока он сам меня не отпустил.       В глаза он мне не смотрел, но выглядел, будто спокойнее. Вдруг он склонился к моему уху и проговорил:       — Говоришь, я смогу быть всадником? Думаю, для этого потребуется практика.       Я закатил глаза. Только этому похотливому животному стало лучше, как он взялся за старое.