Кракелюры

      Алина не знала, куда ей идти, но не сидеть же в комнате, пока Александр там раскрывает преступление!       Александр.       Забавно. Еще вчера он был злобным и вредным не-куратором Александром Владимировичем, а сегодня вдруг оказался Александром. И Алине, пожалуй, даже было жалко, что их поездка так быстро закончилась.       Старкова одернула себя, напомнив, что у нее есть дело. И Александр не оценит, если девушка будет здесь ворон считать вместо того, чтобы быть полезной.       Алина не спеша пошла по светлому и широкому коридору, отмечая дорогую отделку, предметы искусства, цены которым девушка даже назвать бы не могла. Картины на стенах Старковой не были знакомы. Наверное, что-то современное и жутко модное.       Старкова замерла, разглядывая очередное полотно - абстрактное, мрачное и гнетущее, совсем не подходящее светлой и уютной обстановке. Девушку даже передернуло, словно бы вдруг подул ледяной и злой ветер, проникающий под кожу, выстуживающий внутренности.       А потом Алина услышала музыку и улыбнулась, узнав одну из композиции своего любимого керчийского композитора, композиция называлась «Весна».       Старкова вспомнила, как она с подругами ходила на концерт в Ос Альте год назад. Нина тогда ныла и страдала. И заявила, что если ей в антракте не купят самое большое и самое сладкое пирожное, она ни за что не останется на второе отделение. Алина купила. А Зоя ворчала то ли потому, что Нине не понравилась музыка, то ли потому, что пирожное - это лишние калории, которые обязательно отразятся на фигуре. «Ну не на твоей же, Назяленская!» - фыркнула тогда Нина и откусила от пирожного большущий кусок.       Погрузившись в воспоминания, Алина и не заметила, как дошла до комнаты, откуда доносились звуки фортепиано. Дверь была наполовину открыта, из окон, на которых не было ни штор, ни тюля, лился свет, режущий и яркий, он заливал огромную комнату, в которой то тут, то там стояли манекены, были разбросаны обрывки ткани и бумаги, а над столом склонился сам Давид Костюк. Алина закусила губу, не зная, можно ли прервать гения, когда он творит. А Давид, склоненный над эскизом, не замечал нежданную гостью.       Решившись, Алина толкнула дверь, открывая полностью и вошла. - Красивая музыка, - произнесла, - люблю Эвола. От неожиданности Давид вздрогнул, карандаш оставил слишком толстую линию на бумаге, модельер выругался и поднял на Старкову раздраженный взгляд, поправил большие, круглые очки в роговой оправе. Он молча смотрел на девушку, которая посмела нарушить его уединение и не говорил ни слова, заставляя Алину невольно нервничать. - Меня зовут Алина, - Старкова сделала шаг в глубь комнаты, - я помощница детектива Морозова.       Костюк моргнул недоуменно, на лице его застыло удивленное выражение, словно он вовсе не знал, что сюда приедет детектив расследовать убийство (или все же несчастный случай?) Валерии. - Вы помешали мне, - равнодушным тоном произнес Давид и снова склонился над эскизом, начал рисовать, как ни в чем не бывало. Алина прищурилась. Ей явно указали на дверь, но девушка не была бы собой, если бы поддалась. - Мне жаль, - произнесла в тон мужчине Алина, - но я бы хотела поговорить с вами о смерти Валерии Сафиной. Карандаш снова дрогнул в руках модельера, замер над листом бумаги, остро заточенный кончик дрожал. - Я занят, - сухо произнес Давид, - в другой раз. - Боюсь, - Старкова не собиралась сдаваться, - другой раз...       Костюк резко выдохнул и отбросил карандаш, поднял голову, уставившись на Алину. Глаза его мерцали за стеклами очков, и выражение их было трудно разгадать. Танцевали пылинки в свете утреннего солнца, играла музыка Эвола, запах новых тканей забивал ноздри. - Послушайте, Алина, - в голосе Костюка не было ни усталости, ни раздражения, ни злости, абсолютно ровный, неестественный тон, - сейчас утро, и именно в это время я работаю, поскольку свет солнца здесь и сейчас наиболее благоприятен для моего творчества. В другое время я не могу поймать нужные мне оттенки. Полагаю, что вы уезжаете не сейчас, и мы можем поговорить после обеда, - губы его растянулись в подобии улыбки.       И отчего-то Алине стало жутковато. Так улыбаются люди, которые знают, что нужно улыбнуться, это было похоже на механическое действие, но никак не на искреннюю или даже просто вежливую улыбку. Так улыбаются куклы в фильмах ужасов. Оторопев, Старкова смотрела на модельера, не зная, что сказать.       - Давид! - раздалось позади, - я пришла сказать, что... ой... Алина обернулась и едва подавила в себе желание тоже ойкнуть. На нее смотрела ожившая Валерия Сафина. То есть, конечно, это была ее сестра, Евгения, но мимолетная, нелепая мысль об ожившей покойнице все же мелькнула в голове Старковой. Первой отмерла Евгения. - Вы, наверное, Алина - помощница Александра Морозова. - Да, - кивнула Старкова, - я... - Чудесно! - воскликнул Давид и приказал, - Женя, забери ее отсюда. Она мешает.       Старкова нахмурилась. На языке вертелись резкие ответы и хлесткие комментарии. Но слова Костюка не были попыткой задеть, уколоть или унизить, они были констатацией факта. И произносил мужчина эти слова как констатацию факта. Так говорят о том, что трава зеленая, а небо голубое.       И снова эта безэмоциональная неестественность заставила Алину поежиться. - Конечно, Давид, - в тоне Жени было столько услужливой восторженности, а глаза так сияли, что мгновенно становилось понятно: Сафина неровно дышит к знаменитому модельеру. Женя даже носила сливовую помаду из последней коллекции Костюка. - Идемте, Алина, - скомандовала Женя и вышла из мастерской модельера.       Нехотя Старкова последовала за девушкой. Сафина быстро прошла по коридору, толкнула стеклянную дверь, и девушки оказались на балконе, где стояли плетеные кресла, в одно из которых и опустилась Женя, знаком указывая Алине на второе. Старкова послушно села и посмотрела вдаль, на расстилающиеся поля, на виднеющийся вдали купол церкви. Было тихо так, что, казалось, у Алины заложило уши. Такой тишины не бывает в городе.       - Евгения, если вы позволите, я бы хотела побеседовать с вами о вашей сестре, - начала Старкова. Сафина подняла взгляд, руки ее теребили длинную, изумрудно-зеленую юбку с кружевной отделкой. Тоже из коллекции Костюка? - Да, конечно, - кивнула Сафина и добавила как-то самоуничижительно, - мне можно не говорить «вы». В тоне ее были ядовитая горечь и насмешливая злость. - Тогда и мне можно не выкать, - весело произнесла Алина, перевела взгляд на пейзаж, расстилающийся перед ними, краем глаза видела, как напряжена Евгения, как неестественно выпрямлена ее спина, как сжаты на коленях руки, как ровно и прямо стоят ноги, так, что юбка ниспадает красивыми складками, которые впору нарисовать. И дышала Сафина тихо-тихо, словно боялась неровным дыханием выдать свое волнение. Но ведь оно так естественно в сложившейся ситуации. И горе, и эмоции тоже естественны. Что это: привычка сдерживать свои чувства или нечто иное?       - Красиво, правда? - негромко начала Старкова. - Может быть, - пожала плечами Женя, - не люблю деревню. Я приехала только ради сестры. Валерия пригласила меня на вечеринку по случаю помолвки. - Они с Василием давно знакомы? - спросила Алина. - Три месяца, - поджала губы Сафина и тут же продолжила, - поспешно, я знаю. Но они любят... любили друг друга, - поправилась. Очевидно, еще не привыкла к тому, что о сестре нужно говорить в прошедшем времени. Страшная оговорка. - Как они познакомились? - поинтересовалась Алина. - Как знакомятся люди? - пожала плечами Женя, - Леру пригласили на какую-то вечеринку. Там оказался Василий, слово за слово они разговорились, понравились друг другу. - Ты тоже была на той вечеринке? - спросила Старкова. - Нет, - поджала губы Сафина, - там была золотая молодежь да люди искусства. Я к ним не отношусь. - Чем занимаешься? - миролюбиво спросила Алина, хоть и знала о роде деятельности девушки. - Я экономист, - сухо ответила Сафина - Сама не рисуешь? - Нет, - сверкнула губами Женя и добавила ядовито, - не всем же витать в облаках! Кто-то должен и на земле обеими ногами крепко стоять!       В ее фразе было столько желчи, что эта горечь у самой Алины осела на языке. Девушка покосилась на бледную Сафину. Зависть к сестре? Из зависти убивают?       Почитав дела в офисе Морозова, Алина поняла, что убивают и за меньшее.       - Где ты была в ночь гибели твоей сестры? - У себя в комнате, - ответила Женя, - спала, - и добавила поспешно, - одна. Алина бросила на собеседницу острый взгляд. Одна ли? Сафина прятала взгляд, ей вдруг до ужаса стал интересен пейзаж, который она не любила. Старкова закусила губу, раздумывала, куда двигаться дальше в их беседе. - Василий и твоя сестра ладили? - наконец, спросила Алина. - Случались ссоры, - пожала плечами Женя, - как и у всякой влюбленной парочки. - А Петр и Татьяна? Как они относились к невестке? - поинтересовалась Старкова. Сафина замялась на мгновение, перевела взгляд на свои руки, которые неподвижно лежали на коленях. Алина отметила маникюр: оттенок синего был настолько темным, что при определенном освещении сошел бы за черный. - Петр души не чаял, - Сафина осеклась, замолчала, щеки ее порозовели. Она словно вспомнила что-то или задумалась о чем-то, хмурилась, будто бы это было не слишком приятно. Простая фраза. Почему бы будущему свекру не любить невестку? Алина пристально наблюдала за девушкой. Поняв, что пояснений не дождется, Старкова уточнила: - А Татьяна? Женя скривилась, глаза ее сверкнули, на ярком, летнем солнце, припекавшем все сильнее, они выглядели светло-коричневыми, словно янтарь - очень необычный оттенок, поразительная, совершенная красота мраморного лица. - Она будет вам вещать, что Лерочку все любили, что ее смерть - огромное горе, но она никогда не считала нас с сестрой равными им. Как же! - выплюнула зло Женя, - они же Ланцовы! Аристократия в каком-то там колене! А мы так, плебеи, крестьяне, и с нами можно... - она осеклась. Грудь ее в белой блузке высоко вздымалась, щеки раскраснелись, а глаза метали молнии, - извини, - произнесла тихо, - извини меня, Алина, - она поднялась, - мне еще очень тяжело говорить обо всем этом. Поднялась вслед за ней и Старкова. - Это ты меня извини, - произнесла тихо, - одна только еще просьба: я могу увидеть мастерскую твоей сестры? - Да, конечно, - Сафина явно повеселела от того, что Алина не стала ни давить, ни заострять внимание на ее эмоциональной вспышке.       «Аристократическая семья», - размышляла Алина, пока они шли по коридору, - «которая даже в наш либеральный век выставляет напоказ свои дворянские корни, богатая и влиятельная семья позволяет своему старшему сыну, наследнику и гордости жениться на девушке, которую они не считают ровней. Валерия их купила? Шантажировала? Можно ли убить из-за этого? А просто чтобы сын не женился на той, кто не угодна его матери? Или толкнуть ее в порыве ссоры, например? Убийство по неосторожности? Но не проще ли запретить и дело с концом?А сама Валерия? Почему она согласилась на замужество? Неужели это все же история о большой любви?»       Старкова кусала губы. Если бы это была история о большой любви, не логичнее было бы увезти избранницу подальше от дома, где мать ее не любит? Но кто сказал, что Василий и Валерия не хотели уехать, например, после помолвки?       - А Валерия и Василий не хотели уехать после помолвки? - спросила Старкова. - Если только обратно в Ос Альту, - ответила Евгения, - Василий, как и я, терпеть не может деревню. А вот Лера ее любила, - добавила грустно, - говорила, что здесь ей пишется лучше. Люди искусства, что с них взять, - пожала плечами, - Давид тоже любит здешние тишину, солнце и покой.       Девушка открыла дверь чердака и первая вошла в мастерскую. Алина тут же почувствовала запах краски, растворителя и дерева, этот узнаваемый аромат, который напомнил ей о художественной школе. Даже втянула поглубже воздух и улыбнулась невольно. Неплохие были годы. Хотя сейчас девушка предпочитала рисовать простым карандашом или вообще на планшете. - У Валерии был планшет? - спросила зачем-то. - Что? - удивилась Женя, отрицательно покачала головой, - она рисовала только масляными красками. Не любила всю эту технику, не ладила с ней. Вот, - она показала рукой на выставленные вдоль стены на подставках холсты.       Старкова замерла, разглядывая картины: темные тона - фиолетовый, синий, багровый, темно-серый, черный, резкие линии и трещины. Валерия Сафина творила в стиле абстрактной живописи, и цветовая гамма ее картин была очень мрачной, настолько, что это давило. Да и сами фигуры, линии, изломы создавали впечатление тревожности. И трещины на картинах лишь усиливали гнетущее впечатление. Широко раскрытыми глазами Алина смотрела на картины, чувствуя, как по коже пробегают мурашки, как холодок ползет по спине, охватывает затылок.       - Лера назвала серию «Кракелюры», - грустно произнесла Женя, - хотела выставить в октябре в Галерее современного искусства в Ос Альте. - Очень красиво, - онемевшими губами прошептала Алина.       Сафина тем временем прошла к окну и открыла его настежь. Теплый воздух июльского утра ворвался на чердак, на от картин по-прежнему веяло могильным холодом. Заставив себя сделать шаг назад, Старкова, воспользовавшись тем, что Женя смотрит в окно, быстро сфотографировала несколько картин.       - А ведь она упала отсюда, - послышалось от окна задумчивое. Сафина перегнулась через подоконник, - интересно, смогу ли я так же разбиться насмерть? - Женя, - позвала Алина, стараясь, чтобы голос не дрожал, сделала осторожный шаг в сторону девушки. - О, - рассмеялась Сафина, отходя от окна, глядя на Старкову с нездоровым блеском в глазах, - ты меня не так поняла, Алина! Просто научный интерес! Алина хмуро смотрела на неестественно веселую Женю, лоб Старковой прорезала складка, девушка поджимала губы и верить своей новой знакомой не спешила. Та все еще стояла слишком близко от окна. - Просто мы были очень близки, - прошептала Женя, - как и всякие близнецы. Мне кажется, - произнесла едва слышно, - что я сама умерла.       Так они застыли друг напротив друга. Старкова боялась сделать неосторожное, резкое движение, Женя стояла, подсвеченная ярким солнцем со спины, вокруг ее рыжих волос разливалось золотистое сияние, а медовые глаза потемнели. Она была прекрасна. И очень-очень несчастна. Сафина быстро вытерла слезы и сделала шаг к Алине.       - Все посмотрела? - спросила. - Да, - кивнула Старкова, не отрывая задумчивого взгляда от девушки, - можем идти. Они вышли из мастерской, Женя плотно прикрыла дверь. Алина отметила, что чердак не запирается. Да и зачем бы, на самом деле? - Что теперь будет с картинами? - спросила Старкова, когда они спускались по лестнице на первый этаж. - Надеюсь, что они все же смогут поучаствовать в выставке, - ответила Женя, - а потом я, наверное, подарю их Галерее. Мне они не нужны. А люди смогут прикоснуться к творчеству Леры, смогут почувствовать ее душу.       Душа та была явно не в порядке, судя по тому, что увидела Алина на чердаке. Подумав, девушка скинула картины Зое и написала: «Что скажешь, будущий психиатр?» Подруга была не в сети. Наверное, тоже пропадала на практике. И Алина спрятала телефон в карман.       - Завтрак здесь всегда в половине десятого утра, - произнесла Женя, - Татьяна терпеть не может опозданий. Она считает это величайшим оскорблением, - скривилась девушка, - впрочем, тебе-то, наверное, можно будет все. Ты же гостья. - Гости должны быть вежливы по отношению к хозяевам дома, - послышалось негромкое. И Алина увидела Морозова, который разглядывал сервированный стол с величайшим вниманием. То ли был голоден, то ли просто о чем-то задумался. Он перевел взгляд на вошедших девушек, прищурился, но ничего не сказал более. Алина не смогла понять выражение его лица. И решила, что разгадывать не будет. В этом доме, похоже, и так достаточно загадок.       - О! Женечка, крошка! - в столовую быстрым шагом вошел Василий, - ты притащила в дом свою подружку в такое время? Смелый шаг! Быстренько нашла замену сестре! Евгения побелела, как полотно, серые губы ее кривились бессильно. Старковой показалось, что девушка сейчас упадет. Сафина схватилась за спинку стула, сжав пальцы с такой силой, что могла бы раскрошить менее крепкое дерево. - Алина - моя помощница, - холодно произнес Морозов. - Правильно, - тут же переключился Василий, а сам оглядывал Алину с масленным блеском в глазах, - помощниц себе надо подбирать хорошеньких и молоденьких. Надо отцу присоветовать, - хохотнул парень. - Боюсь, что матушка не оценит, дорогой брат, - рядом с Василием возник Николай, - как и то, что ты успел приложиться к горячительным напиткам с самого утра. - У меня горе! - прорычал старший сын Петра Ланцова, - имею право! - Я заметил, - негромко фыркнул Николай и скривился со всем возможным презрением, впрочем, тут же просиял ослепительной улыбкой, которая в отличие от пьяной ухмылки его старшего брата, была приятна, и искренна в отличие от улыбки Давида Костюка, лишь одно воспоминание о которой вызывало у Алины оторопь, - Николай, - он подошел ближе к Старковой и склонился в старомодном поклоне. - Алина, - ответила девушка, едва подавив в себе желание присесть в шутливом реверансе. - Хоть что-то приятное для глаз этим утром, - продолжил младший Ланцов, - надеюсь, что ты сядешь рядом со мной. Приятная компания за завтраком - залог хорошего дня. Подавив в себе желание оглянуться на Морозова, словно на старшего брата, чтобы спросить разрешение на невинный флирт, Алина кивнула. В конце концов, Александр сам ей сказал, что Николай - ее цель. - Чудесно! - обрадовался Николай и, взяв девушку за руку, увлек к столу, - а после завтрака мы сыграем в гольф. Ты не можешь мне отказать! Здесь совершенно не с кем сыграть, только с отцом, но он занят. Между прочим, гольф - самый распространенный спорт в Керчии. - Да неужели? - хмыкнула Старкова, одергивая себя от желания повестись на природное очарование Николая, которое распространялось вокруг него, подобно изысканному аромату, невозможно было сопротивляться этому взгляду, полному искреннего восхищения, этой уверенной интонации, лишь с легкими нотками просьбы, этой самоуверенной решительности, - а я думала, что они только в футбол играют. В любом случае, играть в гольф я не умею. - Я всему тебя научу, - пообещал Николай, отодвигая стул, - уже вижу, что у тебя непременно получится, - он нахально подмигнул девушке и сел рядом, - кофе?       Старкова все же бросила взгляд напротив, где сел Морозов. Взгляд детектива не обещал Алине ничего хорошего, хмурый, недовольный, и еще... Девушка закусила губу, переключая свое внимание на Ланцова, кивая ему в ответ на предложение о кофе. Если бы это не был Александр Морозов, то Алина решила бы, что это взгляд ревнивый. Но, право слово, даже подумать такое было бы нелепо! И девушка выбросила эту мысль из головы.       Негромко звякнул телефон и, открыв сообщение в мессенджере, Алина увидела ответ Назяленской: «Я бы сказала, что это рисовал человек с тяжелой депрессией». Судить по одним картинам, было бы непрофессионально, но отчего-то Старковой казалось, что вывод Зои верен.       «Можно как-то узнать, не состоял ли на учете у психиатра человек?» - задала вопрос Алина. «Только по запросу правоохранительных органов», - ответила Зоя, - «а что бывает за разглашение врачебной тайны, ты и так знаешь». Значит, следовало сначала попробовать законный путь. Старкова снова посмотрела на Александра. Он беседовал с Петром и в сторону своей помощницы даже не смотрел. Интересно, вот он ей задания давать может, а она ему?       Повеселев от этой мысли, Алина переключила все свое внимание на младшего Ланцова, который только был рад поддерживать пустой разговор и ухаживать за девушкой за столом.       Алина еще раз оглядела всех присутствующих. Почему-то у Старковой сложилось впечатление, что скорбит здесь о погибшей Валерии только ее сестра.