Прометеус

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 12 дней 5 часов 5 минут

      Гарри родился в восьмидесятые. Для магглов то было десятилетие массового телевещания, первых скоростных поездов, воинствующих панков, блокбастеров и плодившихся бархатных революций. Для волшебников же — время задаваться вопросами, почему не только его родителей убили по прихоти и откуда в голове магов есть идеи о величии чистокровной нации. Выясняется, что заблуждение всегда опаснее тёмных волшебников: его куда сложнее заметить, вытравить из мозгов и убить.       Гарри двадцать четвёртый год. Гарри пережил две войны и уничтожил тирана — половину его души, чтобы всё наконец закончилось. Пока магглы строили бесконечные стеклянные здания, снимали похожие друг на друга блокбастеры и производили чудеса пластика, Гарри разбирался с поствоенными трибуналами и надеялся, что когда-то настанет день, когда никто из них не вспомнит о войне. Будет существовать Великая Магическая Великобритания без войны, пропаганды чистоты крови и перевернутых с ног на голову понятий о социуме. Славно, конечно, но люди так и не познали истину: чтобы жить в мире и согласии, надо меняться: надо говорить правду об ошибках и перестать уродовать память мифами.       Благо случилась эпидемия, а то Гарри бы не выдержал смотреть, как волшебное общество заходит на следующий круг. Много времени прошло с момента, когда он геройствовал. У каждого человека своё жизненное кредо: у нормальных людей — милосердие, а у Гарри — влипать в неприятности, чаще всего чужие, общемировые, но всегда очень важные и решающие с исторической точки зрения.       Вот и сейчас он пытается выжить, кочуя из одной передряги в другую.       У Гарри двоится в глазах, щёки болят от ледяного ветра, а за спиной аврор с отсечённой конечностью бредит, цепляется за его бока рукой и пытается не свалиться вниз. На другой метле, в нескольких метрах, с красными глазами, вцепившись в рукоять, летит Панси Паркинсон. Гарри знает, о чём она думает: о двух потерявшихся девочках. Укол вины — с детства Гарри ненавидит разочаровывать людей, а с недавнего времени Панси особенно. Надо отдать ему должное: он отлично справлялся до сегодняшнего события.       Они постепенно снижаются. Вопли, взрывы остаются позади, а впереди — квартал немого мёртвого города. Издалека Гарри видит верхушки домов, перегоревшие вывески, пустующую береговую полосу, спаянную с длинной, забитой брошенными машинами магистралью. Координаты должны привести их к месту спасения. У них нет другого выхода, кроме как направляться по ним и надеяться, что помощь, о которой обмолвился Хантер в полслова, существует.       Ступни ударяются об землю. В икры отдаёт неприятной пульсацией от быстрого и резкого приземления. Ему приходится обхватить Нэнси рукой, чтобы та не упала с метлы. Из-за спины появляется дуло пистолета, а после мелкими аккуратными шагами Панси проходит вперёд. Её плечи вздрагивают, когда из дома через дорогу слышится знакомое клокотание. Взгляд падает на кирпичную стену в тридцати метрах, и Гарри видит знакомую чёрную паутину, тянущуюся с внешней стороны здания внутрь. Очередное гнездо. Единственное — оно в два раза больше того, которое они видели в туннеле у переправы. Наверное, занимает целый этаж. Или же больше: о масштабах можно только гадать.       — Ищем укрытие, — шепчет Гарри и крепче перехватытает Нэнси за талию. Подбородок аврора падает на грудь. Слабый стон. — Чем быстрее, тем лучше. Надо осмотреться.       — Как?! Дома кишат тварями.       — Нам придётся рисковать, иначе… — он кивает в сторону гнезда. — Посмотри. Панси поднимает глаза, и её рот приоткрывается от шока. Она наконец замечает влажные пульсирующие чёрные споры, въевшиеся в известь. Смола-кровь стекает с запутанных нитей, обхватывающих камень.       — Повсюду. Какое оно огромное. Какое оно отвратительное.       — Надо найти что-то небольшое, изолированное. То, куда можно забиться днём.

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 27 дней 19 часов 20 минут

      Все люди должны быть свободными. Не все, правда, понимают, что свобода — всегда ответственность.       Гермиона летит на крыльях свободы, но здесь и сейчас они полны тяжести. Гермиона искренне верит — каждая секунда стоит того. Каждая секунда свободы стоит ноши, которая к ней прилагается.       Она смотрит на землю, измученную зигзагами гор, на её грустные скалы и карминные трещины. Видит, как вскипают источники, брызжут потоками ярости гейзеры. Суровый ветер перегоняет духов древнего моря в небе, в котором свет вечерней звезды не озаряет людей, чтобы жить счастливо, любить и играть колыбельные. Когда-нибудь звезда всё же взойдёт, Гермиона уверена. Гермиона заставит её взойти, если понадобится.       Пролетая над широким, усеянным серыми бутонами полем, Гермиона заставляет себя не думать о том, что будет. Внезапно её накрывает острое желание уничтожить, раскрошить и сжечь всё дотла: дракон под её руками содрогается и ревёт, приземляясь на сутулый утёс. С грохотом камни крошатся и катятся вниз по склону от удара мощных лап. Ей приходится вцепиться в шею животному, чтобы сохранить равновесие. Драко позади неё проклинает Мерлина. С этой позиции им открывается отличный обзор на посевы: Гермиона закрывает глаза и представляет пожирающий всё на своём пути огонь. Её будоражит от предстоящего возмездия. Злость не уходит, а усиливается и раскрывается многогранными оттенками. Тут же дракон издаёт глубокое настороженное рычание: она чувствует вибрацию всем телом. У неё вырывается облегчённый вздох, когда к ней приходит понимание, что это не её, а чужое желание.       — Я даже завидую её ярости. Кто бы мог подумать, что огромные ящеры могут чувствовать…       Голос Малфоя заглушает порывом ветра. Перед глазами возникают десятки детских лиц, потерянных во мраке. Ладонь проводит по горбу дракона: грубая шершавая чешуя. В голове крутятся слова. Она даже не пытается расслышать, о чём болтает Малфой, чьи руки крепко прижаты к её талии. С кончика языка срывается настырная, не дающая ей покоя мысль:       — И я подобен смерти, разрушителю миров.       — Я тут тебе подробно описываю, где может быть девчонка, а ты снова забрасываешь меня цитатами?       — Это Оппенгеймер, Малфой.       — Даже не буду делать вид, что мне есть дело, кто это. Мы опять за старое, да? Снова сомнения?       Гермиона пытается совладать с нарастающей дрожью внутри неё.       — Тут лучшая локация для облёта всех точек. Четыре огромных поля. Пролетим до замка на возвышенности и обратно, чтобы наверняка.       Она сглатывает, горло сдавливает цепкой хваткой, но Гермиона продолжает:       — Пожар будет повсюду. Дементоры, скорее всего, будут держаться подальше от драконьего пламени, и это нам на руку. Пока они будут в замешательстве, мы сможем понять, где они держат ребёнка, а после застать банши врасплох.       — Идеально.       — Пока мы летели, я вспомнила кое-что.       — Надеюсь, что-то полезное.       — Я поняла, что люди не смогут выбраться из домов, Драко.       — И как этот факт поможет нам найти девочку?       — Они не смогут выйти.       — Слушай, они же не совсем кретины, чтобы остаться в горящем кошмаре? Все всегда хотят спасти свои задницы.       — Ты не понял. Ночью работают рунные печати от дементоров. Ты помнишь? В нашем доме была такая.       Его губы сжимаются в тонкую линию, и он отводит глаза. Медлит, прежде чем развести руки и произнести:       — Зато из пепла точно родится что-то получше старого.       — Это не то, чего мы хотим добиться.       — Мы оба увидели достаточно. Уж кому-кому, но не тебе переживать о жестокости, Грейнджер. Немногим удалось бы дотянуть до уровня этой кошмарной деревеньки.       — Большинство местных даже не знают, что происходит, — твердо говорит она. — Тебя это не беспокоит?       — Нет.       — А должно было бы.       Его дыхание опаляет её щёку, когда он зло смеётся:       — Не стоит взывать к моей совести. Вряд ли чего добьёшься.       — У нас ещё есть время. Не обязательно…       Малфой взрывается:       — Они убивают детей! Детей, гоблин! Они выращивают поля заразы, из-за которой волшебники становятся магглами, а магглы просто сдыхают! Они превращают людей в дементоров! Неужели этого недостаточно, а? И без разницы, заблуждаются ли они, знают ли они, каждый из них в этом участвует. Драккл, Грейнджер, они хотят захватить мир, а ты надеешься на цивилизованный разговор! Ты правда думаешь, что можешь исправить их? Это так не работает! Никогда не работало!       — Я не хочу! — повышает голос Гермиона. — Я… Чёрт!       Она прижимает руку к голове, пытаясь совладать с эмоциями. Взгляд снова падает на деревню внизу: безмятежная холодная ночь. Дементоры расползаются по земле клубящимися тенями. Асы, спящие в своих постелях, не знают, что через несколько минут языки пламени проберутся в дома, поднимется дым, горла сдавит от отсутствия воздуха. Многие из них, скорее всего, погибнут во сне от удушья, а кто-то проснется и сгорит заживо.       — Я не хочу быть огнём.       Она обращает к Драко заторможенный взгляд и повторяет фразу:       — Я никогда не хотела быть огнём, Драко. Только не так.       Он прищуривается, несколько секунд смотрит вдаль, а после возвращает к ней задумчивые глаза. Тянет к ней руку, касается пальцем щеки и задевает нижнюю губу. Упирается своим лбом в её — они делят несколько глубоких выдохов на двоих, прежде чем грустная вымученная ухмылка появляется на его лице. Драко шепчет:       — Необходимо сжечь эту дыру дотла. Ты знаешь это гораздо лучше меня.       — Но…       — Разве ты сможешь сейчас сдаться, свернуть назад? Или сбежать? Был бы я на твоём месте, давно бы свалил от смертельного дерьма, происходящего в мире, если бы только знал куда! Драккл, или может быть, муки совести наконец отпустят тебя, и ты прекратишь бесконечно терзать себя и думать о том, как правильно? — тяжёлый вздох. — Нет, Грейнджер… — он горько усмехается. — Только не ты. Но поэтому ты и здесь, а? В глубине души ты отлично понимаешь, что никто кроме тебя не способен сделать необходимое. Ни Поттер, ни Кингсли, ни уж тем более я. У всех либо кишка тонка, либо мир их давно испортил. Это и отличает тебя от каждого недочеловека, которого я встречал в жизни.       Его голос садится:       — Если уж у этого мира есть надежда, то пусть она будет в твоих руках. Ты единственная, кто вправду её достоин.       Она выдерживает его долгий пронзительный взгляд. Всё это случается помимо её воли, и Гермионе тяжело признать, что судьба, бог или что-то похожее существуют, раз по жизни тяжелые выборы выпадают именно на её долю. По правде, она решила уже давно, а сейчас просто пытается цепляться за старое. Гермиона отлично осознает, чем поступается.       Непроизвольно — она и сама не замечает, как именно, — её рука находит ладонь Драко. Пальцы сжимают пальцы, пробегают по предплечью к локтю, обхватывают и останавливаются. Когда Гермиона опускает глаза вниз. Она видит, как её шрам касается его шрама: вот тут, между их предплечьями, — вся их история.       — Вместе? — голос дрожит. — Ты будешь со мной до конца?       — До последней секунды.       Глубокий вдох: обернуться, сосредоточиться. Ладони нажимают на шершавую чешую, гладят и подталкивают вперёд. В ответ раздаётся долгожданное рычание. Дракон напрягается, прежде чем с грохотом обрушить несколько каменных пиков и взмыть в небо. Они огибают поле, прорезая потоки холодного бушующего ветра. Скорость падает, когда крылья дракона расправляются, и некоторое время они парят над поверхностью, постепенно снижаясь. Гермиона закрывает глаза и отдаётся чужой ярости. Все картинки в сознании становятся более отчётливыми и реальными. Её чувства сливаются с чужими чувствами, куда более сильными и отчаянными. Сомнения уходят, будто бы их и не было. Вдруг она понимает: каждый заслуживает шанса получить отмщение. У детей, запрятанных в клетках, должен быть шанс сбежать, у мира — выжить, у неё же — спасти.       Когда пасть клацает, прежде чем раскрыться и изрыгнуть поток пожирающего всё на своем пути пламени, Гермиона убеждает себя, что это правильное решение.

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 12 дней 4 часа 55 минут

      — Д-О-М Б-Л-Ю-З-А? Блюза? Магглы умеют исполнять блюз?       Они опускают Нэнси на ступеньки. Та ложится на них, прислоняя голову к камню. Её веки дрожат, а на перемотанном, прижатом к груди обрубке руки бинт пропитался кровью. Гарри не даёт себе сосредоточиться на картине: надо решать проблемы по очереди. Вначале — укрытие.       — Как и все музыкальные жанры? Что тут такого?       Панси пожимает плечами и подходит ближе ко входу. Слышится хруст стекла, раздавливаемого подошвами. У содранного белого круга, предупреждающего о том, что внутрь нельзя проносить оружие, нет половины.       — А это зачем?       — Неактуальный старый запрет. В какой-то мере рациональный, если вспомнить случаи массовой стрельбы.       — Магглы вот так просто стреляют друг в друга? Я думала, что пистолеты не в свободном доступе.       — У волшебников тоже есть оружие, — говорит Поттер и кивает на палочку в кармане её брюк. — Не уступает огнестрельному, а иногда даже превосходит его.       — Это не оружие, да? Эта палочка. Её используют не только в целях убить. Не могу представить, чтобы перед входом в «Палас» меня бы заставили выложить её.       — В прошлом году я расследовал убийство. Человек был настолько одержим загробной жизнью, что считал своим долгом освобождать всех вокруг. Одним словом, псих. В одно утро он вышел на Косую Аллею и начал разбрасываться Авадами направо и налево. Убил пятерых. Знаешь, сколько людей бы погибло, не будь у них палочки? Сколько бы не смогли дать равносильный отпор? Ты можешь поставить щит, если в тебя полетит заклинание? Можешь парировать? А вот если ты маггл, то вряд ли. Вот и вопрос: может, того психа стоило проверить на вменяемость после совершеннолетия? И, возможно, чтобы владеть палочкой, мало быть просто волшебником?       Она хмурится:       — Лучше разберись, как открыть дверь, чем болтать, Поттер. Почему это здание не разграблено?       — По объявлению здание закрыли на реставрацию ещё до начала эпидемии, — Гарри указывает на поваленный знак около погнутого разбитого дверного фонаря. — Нам всё равно не стоит терять бдительность. Как войдём, сразу же исследуем помещение и убедимся, что заражённых нет.       — Как мы войдём?       — Я разберусь.       Неоновые синие буквы «З» и «А» вспыхивают, моргают несколько раз и гаснут.       Гарри пытается создать вскрывающие и изолирующие оглушающие чары, но чем больше попыток предпринимает, тем раздражительнее становится. В итоге он хватает метлу, выбивает стекло и вскрывает замок рукой с внутренней стороны. Из-за этого Панси сверкает в его сторону злыми глазами, а с верхних этажей соседнего дома раздаётся клокотание.       Нэнси стонет, когда они поднимают её на ноги. Гарри делает шаг на бархатную лестницу, а Панси испуганно озирается и поднимает пистолет в сторону пустой улицы.       — Всё нормально. Они вряд ли услышали нас.       Гарри видит, как её поза меняется на расслабленную, но пистолет она не опускает. Панси вглядывается в темноту, пока они не доходят до входа.       У Нэнси, опирающейся на его плечо, лицо гладкое и чересчур серое. Испарина блестит на висках. Она еле-еле перебирает ногами по ступенькам. Высокие потолки, глянцевые стены с геометрическими узорами. Гарри решает, что пока это лучшая локация, чтобы переждать ночь. Чистая, нетронутая, спокойная.       Они открывают парадную дверь, двигаются вперёд в темноту. В нос ударяет запах лака, краски и затхлости.       — Мерлин, как же темно! Ай, больно! — глухой удар, до Гарри доносится обиженное шипение, а за ним следует надломленный стон. — Поттер, немедленно зажги Люмос, драккл тебя дери!       На конце палочки загорается огонёк, освещая испуганное лицо Панси. Они замирают, вслушиваясь в звуки и боясь пошевелиться. Ничего не происходит. Видимо, на этот раз им повезло. Гарри возвращается к двери, берёт метлы и захлопывает её.       — Присмотри за ней, Панси. Я попробуй найти, где включить свет.       — С радостью.

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 27 дней 18 часов 20 минут

      Им хватает часа, чтобы облететь все точки и запустить процесс разрушения, но Гермиона не чувствует облегчения, только подавленность.       Всё происходит по представленному ей сценарию: поля, конечно же, пылают. Даже на высоте чувствуется зловоние от их горения.       Им не удаётся отыскать девочку: сейчас они снова направляются к пустой площади, чтобы убедиться, что не пропустили чего-то важного. У них не так много времени, чтобы понять, где они держат детей. Запоздало Гермиона осознает, что теперь «они» в её сознании — она и Драко. С какого момента она перестала отделять себя от него?       Над головой — небо, затянутое алыми облаками. Вездесущий мрак, к которому они привыкли за эти месяцы, рассеивается: огонь повсюду. Огонь сжирает цветы, валит деревья, коптит. Гермиона не знает, как описать то, что видит. Многое, что приходит на ум, — пылающий ад, столп огня, серное горящее озеро. А может быть, атомный взрыв — иронично, учитывая, что именно об этом она вспомнила, когда приняла решение. Когда бомба взрывается, некоторые люди думают, что солнце повторно восходит, а выжившие вспоминают жар, вытравливающий всё на своём пути. Гермиона даст начало движению хибакуся, и вот как её запишут в учебники. Не так она представляет себе своё будущее.       От едкого дыма глаза слезятся, а носоглотку дерёт. Лицо печёт от жара, когда руки Драко сжимаются на талии и помогают ей спешиться. Взмах крыльев, короткий рёв, и дракон устремляется в небо, заходя на новый разрушительный круг. Бум-бах. Стремительное падение: обуглившаяся берёза проламывает крышу святилища. Языки пламени перекидываются на дерево, идол-банши у входа вспыхивает. До ушей доносятся вопли, заглушаемые треском. Драко крепче сжимает её руку.       Она подавляет в себе желание броситься вперёд. Она запрещает себе думать. Она тратит на это все моральные силы. Если дать мыслям волю, то можно сойти с ума, а им необходимо исполнить задуманное. Вот что такое грань — она дошла до неё и планирует пересечь. Или же уже пересекла?       Страшнее уже не будет.       У ног — сгоревший обугленный труп.       Может, кто-то всё-таки смог сбежать. Может, кто-то всё-таки выбрался.       Рвота подкатывает к горлу, но Гермиона закрывает глаза и старается сосредоточиться на голосе Драко. Одновременно пытается отогнать от себя назойливые красочные образы.       — Никого нет, гоблин. Думаешь, они утащили её наверх?       — Скорее всего.       Его челюсть дёргается. Усталый резкий профиль, следы засохшей крови на скуле. Чувствуя её взгляд, Драко поворачивается. В каждой мышце — напряжение. В жизни она бы не подумала, что его глаза, наполненные усталостью и тревогой, могут настолько задеть её. Они внимательно изучают друг друга: он — со смятением, а Гермиона — с возрастающим трепетом. Пальцы легко касаются лба, убирают грязные пряди и задерживаются около уголка губ.       — А если они её уже прикончили, Грейнджер? Что если…       — Мы найдём и заберём её отсюда. Надо двигаться дальше. Тут… — она переводит взгляд на разрушенную площадь. Её застаёт врасплох чувство вины, которое она не успевает подавить. — Тут ничего нет. Ничего.       Плотная стена огня разрывается, когда сквозь неё пролетает дракон. Гермиона направляется к животному, но Драко мягко останавливает её за локоть. Ей хочется поскорее убраться отсюда, чтобы не наблюдать, к каким последствиям приводит её решение. Храм за спиной Драко пылает сильнее, чем прежде. Из-за апокалипстического пейзажа его фигура похожа на тень. Огонь постоянно отвлекает её внимание.       — Грейнджер?       — Да?       — У нас не было другого выхода.       — Ты и сам знаешь, что это не оправдание.

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 12 дней 4 часа 35 минут

      От яркого слепящего света после непроглядной темноты хочется зажмуриться: Поттеру потребовалось двадцать минут, чтобы включить освещение. Панси медленно поднимается на ноги и рассматривает помещение. Она бывала в концертных залах в Англии, но ни один из них не был похож на это место. Вокруг неё — сумятица и неразбериха. Классический тяжёлый бордовый занавес спускается к сцене, где под прожекторами блестит рояль, но если заглянуть выше, то можно увидеть край балкона с вычурной, причудливой лепниной. Вверху, над сценой, шесть эмблем: из них она узнаёт только Деву Марию, а остальное вызывает у неё недоумение (звезда, фигура и фотография женщины, костёр и арабские символы), как и выцветшая надпись: «Кого ты любишь? Все едины». Над головой потолок, состоящий из деревянных перегородок и каменных плит с лицами людей, которых они никогда не видела. Дальше, в правом углу помещения, — леса, занавешенные жёлтой клеёнкой. Видимо, магглы только начали работать над залом, когда началась эпидемия.       Некоторые картины больше походят на детские рисунки, чем на искусство. Взять хотя бы ту справа, полностью состоящую из квадратов и прямоугольников. Ничего удивительного: Панси никогда и не думала, что магглы понимают хоть что-то в прекрасном. Между деревянными колоннами, подпирающими потолок, на гирляндах висят фарфоровые венецианские маски. На стенах она замечает железные таблички с надписью «Шлюхи», «В блюз верим мы», черно-белые фотографии, гитары и плакаты с разнообразными изображениями от играющей на саксофоне свиньи до простых афиш групп, начертанных идеально ровными буквами.       Позади бар из красного дуба. В задней барной стойке полки до сих пор заставлены напитками и бокалами. Ещё дальше сваленная Панси маленькая чёрная меловая доска с надписью «Весёлый час. Закажи один коктейль и получи два». Ладонь собирает пыль с дерева, когда она делает несколько шагов вперёд. Что-то между волшебной оперой и подземным джаз-клубом в Косой Аллее. Одним словом, Панси хочется кривиться от этого места, но одновременно с этим оно навевает воспоминания о привычном.       Слышится слабый стон, и Панси вспоминает, что она не одна. Несколько часов назад она наживую отрезала молодой девушке руку. Она оборачивается и вздрагивает, когда Нэнси резко открывает глаза с лопнувшими сосудами и хрипит:       — Где мы?       — Какой-то клуб-бар-опера-притон. У тебя… — тихо говорит Панси, обращая внимание на повязку на её руке, ставшую бордовой от крови. — Нам нужно что-то обеззараживающее. Зелье? Святые Мерлин и Моргана, я не знаю ни одного целительского заклинания.       — Алкоголь, — голос аврора слабеет. — Тут есть алкоголь? Ещё остались бинты в переносной аврорской аптечке.       Она сразу же вспоминает ряды бутылок. Через минуту Панси перелезает через барную стойку, разглядывает стеклянный стеллаж, теряясь в названиях. По итогу берёт несколько наугад, не выдержав. Ещё через минуту опускается на колени рядом с Нэнси, протягивая ей взятые бутылки.       — Нет, это ликёр. Это мартини. Не подходит. Драккл, ты вообще ничего не знаешь о маггловском мире? — голова ударяется об пол, и аврор прикрывает глаза. — Ищи бутылку, похожую на огневиски.       Панси возвращается к бару, но прозвучавший вопрос её останавливает.       — Думаешь, это помогло?       — Пока ты вроде не превращаешься в монстра. Похоже, что да.       — Спасибо, что не замешкалась.       — Сохранить тебя в живых в моих интересах, знаешь ли.       — Я замедляю вас.       Ей удается найти нужную бутылку в правом углу стеллажа и проигнорировать сказанное.       — Гарри здесь? Если нет, то тебе придётся помочь мне.       — Он искал, как включить… Стой, помочь тебе?       Ей и отрезанной руки было достаточно. Куда уж ещё.       — Здесь, — рука Поттера надавливает ей на плечо, отстраняя Панси влево. — Дай-ка посмотреть, что тут у тебя.       Панси наблюдает, как Поттер поправляет очки, разглядывая обрубок руки, замотанный в кровавую повязку.       — Нам надо обеззаразить руку. Ты готова?       Нэнси зажмуривается, но кивает. Голос Поттера твердеет, она узнаёт его командный аврорский тон.       — Я поменяю повязку. Хорошо?       Нэнси снова кивает и позволяет Поттеру подтянуть себя наверх. Её локти упираются о дерево. От её вида у Панси в животе всё стягивает от страха. До этого момента она казалась ей настолько сильной и собранной, а сейчас её плечи скукожены, рот искривлён, а в глазах застывает боль.       — Панси, открывай бутылку.       Со второй попытки у неё получается открутить крышку.       — Лей мне на руки.       Поттер уверенно трёт ладони друг о друга, прежде чем встряхнуть их. На её запястье падает несколько капель.       — Дай-ка сюда, — Нэнси забирает у неё алкоголь и делает несколько больших глотков, прежде чем вернуть ей бутылку обратно. Панси замечает, как от дрожи у неё дергается рука. — Знаете, какой экзамен я провалила в Академии? Один-единственный, мне зачли его из-за того, что Джеймс упрашивал. Оказание первой, его мать, помощи! А ему всё ничего было: высокие баллы что по мерам дезинформации, что по криптографии, да. Драккл, лучше бы я умерла вместо…       — Хватит! — грубо обрывает её Поттер. — Делай глубокий вдох.       — Поттер… — начинает Панси, наблюдая за тем, как лицо Нэнси искажается от страха и боли. Её начинает трясти от макушки до пят. — Поттер, может нам как-то…       — Сделай глубокий вдох, Нэнси. Панси, тебе придётся зажать ей рот и держать.       — Зажать рот?       — Да.       — Но…       — Делай, что я сказал!       — Ладно.       Она подходит к девушке вплотную, накрывает рукой и вклинивает свою ногу между её ног, пока Поттер копается у себя в карманах. Её глаза бегают, подбородок трясётся. Ладонь обжигает прерывистое дыхание. Панси старается встать так, чтобы дать Поттеру обеззаразить её рану. В отличие от неё Поттер знает, что делает, либо хорошо притворяется. Хотя Панси сомневается, что он в целом умеет обманывать. Пока Панси практиковала искусство обмана, Поттер тренировал навыки выживания.       — Ещё один глубокий вдох, Нэнси. Всё очень быстро закончится.       — К химере тебя!       — Ну-ну, соберись.       Краем глаза ей удаётся разглядеть насыщенный кровящий круг мяса вокруг белой кости. Панси тут же отводит глаза, проклиная себя за любопытство. Слышится плеск, и Нэнси дёргается и издаёт истошный вопль, как и предсказывал Поттер. Её тело трясёт, а на глазах выступают слёзы. Нэнси обмякает, и единственное, что может сделать Панси, — поймать её. Её слабое тело наваливается на неё. Изо рта вырываются вперемешку всхлипы и стоны, и на короткий миг её боль перетекает к Панси и заставляет сердце сжаться, а после активно закачать кровь по мышцам.       — Вот и всё. Вот так, — проговаривает Поттер, бинтуя руку. — Всё хорошо. С тобой всё будет хорошо. Всё закончилось.

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 27 дней 17 часов 55 минут

      Всё идёт по плану. Всё до сих пор идёт по плану. Это подозрительно, потому что обычно в подобных ситуациях всё выходит из-под контроля. Гермиона привыкла к этому, но на этот раз ей не приходится обдумывать десятки запасных выходов. Нет, напротив, они неизбежно приближаются к точке, где оказались впервые, когда попали сюда.       Вырубленное из камня пугающее и величественное сооружение посреди чёрной пропасти гор. Зазубренные, стремящиеся ввысь каменные пики стен, скорее всего, древнее магии, которой насыщены её гены. Гермиона может только гадать, сколько простоял он, одинокий и навечно затерянный во мраке страж смерти. Сооружение пугает её не только масштабностью, но и воспоминаниями. Чем они ближе к нему, тем сильнее в её груди тянет от тоски. Температура падает на несколько градусов. Багровый месяц освещает длинный вытянутый утёс, укрытый инеем. На краю ей удаётся различить тонкий силуэт сидящей девушки, склонившейся над человеком. Её волосы растрепывает ветер, когда они приземляются. Аска остаётся неподвижной. Сперва Гермиона не может узнать её, но, вглядевшись в изуродованные черты, понимает, что это Фрия, почти утратившая сходство с живым человеком. Её кожа серее, кости выступают под кожей, пурпурные вены расходятся от мест, где когда-то были глаза. Теперь вместо них засохшая бордовая корка.       — Твоя подружка здесь, — зло выплёвывает Малфой. — Вовремя.       Он соскакивает с дракона, на этот раз не помогая ей спешиться. Его шаг стремителен. Гермиона не успевает окликнуть его, когда Малфой бросается на девушку.        — Где она? Говори, где она? Куда ты дела её? — пальцы его рук сжимают, стискивают, почти ранят прозрачную кожу. В ответ же Фрия приоткрывает шрамированный рот и склоняет голову, как кукла. — Где она, драккл тебя дери? Где она?       Гермиона подходит к ним и замечает труп аса-отца. Его обезображенное лицо заставляет вспомнить о криках в деревне. Снова закрыть глаза и не думать. Не думать.       — Она ослепла, Драко.       Узкая серая рука-клешня тянется к груди Малфоя и подцепляет шнур с руной. Драко кривится, готовится оттолкнуть, но Гермиона останавливает его. За это он дарит ей суровый взгляд.       — Погоди-погоди, — ладонь сжимает плечо. — Посмотрим, что она сделает. Вникнем. Фрия?       Фрия осторожно касается своей руны на шее, крутит её в пальцах. Её обескровленные губы двигаются, пытаются выдать слова, но те исчезают призраками в скалах. Шнурок падает вниз: руна раскачивается у Малфоя на шее. Его губы сжимаются в тонкую линию. Она оборачивается, будто видит перед собой затянутый дымом пылающий горизонт. Через секунду бредёт к краю утёса, оставляя босыми ногами следы на инее. За следами тянется кровь. Только сейчас в поле зрения Гермионы попадает кровавая клякса на белом, как снег под ногами, атласе. Боже.       — Очевидно, она не будет говорить, — он снова срывается с места, спотыкается о труп и смачно выругивается. — Гребаная Цирцея. Не смей, поганая девка, уходить от меня! Где девочка? Куда вы утащили её?       Гермиона еле успевает догнать его, пытается вмешаться, но Драко не унимается. Ей до сих пор сложно привыкнуть к тому, как сильны и разрушительны бывают его эмоции. Слюна брызжет изо рта, и его крик разносится эхом на каменном выступе:        — Где она?!       Фрия останавливается перед краем, оборачивается и наконец выговаривает что-то новое, кроме бессвязного бормотания, непривычно низким, будто сломанным голосом:       —Orlög.       — И это всё, что ты можешь мне, блять, сказать?!       Она смотрит мимо их лиц, прежде чем сделать шаг назад. Её голос шелестит, смешивается с порывами ветра и уносит слова ввысь, к плитам замка.       — Однажды, очень давно… — костлявые руки поднимаются к небу, словно взывают к потусторонним силам. — В королевстве льда и теней родилась девочка.       — Да ты что? Хватит молоть языком! Говори, где она?       — Малфой, тебе надо успокоиться.       Он раздраженно фыркает, но замолкает.       — Её отец очень любил, но тут детей забирать, а матерей превращать. Тогда отец приходить к королеве и заключать сделку, — Фрия хрипит, словно её душат. Кровавые ручейки бегут из ран, где были глаза. — Отец доставляет драконов, их продавать странам.       Они переглядываются.       — Зачем вам драконы, Фрия?       — Новая кровь, — выкрикивает она зло, а после переходит на сбивчивый быстрый шёпот: — Королева позволять девочке остаться. Королева хотеть сделать её одной из плакательниц, но девочка вырастать и любить. Вместе с возлюбленным они хотели сбежать в страну, где солнце ярче, чем свет луны, где туман не преследует по пятам, где есть магия от отца, а не смерть от матери. — Кровавые слёзы катятся по сморщенным щекам. — Но королева заставляй девочку убивать! Ритуал завершать и служить, служить! Она заставляй волшебницу отпустить, привести на скалу, об отце рассказывать. Она заставляй волшебника мучать, банши-отродье из клетки выпустить. Королева обещать свободу девочке, отцу и её малышу, а девочка обманываться. Волшебница деревню сожгла, дракона украла. Отец бесполезен — королева его убить и приказать девочке ей вечно служить. Из-за этого… — она обрамляет руками живот. — Смерть жизни расти не давать. Волшебница сделала всё так, как она предсказывала: волшебница любить и хотеть всех спасать, волшебница помогать, — её грудь вздымается от грудных рыданий. Ещё один шаг к пропасти, и Фрия начинает раскачиваться с пятки на мысок. — Королева всегда всё знала, ну а девочка тенью стала. Девочке здесь оставаться нельзя. Девочка себя потеряла, — в следующую минуту Фрия переходит на режущий слух крик, и от этого Гермиону и Драко сбивает с ног. Подбородком она ударяется об камень — боль расползается по затылку. Гермиона прижимает ладони к ушам, пытаясь спрятаться от разрывающего звука. — Беги! Беги! Беги! Смерть впереди!       — Фрия, нет!       Гермиона бросается вперёд в попытке схватить её за развевающуюся светлую ткань. Пальцы сжимаются вокруг пустоты. Рука ложится на палочку, но Гермиона не успевает её спасти: тело стражницы падает и летит с утёса в пропасть.

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 11 дней 22 часов 10 минут

      У Панси в голове кавардак: два детских лица, отрубленная рука и губы Поттера, который сейчас спит, облокотившись на стул. Она же не может сомкнуть глаз, не может контролировать мысли, не может не гипнотизировать ряд бутылок, из-за которых у Блейза бы вырвался нервный смех. Ей остаётся разжевывать безвкусные батончики и надеяться, что утро наступит раньше, чем ей в голову взбредёт что-то рисковое.       Два важных мужчины-статуи в чёрных костюмах, очках и котелках взирают на неё, вальяжно раскинувшись на стульях. В полутьме от них у Панси очень неуютное чувство тревоги.       — У маглов, драккл, вывернутое воображение.       — Не самое странное местечко, если честно, — доносится до неё голос Нэнси слева. — Вполне себе миленько.       — Ты уже бывала здесь?       — Тут-то? Шутишь? Это пристанище стариков. А мне всего двадцать шесть, до пенсии, где я аппарирую с неволшебной палочкой и коллекционирую скрипящий антикварный хлам вроде той гитары на стене, ещё далеко. Хотя ему бы тут… Да, ему бы понравилось.       Панси хмыкает.       — У вас не совпадали вкусы?       — Он отащился от всего, чего не мог понять. Современное искусство, арт-хаус, древняя музыка. Однажды он притащил в квартиру зачарованную копию Кандинского. Нашёл где-то на барахолке в Волшебной миле.       — Кого?       — Маггловский художник. Какой-то умник смог зачаровать всю эту геометрию, чтобы она всё-таки исполняла музыку. В тот момент я впервые подумала, что мы… Мерлин, он мёртв, а я все ещё «мы», да «мы».       — Кто сказал? Может, другая часть отряда смогла транспортировать его?       — Не смеши меня. Ты вправду думаешь, что в той мясорубке хоть кто-то выжил?

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 11 дней 22 часа 32 минуты

      Когда Гарри просыпается, до самых кончиков пальцев его прошибает усталость. До самых кончиков пальцев ему претит заставлять своё тело двигаться, но он всё равно напрягает мышцы, опирается руками об пол и отталкивается. Слева тяжело сопит Нэнси. Тело ломит. Они потратили два часа, чтобы прочесать всё здание и убедиться, что в нём никого нет. На крыше Гарри удалось разглядеть порт и наметить их маршрут следования. Скорее всего, с рассветом они взлетят, чтобы добраться туда.       Одной из череды его сногсшибательных побед над собой было умение превозмогать трудности. То ли благодаря его стартовым сиротским позициям, то ли благодаря упёртости, помноженной на упёртость, Гарри прорубал себе дорогу жизни, которую он считал «праведной». Его не интересовало ничего, что хотелось бы мужчинам его возраста: его не манили атрибуты власти, не привлекали горы галлеонов в хранилище. Как и коллекционирование красивых женщин — когда он наблюдал, как министры, адвокаты, бизнес-дельцы обмениваются своими успехами, у него першило в горле от отвращения. По правде, он в целом не представлял, как женщин можно коллекционировать.       Ему сложно было не признать: Панси Паркинсон была похожа на трофей, но вряд ли бы Гарри думал о ней именно в таком ключе. В ней было куда больше отчаянной отваги и решимости, чем казалось. Панси любила играть с людьми. Гарри же не был человеком, который охотно втягивался в подобное.       Когда он находит её скомканную аврорскую форму и пустую бутылку виски у сцены, впадает в оцепенение. Поднимает взгляд, а там на рояле под тусклым жёлтым светом полулежит она. Ткань шёлкового чёрного платья спадает волнами на пол. Дым от сигареты в её утончённой руке вьётся, устремляется к свету. Всё в ней будто из другой жизни, где побег был скорее опцией для преступников, а не вечной потребностью.       Рука в шифоновой перчатке падает, сигарета тлеет. Глаза Панси ловят его взгляд, сверкают. Красные губы медленно растягиваются в улыбке.       По спине бегут мурашки. Мысли теряются. Гарри прочищает горло. Гарри подходит ближе, опускается на стул у рояля и наблюдает за тем, как Панси садится и тянется. Белоснежная полоска спины, выступающие лопатки и тонкая талия. На миг он может представить себе, что сейчас раскроется занавес, загудят трубы и зазвучит мелодия.       — Где ты взяла все эти вещи?       Игривый пьяный смешок:       — Гримёрная.       — Ты пьяна.       — Ага, — голые ступни, на лодыжках выступают две косточки, узкие острые плечи. — Как думаешь, Поттер, я могла бы стать маггловской певицей? Может быть, я выступала бы в этом баре? Перед тобой?       Она бросает на него взгляд из-за плеча: глаза у неё цвета бушующих тёмных вод. Радужки настолько выразительные, Гарри засматривается. Гарри не может оторвать взгляда. Кровь шумит в ушах. Странная гнетущая сцена: когда он смотрит на неё, он ощущает тоску, хотя, наверное, должен был бы — возбуждение. Ему остаётся догадываться, зачем Панси создает окружающий маскарад: это длинное, несомненно подчёркивающее её фигуру платье, большие серьги в ушах, косметика. Словом, искусственность.       — Тебе правда лучше сменить одежду на что-то более практичное, — спокойно говорит он. — Если нам потребуется бежать…       — Не нравится, Поттер? —взгляд становится по-детски обиженным. — Что именно тебя не устраивает?       Он вздыхает и качает головой. Она резко поднимается на ноги. Рояль скрипит, когда она делает шаг к нему. Ему приходится задрать голову, чтобы увидеть её лицо.       — Думаешь, я красивая?       — Слезай, Панси.       Уголок её губ еле заметно дёргается. Она наклоняет голову влево, раздумывает. А после прячет руки за спину, отклоняет голову. Лязг молнии — платье упало к ногам. Клавиши рояля издают мучительный протяжный звук, когда она садится, полностью нагая, откидывается на руки, наблюдая за ним из-под чуть приоткрытых ресниц.       — А так?       Гарри оглядывает её белую ровную кожу, напряжённые розовые соски на небольшой груди, созвездие родинок у ключицы, ямку пупка. Мурашки разбегаются по плечам от холода. Пах обжигает возбуждение. Он представляет, как протягивает ладони, проводит по этим бесконечным ногам, сжимает талию, поднимает на руки, вовлекает в поцелуй, пробует. Но как только их взгляды встречаются, наваждение спадает. Панси смотрит отчаянно, хотя контролирует свою мимику: улыбка всё та же, а вот глаза честные и большие. В них столько подавленной боли и страха. Из груди вырывается рваный вздох. Мерлин, она вправду хочет довести его до безумия.       — Ну как, Поттер? Теперь я тебя устраиваю?       — Ты не должна меня устраивать, Панси. Ни меня, ни кого-то ещё, —говорит он серьезно, стягивает с себя мундир и протягивает ей. — Держи.       На её лице отражается смятение. Панси прячет глаза, когда Гарри пытается поймать её взгляд. После недолгой паузы она вырывает у него вещь, кутается в неё и свешивает ноги с рояля, отвернувшись в другую сторону. Гарри наблюдает, как она выдыхает дым после затяжек и нервно болтает ногой.       — Поцелуй меня, Поттер, — горько говорит Панси. — Мужчины всегда целуют, а после забывают меня. И всех всё устраивает, но не тебя. Лучше бы тебя всё устраивало.       Она судорожно курит сигарету, шмыгает носом.       — Я ненавижу, гоблин, всех людей на этой дрянной планете.       — Ты расстроена… — он неуверенно заканчивает вопрос: — Из-за девочек?       — Может быть, я рада, что от них избавилась, — зло выдыхает она. — Может быть, мне плевать? К дракклу этих маггл, к чему мне они? Меня не волнует, кто с кем воюет. Мне всегда было всё равно, убивают ли их или включают в программу предмет маггловедение. Какая разница?       — Тебе не всё равно.       Она выдавливает из себя грустную ухмылку.       — У тебя хорошо получается видеть во мне то, чего нет.       — Все мы когда-то устаём от масок. Вряд ли ты исключение.       — Вот оно как.       Вздох.       — Знаешь, когда я оказалась в Америке, я думала… Я думала, что можно взять и втиснуться в новую жизнь, как намалеваться косметикой. Что я могу стать кем угодно: адвокатом, американским невыразимцем, стервой с богатым банкиром-любовником. Кем угодно. Надо только достаточно слиться с образом, но вот я здесь, с тобой, а мир в который раз изменился, да?       — Да.       — Опять. И по-прежнему больше не будет, да?       — Не будет.       — Мир меняется быстрее, чем я, Поттер. Оказывается, какой цвет помады ни выбери, на каком континенте ни живи, от прошлого все равно не скрыться. По итогу, куда бы ты ни бежал… Ты всегда бежишь от себя.       — Не важно то, почему ты бежишь. Важно то, к чему ты приходишь. Нет?       Она качает головой, будто не верит ему:       — Ты ужасный человек, Поттер.       — Почему?       — Ты не мудак. А ещё ты не поцеловал меня.       — Я не думаю, что ты вправду хотела, чтобы я поцеловал тебя.       — Вот поэтому я и ненавижу тебя, — Панси закусывает губу и добавляет: — Чуть меньше, чем остальных, конечно, но всё же.

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 11 дней 21 час 30 минут

      С рассветом они выходят на улицу— небо над головой янтарное. Было время, когда Панси думала, что рассветов в её жизни будет ещё достаточное количество, сейчас у неё уже нет прежней уверенности. Невыносимо хочется спать, но им надо двигаться. После произошедшего Панси постоянно терзает противное чувство стыда: её представление пошло не по плану, а Поттер, видимо, догадался ещё до того, как она вынудила его щёки алеть. Просто Панси как маятник: её всегда раскачивает в разные стороны. Она нестабильная.       Единственное, что стоит признать: секса не вышло, зато она получила настоящее человеческое прикосновение. Первое бы принесло ей куда больше удовольствия, но Поттер, видимо, не разделял её мнения о способах забыться. У людей разная реакция на страх: кто-то бежит, кто-то сражается, а вот Панси всегда хочется отдаться кому-нибудь. Да, это ещё одна черта, которая в ней никогда не меняется.       — Ты уверен, что это не обманка? — спрашивает Панси, пытаясь унять грызущую тревогу внутри. — Откуда ты знаешь, что там будет помощь?       Гарри стискивает в руке метлу:       — Я не знаю.       — Мы летим по координатам, которые даже не являются координатами, драккл знает куда! — она встряхивает головой и шумно выдыхает. — Ладно. Лучше, чем ничего.       — Нам нужен колдомедик или врач. Нэнси слишком слаба, — Гарри прижимает ладонь ко лбу девушки, покрытому испариной. Достаёт найденную в баре бутылку воды. — Это единственный способ выбраться из города. Там будут лодки. Возможно, самолёт.       — Готова поставить с тысячу галлеонов, что ты не умеешь управлять ни лодкой, ни летающей железякой, Поттер!       — Сигнал транслирует группа магглов. Они умеют.       — Магглов? Ты вправду думаешь, что магглы смогут помочь нам сейчас?       Нэнси давится водой, в её горле булькает.       — Поттер, скажи, что у тебя есть запасной план, а?       Раздаётся гудение. С лица Поттера сходят все краски, когда он поднимает глаза к небу. Над ними проносятся несколько самолётов, и он вскакивает. Бутылка выпадает из его рук. Вода тёмным пятном разливается по асфальту. Внезапно ступни ощущают нарастающую вибрацию.       — Поттер? Поттер, почему земля дрожит?       И не только земля: всё дрожит, стены, стёкла и её внутренности, а в следующую секунду — оглушительный грохот. Панси подбрасывает в воздухе, переворачивает. Спина ударяется об асфальт, по пояснице расползается боль, в глазах мелькают вспышки. Несколько самолётов проскальзывают по небу, но прежде чем Панси успевает сориентироваться и встать, по барабанным перепонкам вновь бьёт грохот.

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 27 дней 17 часов 45 минут

      Они долго стоят неподвижно и вглядываются в пропасть. Ветер завывает, а потоки светлых пушистых снежинок поглощает бездонная тьма. Из ноздрей дремлющего дракона исходит пар.       — Прелюбопытное представление, но могла бы сброситься до того, как мы прилетели сюда.       — Ей было страшно.       — Не страшнее, чем нам.       Гермиона бросает последний взгляд на два окровавленных отпечатка ступней и разворачивается к монструозному сооружению в скале. В её сознании Фрия снова и снова падает с утёса, а Малфой кричит на неё.       — Мне не нравится всё это, Драко.       — Череда самоубийств, которые ты не можешь предотвратить?       — Мне не нравится, что банши всегда на два шага впереди, что бы мы ни предприняли. Когда асы похитили тебя, королева сказала, что ждала меня. Она будто… Она будто была рада мне? В своей извращенной манере, конечно. Вдруг они нарочно разрешили нам действовать. Судя по тому, что сказала Фрия, они планировали это.       — Даже если так, банши видят смерть, но не видят будущее. И для чего ты им, Грейнджер? Уж точно не для того, чтобы разгадывать рунные загадки.       — Что, если они хотят, чтобы мы спасли девочку?       — Не думаю, что девчонка их вправду интересует. Нам уже подтвердили, что они обменивают детей на драконов. Какому кретину правда могут понадобиться драконы в таком количестве?       — У драконов ценна не только чешуя, устойчивая ко всем видам магии. Их слёзы являются одним из базовых ингредиентов сложных магических зелий для восстановления тканей. Считается, что у волшебников с ними уникальная связь, как у собак с человеком. Последние годы с ужесточением законов в Англии и Болгарии главным поставщиком была Хорватия. Они монополизировали рынок.       Малфой косится вбок:       — Она не похожа на борзую, давай честно, а?       — Они ждут нас, — тихо говорит Гермиона. — Я уверена, что они знают, что именно мы хотим сделать.       — Это что-то меняет?       — Нет. Я просто пытаюсь сложить все пазлы в картинку.       — Сейчас время действовать, а не думать.       — Я понимаю, — вздыхает Гермиона и протягивает ему руку. — Что бы ни случилось, нам надо держаться друг друга.       Он принимает её руку и тянет:       — Конечно, Грейнджер, ты же не выживешь без меня.       — Спорное утверждение. Никак не могу вспомнить, когда ты в последний раз спасал меня?