Прометеус

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 6 дней 15 часов 10 минут

      По-настоящему узнать себя и ближнего можно только в ситуациях крайней неопределённости. Вот для чего даны катастрофы и эпидемии. Джинни не уверена, что готова: все же в каждом должно оставаться что-то непознанное. Даже внутри: мало ли, что там прячется, под слоями привычного.       Лондон этим вечером — город-незнакомец. Привычные гудящие улицы превращаются в пустоши; аляпистые магазины c витринами, наполненными шуршащими открытками, магнитами и сигаретами — в заколоченные однотипные бараки; прохожие — в пугливые тени, прячущиеся в мерцающих окнах. Тёмная вуаль сумерек поглощает здания, крадёт свет, и Джинни перестает узнавать знакомые ей с детства места. Будто сейчас она уже в другой реальности — тревожное состояние.       Выжженная теплица кажется бессмысленной ерундой, случившейся столетия назад. Наверное, так ощущается облегчение. Здесь и сейчас ей нужно двигаться и не думать. Двигаться и не думать.       Тишина давит на уши. Тишина громкая, неуютная. Каждый раз, когда грубый голос магловского патрульного, вещающий из громкоговорителя разбивает тишину, Джинни борется с ворочающимся в животе страхом.       Внимание! Внимание! В связи с прогрессирующим распространением вируса-симбиота выход из домов строго запрещён. В целях безопасности соблюдайте режим самоизоляции. Старайтесь избегать контакта. Нарушение карантина карается ответственностью. Повторяем! Нарушение карантина карается ответственностью.       Ступня разбивает огромную лужу, и желание оказаться в здании Аврората и скрыться от промозглого раздражающего дождя и назойливого гремящего объявления усиливается. Рон предпочитает протащить её по всему городу, не давая каких-либо внятных объяснений, вместо того, чтобы сразу переместиться по каминной сети в главный штаб. По пути пара магловских военных подходят к ним, чтобы проверить документы, и тут же, недовольно скривившись, отходят в сторону, стоит Рону показать им приколотый к форме значок. В этот раз никого не ставят на колени за нарушение карантина, или же тихое убийство происходит, просто через квартал отсюда. Абсурд. С каждой минутой порыв рассказать о Гарри ослабевает. О чём она только думала, когда сорвалась с места в доме Лавгудов? Наверное, о том, что из-за её гнева что-то изменится. Сейчас она понимает, что никому нет дела до того, какие уставы нарушил Гарри. Даже Рону, да и всему правительству.       Защитный пузырь вокруг рта слабо мерцает от огонька Люмоса. Из-за него ей приходится вслушиваться в слова собеседников и говорить в два раза громче, но таковы меры предосторожности. Рон говорит, что вскоре заклинание усовершенствуют, чтобы сделать его практичнее. Как бы не так. Сейчас у нее будто шлем тролля на голове, не меньше.       Вход скрыт от глаз: миниатюрный склеп под плачущим деревом. Потрескавшиеся губы Рона двигаются, когда он произносит пароль, и их утягивает вниз. Внутренности Джинни выворачивает, и она чуть было не валится с ног. Базы отрядов невыразимцев всегда прячут в неприметных местах, но она не ожидала, что одна из них будет на кладбище.       Они в подвале Саутваркского собора. Здесь сыро, а из-за темноты ей удается разглядеть только несколько передвигающихся неясных силуэтов, да свисающие цепи с потолка. Зачарованный огонь в факелах освещает стол, улитый воском, неприятным сиянием. На нём разбросаны зелья, несколько свитков и оружие, которое она видит впервые в жизни: напоминает гранату, но по форме слишком модифицирована. Несколько зачарованных высеченных рун: скорее всего, заговор. Джинни даже боится представить, какой именно.       Вход в эти двери меняет людей. Аврорат меняет людей.       Почему все дети в определенный момент жизни хотят быть аврорами? Видимо, чтобы в двадцать переходить от них на другую сторону улицы и надеется, что они не заметят тебя. Так идеалы переламывает реальность, в которой они становятся взрослыми.       Ловушка-горгулья со сломанным клювом огрызается на неё: от стены приходится отскочить. Бурчит что-то про злостных нарушителей, но Джинни слишком устала, чтобы спорить с зачарованным камнем. Гоблин за приёмной поднимает на неё осуждающий взгляд из-под узких ромбовидных очков, и у Джинни тянет в животе. Его длинный ноготь на мизинце стучит по дереву, прежде чем он снова утыкается в бумаги. Рона нигде не видно, поэтому придётся ей и дальше бороться с желанием убраться из этого места.       Она глубже втискивает руки в карманы и ёжится. Ловит на себе озадаченный взгляд двух невыразимцев из противоположной части комнаты. Они двойняшки: мужчина и женщина. Она не сразу заметила их. От их мантий из темной драконьей кожи исходит болотное сияние. Такое бывает, когда ткань пропитывают эликсиром устойчивости к инфернальному прикосновению. Их руки покрыты тёмным вытатуированным плетением из рун, а вместо защитного пузыря изо рта вырывается густой чёрный дым. Неуязвимые. Тот самый особый неромантический отряд, о котором как-то раз за ужином обмолвился Гарри, стараясь не вдаваться в подробности. У него была не сильно позитивная реакция, стоило ей начать расспрашивать. Их специализация — борьба с нежитью. Хотя, если честно, никто не знает, чем именно они занимаются. Сейчас два аврора больше похожи на оживших мертвецов. Джинни разрывает зрительный контакт и дёргается, как от пощёчины, когда рука твердая рука сжимает её плечо. Драккл.       Рон несколько секунд сомневается, прежде чем сказать:       — Всё улажено. Завтра сможем включить тебя в миссии, но прежде… Прежде мне надо кое-что показать. Хотя… Ты помнишь, о чём я говорил тебе?       — Что-то о неразглашении, бла-бла-бла. Это имеет значение? Лучше объясни мне, почему мы сейчас в логове шизиков, — шепчет Джинни, озираясь на двух незнакомцев позади. — Ещё чуть-чуть, и твои подчинённые испепелят меня взглядами. Я думала, что мы сразу пойдём в Министерство, попадём в главный штаб.       — Там не моя зона отвественности, Джин. Сейчас там вообще сын Лаврентия.       — А это кто ещё?       — Да так, знакомый. Не суть. Из всех моих отрядов невыразимцев этот реже всего проверяют. У них специальные поручения. И я бы не рисковал называть их шизиками.       Она вспоминает слова Гарри за обеденным столом, хмурится и спрашивает:       — А как же слухи? Мне казалось…       Лицо Рона мрачнеет. Неожиданно из глубины раздаётся надрывный крик, от которого Джинни прошибает дрожью.

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 27 дней 23 часа 10 минут

      Довольно идиотская затея — складывать камни в пирамидки, чтобы почтить усопших. Если честно, Драко никогда не нравились похороны. Они нужны живым, а не мёртвым. В молитвах, погребальных крестах или другой отпевальной хрени ноль смысла, так как ты всё равно ничего не чувствуешь. Тебя заколачивают в землю. Ты беспомощный тлеющий труп. И плевать всем, сколько ты пролежишь в одиночестве, прежде чем окончательно истлеешь. Плевать, где тебя именно похоронят — в земле или под сталактитами со светящимися червями, как Лавгуда.       Он бы предпочёл гореть, а не гнить. Хотя есть ли хоть какая-то разница?       Все они мешки костей, и не надо тешить себя глупыми надеждами, что это не так. Мешки стареют, протираются, как и сотни подобных до них. Никто не уникален, но пока ты человек, пока дышишь и чувствуешь, сохраняется иллюзия. Приятная ласкающая разум иллюзия: как будто кто-то из нас хоть что-то, да контролирует. Драко ничего не контролирует, но он точно не желает превратиться в одну из тварей, которые множатся. Лучше быть бесполезным дряхлым мешком, чем сжирать волшебников.       Когда рука Грейнджер тянется вперёд и складывает один камень поверх другого, Драко повторяет её действие. Вряд ли ему стоит объяснять себе причины. Ему плевать, да, но сейчас нужно.       Ей это нужно. Как и необходимо было сжать её в руках часами ранее. Так сильно, чтобы дать понять: здесь и сейчас она не одна. Грейнджер никогда бы не попросила его об этом, но у него было достаточно времени, чтобы изучить её реакции. Что-то в том, как Лавгуд умирал, на миг лишило её равновесия. Впервые он видит её в таком состоянии, и он не в восторге от этого. Словно на секунду тот свет, который она излучала, погас, и Драко впервые понял, насколько Грейнджер важна. Для мира во вторую, а для него — в первую очередь. Когда никто не верит в то, что изменения возможны, она продолжает твердить своё. Это редкое качество — развеивать вездесущий мрак. Блаженный идеализм. Он вынужден признать, что иногда он всё же работает. Так трудно быть человеком, а Грейнджер одна из немногих, кто постоянно с этим справляется. Наверное, поэтому он следует за ней сейчас. Грейнджер несколько раз моргает, не отрывая взгляда от пирамидки камней. Не двигается, словно сейчас она не здесь, не с ним, а бродит в другом измерении.       Драко не допустит, чтобы Грейнджер утратила веру в лучшее, даже если в какой-то момент ему придётся многим пожертвовать. Он не хочет, чтобы она плакала. Хотя даже тут не обходится без гордости: не издаёт ни единого всхлипа. От её молчаливых слёз у Драко настолько сильно щемит в груди, что становится тяжело сделать вдох, а мысли в голове сыплются. Рыдающая Грейнджер — редкое зрелище, но Драко видел её расстроенную и настоящую. Наверное, это стоит многого.       Сейчас она спокойна, но может, ему только кажется. Глаза всё такие же красные. Хотя бы руки не дрожат. Выражение на лице отсутствующее, или же так выглядит Грейнджер, которая забила все эмоции глубоко внутрь. В этом Драко уступает ей: сейчас страха в нём через край, но это обостряет чувства и помогает сосредоточиться. Это к лучшему: быстрее двигаться, быстрее думать. Им пора уходить отсюда. В мыслях появляется лицо исхудавшей девочки: он должен спасти её.       — Грейнджер? Ты как?       Она фокусирует на нём усталый взгляд и наконец выговаривает первую фразу за несколько часов:       — Что там? Что ты нашёл?       Драко раскрывает карту, проводит пальцем по пунктирным маршрутам, расползающимся по бумаге. Грейнджер передвигается: его бёдро касается её бедра, когда она наклоняет голову, чтобы рассмотреть карту поближе. Влажные грязные кудри касаются пожелтевшей бумаги.       — Что ж, мы не в полной заднице, благодаря мер… — он прерывается, когда видит, как быстро маска хладнокровия слетает её лица, давая проступить измученности. Драко поправляет себя: — Благодаря Лавгуду. Видимо, он хорошо знал это место. Прошерстил пещеры очень тщательно. У них тут система ходов, связывающих все точки. Удобно. На севере — деревня. От неё несколько ходов, и, видимо, все они прорублены через скалы. Чуть выше драконья яма.       Грейнджер сводит брови на переносице, пока Драко продолжает показывать ориентиры:       — Ещё через уровень, южнее, замок. А там, видимо, алтарь, если я смог правильно разобрать самый неразборчивый, самый поганый почерк, который я когда-либо видел. Гоблин, кто учил его писать, а?       — Покажи-ка, — она касается карты пальцами и сосредоточенно рассматривает выцветшие линии. — Не просто хорошо знал. Такой подробный план мог сделать человек, который жил здесь долгое время. Всё ещё не понимаю, как Луна могла не знать о путешествиях отца? И зачем он пришёл сюда?       — Это последний вопрос, который меня беспокоит сейчас.       — У меня ощущение, что мы что-то упускаем.       — Разве оно у тебя не постоянно, м? Это часть твоего мышления. — Грейнджер ничего не отвечает на его ухмылку. — К несчастью, Лавгуд не удосужился указать выход из этой дыры. Ставлю на то, что в скалах есть подземный путь, ведущий наружу. Но вначале надо будет пробраться в замок по туннелю. За сферой.       — Нам не нужен ни подземный путь, ни туннель, чтобы пробраться в замок, — она застывает. — Я долго думала и пришла к одному выводу. Пока нас ищут, красться сложно, нужно идти ва-банк.       Драко приподнимает брови, на что Грейнджер уверенно встаёт и стряхивает пыль с коленей.       — Ва-банк? Мы с тобой что, на страницах приключенческого романа, кудрявая? И каким это образом осуществимо сейчас? Ты видела нас?       Её спина выпрямляется: она напряжена. Лицо решительное. Зубы сжаты.       — Грейнджер, — его голос звучит мягко, гораздо мягче, чем мог бы звучать, но Драко предпочитает это игнорировать. — Что ты на этот раз задумала? Я, конечно, уверен, что это привычный самоубийственный план, но…       — Тебе придётся посмотреть своей тени в глаза сегодня, Малфой, — мрачно говорит она куда-то в сторону дыры, откуда веет немыслимым холодом. — Пока это наша лучшая опция.       — О чём это ты?       — Ты же хотел увидеть дракона?       Он сглатывает, ощущая, как сухо становится во рту.       — Скрести пальцы. Надеюсь, что она не спалит тебя заживо.

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 6 дней 14 часов 55 минут

      Крик не забывается. В её голове он повторяется по кругу, пока они крадутся в темноте по бесконечному коридору. База оказывается куда больше, чем Джинни изначально представляла себе. Изгнать пугающие мысли гораздо труднее, когда атмосфера этого места пропитана тревогой. Брат просто посоветовал ей не думать о том, что она слышала. Вот так просто — не париться. Доступное лекарство, но Джинни оно не устраивает. Ладно, сейчас самое важное — знать, что вся её семья в безопасности. Пусть заперты, но они в безопасности. Рон пообещал, что при первой возможности поможет им. Джинни может только догадываться, как именно.       Ноготь царапает палочку от волнения. У Рона прыгающая походка: так бывает, когда он нервничает. Они двигаются по коридорам, уложенным однотипной тёмной потрескавшейся от протечек плиткой. Вглубь, минуют несколько похожих друг на друга дверей, мерцающих свечей и понурых авроров. В одной из щёлок Джинни успевает разглядеть оголённого человека, привязанного к стулу. Его подбородок упирается в грудь. Из разбитого носа кровь стекает по губам и ниже, на впалый живот. На теле рваные свежие порезы, от пят до почти прорывающих кожу ключиц.       — Рон, где мы? — её шёпот разносится по коридору. — Что это за место?       Она даже не успевает осознать картинку, потому что Рон дёргает её за руку за собой. Дверь хлопает, закрывая обзор, но открывается новая. И там, за ней, её встречает нечто куда обречённее. Холодный липкий воздух врезается в лицо. В горле что-то мягкое, словно туда напихали волос или ниток. В воздухе насыщенный запах лекарственных зелий. Кислый и ядовитый, он сильно раздражает носоглотку, не даёт думать. Дальше звуки — что-то рычащее, мурчащее, орущее. Джинни фокусирует взгляд, и там, за наколдованным глянцевым силовым полем, в оранжевом тошнотворном свете, пристёгнутое цепями, выгибается создание. Когда они подходят ближе, оно дёргается на звук. Только отдалённо она узнаёт в нём человека — из-за одежды, из-за пристёгнутой грязной позолоченной броши в виде раскрытой книги. Лицо, не похожее на лицо. Шурупы-конечности. Склизкие сетки тёмных спор въедаются в кожу. Узкие ноздри, деформировавшиеся кости щёлкающей челюсти. Густая чёрная слюна, капающая из разорванного рта. Мутные узкие глаза без зрачков. Оно выгибается, ищет, жаждет сожрать.       Джинни хочет зажмуриться, но не может.       Джинни хочет сбежать, но не может.       Всё, что остаётся, — стоять и смотреть. Ей тошно, но не только от представшего вида. Оттого что впервые понимает, почему превращение людей настолько пугающее. Вместе с процессом приходится признать, что неуязвимости человека или мага просто не существует. То, что делает нас живым, настолько легко разрушить. Когда она смотрит на магла, ставшего отупевшим хищником, видит в нём своё искажённое отражение — с ним нельзя поговорить, его нельзя понять и нельзя спасти. В нём нет души, только оболочка из дряхлеющей плоти. Вот что такое настоящая смерть. Вот настоящее лицо этого вируса: все они слабы перед ним.       — Мы никогда с таким раньше не сталкивались. Мы, волшебники, можем навсегда исчезнуть, Джин.       Джинни озирается на Рона: на его лице застывает угрюмое выражение. У неё кружится голова. Ей дурно.       — Давно он тут?       Рон отводит глаза, а Джинни догадывается об ответе. Она не знает, какие выводы должна сделать сейчас. Ей жаль умершего магла, а не монстра, которого она видит перед собой. Ей жаль брата, потому что ему приходится переносить это всё в одиночестве. Она уверена, что он не хотел этого. Она знает Рона: он предан своей семье, своим принципам. Возможно, всё куда хуже, чем она предполагала. Разве она может судить его, когда сама, наверное, отдала бы всё, чтобы спасти мать?       — Прихожу сюда, смотрю на него. Из головы не выходит мысль, что мы похожи. Он выражает мою внутреннюю метаморфозу.       — Рон…       Она снова возвращается взглядом к заражённому. Тот клокочет, дёргается вперёд и раскрывает рот-пасть. Стул царапает плитку. Ржавые цепи звенят, не дают выбраться из сковывающих объятий. У Джинни пересыхает во рту, и она впервые думает: к лучшему, что оно тут, заколоченное и всеми забытое.       — После того, как мы ушли из Норы, он умолял меня отпустить его. Говорил, что его ждёт мать, ей нужны лекарства. Инсулин или что-то вроде того. Но я подумал, что, если взять его так, пронаблюдать, может, это сможет как-то помочь? Не ему, конечно, но нам. Маглы так быстро уходят. Какая, думаешь, к дракклу, разница? Их триллионы, а нас сотни тысяч, да? Он превратился за два дня. Целители Мунго сказали устранить его. Взять с него было нечего. Знаешь, сколько таких в этих комнатах? И ничего, чтоб его, — тяжёлый вздох. — Ничего, что могло бы спасти наших. После него был ещё один, и ещё один. Я перестал считать. А я ведь просто хочу спасти нас всех, Джинни! Понимаешь, почему об этом нельзя рассказывать?       — Я… Да.       — Никто не должен узнать.       — Но, Рон, они же такие же, как мы… Нет? Они те же люди. Они маглы, да. Они более уязвимы к вирусу, но…       — Ты думаешь, я не понимаю этого, Джинни? — повышает голос он, яростно сверкая в её сторону глазами. — Я отлично понимаю! Но таков был приказ, — его голос слабеет, и Рон несколько раз повторяет: — Приказ-приказ… Мы должны выполнять приказы, иначе скатимся в Американский сценарий. И пух — ты и я на этом стуле? Или мама, или папа, или Джордж? Чарли, Перси? Ты хочешь этого?       — Нет.       — И я не хочу, — он протирает глаза. — Надо бросить все силы на поиск вакцины. Маглы не выживут. С тем, как происходит превращение, они просто не успеют что-либо сделать. Вот что стоит на кону, Джинни. Мы должны бороться за выживание. Любой ценой. Вот почему я тебе это показываю. Я хочу, чтобы ты поняла, для чего мы это делаем. Это самое важное.

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 27 дней 22 часа 30 минут

      — Как мы поймём, что эта монстриха не готова сожрать меня? — спустя сорок минут молчания они выбираются из пещер, преследуемые страхом быть застигнутыми врасплох, чтобы забраться на новый уровень смертельной опасности. Новая незнакомая для него рутина. Драко уговаривает себя успокоиться, но чем они выше, тем хуже ему удаётся справиться с щекочущим внутренности страхом. Ясно только одно: Грейнджер заразила его способностями идти на риск и ничего не обдумывать заранее. Что следующее — он разовьёт в себе комплекс спасателя? Драккл, уже, не так ли?       К слову о Грейнджер. Кажется, она возвращается в своё нормальное раздражающее его состояние. Чем дальше они от могилы Лавгуда, чем увереннее её шаг. Хорошо, он счастлив до одурения. Осталось пережить следующий день, в котором у них должно быть больше трёх жизней, чтобы воплотить в реальность все её планы. Драко не хватает оптимизма, чтобы поверить, что всё разыграется в их пользу. Всё же он не кретин, у него есть мозги, а потому перспектива врываться на драконе в замок, полный сектантов, его пугает, а не воодушевляет.       — Она не монстриха, Драко. Драконы — не просто дикие неконтролируемые звери. У них очень высокий интеллект. Последние наблюдения Чарли на ферме подтвердили, что они, как и мы, формируют сложные социальные иерархии, имеют собственный язык и феноменальную память. А вот отношение к ним волшебников — зверское. Сейчас некоторые виды вымирают из-за высокого уровня браконьерства в Высокогорье. Государство не делает ничего, чтобы предотвратить это. Иногда, я бы сказала, способствует.       — Прости, что? Язык?       — Да, драконье наречие. Мы не в состоянии понять его, но при желании, если они доверяют волшебнику, то могут установить с ним контакт.       — Доверяют? Ты издеваешься?       — Волшебники всё никак не могут понять, что драконы не планируют становиться чьей-либо мантией. Попытки их приручить бессмысленны. С ними надо договориться.       — У тебя что, с драконом проходили переговоры, Грейнджер?       — Можно сказать, что мы с ней вынужденные союзники.       Драко хмыкает:       — Я знаю, чем ты займёшься, когда мы вернёмся.       — И?       — Да ну, кудрявая. Давай честно: у тебя уже была пара мыслей по поводу создания очередной бесполезной организации? Я даже подумаю о том, чтобы профинансировать твои потуги.       — Нет, Малфой, — устало говорит она. — Уже есть организации, которые этим занимаются. При желании можешь отправить им деньги. Биллу и Чарли, например, у них как раз сейчас по планам расширение территории.       — Кому-кому?       — Старшим братьям Рона.       — Вот ещё. Мне одного хватит.       На его слова она раздраженно вздыхает, а он продолжает:       — И ты не хочешь быть частью этого процесса? Не верю.       Гермиона закатывает глаза, но отвечает ему:       — Всё, что я хочу, — разобраться с вирусом.       — Ты слишком серьёзная. Я хотел выдать шутку про профсоюз ящеров, драконпис или что-то в этом роде, но… — Она смеряет его жёстким взглядом, и Драко обречённо вздыхает. — Видимо, остаётся просто идти навстречу моей неизбежной смерти.       — Драматизируешь.       — Пытаюсь сделать вид, что я смелый, отчаянный и ничего не боюсь.       Её бровь изгибается.       — Если меня испепелят, позаботишься о моей матери?       — Хватит.       — Я не фанат драконов, Грейнджер.       — В мире вообще мало таких людей.       Грейнджер, несомненно, умеет поддерживать. Он лениво продолжает:       — Судя по дневникам Лавгуда, это не первая особь, которую они отловили для своих варварских пигмейских утех.       — Я никак не могу понять их мотивы. Фрия сказала, что отец должен отдать вылеченного дракона банши. Для чего? Я не вижу никаких рациональных причин сохранять дракону жизнь.       — О, наконец-то, — довольно хмыкает он. — Этот момент настал.       — Какой? — хмурится Гермиона. — О чём ты?       — Ты чего-то не знаешь.       — Что… — потерянно говорит она, а после замирает и, видимо, осознаёт, что он дразнит её. — О Мерлин, ты опять за своё.       — Я наслаждаюсь каждой секундой. Невероятные ощущения.       — Напомни, почему я не бросила тебя, когда был шанс?       — Думаю, ты просто в восторге от меня, Грейнджер.       Она сжимает зубы от возмущения. Щёки алеют. Драко издаёт низкий смешок, косясь на неё. Видимо, они возвращаются к привычному стилю общения.       — Я не буду никак это комментировать.       — Ты просто не знаешь, что такое ненавязчивый флирт.        — Ты флиртуешь со мной?       — Пока получается только в одну сторону, к сожалению.       Грейнджер давит улыбку и закрывает рот рукавом. Ей неловко, а у него в груди разливается тепло. Они подходят к горе огромных валунов, наваленных друг на друга. Взбитый туман струится, обволакивая их тела, поднимается кверху по острым каменным зубьям. Над головой проплывают рваные облака. От дуновения ветра Грейнджер покачивает. Он не успевает остановить себя: его ладонь сама придерживает её за плечо. Её ресницы трепещут. Внимательный взгляд в его сторону: кажется, она сейчас мысленно его препарирует в голове.       — Кто бы мог подумать, что Драко Малфой будет выступать за хорошую сторону? — тихо говорит она и прищуривается. — Неординарное зрелище.       — Я не выступаю ни за какие стороны, — его тон сразу утрачивает игривость, и он непроизвольно напрягается всем телом. — У меня одна сторона. Своя.       — Здесь, со мной, пытаясь спасти ту феральную девочку?       Он отводит глаза.       — И всё это ради себя? Ну да.       В горле становится горячо. Драко чувствует, как его сердце сильно-сильно колотится, поэтому, чтобы успокоить его, он с сарказмом произносит: — Если это была твоя попытка в флирт, то знай — провальная.

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 6 дней 12 часов 55 минут

      Что-то никогда не меняется.       Ни то, как Джинни реагирует на сложные ситуации в своей жизни — она подавлена, а потому её голова пуста. Сейчас ей просто хочется спрятаться. Ни то, что у Рона в кабинете разгром, и неважно, какая эпоха или какая погода на улице. Она рассасывает последний мятный леденец, который находит в пиале на столе рядом с пустой чернильницей. Застывший красный воск от печати на стопке пергаментов. Та огромна, ещё чуть соскользнёт и разлетится по комнате с низким потолком и чёрными стенами: видимо, брат предпочитает игнорировать часть рабочих обязанностей.       После произошедшего он исчезает в одной из безликих дверей, а Джинни остаётся один на один с терзающими её сомнениями по поводу увиденного.       Ей надо решить, как именно реагировать. Или, возможно, решать ничего не надо, а просто отдаться течению и смириться с тем, что норма этого мира меняется.       Палец подцепляет один из документов, и Джинни пробегает глазами по тексту. Это черновой вариант указа, учитывая пометку у первого пункта про номера положений. Возможно, актуальный вариант уже приняли.

Указ

Министра Магии Великобритании

О помиловании заключённых, содержащихся в местах лишения свободы

1. Помиловать заключённых, осуждённых за экономические преступления и уголовные преступления небольшой тяжести в соответствии с Законом о магических правонарушениях, по пунктам… (уточнить)

2. Настоящий указ вступает в силу с момента его опубликования.

Кингсли Бруствер,

Министр Магии.

Великобритания, Лондон.

      Джинни откладывает бумагу, пытаясь понять, почему Министерству Магии понадобилось проводить амнистию в такое время. Возможно, это связано с возросшей заболеваемостью в тюрьмах. Дверь скрипит, и в проёме появляется мятое лицо Рона. Хотя теперь он выглядит повеселевшим, будто огромный груз только что свалился с его плеч и исчез. В её сторону прилетает сложенный вдвое листок, и она аккуратно разворачивает его.       — Твоё новое удостоверение, — бросает брат и закрывает дверь за собой. — Завтра отправляешься по первому адресу. В приёмной тебе его выдадут вместе со всем необходимым.       — Когда мы сможем увидеть всех?       — Думаю, что смогу провести тебя в Мунго на следующей неделе. Когда переговоры с маглами закончатся и все наконец успокоятся.       — Рон?       — Да?       Слюна во рту вязкая и противная. Джинни понимает, что ждёт ответа просто для галочки.       — Это ведь всё, что ты хотел мне показать? Больше… Больше же ничего нет?       Долгая невыносимая пауза.       — Да.       Лжёт. Мерлин, она знает, что он лжёт.       — Ничего. Честно слово.       — Ладно.       Рон слегка кивает. Кажется, в эту секунду Джинни принимает окончательное решение, и оно связано с глубочайшим смирением.

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 27 дней 22 часа 3 минуты

      Его страх не кончается там, где начинается неизбежное. Он никогда не заглядывал страху в лицо до этого. Он был рождён беглецом, а сейчас вынужден отказаться от этого. Хочет ли он отказаться от этого? Наверное, время пришло.       Его преследует знакомые ему с детства тени. Они никогда не покидают его, а в моменты, подобные этому, лишь сгущаются. Его сознание мечется. В тишине он отсчитывает удары своего загнанного сердца, и на этот раз ему некуда спрятаться. Как и бежать некуда, как и бить некого. Стылый воздух жжёт скулы. Темнота окружает его со всех сторон, и Драко теряет надежду разглядеть в ней хоть что-нибудь.       Грейнджер одновременно близко и далеко. Он может рассмотреть её обеспокоенное лицо в свете Люмоса, но она вряд ли сможет забраться к нему в голову, чтобы вырвать оттуда мандраж. Зато Грейнджер волнуется за него. Гоблин, они вправду теперь повязаны обстоятельствами. По правде, сейчас, когда Драко на грани, ждёт, когда огромный ящер прикончит его или смилуется, чтобы даровать ещё немного мучительного жизненного времени, он впервые понимает, что его чувства к ней — не выдуманная иллюзия. От этого только хуже, но зато ему не надо тратить силы на то, чтобы найти себе оправдания.       Он не будет бояться. Нет-нет-нет, он не будет бояться. Драко нужно научиться управлять страхом, хотя, к дракклу, вряд ли это его. Как опрометчиво с его стороны было желать оказаться здесь. Ещё не поздно вернуться обратно? Правда ведь?       Он зажмуривается, и видит перед собой маленького мальчика с ракушкой в руке. Он осуждающе качает головой, когда Драко пытается сделать шаг назад и поддаться привычным реакциям. Ему нельзя ломаться сейчас. Ему нельзя двигаться. Грейнджер сказала, что дракон будет поумнее его, а оттого ему остаётся одно: ждать и надеться, что тот не убьёт его.       Если дашь страху взять верх, то умрёшь.       Как долго читала ему лекцию Грейнджер, пока они не решились зайти сюда?       Лучше не думать, а просто набрать в лёгкие огромное количество воздуха, сжать челюсти до скрежета и наконец вынырнуть из мыслей, чтобы взглянуть тени в глаза. Он готов взглянуть своей тени в глаза.       Когда Драко наконец исполняет задуманное, ничего происходит. Та же густая непроглядная тьма. Секунды медленно тянутся, а он слышит только своё дыхание. Хочется прервать давящую на уши тишину, но Грейнджер делает это первая.       — Не двигайся.       Он замирает, а после ощущает, как правое ухо обдаёт тёплым воздухом. Медленно, аккуратно Драко поворачивает голову. Ему удаётся разглядеть часть чешуйчатой белой морды и заострённые овальные ноздри, двигающиеся в попытке обнюхать его. Через секунду из темноты выдвигается огромная голова, исчерченная глубокими шрамами. Два горящих лазурных глаза внимательно изучают его. Драко смотрит на дракона в упор, зачарованный сиянием радужек. Его страх уходит так же неожиданно, как пришёл. Треугольная голова поворачивается к Грейнджер, прерывая зрительный контакт.       — Это мой друг.       Дракониха издаёт гортанный звук, словно недовольно фыркает. Неожиданно мощная шея изгибается, пасть с копьями-зубами открывается и оттуда вырывается поток зелёного пламени, от которого летучие мышы у свода пещеры сгорают, попискивая и разлетаясь. Вдруг на него находит понимание, настолько он ничтожен перед ней. При желании его позвоночник можно переломить надвое этой пастью. Животное снова обращает свой жуткий пронзительный взор к Драко, прежде чем стремительно рвануть в его сторону. Справа слышится взволнованный вздох: Грейнджер не ожидала этого.       — Я не могу уйти без него, — вскрикивает Грейнджер, и дракониха резко тормозит, останавливаясь в миллиметре от его лица. — Я не могу уйти без него. Он… Он дорог мне.       Драко сглатывает, но не даёт себе сдвинуться с места. Животное сужает глаза, опускает голову и какое-то время они истязают друг друга взглядами. Тогда-то Драко понимает, о чём Грейнджер твердила ему: его не покидает ощущение, что дракон знает о нём что-то, что Драко пытается забыть. Она видит его насквозь: все его желания, все его планы, все его ошибки, а в ответ Драко за слоями бугристой жесткой кожи чувствует спрятанное мучение. Боль. Усталость. Желание выбраться.       Драккл, на секунду ему кажется, что все эти чувства его, но нет. Драко аккуратно протягивает к дракону руку и касается длинного шрама, тянущегося от носа к огромному глазу. У всех шрамов всегда есть история: чаще всего не особо счастливая. Драконы в этом плане не исключение. Грубая шершавая чешуя царапает его ладонь. Он ожидает, что дракониха снова дёрнется, но та лишь прикрывает глаза и издаёт мурчание. Он чувствует странное удовлетворение от прикосновения, а во вздохе Грейнджер справа слышится облегчение.

До пробуждения осталось: 1 год 8 месяцев 27 дней 21 час 20 минут

      Вместе они наблюдают, как дракониха выделывает круги по воздуху. Так, словно не видела воли столетиями. Животное резко взлетает вверх, чтобы после расправить крылья и расслабленно парить, прежде чем приземлиться в двадцати метрах от них, накрыть крыльями блестящие малахитовые яйца, а после повторить всё по кругу. Грейнджер опирается подбородком о колено. Драко снова замечает то задумчивое отсутствующее выражение на её лице, как тогда в пещере после смерти Лавгуда.       — Эти увечья, — тихо говорит Грейнджер. — Думаешь, их нанесли ей люди?       — Как ты упоминала, всем нужна прочная волшебная мантия.       Грейнджер тяжело вздыхает, и Драко подозревает неладное. Обычно она не склонна медлить, а сейчас они отсиживаются на утёсе, не решаясь уйти с него. Он двигается к ней ближе, прижимаясь боком к её боку. Грейнджер скашивает на него глаза, но не пытается отстраниться. Порыв ветра заставляет их обоих поёжиться, прижаться друг к другу ближе. Несмотря на постоянную бурю, безумных асов и предстоящий план-кошмар, он не чувствует себя одиноко. Ещё чуть-чуть, и Драко привыкнет к этому ощущению.       — Готова сжечь тут всё дотла?       — Не знаю.       — Ты уже час варишься в тоске. Выкладывай.       Она закусывает губу, продолжает незаметно раскачиваться под завывающий ветер.       — Я просто… Я понимаю, что это единственный способ. На драконе мы будем более защищены и мобильны. Только в этом случае их посевы никогда не восстановятся, — она прикрывает глаза, по её шее проходит дрожь. — Но… Столько людей пострадает. Они будут голодать, их дома будут разрушены. Боже…       — Грейнджер.       — Я просто не знаю, как ещё… — она качает головой. — Не обращай на меня внимания.       — Бесполезно гадать. Что бы мы ни сделали, всегда будут последствия. Не бывает идеальных решений. Всегда будет кто-то обездоленный. Кто-то, кто будет страдать. Такова жизнь.       — Кто сказал? Ты? — надрывный шёпот. Он замечает, как блестит влага в её глазах. — Потому что что? Так должно быть всегда?       — Асы паршивые овцы, а не невинные.       — Они такие же люди, как ты и я!       Она качает головой и опускает взгляд вниз, на уровни наслоенных друг на друга скал. Драко пытается поймать её взгляд, но кажется, Грейнджер нарочно его игнорирует. Замечательно.       — Слушай, Грейнджер… — его голос садится, пока он пытается сложить мысли в слова. — Скажу честно, мне плевать на их дремучий народец, но я на твоей стороне. Ты не одна, да? Мы разделим эту ответственность и будем готовы столкнуться с последствиями.       Недолгая неловкая пауза, и она наконец поднимает на него глаза. Уголок её губ слабо дёргается:       — Так ты всё-таки выбрал сторону?       Эта мысль приходит сразу же.       На секунду Драко даже хочется истерически расхохотаться. Драккл, он и вправду так думает.       — Видимо… Гоблин, я правда собираюсь сказать тебе это?       Грейнджер приподнимает брови, наблюдая за ним:       — Что сказать?       — Моя сторона там, где ты, Грейнджер.       Вначале она напрягается: появляются морщины на лбу, губы поджимаются, но постепенно эти эмоции уходят. Мышцы лица расслабляются, она несколько раз моргает и смотрит на него долгим непонимающим взглядом. Через некоторое время Грейнджер возвращает глаза к небу, как будто только что приняла важное внутреннее решение. Драко не знает, что будет дальше. Драко накрывает смятение, но через секунду её рука находит его руку. Её пальцы сжимают его пальцы, а Драко отвечает взаимностью. Драко не понимает, что именно устанавливается между ними в этот момент. Знает только, что это что-то чрезвычайно важное, неотъемлемое и крепкое. Теперь они с Грейнджер больше, чем люди, столкнувшиеся из-за случайности. Больше, чем враги или просто знакомые.       Только когда они пролетают над графитными скалами, преодолевая необъятные грозовые чертоги, и вместе цепляются за горб дракона, когда тот устремляется вниз, до Драко наконец доходит: доверие. Грейнджер доверяет ему.