Прометеус

      До пробуждения осталось: 1 год 10 месяцев 20 дней 18 часов 35 минут

      Шаги.       Оборачиваться с каждым разом страшнее. Лучше зажмуриться, забыться, заткнуть уши.       Драко постоянно слышит шаги. Словно Драко потерял свою тень, и она — за его спиной, скребётся и утягивает в пучину мрака. У каждого человека есть тень. Вопрос в том, насколько скоро она завладеет тобой. Драко — неудачник, потому что его главный страх — посмотреть тени в глаза. Подобных ему миллионы, но разве это что-то меняет? Тень зовёт его, а Драко со всей дури захлопывает двери. Драко прячется, а тень проникает в щели и хватает его за лодыжки, чтобы потянуть и сожрать. Драко ненавидит свою тень. Он будет прятаться от неё, пока не умрёт. Прятаться или бежать. Одно её прикосновение, и Драко — умалишённый овощ. Одно прикосновение, и ему суждено утонуть в пороках. Сломаться, споткнуться и переломать себе кости.       Проклятая грёбаная дрянь.       Но, драккл, как же сильно он боится её…       Время медленно утекает. Дни после встречи с аской проходят незаметно, а подружка Грейнджер так и не появляется. Он сразу говорил, что доверять ей нельзя и зря Грейнджер согласилась лечить дракона, но кто его слушает. Грейнджер никогда никого не слушает. Упёртая ведьма.       Уж она точно может плюнуть своей тени в лицо. Подобные страхи Грейнджер совсем не знакомы.       Грейнджер пишет что-то на свитках. Маленькая складочка залегла между бровей. Ему нравится наблюдать за ней издалека, пока она фанатично поглощает информацию. В подобном состоянии Грейнджер не замечает никого. Её мозг настолько быстро и сильно работает, что, кажется, скоро у Грейнджер пойдёт пар от кудрей. Чернила размазаны по щекам, глаза горят, губы двигаются. Она делает повторяющиеся движения палочкой. От золотых рун над её головой исходит яркое сияние. Драко зевает, размышляя, какое бы сравнение лучше всего описало её сейчас. Что-то между кипящим чайником и одержимой Трелони.       Стул скрипит, а от пыли в книжном склепе зудит в носу. Его карандаш лениво двигается по бумаге, пока она выполняет свою работу. Драко запоминает. Глазами. Пальцы на её коже помогли бы ему гораздо больше.       Даже не начинай.       Грейнджер просыпается рядом каждый день, а он не знает, как стоит себя вести. Поэтому ему лучше не развивать свои размышления на счёт того, как блестит её кожа от пламени свечи. Или о том, какие у неё губы. Нижняя чуть больше верхней. И много ещё о чём, но он не будет перечислять, чтобы не давать себе лишних поводов.       Драко бы мог использовать самые отвратительные эпитеты, чтобы привлечь внимание, однако не в этот раз. Драко приходится приструнить желание изводить королеву занудства и просто смириться с тем, что задачки банши куда более увлекательны, чем разговоры с ним.       Не очень-то и хотелось, Грейнджер.       Жар на щеках. Где твоё самоуважение, кретин?       Возможно, Драко потерял его, когда Грейнджер подняла свои огромные глаза и попросила его достать книгу с полки, куда не могла дотянуться сама. Или когда увидел её тонкую голую спину в проёме, пока она переодевалась. Может быть, его и вовсе никогда не было. Кому какое дело, если они застряли тут, и это ловушка. Кто бы мог подумать, что жизнь сложится именно так? Ещё год назад Грейнджер готова была пульнуть в него боевое, а сейчас она готовит ему зелья для полного восстановления после пыток. И вместо того, чтобы быстро и безболезненно спасти свою задницу, Драко обсуждает с ней, как бы вызволить сотни детей из темниц в горах и украсть дракона из-под носа у банши. Салазар, его раздражает, насколько она мила с ним сейчас. Но ведь этого он и хотел, не так ли?       Иногда ему так хочется злиться на неё, как тогда, в школе, чтобы гнев мог ослепить его и вычистить все лишние чувства. Но сейчас у него просто нет сил делать вид, что ему плевать или он не выносит её. Его единственное желание — вразумить Грейнджер и аппарировать нахер отсюда. Необъяснимым образом всё происходит наоборот: Грейнджер удаётся уговорить его на свою авантюру. Это всё влияние её храбоумия. Во-первых, остаться. Во-вторых, таскать тяжеленные книги с полок, пока она пытается разгадать тупые руны. В-третьих, следить за Дуглом и бледнолицыми в деревне. За время пребывание в деревне Драко узнаёт об асах факты, которые хочется стереть из памяти. Что-то — из книг, которые Грейнджер всовывает ему в руки: вроде обряда самоисхода во время праздника Солнцестояния, омывание кровью во время Бельтейна. А что-то — из наблюдений за дрянным народцем. Например, Дугл скармливает воронам мясо неизвестного происхождения, которое приносят каждые выходные беременные женщины. Да, ещё он мастурбирует в сарае каждый вечер. Отвратительное животное. Драко кривится от их молельных практик утром и вечером для каменных истуканов, когда те, кому они воздвигнуты, живут в сотнях метрах вверх от точки поклонения. Ещё хуже их страх перед магией: асы одновременно ненавидят и любят её. Он помогает женщине в деревне перетащить несколько сундуков с яблоками, а в ответ получает проклятия и истошный крик на всю улицу, когда он решает поднять их на второй этаж простым заклинанием левитации. Драко всё больше задумывается о происхождении магии, а это толкает его на мысли о смысле жизни. Разговоры с Грейнджер не проходят даром, и он позволяет беседам увлекать себя. Всё же иногда, кажется, они понимают друг друга.       — Эти руны… Они одновременно содержат части нашей старой англосаксонской письменности, части северной и части исландской. Это удивительно, при этом младшие и старшие руны перемешаны. Это словно…       — Псевдоруны?       — Вряд ли, — она хмурится. — Или же… А что, если это шифр?       — Зачем асам шифровать свои же надписи, чтобы потом забыть об этом? Глупо, тебе не кажется?       — Вероятно. Такое часто случается с маглами. Иногда шифры использовались ради забавы, чтобы играть, отсылать тайные послания или заговаривать желаемое, чтобы другие не могли раскрыть написанное.       — Мне нравится их чувство юмора.       — Неудивительно. В любом случае, как же странно верить в подобное. Как люди могут считать, что, если они заговорят послание, оно сбудется?       — Это, наверное, единственное, в чём я могу согласиться с тобой, Грейнджер.       — Оттого, что я заговорю записку с пожеланием вакцины, она точно не появится передо мной?       — Логично. Неужели ты хочешь этого больше всего на свете?       — В смысле?       — Ну же, кудрявая. Разве у тебя нет собственных желаний? Миллионы галлеонов, известность в медицинских кругах? Или мужчина с большим достоинством?       — Э-э-м, — она закусывает губу. — Я не думаю, что мне это интересно.       — Что именно?       — Всё, что ты перечислил. Моя цель — помогать и служить людям. Я хочу посвятить этому жизнь.       Или губить людей.       Странная-престранная Грейнджер. Он издаёт смешок.       — Что смешного, Малфой?       Он пожимает плечами. На лицо Гермионы возвращается сосредоточенность. Она закусывает губу, прищуривает глаза, а Драко наблюдает, как её кудри колышатся и касаются пергаментов. Малфой кидает очередной камень в стену, чтобы привлечь её внимание. Она переводит на него взгляд и поднимает бровь.       — Что?       — Ничего.       — Раз мы уже начали эту тему, — она закусывает кончик пера, прежде чем перелистнуть страницы. — Что насчёт тебя? У тебя есть желания? Что бы ты написал на свитке?       Ухмылка сползает с лица — она застаёт его врасплох. В голове пусто. Во рту сухо. А ответа всё нет и нет.       — Ладно, забудь, — тяжело вздыхает Грейнджер. — Не важно.       — Я не знаю, что бы я пожелал, Грейнджер, — тихо говорит он, надеясь, что она не расслышит его. Но Грейнджер, конечно же, слышит и останавливает перо. — Наверное, я просто не вижу смысла.       — Мечтать?       — Да.       Грейнджер переводит взгляд на окно и задумчиво произносит:       — Я бы хотела заглянуть в будущее. Хотя бы раз.       Что ж, он не ожидал этого.       — Зачем?       — Потому что тогда… я могла бы совершать меньше ошибок в настоящем. Я бы могла исправить то, что увидела. Я могла бы… — её голос надрывается, и она замолкает. — Ты бы не хотел исправить свои ошибки? Предотвратить что-то плохое, если бы у тебя был шанс? Например, эпидемию?       Сколько же он сделал ошибок. Пальцев не хватит, чтобы пересчитать. Общемировые ошибки никогда не касались его. Драко уверен, что люди изначально не склонны жертвовать, заботиться или отдавать без причины. За редким кудрявым исключением напротив.       — Я бы никогда не стал менять своё прошлое.       — Ещё бы, — бормочет она и поднимает палочку, чтобы соединить золотые руны над головой. — Конечно, не стал бы.       — Я не о том.       — Просвети же меня, Малфой, — раздражённо говорит она, бросая на него злой взгляд. — Что ты имеешь в виду?       — Я хочу жить настоящим, — задумчиво тянет он. — И всё. Только настоящее важно.       — Что стало с твоей меткой? — вдруг задаёт она вопрос, сверкая глазами. Иногда прямота Грейнджер пугает его, но с другой стороны, она не из тех, кто всаживает нож в спину. Ему остаётся только вздохнуть, коснуться неровных шрамов и наблюдать, как взгляд Грейнджер смягчается.       — Ты ведь догадываешься. Валяй.       — Ты пытался свести её?       — Бинго!       — Такой вид магии разрушает. Тёмная магия оставляет след на хромосомах подобно радиации. Её использование имеет долгосрочные последствия для организма. Оттого шрамы, нанесённые заговоренными клинками, невозможно устранить. Метка — тоже шрам. Своеобразный, но всё же. Её нельзя свести, как обычную татуировку. Если кто-то, конечно, не найдёт способ снова насыщать клетки магией, чтобы вечно синтезировать её в организме.       — Лекция закончена, профессор Грейнджер?       — Думаю, да.       Она улыбается уголком губ и трёт щёку, пытаясь скрыть эмоцию. В помещении нарастает неловкость, и Грейнджер утыкается в бумаги, а Драко делает вид, что заинтересован в стене.       — Я никогда не смогу расшифровать данные. Нужно что-то ещё…       Через какое-то время её слова превращаются в месиво из звуков. Драко вздыхает и поднимается со стула, чтобы поближе рассмотреть, чем она там занимается. Когда он подходит достаточно близко, в ноздри ударяет приятный запах. Описать он его не может, но ему нравится. На миг Драко представляет, как его рука обнимает её плечи, ладонь зарывается в волосы, а носом он утыкается в её макушку. Он трясёт головой, чтобы сбросить наваждение. Дракл, соберись и сделай каменное лицо. В конце концов, хоть в чём-то надо быть профи.       — Я хочу увидеть дракона, — говорит он, пока Грейнджер водит палочкой. — Хочу представлять, с чем мы имеем дело. Грейнджер? — она вздрагивает, когда его рука касается её плеча и сжимает его. Локоны щекочут тыльную сторону ладони, и Драко немного склоняет голову вбок от приятных мурашек. Живот скручивает, и он врастает ступнями в пол хижины.       — Что? — палочка замирает.       — Я хочу увидеть дракона, — повторяет уверенно, наклоняясь к уху. — Ты должна показать мне, где он.       — Нет.       — Грейнджер…       — Первое «но»: я ещё не смогла до конца залечить её рану. Она не даётся мне. Второе «но»: она может сжечь тебя, как сотни асов, если почувствует угрозу, а так как ты особь мужского пола, ты — угроза.       — И?       — Сделай выводы.       — Какая тупость.       — Тупость — твоя нетерпеливость и желание получить всё сразу.       — О, да что ты…       — Ты слишком много эмоционируешь без причины.       В одну секунду Драко резко разворачивает её стул и ставит руки по бокам от неё, наклоняясь и выдыхая ей в лицо. Ещё чуть-чуть, и кончик его носа врежется кудрявой в лоб. Грейнджер чуть было не падает, вцепляется пальцами в его предплечье с неровными шрамами. Грудь часто вздымается от тяжёлого дыхания. Она скашивает глаза вбок на метку, губы приоткрываются. Драко с удовольствием втягивает в ноздри воздух, рассматривая её свысока. Она быстро отдёргивает руку, словно обожглась. Опомнилась, надо же. Уголок губ тянется вверх по привычке, но на деле у него небольшой мандраж.       — Может быть, мне стоит поменьше сдерживаться, Грейнджер. Наплевать на все твои правила и планы, а просто наложить на тебя Империо и благополучно удалиться отсюда.       Она поднимает на него взгляд, прищуривается и сжимает губы. Растерянность исчезает с её лица, а взамен приходит холодная ярость. Смена эмоций такая резкая, что Драко на секунду теряется.       — Давай, — цедит сквозь зубы она, а Драко наклоняется ещё ближе, почти сталкиваясь с ней своим носом. — Давай же.       — Хочешь, чтобы я применил к тебе непростительное? — его бровь поднимается.       — О, а тебя интересует моё мнение?       Грейнджер смотрит на него исподлобья, сложив руки на груди. От её шёпота его сердце ускоряет темп. Его взгляд опускается на её губы. Язык проходится по нижней губе, и он может поклясться, что глаза Грейнджер следят за движением. Грёбаный ад.       — Дракл.       — Я жду.       Ощущение, что в воздухе плавится плазма, а после затекает ему в уши, заполняя череп. Густая и вязкая, она вытесняет его мысли, чтобы оставить одну — Грейнджер. Внизу живота стягивается пружина. Их дыхания смешиваются. Он делает вдох в унисон. Её взгляд падает на его губы, ресницы трепещут.       Несколько сантиметров, и он мог бы захватить её верхнюю губу своей.       — К чёрту, — Драко отталкивается ладонями от стола, разворачивается на пятках и быстро уходит из хижины. Ему остаётся гадать, какую эмоцию выражает лицо Грейнджер сейчас, но, что бы там ни было, он был в секунде от того, чтобы поцеловать её.

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 12 дней 10 часов 15 минут

      Она искусала свои губы до крови. И теперь, если Панси проведёт по ним языком, то на вкус они будут как отклеившиеся, засохшие плакаты квиддичных команд в баре, в котором тусуются ради того, чтобы выпить, а после потрахаться. Раньше Панси часто задерживалась в подобных местах. Вглядываться в дно бокала, чтобы оно засосало тебя, — чем тебе не занятие, чтобы заполнить ещё один бессмысленный вечер?       Обитание на дне приятнее, чем в мире, где её черепушка не справляется — ещё чуть-чуть, и скоро разломится от проблем и несчастий. Панси постоянно играет роль глупенькой пьяной малышки, стараясь не сталкиваться с отражением. От размазанной туши по щекам в зеркале и сочетания улыбки с безжизненным взглядом — тошно.       Иногда Панси думает, что могла бы стать кем угодно, лишь бы не вспоминать былое. Чарующей незнакомкой с улицы, грустной любовницей, нуждающейся в тепле, девочкой по вызову, малышкой в клетчатой рубахе в вечной френдзоне. Честно, скажи — и она снимет наряд с вешалки, чтобы втиснуться, вжиться и слиться. Или же разом выпрыгнет из одежды.       Жалко, что с Поттером это никогда не работает. В его глазах Панси постоянно видит свое реальное отражение, и, о Салазар, она ужасается. Сейчас он стоит перед ней, сжимает плечи и, видимо, желает протрясти ей мозги, чтобы избавить её от дури. Не выйдет. Не первый человек и не первая попытка. У Поттера ничего не выйдет. Панси продолжит себя уговаривать, пока не раскрошатся зубы. Поттер вторгается в покой, который она находит на дне бокала, и вытаскивает её за шиворот.       Она снова прокусывает губу до крови. Она держится из последних сил. Носом в его плечо, чтобы втянуть запах и остановить нахлынувшие слёзы. Его руки на талии, уверенные и сильные. Огни впереди слепят глаза: огромный механический монстр подъезжает, жужжит, и свет от фар заставляет Панси усиленно моргать. Железные гусеницы перекатываются, дробят асфальт, пока чудовище из стали не останавливается перед ними. Поттер резко оборачивается и задвигает Панси за спину. Из башни появляется человек под жуткий скрип открывающейся крыши. Он спрыгивает и лениво потягивается. Потрёпанная спецназовская куртка с двумя нагрудными карманами поверх грязно-серой рубахи. Его руки сжимают грязный автомат. Магл. Лицо измазано, и только белые белки выделяются из-за дикого, сверкающего в ночной мгле взгляда. За ним появляется ещё несколько людей: трое в дырявых балаклавах с оружием наперевес и одна женщина с выбритыми висками и бледными шрамами на щеках. По их мимике, по движениям Панси может сделать вывод, что они явно не собираются вести с ними дружеский диалог. Если быть честной с собой, они больше похожи на сбежавших из отделения Мунго для душевнобольных, чем на людей, пострадавших от бедствия. Волосы на предплечьях встают дыбом, и она ощущает, как Поттер впереди неё напрягается всем телом.       — Это армия маглов? — шепчет Панси. В ответ он качает головой, прищуриваясь, и расправляет плечи. Панси видит, как его левая ладонь сжимает оружие за спиной. Он медленно достаёт палочку из кармана, а Панси пытается нащупать свою.       — Я буду говорить, — шепчет Поттер. — Без магии. Ничего не предпринимай. Поняла меня?       — Поняла.       Их застали в уязвимой позиции. Вокруг — никого. Лагерь спит, впереди — угроза, позади — океан и твари.             Ей кажется или сзади она слышала клокотание? Нет, ей кажется.       Они слишком далеко от гнезда, чтобы чудовища могли очнуться. Или же это достаточное расстояние, чтобы они услышали противную механическую трель. Поттер выдвигается вперёд, стоит мужчине поправить пояс из гранат и кивнуть ему.       — Что вам нужно? — понижает голос Гарри. — Медикаменты, оружие?       Дикарь улыбается, и она видит четыре золотых зуба. Он качает головой и кивает своим сообщникам, а те прицеливаются. Панси переступает с ноги на ногу, ощущая, как желудок стягивает от страха.       Что-то не так. Что-то точно не так, но уже поздно что-либо менять.       Она не задумывалась, что её побег может привести к подобным последствиям.       — Вы в заложниках, гринго, — зло улыбается мужчина, сверкая зубами. — Бежать некуда. Наблюдаем за вами со вчера. Что за дурдом происходит? Куда пропали ваши люди?       — Какие люди? — спокойно говорит Поттер. — Мы с женой тут одни.       Человек закидывает голову назад и издаёт хриплый смешок:       — Не дури меня, парень.       — Мы пытаемся найти лодку, чтобы уплыть.       — Враньё, гринго. Огромный лагерь, десятки людей. Насчитали восемь единиц техники, около пятидесяти человек. Какие технологии вы используете, чтобы вот так исчезать?       — Повторяю, мы одни. Я не знаю, что вы там видели…       — Да ладно тебе, гринго. Ты же явно из разведки? Разве трудно сказать, что, мать твою, творится? Откуда эти твари? Это явно дело рук нашего правительства, да? Мы всего лишь хотим найти ответы. Не более. Что это? Пришельцы, да?       — Мы ничего не знаем.       — Знаешь, парень, раньше всё было по-другому. Будь ты кем-то из этих зажравшихся конгрессменов, я бы уже пристрелил тебя. Но сейчас… Я вижу, что ты не плохой человек, — он переводит взгляд на Панси. — Да и жена у тебя красавица. Слишком чистенькие вы для того, кто пережил нашествие инопланетян.       Поттер сглатывает, и Панси может ощутить его напряжённые мышцы пальцами. Его рука дёргается, но она останавливает её. Мозг оценивает обстановку: маглов много, а может, и больше, если сделать ставку на то, что это головной отряд. Даже если применить магию, то пуля будет быстрее. Иронично. Нужно действовать умно. Нужно выманить их подальше от лагеря, а после найти способ устранить.        Есть люди, которые до сих пор думают, что храбрость — великая сила. Поттер — один из таких. Ему недостаёт хитрости. У Поттера в голове постоянно — бомбарда. А вот Панси, с другой стороны, чует, когда стоит переключить режим. Она медленно выходит из-за Поттера, расправляет плечи и растягивает губы в широкой улыбке. Сперва она не узнает свой голос, но он звучит уверенно и одновременно мягко. Панси втискивается в новый костюм, чтобы заставить поверить тупых маглов в правду, которую она сама же сочиняет.       — Вы правы, — её голос дрожит. Она заставляет его дрожать.       — Что ты творишь? — шипит Поттер, но она впивается ногтями ему в предплечье, заставляя ойкнуть.       — Мы работаем на секретную службу, — речь наполняют тягучие интонации. — Я могу показать вам гнездо. Наши целители… Наши врачи там работают, — пара глаз с лопнувшими сосудами прищуривается, когда Панси запинается. — Я проведу вас. Да, дорогой?       Поттер кивает, хотя по его глазам Панси может сказать одно: он взбешён.       — Без проблем, гуэрита.

             До пробуждения осталось: 1 год 10 месяцев 11 дней 13 часов 35 минут

      Иногда Гермиона задумывается, как она могла бы представить время. Образы ускоренной съёмки проносятся перед глазами: стареющий человек едет в ржавеющей машине, под её колёсами росток пробивается сквозь толщу асфальта, там же рядом разлагается труп сбитой собаки. Вначале она представляет себе процесс разрушения, чтобы отмотать и представить процесс создания. Цикл никогда не прерывается: цивилизации зарождаются и стираются, а человек, словно муравей, плетётся по этому колесу и не может осознать, что сотни таких же букашек за ним пытаются разгадать, для чего им жить. Для Гермионы ответ, конечно же, очевиден: жить необходимо ради жизни, если другое — бессмысленно. Человек не может бороться с неизведанной силой времени. И если эпидемия имеет шансы оставить пару строчек в учебнике истории, то волнение Гермионы по поводу Малфоя за её спиной — точно нет.       Тяжесть руки на её талии заставляет Гермиону ёрзать и судорожно раздумывать, как бы выбраться и не разбудить его. Его нос утыкается в её волосы. Спиной она ощущает его грудь, живот и бёдра. Их ноги сплелись во сне, и, о Мерлин, это происходит не в первый раз, но каждый раз всё более неловко, чем в предыдущий. Гермиона не изменяет себе: спустя время она выбирается из-под его руки, а Малфой в ответ что-то бормочет и переворачивается на другой бок. Щёки окрашивает румянец, и она старается успокоить дыхание. Оборачивается на Малфоя, а тот спокойно сопит. Отросшая чёлка закрывает глаза, лицо покрывает щетина. Ни следа лоска, который она помнит со школы. Он выглядит непривычно помятым, а оттого у Гермионы в груди щекочет. Непривычное странное ощущение. Она отмахивается от него, несколько раз моргая. Тень ложится на лицо, когда Гермиона поднимает глаза и всматривается в окно. Солнце встало, и через час ей надо возвращаться к дракону, чтобы посмотреть, как проходит заживление раны. Она без понятия, как лечить его. Животное не позволяет прикоснуться к ране, а Гермиона рискует жизнью — и ради чего?       Стражница пропадает сразу после того, как Гермиона соглашается помочь. От этого Гермиона ощущает себя дурой, а Малфой, видимо, наслаждается её растерянностью, потому что всем видом выражает фразу «я же говорил». Мерлин, от него у неё вскипает голова.       Он постоянно провоцирует её. Как несколько дней назад, когда он чуть было не… Ладно, теперь Гермиона достаточно подготовлена, чтобы не дать этому повториться.       Хуже всего, что задание, которое дали ей банши, не сдвигается с мёртвой точки, как она ни пытается. Если бы у неё было больше информации, чем пара потрёпанных словарей и зашуганных местных жителей… Брюзжащий Малфой не помогает, а только мешает её расследованию.       Одно радует — вредной тощей заднице становится лучше, и теперь он хотя бы может ходить и не стонать при каждом движении. Он следует за ней везде, словно тень, и отказывается отвязаться и заниматься своими делами. Когда же Гермиона просит его проследить за дружиной асов, он задирает нос и отворачивается от неё на другой бок. В целом, она не имеет ничего против. Меньше разговоров с Малфоем — лучше. Жить в одном пространстве с человеком, который дразнил тебя в школе и наблюдал, как тебя пытают на полу его дома, явно не было в её списке «вещей, которые нужно выполнить до тридцати лет». Но там точно должно быть что-то вроде «убедить себя, что Малфой — мудак».       Его ямочки при ухмылках не помогают, а ухудшают ситуацию. В целом, она была бы рада оказаться тут одна, а не с ним. С каждым днём её грудь заполняется чувствами, которые Гермиона не может позволить себе испытывать, но проще об этом не задумываться, с чем она прекрасно справляется.       Сейчас они редко обмениваются оскорблениями, чаще всего молча пялятся друг на друга в темноте хижины, играя в гляделки и испытывая терпение друг друга. Спустя время Малфой срывается, начиная разговор, а Гермиона злорадно наслаждается победой. Иногда от скуки их трёп перерастает в споры о бесполезных вещах. Например, о том, чем отличаются технология и магия. Для Гермионы вещи эквивалентные, Малфой же воспринимает магию, как отосланный предками дар. Что странно в контексте того, что она оценила его эрудированность и интеллектуальные способности, но, видимо, средневековые паттерны сознания есть у всех магов, выросших в волшебной среде. Когда на её десятую попытку доказать, что телепортация в будущем ничем не будет отличаться от аппарации, Малфой начинает усиленно отрицать схожесть… Гермиона закатывает глаза и спрашивает его о проблеме корабля Тесея, которую маги никак не могут объяснить рациональным способом. Этим, кажется, она ломает его, потому что скривившийся Малфой зависает и долго раздумывает над вопросом: «Действительно ли после аппарации он тот же человек, которым был до этого?»       Это позволяет ей варить лечебные зелья в тишине, потому что неожиданно Малфой затыкается на несколько часов. И как только, предвкушая спокойное времяпрепровождение, Гермиона сосредотачивается, Малфой решает достать её вопросами о маховиках времени и телепортации в мире маглов. Наблюдать за его реакцией, когда Гермиона сообщает ему, что пользовалась одним, — бесценный опыт, который она никогда не забудет.       Она разминает плечи, стягивая измазанную в земле рубаху, и тянется к старой футболке, думая о том, что ей действительно не помешало бы вымыть себя. Руки касаются ткани футболки, Гермиона стягивает её, бросая на пол, а когда оборачивается, то сталкивается с взглядом серых глаз позади. Её прошибает горячая волна, а глаза Малфоя спускаются ниже, к её груди. Он закидывает руки за голову, устраиваясь на кровати удобнее, и ухмыляется.       О нет, он должен был спать, а не пялиться на неё.       На короткий миг их глаза встречаются, и Гермиона не была готова к чувствам, которые обрушиваются на неё.       Не думай. Не думай.       — Мне нравится, Грейнджер. Не останавливайся.       Она быстро хватает футболку и натягивает её на себя, на что Малфой издаёт слабый смешок, а ей хочется скукожиться до пылинки.       — Ещё раз так сделаешь, и я превращу тебя в жука.       — И запрёшь в банке? — он зевает, вскидывает брови и тянет уголок губ вверх, а Гермиона замирает на месте, теряясь. Грёбаная ямочка. И, Годрик, Гермиона не думала, что он в курсе.       — Откуда ты…       — Да ладно, Грейнджер, — тон голоса понижается. — По мне, это было гениально: эта писака успела насолить всем за свою карьеру.       — Она заслужила.       — А кто спорит?       Малфой играет бровями, а Гермиона хмыкает, не зная, что сказать.       — Но… Всё равно это было жестко.       — Это было справедливо.       — Возможно, тогда твоё превращение в хорька тоже можно оправдать? Разве это не было справедливо?       Малфой медленно встаёт, убирает чёлку с глаз и прищуривается. Гермиона сглатывает, желая поскорее закончить разговор и выйти на улицу.       — У тебя заела пластинка.       — Ты первый всегда начинаешь спорить со мной без причины!       — Стараюсь не заразиться твоим лицемерием, — устало говорит он, зевает и разминает шею. — Салазар, это даже забавно.       — Ты серьёзно?       — Ага, — хмыкает Малфой и напрягает челюсть. — Ты скорее сдохнешь, чем признаешься себе, что в этом мире не бывает хороших или плохих. А уж тем более, что ты давно сама запачкала руки.       У неё было прекрасное утро. Настолько прекрасное, что она думала, что сможет уйти, пока Малфой сопит в подушку. Малфой испортил его. Малфой постоянно всё портит.       — А ты знаешь, что я делала, Малфой? — он делает шаг вперёд, немного наклоняет голову вбок. — Ты? Человек, который…       — Я знаю, какой я человек, Грейнджер, — ощетинивается он.       — Как жалко, Малфой, что ты видишь в других то, что есть в тебе. Тебе не кажется, что твоя голова забита предубеждениями?       — А что есть во мне?       — Высокомерие… Постоянное желание уязвить, насмехаться… Ты с такой лёгкостью говоришь, что чёрное — это белое? А белое — это чёрное? Ты…       — И у кого из нас голова забита предубеждениями?       Она фыркает, а Малфой разводит руки в разные стороны и пожимает плечами.       — Нечего сказать? — весело говорит он, а Гермиона сжимает губы от ярости.       — Ты невероятно раздражаешь меня.       — Мы часто видим в других то…       — О Мерлин…       — Может быть, я раздражаю тебя, потому что ты видишь во мне свою теневую сторону? То, что не можешь себе позволить?       — Немыслимо. Я делаю то, что должна, — рявкает Гермиона. — В отличие от тебя я никогда не выбираю себя.       — Ради чего?       — Ради… — Гермиона ловит ртом воздух. — Ради будущего. Ради мира, где все равны, здоровы и счастливы. Ради друзей и семьи.       — И ради себя.       — В последнюю очередь.       — И это твоя главная проблема, нет? — Малфой встаёт, а Гермиона отходит и опирается на стул бедром, желая быть как можно дальше от него.       — Прости? — поднимает брови она.       — Тебе страшно быть «плохой», а от этого ты носишься и пытаешься угодить всем вокруг. Ты постоянно твердишь одно и то же, будто уговариваешь себя. Пытаешься убедить себя. Говоришь об идеалах, о мире, о добре и зле, но на самом деле… Это твой способ справиться со своим внутренним страхом быть собой. На самом деле твой альтруизм — чистый эгоизм.       — Спасибо за сеанс психоанализа.       — В любое время.       Они долго и напряжённо смотрят друг на друга, прежде чем Гермиона не выдерживает и отворачивается, начиная собирать вещи в сумку.       — Поблагодари мой альтруизм, Малфой. Я могла оставить тебя в темнице. Могла не лечить тебя. Могла дать тебе умереть.       Они ходят по кругу. Они постоянно ходят по кругу. Это когда-нибудь между ними закончится?       — Или же… Ты помогла мне, чтобы не чувствовать себя виноватой.       — Я не буду рассуждать с тобой о моральном релятивизме, Малфой. Снова.       — Почему это?       — Потому что… — Гермиона устало вздыхает. — У меня есть дела. И, если честно, меня уже тошнит от твоего нигилизма.       Она пытается пройти к двери, но Малфой преграждает ей путь. Ещё одна попытка, и всё повторяется. Она сводит брови на переносице и поднимает на него взгляд.       — Пропусти меня.       — Когда ты отведёшь меня к дракону, Грейнджер? — он делает шаг вперёд, а она толкает его в грудь, не давая сместить себя с места.       — Когда придёт время.       — Прошла ещё одна неделя.       — И?       — Покажи мне животное. Мы договорились сотрудничать.       — Отойди, Малфой.       — Нет.       Рука ныряет в карман и сжимает палочку. Ярость закипает в ней. Голова наливается свинцом.       — Отойди или клянусь…       — О, очень страшно, Грейнджер. Что ты сделаешь? Оглушишь меня?       За секунду Гермиона произносит заклинание, и Малфой оказывается на полу. Она переступает через него, уверенно направляясь на улицу в поисках анальгетика для страдающего животного.

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 12 дней 10 часов 15 минут

      Она сделала около сотни шагов. Панси считает каждый, пока идёт к дыре под дулом пистолета. Поттер старается подбодрить её, сжимая руку. Люди за спиной переговариваются на неизвестном ей мелодичном языке.       Они подходят к гнезду. Асфальт трескается от пульсирующих стеблей. Чем они ближе, тем больше растёт давление в грудной клетке.       В конце концов они останавливаются. Из дыры в земле разносится приглушённое клокотание.       Она ловит взгляд мужчины сбоку, который сжирает её глазами.       — Мы пришли, — непринуждённо говорит Панси, растягивая губы в улыбке. — Если вы пройдёте дальше, то наткнётесь на смену работающих врачей. У них там лаборатория.       — И как долго они занимаются этой хернёй?       — Исследования ведутся около месяца, — угрюмо говорит Поттер, поправляя очки. — Думаю, вы сможете расспросить их самостоятельно.       Их главный прищуривается, когда Панси кивает в направлении дыры.       — Хм, — его руки гладят гранаты на поясе. — Но разве твари не восприимчивы к шуму?       — Вы что. Конечно…       — Мы позаботились об этом. Вам нечего бояться, — встревает Поттер, и Панси хочет наложить на него «Силенцио».       — Не сомневаюсь, гринго. Но ради гарантии, мы пропустим вас вперёд и подождём, когда вы приведёте врача из лаборатории.

                  До пробуждения осталось: 1 год 10 месяцев 11 дней 13 часов 5 минут

Встретимся в молитвенном доме завтра.

      Наконец-то.       Ворон взмахивает крыльями и исчезает в тумане, а она возвращает своё внимание к цветам. Гермиона разглядывает парящие бутоны, когда слышит скрип за спиной. Она резко оборачивается, но видит лишь колышущуюся траву и бесконечные горы. Наверное, белка сломала ветку или что-то подобное.       Она не уверена, что именно содержится в этих цветах, но они явно влияют на её сознание. Она срывает ещё несколько бутонов и поднимает их в воздух, наблюдая за розовым сиянием.       Что же вы такое?       Она успела выяснить, что серые цветы, которые выращивают банши на полях, отличаются от красных, похожих на астры. Вторые цветут постоянно, а первые же… Гермиона не уверена, что их бутоны когда-либо раскроются, хотя Фрия упоминала что-то про цветение. Её мучает вопрос: почему банши так заботятся об этих растениях?       Ей нужно оборудование, чтобы понять их молекулярный состав. Чёрт возьми.       Она скручивает пергамент, переданный вороном, когда звук за спиной повторяется.       — Гермиона? — окликает её мужской голос. Его звучание так близко. Он одновременно похож и не похож на голос Малфоя. Да и тот никогда не называет её по имени. Неожиданно её прошибает озноб. Холод заставляет поёжиться.       — Кто здесь? Малфой? — приглушённо произносит Гермиона. — Малфой?       — Гермиона, помоги!       Снова.       — Помоги, помоги! Помоги мне, Гермиона!       Голос доносится откуда-то из-за линии деревьев. Она вглядывается в темноту, пытаясь разглядеть источник.       — Малфой?       Никто не отвечает.       Нет, это не может быть он. Наверное, он только сейчас смог отойти от чар и, скорее всего, занят обдумыванием плана мести. Мысли сосредотачиваются на загадке, когда в плечо больно ударяет камень. Она ойкает и резко встаёт, потирая ушибленное место, и оборачивается. Вглядывается в туман, но ничего не происходит. Может быть, это тот ребёнок? Да вряд ли, Малфой сказал, что так и не смог найти её после их столкновения в лесу. Когда она оборачивается от затянутой дымкой травы и делает шаг в сторону леса, новый камень прилетает ей в спину.       — Эй, это не смешно! — восклицает Гермиона и выдёргивает палочку из-за пояса. — Кто ты?       Звуки затихают. Воздух густеет. Тишина звенит.       Подошва ломает ветку, шуршит, приминая траву, когда Гермиона делает шаг в сторону поляны. Гермиона слышит, как шелестят кроны деревьев. Слышит глухой стук, словно два огромных камня прижимает к земле позади неё. И вдруг голос Малфоя, который ранее был громким, теперь словно далёкое потерянное эхо:       — Гермиона, помоги мне!       Близко. Безумно близко.       Она замирает с палочкой, пытаясь совладать с подскочившим пульсом и желанием броситься вперёд со всех ног. В груди колотится сердце. И что-то ей подсказывает, что лучше не оборачиваться. Гермиона задерживает дыхание и ощущает, как ушную раковину обдаёт стылое дыхание.       — Грейнджер? Грейнджер? Клянусь тебе, ты поплатишься за оглушающее! Грейнджер!       Разъярённый Малфой выпрыгивает из кустов впереди неё, когда Гермиона вздрагивает всем телом. Неожиданно в мир возвращаются звуки и запахи, и она снова может дышать полной грудью.       — Малфой?       — Просто невероятно. И это ты называешь сотрудничеством? Ты оглушила меня?!       Она несколько раз заторможено моргает.       — Ты звал меня по имени?       — Что? — Малфой прерывает поток речи, приоткрывая рот.       — Несколько минут назад… — Гермиона указывает на лес. — Там… Я слышала твой голос там. Ты звал меня? Ты просил меня помочь тебе?       — Грейнджер, у тебя галлюцинации от этих грёбаных цветов.       — Но это был ты.       — Это не мог быть я.       — Но… — она растерянно оборачивается на поднимающийся к горам лес позади неё.       — Я пришёл из хижины. И всё это время был в отключке, потому что ты не знаешь, что такое манеры.       — Я слышала тебя.       — О Салазар, плевать. Почему ты оглушила меня?       Она хмурится, прежде чем отвести взгляд от леса. Что это, Мерлин, было?

             До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 12 дней 10 часов 0 минут

      — Они не купились, Поттер, — шёпот разносится по туннелю. Мародёры за её спиной превращаются в точки. В воздухе несёт тиной. В горле першит. Панси тяжело дышать от влажности. — Я надеюсь, у тебя есть план.       Стены вокруг неё покрывают двигающиеся влажные жгуты, похожие на вырванные вены. От каждого их шага они трепещут. У Поттера запотели очки. Он аккуратно обходит чёрные сетки, разъедающие асфальт, освещая им дорогу Люмосом. Впереди лужи перетекают в воду по щиколотку.       — Туннель затопило.       — Мы же не собираемся идти туда? — шипит она и пятится назад. Ступню прошибает от боли, когда она спотыкается. Поттер за секунду хватает её за предплечье, помогая сохранить равновесие. Больно — она закусила щёку, чтобы не закричать.       — Аккуратнее, — Поттер указывает на полупрозрачные пузыри-мембраны в шаге от неё. — Упадёшь, и мы разбудим их раньше времени.       — Они спят?       — Похоже на то, иначе вряд ли бы мы с тобой смогли пройти так далеко.       — Что ты планируешь делать?       — Я думаю разбудить их.       — Что?! Ты рехнулся, Поттер?       — Это наш единственный шанс не быть пристреленными по возвращению, — угрюмо говорит он. — Надо найти гнездо.       — Очень и очень плохая идея.       — Мне кажется, или в коконе человек? — говорит Поттер, указывая на стену.       — Где?       — Дальше на стене. Посмотри.

      До пробуждения осталось: 1 год 10 месяцев 10 дней 15 часов 5 минут

      Церемония молитвы в храме состоит из мычания и странного танца под благовония, от которых у Гермионы кружится голова. Она вдыхает сладковатый запах и старается игнорировать ядовитые реплики Малфоя рядом. Он всё ещё не может отойти от произошедшего ранее, хотя Гермиона не сожалеет ни капли о своих действиях.       — Они едят руками, — кривится Малфой, пока Гермиона разглядывает нависающий деревянный идол с высеченными рунами на лице. Открытый рот и огромные пустые глазницы заставляют её поёжиться. Она переводит взгляд: тень падает на лицо Малфоя напротив неё — уже более получаса они стоят около стены и наблюдают за асами, поглощающими пищу. Несколько раз она ловит на себе враждебные взгляды молодого аса, чьё тело исчерчено татуировками и шрамами. Малфой говорит, что он — один из тех, кто мучал его. — Отвратительно.       — Наши предки тоже не сразу научились пользоваться приборами.       — И?       — Подобный навык стал катализатором и других изменений в обществе людей. Появление столового этикета сделало людей более цивилизованными и сдержанными. Это удивительно, нет?       — Ты всерьёз думаешь, что умение пользоваться вилкой и ножом сделало людей более человечными?       — Это очевидно.       — Не в твоём случае, Грейнджер.       Она закусывает губу, пытаясь совладать с новой волной раздражения, пока Малфой продолжает что-то бубнить. Он сам виноват в произошедшем.       — Люди до сих пор убивают, — мрачно говорит Малфой, и она замечает, как дёргается его подбородок. — Люди мучают других людей из-за…       Гермиона прищуривается, а Малфой качает головой и тяжёло вздыхает.       — Не важно.       — Тем не менее, это порицается.       — Ублюдков от этого меньше не стало. Посмотри вокруг.       — Мир становится лучше. Каждый день. И даже здесь, — Гермиона делает выразительную паузу. — Есть прекрасные люди. Обобщения не приводят ни к чему хорошему.       — Не бывает хороших людей или плохих людей, Грейнджер.       — Каждый сам делает свой выбор.       Малфой странно пялится на неё, и от этого взгляда по затылку бегут мурашки. Они долго смотрят друг на друга, прежде чем Малфой ухмыляется и прерывает неуютное молчание.       — Ты в курсе, что противоречишь сама себе? Ты буквально только что подтвердила мою позицию?       — Как скажешь.       Он раздражённо цокает.       Гермиона решает проигнорировать его выпад и возвращает внимание толпе, а Малфой переступает с ноги на ногу и засовывает руки в карманы. Эти люди настолько не похожи ни на маглов, ни на волшебников. Они будто застряли в трясине времени и так не смогли выбраться из неё.       — Где носит твою подружку? Её птица ненавидит меня.       — Очень милый ворон.       Малфой переводит на неё раздражённый усталый взгляд, а Гермиона пожимает плечами.       Как будто она не знает, что это поведение Фрии крайне непоследовательное. Гермиона сама беспокоится по этому поводу, но пока у неё есть куда более важная цель — понять, как банши смогли заразить Дина, помочь дракону, а дальше она додумается, как именно перехватить контроль над ситуацией.       — Охренительно-замечательно.       — Перестань.       — Что мы будем делать, если она сдаст нас, Грейнджер?       — Всё под контролем.       — И сколько нам ждать её?       — Пока есть время, мы могли бы получить больше информации от местных.       — Как будто картина на стене говорит мало? — Малфой облокачивается на стену и тяжело вздыхает. — Грёбаная цирцея.       — Ты о чём?       — Посмотри на стену позади тебя, Грейнджер.       Гермиона оборачивается, обращая внимание на фреску. Изображение начинается с фигуры беременной девушки в длинном прозрачном одеянии, которая держит за руки банши, а смотрит на молодого мужчину с огнём в руке. Рядом с ней на каменном выступе на арфе играет скелет крутящемуся в воздухе дементору. На заднем фоне скелеты и люди крутятся в танце в лесу, и чем больше Гермиона вглядывается в горизонт, тем больше скелетов видит. Изображение расплывается, голоса за спиной приглушаются.       — Ничего не напоминает? — она вздрагивает, когда голос Малфоя выдёргивает её из транса.       — А должно?       — «Пляска смерти»?       — Что?       — Картина, Грейнджер. «Пляска смерти». Достаточно распространённый сюжет «Dance Macabre» в искусстве средневековья маглов и магов. Бренность цикла жизни и подобное.       — Я что-то пропустила или… Когда Драко Малфой стал интересоваться искусством?       Он складывает руки на груди и прячет взгляд, а Гермиона поднимает бровь в ожидании и издаёт смешок.       — Ты что, ходишь по музеям в свободное время?       — Заткнись, Грейнджер.       — Как скажешь.        Гермиона фокусирует внимание на картине, разглядывая уродливые образы.       — Я никогда не интересовалась искусством, знаешь?       Малфой поджимает губы и игнорирует её.       — Никогда не думала, что это может быть важно.       Ни звука. Ладно, возможно, она переборщила с сарказмом.       — Так странно. Почему они танцуют? — ладонь касается влажной стены, кожа чувствует холод плитки. Она обводит подушечками пальцев человека с огнём в руках. — Кто это?       Молчание.       — Малфой?       Малфой вздыхает и поворачивает к ней лицо.       — Потому что смерть объединяет всех. Маглов, — он указывает пальцем на девушку, — магов, — следующим Малфой указывает на мужчину, — и даже тех, кто не может умереть.       — Банши? Дементоры?       — Именно.       — Никто из волшебников не знает, как они появились, правда? Всё это время это остаётся загадкой, — она замечает странное членистоногое белое существо без лица. — А это что такое?       — Откуда мне знать, Грейнджер? Это ты мастер засорять голову ненужной информацией.       — Перевёртыш, — они оба поворачиваются на шёпот. — Напиток?       Гермиона видит, как тёмно-бордовая жидкость блестит в бокале. Когда она поднимает взгляд, то от вида аски по коже ползут мурашки. За время отсутствия Фрия ещё больше теряет в весе. Кажется, ещё чуть-чуть, и кости прорвут светлую тонкую кожу. Её живот увеличился с прошлого раза. Когда у неё срок?       — Надо же. Она всё-таки здесь, — тянет Малфой, а после забирает железный бокал из её костлявой руки. — Что это?       — Кровь дракона с засушенными пряностями из дезариума.       На лице у него появляется презабавная страдальческая мина.       Он приоткрывает рот от шока, а Гермиона не выдерживает и улыбается. Малфой хмурится. Его же не стошнит, да?       — Это обычай, — продолжает стражница, забирая у него бокал. — Мы испиваем кровь перед прощанием.       — Прощание?       Стражница кивает ей, а после отпивает напиток: — Красный дезариум успокаивает люд, делая людей менее чувствительными к предстоящему ритуалу. Мы начали его выращивать не сразу. Наверное, около тридцати или двадцати лет назад. Сестра королевы хотела сделать для люда хорошее.       Сильнейший анальгетик! Как она не догадалась и не соединила два и два! Вот что искала Гермиона. Вот что поможет ей. Она сжимает губы, пытаясь не выдать внутреннего ликования.       Надо сохранять невозмутимость, иначе аска заподозрит неладное.       — У королевы есть сестра? — несколько голов поворачиваются в её сторону, но местные сразу же опускают взгляд, когда видят стоящую рядом с ней стражницу.       — Была.       — Что-то случилось?       — Это ушедшая тень прошлого. Тут запрещено говорить о ней.       — Или же ты водишь нас за нос, аска, чтобы удачно манипулировать информацией, — шипит Малфой, а Гермиона шикает на него. Дугл за столом дёргается. Мерлин, этот ас явно недолюбливает Малфоя. Хотя, признаться честно, немного, но Гермиона разделяет желание аса придушить её спутника.       — Прикуси свой грязный язык, волшебник. Я специально вызвалась провести ритуал, чтобы исполнить часть сделки. Завтра я смогу явить кое-что вам.       — А что сегодня? — напряжённо шепчет Гермиона.       — Сегодня меня ждёт долг. Единственная ночь в месяце, когда мы отзывать дементоров из деревни на охрану утёса, чтобы проститься с душами.       — У вас кто-то умер?       На этот вопрос стражница отводит глаза, а Гермиона отмечает про себя эту необычную деталь. О чём она думает?       — Надо готовить себя к ритуалу. Увидимся завтра, волшебница, — она оборачивается, прежде чем уйти. — Для вашего же блага не выходите сегодня из хижины и не следуйте за нами. Ночами лес в наших горах кишить существ, способных принимать разные лица. Обычно дементоры охранять люд, но не сегодня. Не верьте своему слуху и зрению. И никогда не откликайтесь на звук вашего имени.       Её фигура скрывается в толпе, когда Малфой рядом толкает Гермиону плечом.       — Ты слышала, что сказала страшила, Грейнджер? Пошли спать.       Гермиона выразительно смотрит на Малфоя. Его лицо меняется, когда он понимает, что она хочет сделать.       — Нет, Грейнджер.       — Да.       — Нет.       — Тогда я пойду одна.       Он буравит её взглядом, напрягая челюсть и мышцы шеи. Она не уступает ему.       — Это наш шанс, — уверенно проговаривает она. — Это наш шанс узнать, что скрывается за этими идолами. За этими ритуалами. Цветами. Понять, как происходит заражение? Нет?       Малфой вздыхает.       — Я уже чувствую, как жалею об этом.