Прометеус

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 8 дней 22 часа 45 минут

        Гарри снится сон.         Лицо обжигает холодный ветер. Гомон в ушах. Пейзажи смешиваются, где-то вдалеке верхушки зданий, покрытые редеющей зеленью, а за ними тесные улицы Косой Аллеи и этажи Норы. Кристально чистая голубая вода. Трава скрипит под ногами. Яркие рыжие пряди дрожат от частых порывов ветра. Все смешано: прошлое с будущим, отрезки из разных эпизодов его жизни. Центр груди стягивает, на миг ему кажется, что он не может дышать. Его веки дрожат. Он несколько раз моргает, чтобы прояснить картинку перед глазами.         Спина его жены — напряженная, острая. У неё выступают лопатки.         Если Джинни сделает шаг вперёд и полетит с края утёса в пропасть, то Гарри не сможет её спасти. Возможно, Гарри имеет некую нездоровую страсть к тем, кто хочет оступиться. Возможно, нуждается в постоянном поиске тех, кто в беде. Рука касается худого плеча. Лицо у неё именно такое, каким он запомнил его. Ногти впиваются в ладонь, она шепчет:              — Не бросай меня, Гарри!       Вспышка. Гарри открывает глаза от глухого хлопка, вздрагивает и ударяется лбом о железный стол над головой. На полу крутится металлическая фляжка. Выругивается, потирая ушибленное место. Он поднимается, пытаясь прийти в себя и отогнать сонливость и заторможенность. Шея за время сна в неудобном положении на ящиках из-под оружия затекла, и теперь импульсы боли распространяются от плеча к вискам. Не стоило вчера допоздна оставаться тут, разговаривая с Панси о ее побеге в Америку. Он уже жалеет об этом, а сегодняшний сон… За всё время в Чикаго он почти не вспоминает Джинни, словно она часть утраченного потерянного прошлого. Что, конечно же, не соответствует реальности. Ему просто сейчас не до этого.         Гарри переводит взгляд на свернувшуюся в клубок Панси на кровати рядом с двумя мирно сопящими девочками. Картина всё ещё для него фантастическая, она вызывает улыбку. Он поправляет сползшее с её ног одеяло. Панси трогательно морщится, а в его груди колет. Чёрт. Так не должно быть, Гарри. Тебе всё ещё не до этого.          Теплота к ней мешает тебе сосредоточиться, сохранять холодную голову. Ты же в это не вляпаешься. Надо быть полным остолопом, чтобы вот так предать свои обязательства, расфокусироваться.         Он вздыхает. Его грудь распирает от противоречивых эмоций.         От тревожных мыслей его отвлекает зашедший в палатку бродяга. Как всегда с враждебностью, сочащейся из каждого слова, он говорит:       — Поттер, Хантер хочет узнать твоё мнение.         — Да, буду через секунду.         Бродяга кривится, кидает полный презрения взгляд на Паркинсон и, хромая, выходит из палатки. Гарри сгребает личные вещи со стола: пистолет, палочку, защитный плащ. Оборачивается в последний раз на Панси и тут же вспоминает усталое лицо Джинни.         К чёрту. Тебе не до этого.        41949487607492. Эти цифры крутятся в его голове, назойливо напоминают о себе на периферии сознания. Это альтернатива, которая обеспечивает ещё один путь. Надо зацепиться за неё, не дать ей ускользнуть. Он чувствует, что координаты в звонке — не ловушка. Голос спасения.       Гарри застает Хантера за работой с картой. Скрученный и истощённый, он больше не напоминает ему того мощного амбала-аврора, от тени которого чуть было не шугался при первой их встрече. Он сжимает зубы, рассматривая молчаливо-наглого аврора перед собой. От раздражения, возникшего в палатке, ему хочется вывести бродягу из себя провокацией. Аврор напоминает ему молодого Малфоя. Как же многое изменилось с того момента, когда у него были стычки с подобными типами.         — Что-то случилось? — спрашивает Гарри, садясь на погнутый стул. Изо рта непроизвольно вырывается зевок.         — Бродяга против, но я всё ещё хочу вернуться за людьми на главной базе. Там наш целитель, он очень важен для всей этой галиматьи с вирусом. Боюсь, сами они не выберутся. После предлагаю отправиться к месту, на которое указывают координаты. С одной стороны, всё может закончиться, как с Джеймсом. С другой — как сегодня. Что думаешь, Поттер?         Целитель? Информация от него могла бы пригодиться Гарри в расследовании. Почему аврорат всегда настолько наплевательски относится к тому, что действительно важно? Неужели и в магловском мире армия никогда не обладает навыками рационализации?         — Думаю, что вы правы, — твердо говорит он. — Их нельзя оставлять. Тем более, если там есть вирусолог.         — Это слово, Поттер. Он целитель. Не магл.         — Честно, если он знает что-то о вирусе, то он нужен нам.         Бродяга закатывает глаза, качая головой:       — Командир, при всём уважении, мы в тупике. У нас половина отряда — обуза. Как мы вернёмся? Как вывезем их? Грёбаный абсурд. Мы просто сдохнем, учитывая, что твари постоянно рыщут по домам даже в дневное время. Их слишком много.         — С каких пор количество людей должно влиять на их спасение?         — Потому что там, где много людей, кретин, там и дряни достаточно.         Гарри замолкает, понимая, что бродяга прав. Он и сам не знает, что лучше. Но тем не менее, тот вирусолог нужен ему. Вдруг у него есть данные, которые могут помочь Гермионе. Ему так не хватает её. Она бы точно что-то придумала.         — Мы могли бы разделиться. Часть осталась бы тут, а часть… — предлагает Гарри.         — О, ничего лучше не мог придумать? — со злостью выплёвывает бродяга.         — Бросать людей нельзя в любом случае.         — Люди жрут друг друга, святой аврор из Британии. Бросить их — сохранить жизни тем, кто пока здоров!         Громкий, режущий слух крик, а после него — протяжный визг шин. Всё происходит настолько неожиданно: Гарри едва успевает вздрогнуть. Вот, как всегда, бродяга буравит его взглядом, полным ненависти, из угла. Хантер задумчиво проводит пальцами по локациям на карте, не обращая внимания на их тянущуюся перебранку, а вот они втроём вскакивают на истошный визг снаружи. Изначально Гарри думает, что кто-то из больных переродился, но разубеждается в этом, когда выходит из шатра. Из дымящейся от черной слизи машины вытаскивают раненого мужчину. У него распорот живот. Кажется, дилемма Хантера со спасением людей разрешена за него, и не в лучшую сторону.         — Они напали на главную базу! Везите всех сюда, слышите? Сгребайте всех, быстро! У вас нет времени! — Нэнси поднимает палочку, материализуя игуану в воздухе.  — Быстрее! Быстрее! Приказ всем штаб-квартирам! Повторяю, не оставайтесь в зданиях! Они знают о вас! Передвигайтесь! Отправляйтесь к координатам прошлой миссии! Немедленно!         Белые разводы освещают испуганное лицо Нэнси, пока незнакомый Гарри аврор рядом с ней округляет рот и еле-еле выговаривает что-то (видимо, новости) ей на ухо. Выражение на его лице затравленное, губы дрожат. Бродяга толкает Гарри плечом, двигаясь к тем, кто вываливается из машины кубарем.         — Сколько ещё? — спрашивает Гарри у Хантера, который достаёт из багажника сумки с зельями, останавливается и высматривает кого-то в толпе.          — К чему ты это, мальчик?         — Сколько людей будет?         — Около тридцати, может больше.         — Тридцать?!         — Какая к фестралу разница! — Хантер кидает ему сумку, и Гарри ловит её, прижав к груди. — Не тормози, Поттер, а помоги тем, кто в этом нуждается.          Гарри хмурится, отбрасывая сумку от себя. Несколько склянок бадьяна со звоном выкатываются к луже крови, которая осталась от первого раненого. Гарри долго наблюдает за тем, как серая жидкость разбавляет яркую красную. Ему трудно двигаться. Сердце бьётся в ушах. Теперь все они обречены постоянно бежать, покуда не откажут ноги. Бежать от страха смерти. Страх куда хуже любого вируса — он лишает рассудка. Отнимает свободу выбора. Страх не будет решать за Гарри, как бы сильно ни хотелось довериться ему и впустить себя в его сети.         — Что происходит? — он не сразу узнаёт хриплый заспанный голос Панси. — Почему все на взводе? Откуда все эти люди?          Гарри молчит.          — Поттер? Что, драккл его дери, происходит?       Если бы он только знал, как дать ей исчерпывающий нормальный успокаивающий ответ.  

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 8 дней 20 часов 5 минут

        Она тащит на себе полуживую Луну и не верит, что происходящее — правда. Джинни страшно, но разве страх не является фундаментом всего в этой жизни? Страх покупается, страх продается. Люди были бы куда более последовательны в своём поведении, если бы им не внушали боязнь третьей магической войны, бедности, отсутствия магии и одиночества. Никто не знает, как работает этот мир, а кто заявляет, что знает, — просто кусок дерьма. Но страх, как склеивающая субстанция, связывает тебя с миром. Мир без него разрушается.         Бояться не стыдно. Если ты боишься, то всё ещё чувствуешь, дышишь, думаешь, а следовательно, ты человек, а не тварь, о которой рассказывают вполголоса. Джинни жива, а вот Луна, кажется, застревает между мирами после того, что случается в доме её отца. Её губы двигаются, постоянно выдают бессвязный тихий бред. Иногда она фокусирует на Джинни взгляд своих светлых глаз, будто понимает её слова, чтобы тут же снова опустить веки и забредить. Температура тела Луны падает, кожа сереет, и больше всего Джинни не хочется, чтобы она вернулась в то амёбное состояние, а после стала смертоносным кричащим берсерком. Нет, только не это. С Луной творится что-то за пределами её понимания. Надо сесть в безопасном месте, чтобы привести её в чувства, позвать на помощь, связаться хоть с кем-нибудь.         Джинни удаётся прошмыгнуть между тенями домов Косой Аллеи и завалиться в заброшенный кабак в самом конце улицы. Луна почти не соображает, часто отключается, но хотя бы не шумит, пока они крадутся в темноте, словно преступницы. Два раза чуть ли не попадаются, застигнутые врасплох красными искрами. Ищейки-авроры бродят по улицам и вынюхивают. Сколько ещё людей они казнят, пока выполняют свою работу? Неужели эта мера настолько необходима, раз Рон одобряет её?         Она усаживает вялую Луну на разодранный диван, а сама срывает со стены влажную страницу «Пророка» с фотографией, на которой изображён щурящийся от вспышки Гарри. Кожа на руках сухая, оттого бумага ощущается отвратительно. Джинни кривится. Кажется, это фото с первого собрания победителей после войны, когда оба они мечтали быть счастливыми. Глаза быстро бегают по строчкам колонки Скитер в правом нижнем углу.         «Покинул страну, распродав всё имущество и расставшись с женой. Как мальчик, который смог выжить сам, теперь помогает Америке? Вчера Гарри Поттер был замечен в штабе Американского аврората в Чикаго. Сын бывшего главного аврора дал комментарии по этому поводу, описав Поттера как «нелепого предателя». Подробное интервью читайте в следующем специальном выпуске»         Мерлин, Скитер успокоится, только когда Гарри умрёт. Очевидно, что она готова на всё ради очередной сенсации. Интересно, сколько бы она зарабатывала, не пиши все эти громадные обличающие Гарри расследования. Джинни переворачивает страницу, выцепляя ещё одну новость, которая заставляет её напрячься.         «Сельскохозяйственные общества докладывают о трудностях с поставками семян от компании «Трепетливые Лавгуды». По оценкам специалистов, пятьдесят процентов урожая волшебных растений умерло по неизвестной причине. Если до весны новые партии не будут высажены, то многие волшебные бизнесы лишатся важных ингредиентов для производства зелий. Это сильно отразится на колдомедицине. Потребность в редких зельях для лечения тяжелобольных магов выросла по сравнению с прошлым годом...»         — Домой. Домой, пожалуйста, — шепчет Луна, приоткрывая глаза, и Джинни тут же бросается к ней, отбрасывая газету в сторону.         — Луна? Луна? — её рука сжимает холодную ладонь, и Луна даже чуть-чуть двигает пальцами в ответ.         — Отведи меня домой, Джинни.         — Ты уверена?         Луна сглатывает, морщась от боли, кивает. Поднимает руку от колена и указывает Джинни на дневник, кончик которого торчит из рюкзака рядом с её коленом.  

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 8 дней 19 часов 25 минут

        С первой минуты Гарри в растерянности. Крики боли, копошение жалости под рёбрами и отчаянные гримасы на лицах. Гарри скучает по дому, но больше он тоскует по прошлому. Хотя и оно было не идеальным, но зато оно было ясным. Там Гарри — другой человек. У него амбиции. У него идеалы. У него даже появляются некоторые мечты (какое же большое неудобное слово).          Гарри всегда на шаг впереди. Гарри выигрывает.         Его способ контролировать мир — предусматривать и предотвращать худшие исходы. Это позволяет сохранять себя каждый раз, когда приходится пачкать руки. Хаос же обычно порождает кровопролитие. От хаоса зудит в висках. После приезда в Америку планы постоянно рушатся. Эмоции захлёстывают, и в какой-то момент он понимает, что сливается с нарастающей вездесущей сумятицей. Худшее случается задолго до того, как он успевает это обдумать. Реальность не идёт в сравнение ни с одним продуманным фатальным исходом.         Раньше он думал, что идеальный мир — это порядок, не важно какого толка. Сейчас Гарри мечтает о другом: его главное желание — снизить скорость, с которой они летят с разломанного моста в пропасть. Замедлиться, чтобы что-то решить, что-то успеть и кому-то помочь. Желание небольшое, но в сегодняшней ситуации явно особенное.         Столько стран в мире были против интеграции в единое магическое сообщество, о котором настойчиво полемизировали Правительства. Магический альянс двадцати государств всегда вызывал больше отторжения, чем восторга. Признаться честно, Гарри и сам не задумывался о нём как следует. Причины все приводили разные: деньги, традиции, менталитеты, непохожий взгляд на урегулирование вопросов маглов. Интересно, удалось бы им предотвратить распространение эпидемии, если бы у них получилось действовать сообща? Поздно закрытые границы, выпрашивание порталов и номинальная работа Министерств: в Англии или в Африке — видимо, все действуют одинаково. Может быть, кто-то да справился лучше, и Гарри стоит найти их, чтобы перенять опыт и применить его на своей территории. Кто-то же должен был поверить в то, что это не шутка, а нечто серьёзное.         Палочкой целитель вынимает из живота раненого длинный оторванный палец с когтём, покрытый чёрной слизью. Его разрезанная кожа скукоживается. Кровь на вид как тухлое противное желе. Движения молодого врача механические, мантия запачкана разводами, пот течёт по лбу. Выживет ли человек напротив него или умрёт — предугадать невозможно, но он точно знает, что таких в течение следующих двух часов будет только больше. И не последует ли кто-то за ними, кто-то более страшный и опасный, — этот вопрос беспокоит Гарри больше всего.         Тот штаб, в котором он не пробыл и дня, разбит. Хантер удивлён не меньше Гарри, он явно не рассчитывал на такой расклад событий. Годрик, видимо, это первый раз, когда твари находят место, где собираются авроры. Сейчас побег от вируса в другую страну уже не кажется такой уж плохой перспективой.         «Не волнуйся, всё будет хорошо», — говорит целитель больному. Гарри ощущает, как приближается катастрофа. Америка, прогрессивная страна новых ценностей для магов, куда уезжают ради свободного бизнеса в офшорной зоне, превратилась в руины. В парафиновом свете — аврор, которому вспарывают живот, — это будущее ждёт каждое государство. Бродяга кричит матом во всё горло за спиной, раздавая указания, пока раненые и уцелевшие разбредаются. Каждый новый день радует Гарри куда меньше предыдущего.          «Не волнуйся, всё будет хорошо», — повторяет целитель, и тело больного выгибается дугой. Его трясёт, лихорадит. Конечности сводит судорогой. Пальцы подпрыгивают, губы дрожат. Он бредит. Грудная клетка резко вздымается вверх, и вдруг раненый успокаивается, обессиленно упав на носилки.         Гарри наблюдает за повторяющимися приступами в разных вариациях ещё двадцать минут. Видимо, стоит предложить Хантеру перебраться через мост. Раз людей забирать больше нет надобности. Они явно застряли тут ещё на несколько дней, и им надо поторапливаться, если всё ещё есть желание спасать не только собственные задницы.  

      До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 11 дней 18 часов 45 минут

        Всё могло бы быть хуже, но сегодняшнее положение дел её не устраивает. Она бы могла умереть до того, как её нашёл Поттер, но выжила. Теперь Панси разбирается с тем, что остаётся от неё после начала болезни.         Ей никогда не хотелось жить в подобных условиях. В отличие от Поттера ей нужен постоянный душ, хотя бы немного эстетики и привычные удобства в виде нанятой прислуги и гардероба. Панси как никогда скучает по этому, изучая грязь под обломанными ногтями. Несколько похожих друг на друга дней, а авроры никуда не торопятся. Что-то не так. Хотя Поттер сказал, что теперь все люди с разбитой базы в безопасности. Это Панси подозревает, наблюдая, как лечебные палатки с карантинной зоной переполняются. Несколько новых фургонов, из которых в начале вываливается отряд вояк, а после — испуганные побледневшие гражданские, создают стену-баррикаду. Лагерь растёт, а вместе с ним новые слои защитных заклинаний вливаются в поле над головой.         Панси раздражается от того, что не может бросить магл на произвол судьбы. За последние несколько часов она всё чаще посматривает на сумку с припасами и каждый раз борется с желанием скрыться из лагеря. Панси застревает с двумя малявками, обречённая развлекать их, пока все тут расхаживают, словно знают куда больше неё, что-то планируют. Для Панси до сих пор остаётся загадкой, как Поттер настолько быстро способен внушать авторитет всем, кому хотя бы раз посмотрел в глаза. Не проходит и дня, как на лицах американцев вместо отчуждённости Панси замечает уважение и симпатию. Удивительно.         Маглы заканчивают с принесённым пресным завтраком, ёрзая на металлических ящиках из-под оружия. Если они ещё раз подерутся, Панси просто не выдержит и свяжет их. И ей всё равно, что о ней подумают. Дети хуже, чем пикси. Невозможно драчливые и писклявые существа, которых Панси обычно сторонится или избегает. Эти маглы впервые заставляют её задуматься о том, какой она была бы матерью. Должно быть, ничего путного из этого бы не вышло.         «Авис» — заклинание быстро и шёпотом, чтобы две пискли не заметили. К несчастью, они слишком внимательные. Панси сосредотачивается на магии, покалывающей кончики её пальцев. Как только за заклинанием следует золотая нить, дрожь внутри и всё, наконец, затихает. Колдовство, именно сам процесс, всегда дарило ей необходимые позитивные ощущения, чтобы почувствовать себя в безопасности. За пятнадцать с лишним лет ничего не меняется.         — Я хочу уметь, как ты! Хочу! Хочу! — краснеет от нетерпения Стейси, стараясь ухватиться за сноп золотых искр, вылетающих из палочки Панси и превращающихся в стайку птиц над их головой. — Я хочу быть воншебницей!         — Волшебницей, Стейси, — поправляет её сестра, не отрывая взгляда от аляпистых точек, разбавляющих серость ткани палатки-шатра. — А ты поверила в волшебство, чтобы делать такие фокусы?          Панси замирает, не зная, что ответить. Старшая девочка болтает ногами, любуясь сверкающими зябликами над её головой. Младшая в восхищении приоткрывает рот, цепляясь пальцами за край грязного рукава свитера. Магловским детям нужно так мало, чтобы оставаться счастливыми и отвлечёнными. Панси для них всё равно что магловский бог. Всё, что их окружает, скорее всего, шокирует настолько, что они не способны осмыслить увиденное. Панси всё чаще думает о том, что ответственность за магл слишком велика и она вряд ли может вынести это. Поттер же, напротив, больше подходит на роль временного родителя. Типичный спасатель всего и вся.         — Я… В моём мире это нормально. Нам не надо… Не надо верить, чтобы колдовать.          — Получается, вам не надо верить, чтобы случилось чудо?          — Получается, нет.         — Везёт. Папа всегда говорит мне, что чудеса для маленьких, как Лили, а я уже взрослая. Но я всё равно… — она трёт кулаками глаза. — Я всё равно мечтаю, знаете?         Её сестра спрыгивает с железного ящика и начинает носиться за птицами между стульями. Даже роняет один. Стейси неуверенно пожимает плечами, бросая Панси тихое:       — Я иногда думаю, что могу стать волшебницей. Как фея, понимаете?         Панси утвердительно мычит, делая взмах палочкой. Крылья птиц искрят, и малявка визжит от переполняющих её эмоций, подпрыгивая. С одной стороны, это странно и немного отталкивает, но почему-то Панси не может перестать колдовать и доставлять маглам удовольствие.         —  Как вы думаете, я смогу, как ты… Вы? Когда-нибудь? — сбивается старшая магла, переводя на неё полный надежды взгляд.         Панси шумно сглатывает, судорожно перебирая ответы. Она могла бы сейчас сказать правду, но, с другой стороны, надо ли? Небольшое заблуждение не принесёт вреда, а разбитое сердце от неспособности колдовать — да. Им же всё равно сотрут память. Поэтому, наверное, стоит соврать.         — Думаю… Да, точно сможешь.         — Я бы тогда столько сделала, знаете?         — Не знаю.         — Например, я бы вылечила бабушку. Я знаю, что она болеет, хотя папа и мама и делают вид, что всё нормально. Но я вижу. Или… Я бы вернула щенка. Щенок был уже старый, очень глупый, но добрый.       — «Щенка»? Кто же называет так свою тварь?         — Он не был тварью! — возмущённо бурчит девочка. — Он был такой пушистый-пушистый. Его шерсть постоянно лезла мне в рот, но мне он так нравился. С ним весело было играть. Однажды он сгрыз мои наушники. Ужасный-ужасный пёс. У вас разве не было домашних животных?          — Очень давно… Очень давно были, — отвечает Панси, гадая, что же это такое — «наушники». Надо будет спросить у Поттера. — А что случилось со «щенком»?         Девочка отводит глаза, и Панси понимает, что, наверное, зря решила задать этот вопрос. Она откашливается, закидывает ногу на ногу и убирает волосы за ухо.         — Вряд ли бы магия могла вернуть его, — говорит Панси, поджимая губы.          В этом и вся насмешка, не так ли? Ты не можешь использовать магию, чтобы воскрешать тех, кто был тебе дорог. Смерть всегда сильнее, чем любой вид колдовства, с которым ей доводилось сталкиваться. Несправедливая подлая особенность мира магии. Так, возможно, Панси бы не пришлось бежать сломя голову из Лондона, лишь бы не видеть и не вспоминать своё прошлое.         — Почему?         — Всё… Всё немного не так устроено.         — Ну и ладно, — снова бурчит девочка, насупившись. — А о чём вы мечтаете?         Панси обводит глазами обстановку: погнутые детали машины рядом с грудой оружия, следы засохшей крови под ногами, пайки, сваленные в кучу у стола; несколько авроров в дырявых мантиях входят и выходят, чтобы занять свой пост у защитного барьера; важный Поттер, вдалеке доказывающий что-то хромающему мужчине, грозно жестикулирует. Всё это кажется настолько безумным, настолько странным, будто Панси не живой человек, а герой в какой-нибудь очередной бульварной магической пьесе о тридцати трёх несчастьях. Мечты все, должно быть, уже давно умерли. У неё не осталось ни сил, ни детской беззаботности, чтобы думать о них. Никто не поверит, но до войны Панси хотела любви. Большой, светлой, заполняющей дыры любви. Жаждущей, вытесняющей суету дней любви. Чтобы вместо реальности, которой Панси давится последнее время, можно было потеряться в чувствах. Не сжиматься от страха. Не стискивать холодный металл потными руками, как сейчас. Не бороться с дрожью, со сжатым от шока горлом. Не вспоминать. А жить так, как ей хочется. Так, чтобы никто не трогал. Так, чтобы не принимать решений, не делать выбор. А просто любить-любить-любить кого-то достойного, кого-то получше её. Правда, сейчас эти желания бессмысленны. Как и сучья никому не нужная эпидемия, все они разрушительны для любого здравомыслящего волшебника.         — Я не знаю, — заторможено отвечает Панси девочке.         — У вас точно должна быть мечта! Придумайте! Вы же волшебница!         — Это мало что меняет.         — Вы просто больше не верите.         — Мне и не надо верить.         — А стоило бы, — строго говорит старшая, и Панси хмыкает от яростной уверенности девчонки в своих словах. — А то вы слишком какая-то ядовитая.         Панси поражённо смотрит на девочку, которая тут же отвлекается от разговора на вскрик, спрыгивает с ящика и проносится к упавшей от постоянной беготни за птицами сестре. За такие фразы мать Панси дала бы ей пощёчину.         — Нам пора, — слышится хриплый голос Поттера из-за спины. Панси оборачивается, наблюдая, как он переминается с ноги на ногу. — Уезжаем. Теперь уже окончательно.         — Наконец-то.          — Пока будем ехать до базы, усыпим девочек зельем без сновидений. Им ни к чему видеть ужасы улиц.         — А если что-то случится? — спрашивает она, переводя взгляд на двух магл. Как-то непроизвольно у неё вырывается, она не хотела говорить этого. Старшая дует на ладонь младшей, пока та морщится и кривит пухлые губы, глотая слёзы.         — Авроры о них позаботятся, — Поттер вздыхает, садясь рядом с ней и сдвигая густые брови на переносице. — Ты и так много сделала. Я и не думал…         Пауза, от неё у Панси гудит в голове.          — Не думал, что я способна на что-то подобное?          — Не думал, что ты так привяжешься.         — Я и не привязывалась, — ощетинивается Панси, выпрямляя спину и поджимая губы.         — Ну да, — скептическое выражение его лица заставляет Панси усмехнуться. — Конечно.         — С радостью избавлюсь от них. Ужасно надоедливые и шумные.         — Мой крестник куда хуже. Эти ещё спокойные. Жалко, он никогда не увидит своих родителей.         Они скорее всего тоже никогда не увидят своих родителей.         Панси решает, что добавить что-то про Тедди Люпина или коснуться темы сиротства Поттера — идея плохая. Поэтому она молчит, слушая резвящихся магл напротив. Салазар, как же быстро меняется у них настроение. Панси поднимает палочку и наколдовывает новую стайку птиц взамен исчезнувших. Поттер странно лыбится, наблюдая за магией.         — Ты бы хотел детей, Поттер?         — Когда-нибудь. Не в ближайшем будущем.         — Почему вы с рыжей не завели детей? Я думала, она разродится сразу же после школы.         — Время было не… Хотя… Я… — Поттер прячет от Панси глаза, запинается. — Я… Я не знаю, как сказать правильно.         — Скажи как думаешь.         Панси кожей ощущает неловкость, исходящую от Поттера. Он делает странную мину, прежде чем выдавить:       — Мы... Я изменился. А она, кажется, всё ещё любит ту мою школьную версию, но...       Поттер замолкает, опуская взгляд на свои ноги.       — Но? После него обычно следует невыносимо тупое оправдание. Где оно?       — Его нет.       Она хмыкает.         Забавно, а Панси думала, что Поттер счастливее, чем она. У него хотя бы есть, ради чего жить, и есть, чем жертвовать. По её мнению, этого должно быть достаточно.         — А ты?        Панси зажимает ладони между бёдер, стараясь не выдать волнения.         — Что я? — тупо переспрашивает его она.         — Ты когда-нибудь любила?       — Эээ...         Она медлит. Он поправляет очки и прищуривается. По этим жестам Панси делает вывод — нервничает. За время их общения она изучила его, разобрав на реакции и движения.         — Я бы очень хотела, конечно. Но пока с этим всё плохо. Не знаю...              Панси издаёт горький смешок.         — Наверное, я просто не умею любить. Наверное, я ненормальная.       — Зря ты так.       — Это просто факт.       — Уверена?       Панси отводит глаза. Несколько минут они проводят в загоняющем в краску колючем молчании. Панси решается посмотреть на профиль Поттера и гадает, что он сейчас чувствует. Вряд ли то же жгучее томление в груди, которое ощущает она, пока осматривает его мощную шею и широкие плечи под тёмной потёртой формой аврора. Как же ему идёт. Мерлин, Панси, заткни свой внутренний голос и перестань нести чушь. Пусть Поттер встанет и свалит отсюда. Тогда Панси выдохнет и забудет о путающихся мыслях, смущении и нервозности. Проходят минуты, и, конечно же, Поттер не шевелится, а лишь продолжает пялиться на магл, растягивая губы в еле заметной улыбке. От этого у Панси мурашки на загривке, да и вообще с ней творится что-то немыслимое.         — У тебя есть мечта, Поттер? — она пытается звучать буднично.         — С вирусом не помешало бы разобраться.         Голос у него наполняется строгостью, даже жестокостью. Когда Поттер рассуждает о мире, он так меняется. Словно вокруг — чудовища, подлецы, непростительные. Хотя это правда, куда уж тут без враждебности.         — А помимо этого?         Эта загадочная тёплая улыбка в исполнении Поттера. Феерия. Гоблин её побрал, с глаз и вон. Она больше не может видеть его таким, ещё и вести разговор. Всё это ей не нравится.         — Раньше я хотел большую семью. У меня её никогда не было. Большой дом, большую должность, большую любовь. Знаешь, обычную долгую жизнь.         — У тебя же всё это есть, Поттер.          Он пожимает плечами, меняя расслабленную позу на закрытую.         — Видимо, мне этого недостаточно.    

      До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 8 дней 19 часов 25 минут

      Возможно, утратить себя сразу же лучше, чем чувствовать, как секунда за секундой рассудок теряет целостность и ясность. Возможно, это всего лишь следствие — когда всю жизнь бежишь от того, кто ты, вряд ли можно надеяться на обратное. Возможно, так предначертано. И с этой неизбежностью стоит смириться, приняв свою участь. Стать исключением из всех, кого она знает. Кто изо дня в день борется с тем, что преподносит жизнь, пока другие умирают или просто слетают с катушек.          У Луны путаются мысли, пока ноги автоматически ступают по жухлой промёрзшей траве. Горячая ладонь Джинни, словно Патронус, не даёт тоске и пустоте задушить её окончательно. Честно говоря, пока это её единственный ориентир в мире, и Луна цепляется за него, как за якорь, чтобы твёрдо стоять на земле.         Умри. Умри. Умри.         Она понимает, где находится, только когда Джинни опускает её в заштопанное выцветшее жёлтое кресло посреди захламлённой комнаты. Её комнаты. Как они оказались в доме, где она выросла, неясно — память подводит её.         Небесный потолок, подсвеченный зачарованными летающими мотыльками. На противоположной стороне — деревянное окно, за которым светлеет серое небо над бескрайней зелёной равниной. Портрет в любимой треснутой рамке с погнутыми железными завитками маргариток на тумбочке из белого дерева рядом с расправленной кроватью. Коллаж школьных колдо, хаотично разбросанных по стенам с выписками из любимых стихов. «Все жизни и смерти, всё в прошлом, всё в настоящем и будущем», — проговаривает Луна одними губами, пытаясь восстановить целый текст стихотворения. Не получается.         Глупая девчонка. Ничтожная.          Вещи, сваленные в кучу в углу вперемешку с порванным справочником по Гербологии, выписанными покупателям чеками и засушенным аконитом в кожаных мешочках. Всё здесь по-прежнему. Луна поворачивает голову вбок, сталкиваясь со своим отражением в овальном зеркале. Черты те же, но одновременно другие. Шрамы ползут к глазам лопнувшими капиллярами. Луна с ужасом приоткрывает рот, наблюдая, как искажается её лицо в овальном зеркале. Есть в этих опущенных уголках губ и рассеянном взгляде светлых глаз что-то чужое, даже зловещее. Роговица чешется, и Луна резко отворачивается, ощущая, как новый холод пробирается ей под одежду.         Неисчезающая пелена не даёт нормально соображать, строить фразы. Как только Луна пытается, голову сдавливает в висках. Она мыслит отрывками предложений и образов. Она трёт ладони друг о друга в попытке согреться, но ощущает только горение метки на руке. Холод с ней навсегда, он не покидает её, как и предчувствие, что она с каждым часом всё больше теряет связь со своим телом. Безнадёжное страшное ощущение. Линия, связывающая её сознание с мозгом, с каждым приступом истончается, но когда-то она порвётся, и блокираторы не сработают. Луна не знает, что будет делать тогда. Она не уверена, что сможет противиться голосам внутри.         «Красивая» — единственное, что вяжется с Джинни, укутывающей её ноги в шотландский колючий плед.          Ужасная, отвратительная.          Подруга откидывает волосы назад, и Луна долго смотрит, как они, длинные и идеальные, переливаются на её спине под светом порхающих насекомых в комнате. Губы у неё ровные, красные, пухлые. Внезапно Луна чувствует к ней легкое отвращение, которое тут же замещает симпатия. И так несколько раз, пока в ушах не нарастает очередной шквал шёпота.         Убей её. Убей. Убей немедленно. Удуши её. Отдай её нам. Быстрее, отдай её нам!         Луна не думала, что будет скучать по тишине. Раньше тишина пугала её, а сейчас она в ней нуждается. Она никогда не была настолько уверена, что эти мысли - не её. Гогот, едкие обвинения за спиной. С того дня у банши Луна всегда ощущает чужое присутствие в своём сознании.          Джинни присаживается напротив неё, взмахивая палочкой и призывая дневник. Две кружки мятного чая аккуратно опускаются на стол.         Убей её.          Луна со всей силы смыкает веки и впивается пальцами, зудящими от боли, в шотландский плед. Холод не уходит, теперь он — такая же часть её, как имя или её история.         Убей её.          — Луна, — приглушённый голос. — Луна, опять, да?         Убей её.          Луна сглатывает, стараясь совладать с собой и заткнуть вопящие отвратительные голоса в мозге. На бледную кожу тыльной стороны ладони капает насыщенная бордовая капля, скатываясь к запястью и оставляя после себя грязно-розовый след.         Убей её. Немедленно.         — Луна, может… — настороженная Джинни тянется к заднему карману. — У тебя опять кровь.         Убей её. Сейчас же, невыносимая полуродка!         Немедленно. Волшебное отродье. Она отняла волшебство! Убей, мы просим тебя, сестра! Покончи с ней.          Голова двигается из стороны в сторону, как у пугала в полях Хогсмида. Секунда, и глаза впиваются в дневник, который Джинни держит в руках. И тут же её тело необъяснимо дёргается в обратную от подруги сторону.         Она уже видела его несколько раз этот дневник. Дома, здесь, прямо в этой комнате, когда отец записывал наблюдения за зубастой геранью, завядшей из-за обработки токсичным препаратом. На сделках при продаже очередной партии прыгающих поганок, пока Луна собирала фиалки в букеты, а он разговаривал с покупателями. Даже за его любимым чаем из мандрагоры отец не выпускал из рук дневник. Он рисовал на листах повторяющиеся узоры фиолетовыми чернилами. Дневник был с отцом везде. Лучший друг, он почти мог бы заместить живого человека, настолько бережно папа относился к нему.          Но сейчас она уверена — на этих страницах боль. Луна касалась их и ощущала то, чего не хотелось. Пусть же её видения будут ошибочны. Хотя бы раз пусть они введут её в заблуждение.          Твой отец умер из-за тебя. Умер из-за тебя. Грязный предатель, как и твоя мамаша. Он умер за тебя. Убей её, как мы убили тех, кто пришёл за тобой.          — Заткнись! Заткнись! — выкрикивает Луна, ощущая, как холод из центра груди сковывает гортань. Её голос, как и лицо в зеркале, кажется, больше не принадлежит ей. — Заткнись!           Вещи, где они? Драккл, ей срочно нужны её вещи.          Ты противишься нам, сестра! Ты не сможешь сбежать от нас! Мы найдём тебя и убьём всех! Твой отец платит, платит за тебя. Мы уже нашли его. И цена, заплаченная им, велика.         — Луна… — справа слышится испуганный голос Джинни.         Изо рта вырывается надрывный хрип, стоит ей подумать о дозе Дезариума. Она наконец-то находит сумку, с остервенением ищет необходимое лекарство. Джинни наблюдает за подругой, замерев в неловкой позе и, видимо, не понимая, что происходит с Луной последнюю пару часов. Неудивительно. Луна сама бы хотела понять, как бороться с собой. Как только языка касается сладковатая жижа и проваливается в желудок отвратительным слизняком, Луну отпускает, и лёгкие сокращаются от втянутого свежего воздуха.         — Ты… — взгляд Джинни никогда не был настолько потерян.         Мы придём за…         Слова обрываются. Зрение, наконец, приходит в норму. Пелена спадает с глаз, в голове воспоминания проясняются. Джинни шумно сглатывает, когда Луна крепче прижимает к себе одеяло и смотрит на неё, стараясь привыкнуть к тому испугу, который вызывает своим видом. За её макушкой буквы на вырезке «Пророка» об успехе их магазина «Трепетливые Лавгуды» смазываются.          — Я… — Джинни приоткрывает губы, теребя обложку дневника и, видимо, пытается придумать, что ей надо сказать.         — Всё нормально, — тихо говорит Луна после минуты молчания, ощущая, как тепло щекочет кончики пальцев и щёки. —  Всё нормально.          — Нормально, Луна?         — Я просто должна была коснуться его. Я должна была знать.         — Кого? — удивлённо бросает ей Джинни, ещё сильнее сводя брови на переносице.         Луна отводит глаза, вспоминая лицо мертвеца и зажмуриваясь.         — Отца.         — Отца? Ты ведь… Луна, ты ведь несерьёзно сейчас?         Луна отрицательно качает головой. Ладонь тянется к кружке, от которой поднимается пар.         — Там же не было никого, Луна. Никого, драккл! Ты стояла… Ты там… Я… Я так испугалась за тебя. И авроры… Они… — кончиками грязных пальцев Джинни касается сухого уголка рта, её глаза расширяются. — Ты кричала! Словно… Я не знаю, как это описать. Я была уверена, что они убьют тебя, пока… Что, Годрик, происходит с тобой? Ты использовала какую-то тёмную магию?          — Нет, Джинни.         — Это видения? Как в школе? Как… Как тогда?         — Я не знаю, Джинни, — голос Луны дрожит.         — Как не знаешь?          — Я не знаю, — взгляд падает на дневник, который Джинни не выпускает из рук. — Возможно, он сможет объяснить… Я… — Джинни хмурится, пока Луна пытается подобрать слова. — Это его дневник. Папа всегда носил его с собой. А сейчас…         — Может быть, тогда прочитаем его? — резко говорит Джинни, протягивая ей кожаный свиток, и Луна вздрагивает, захлебнувшись чаем и чуть не выронив кружку из рук. Спина вжимается в кресло, каждая мышца тела старается быть как можно дальше от источника смертельного холода. Ей нельзя читать его. Ни в коем случае.         — Нет.         В глазах Джинни застывает вопрос.         — Я не могу.         — Не можешь? — бровь Джинни дёргается. — Это же не Дневник Реддла, Луна? Или....       Если Луна ещё раз позволит чернилам и воспоминаниям отца быть настолько близко к ней, то это убьёт её.         — Я… — Луна задирает ноги на диван и сжимает колени руками, словно пытается за ними спрятаться. — Лучше не надо, Джинни. Лучше ты почитай.         — Ты уверена? — настороженно говорит Джинни, не опуская протянутой руки. Вот бы она быстрее убрала её.       Луна несколько раз медленно кивает, наблюдая, как Джинни мрачнеет от её реакции и бросает дневник отца на колени. Вздох облегчения заставляет Луну вернуться в нормальное положение, расслабив напряжённые мышцы рук.         — Ладно, — она открывает первую страницу и снова смотрит на Луну. —  Но после… Ты объяснишь мне, что творится с тобой?         — Да.         — Хоть что-то.         Страницы шуршат. Луна прикрывает глаза.          — Нам нужны семидесятые.         — Почему не последние записи?         — Просто поверь мне на слово.         Джинни косится на неё, поднимая брови, но раскрывает дневник посередине, просматривая даты. Через несколько минут она уверенно и спокойно говорит:       — Нашла.         Монотонный голос разливается по комнате, и Луна гадает, как скоро ей приоткроется тайна. Как никогда она близка к разгадке секрета, который отец похоронил вместе с матерью. Секрета, который либо спасёт, либо погубит её.         Март, четверг, 1979 год.         Солнце сегодня яркое, светит отвесно. Волны большие, несколько раз чуть было не перевернули лодку, пришлось использовать усовершенствованные чары отталкивания. Мы второй день пытаемся определить местоположение острова, но каждый раз ошибаемся. Генри, признаться, недалёкий и глупый человек, мешает мне продуктивно работать, пытаясь отвлечь меня рассказами о приближающейся войне на континенте. Кажется, быть ему тут не хочется. Не могу поверить, что выбрал для экспедиции именно его. Я заплатил за его лодку и компанию целое состояние, а он ведёт себя хуже гоблина. Немыслимо! Перед отъездом получил письмо от Лили Поттер, они собирают отряды самообороны. Глупость какая. Она действительно думала, что я буду участвовать? Орден Феникса вряд ли сможет изменить традиции, которые веками укоренялись в волшебном обществе. Коррумпированность Министерства Магии, больное представление об угрозе внешнего мира маглов, уничтожение природы и равнодушие к своему наследию. Элитаризм. Лорд Волдеморт — симптом болезни, продолжающейся не один век. Около пяти лет мы все наслаждались временной ремиссией, теперь же следует разбираться с последствиями. Выбор скрыться от долга и не воевать за свою сторону не вызвал у меня усилий, он стоил того. Если мне удастся найти то, о чём вспоминал отец после своего последнего путешествия... Если только это не глупая мечта, которая одурманила мне разум, как подлитая Амортенция. Оно существует. Моя вера в это никогда не была настолько сильной. Я думал, что это вымысел. Но, кажется, как и Дары Смерти, Дезариум (простое и элегантное название, мной придуманное) не является глупой сказкой, созданной для стимуляции детского воображения. Он действительно существует. Осталось только найти дар Прометея, который он передал тем, кого проклял.  

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 11 дней 18 часов 45 минут

        Из-за проклятой болезни она сейчас зажата между воняющим солдатом, у которого подбит один глаз, и сносно пахнущим Поттером. Около двух часов американские авроры тратят на то, чтобы разобраться с координатами и усадить людей по машинам.          Больше часа они едут по опустевшим улицам, объезжая несколько аварий и пробки из брошенных машин. Панси утыкается лбом в стекло, наблюдая за упадком и разрушением. Несколько одиночек-отшельников бродят по центру города. Один оборванец, похожий на домашнего эльфа, даже пытается броситься им на капот, но их водитель успевает вовремя свернуть с дороги, чтобы не сбить его. Его красные выпученные глаза останутся в памяти ещё на несколько часов этой долгой изнуряющей дороги. Перевёрнутые мусорные баки, убитые на тротуарах, пустые витрины за осколками. Чёрные змеи заразы, опутывающие здания, разъедают стёкла и кирпичи. Вирус окончательно захватил город. Солнце, поднявшееся над горизонтом, делает всё только ужаснее.          — А где все люди? — спрашивает Панси девушку за рулём, которая почему-то невыносимо раздражает её.          — Армия маглов эвакуировала всех, кого смогла, за эту неделю. Решила уйти, не выдержав давления. Они бросили город. Твари прячутся от солнечного света в высотках и норах.          — Наверное, тут кто-то остался в живых. А волшебники?         — Мы давно вывезли волшебные семьи. Многие сейчас уже в госпитале в Нью-Йорке. Но, думаю, там сейчас куда хуже.         — Почему правительство не связалось с маглами сразу же? — вставляет Поттер.         — Ты всерьёз? Опять? Пока вы расслаблялись в Англии, Гарри Поттер, в своей подковёрной борьбе за посты, в Америке каждый город постепенно захватывал хаос. Сколько сообщений мы вам отослали, а вы что? Поверили? Первое письмо от англичан, которое прислали Хантеру, было полно странных шуток и насмешек. Нам посоветовали уволить сотрудника, ответственного за корреспонденцию. Можешь себе такое представить? Вирус? Люди, превращающиеся в инферналов? У вас что, слишком бурная фантазия, и вы перечитали фантастов-зоологов? Вы прибыли слишком поздно, чтобы критиковать, почему так и не иначе. Все сами по себе. У всех жителей был шанс уехать из этого района на базу, а после эвакуироваться. Хотя бы «спасибо» маглам, что бомбу не сбросили, — кривит губы девушка. — А то все бы были у Мерлина. Рядом с усопшими или чёрными.         — Бомбу? — удивлённо спрашивает Панси.         — О, Горгона. Забудь, — раздражённо шикает она, сжимая руль.          Поттер тут же начинает объяснять тихим напряжённым голосом:         — Это очень мощное магловское оружие. Может полностью уничтожить город, взорвав его. Как огненное пламя, бомбарда, но в сотни раз сильнее.         Она никогда бы не подумала, что маглы настолько талантливые, чтобы изобрести то, что может стереть их с лица земли. Хотя обычно глупость массы людей — следствие индивидуальной гениальности, а не наоборот. Наверное, человек, который изобрёл непростительные, думал о самосохранении, а в итоге познал пороки.         — Зачем им взрывать город?          — Чтобы остановить эпидемию.         — Это может помочь?         — Вполне. Логичное действие, если подумать.         — Какой ужас! — восклицает Панси и ёжится. — Просто убить всех разом? Маглы — настоящие людоеды.         — Не маглы, а волшебники. Маглы не тупые, но им и не доступно то, что есть у нас. А что мы? Мы оплошали, как и всегда, — впервые за час заговаривает парень слева, исподлобья бросая взгляд на Поттера и перебивая её. Тот самый, хромой и злобный. Типичный обиженный жизнью маг, у которого ни денег, ни обаяния. — Разрушение Чикаго — лишь вопрос времени. Выживание волшебников — тем более, учитывая побочные. Маглы — трупы заочно, даже обсуждать нечего. Ужасный расклад. И для них, и для нас. Кто бы подумал, что всё так будет? Увы.         Панси вздрагивает от тона его голоса. Нос морщится от противного запаха пота и грязи, который исходит от него. Человек подозрительно ухмыляется, прижимаясь лбом к стеклу и снова погружаясь в свои мысли.         — Надеюсь, что мы найдём способ бороться с побочными. Именно для этого я сюда и приехал.         — Я посмотрю на тебя без палочки, Поттер, — бродяга издаёт злой смешок.         — Дракклова нечисть! Сколько можно уже! — тонкая женская рука крутит руль, когда дорогу по полоске тени перебегает склизкая инфернальная тварь, прежде чем скрыться на втором этаже невысокого жилого комплекса.          До ушей доносится свист. Машину заносит. Колени впиваются в обивку, торс дёргается, и макушку Панси жжёт от несильного удара о потолок салона. Рука Поттера тут же оказывается у неё перед грудью, отталкивая назад и вдавливая в спинку сидения. Мышцы его шеи напряжены, глаза сужены, губы поджаты. Поттер далеко не сразу понимает, что он творит. Какое-то время Панси кажется, что он просто выпал из реальности и ищет, кого бы заавадить, судя по его взгляду и сжатому кулаку. Панси задерживает дыхание, наблюдая за Поттером. Тот приходит в себя и, быстро убирая руку назад, неловко отводит глаза, когда Панси ловит его взгляд. Да уж, не то чтобы она ожидала от него комментариев.         Панси проклинает магловские штуковины с мотором, без мотора, любые существующие магловские штуковины. Долгий контакт с изобретениями маглов заставляет её нервничать. Особенно если справа от неё Избранный. С каждым часом их общения дистанция между ними сокращается. Ей не нравится.         — Эй, аккуратнее! — запоздало восклицает она, потирая коленные чашечки. — Почему бы просто не воспользоваться мётлами?         — Могу высадить, — угрюмо говорит девушка, заставляя Панси прикусить язык.         Поттер издаёт смешок, наблюдая за ней, и как бы между делом наклоняет голову вбок, несколько раз поднимая густые брови. Машина снова набирает скорость, и стеклянные здания смазываются в одно серо-синее полотно.         —  Смешно, Поттер?         Он качает головой, ёрзая. Своим бедром она ощущает его бедро. Жар кусает лицо.         — Нет, серьёзно, смешно?         — Ты ведь не ладишь с мётлами, — Поттер трёт подбородок о плечо, прищуриваясь.  — Никогда не ладила, если точнее. Ещё с Хогвартса.         — Всё лучше, чем бесконтрольно ехать в этой штуковине, — фыркает Панси, цокая и складывая руки на груди.         — И ты бы лучше оседлала метлу сейчас? Несмотря на то, что творится на улице?          — С тобой, Поттер. Без проблем.         Его взгляд опускается от её глаз ниже. Панси облизывает сухие губы, и Поттер повторяет движение. Когда он заговаривает, голос, кажется, садится на несколько октав.         — Так легко доверишься мне?         Панси долго смотрит на него, прежде чем наклониться к плечу, сжать слегка бедро и прошептать на ухо, обдавая мочку дыханием:       — Не задумываясь.         Они сверлят друг друга взглядами, пока машина не останавливается.         — Добро пожаловать! Выметайтесь. Смотрите в оба. Заражённых полно в высотках. Днём, конечно, безопаснее, но тем не менее. Надеюсь, мы обойдём это гнездо за день. Не хотелось бы мне провести тут ночь.          Поттер достаёт палочку, прежде чем выйти, и с опаской открывает дверь. Панси следует за ним, вдыхая свежий воздух после вонючего и затхлого. Здание, которое возвышается над их головами, пугает, потому что перед ним она ещё более ничтожна, чем есть на самом деле. В волшебном мире ей не доводилось видеть таких уродливых громадин, и сейчас ей кажется, что одна из них вполне может расплющить её, если вдруг упадёт. Небо, вон, уже точно рано или поздно порвётся от острого шпиля.         — Страшно? — женский голос за плечом. Панси поворачивает голову налево и видит, как девушка расставляет ноги и складывает руки на груди, копируя её позу. Только выглядит она куда более угрожающе, чем сама Панси.         Панси пожимает плечами, делая вид, что ей всё равно:       — Скорее, меня отвращает архитектура маглов.         — Вот оно как, — хмыкает девушка. — Как вижу, англичане не меняются. Архитектура маглов. Сколько раз я слышала что-то подобное. К слову, я Нэнси.         — Как будто мне есть разница, — Панси игнорирует протянутую ей руку и попытку проявить дружелюбие.         — Даже так. Ладно, — вздыхает девушка.         —  Я просто хочу убраться отсюда. И поскорее бы, — бормочет Панси.         — Вряд ли ты продержишься долго, — она поднимает одну бровь. Цвет её волос опять меняется, на этот раз с розового на серый, а руки сильнее сжимают предплечья. — Куда больше шанс выжить рядом с кем-то, чем в одиночестве. Хотя я бы ушла сразу же… Если бы не…         — Разве тот больной идиот не твой парень?         Аврор отводит глаза. Уголки её губ опускаются, и она складывает руки на груди крестом, будто пытается загородиться от мира.         Молчание.       —  Ты ответишь?       Ни слова.       —  Разве целители не могут ему помочь?         — Не хочу тешить себя пустыми надеждами.         — Почему?         — Вирус не просто сжирает его, как всех нас. У него был прямой контакт, а значит, остались считанные часы, — Нэнси прячет глаза. — Не я первая, и не я последняя. Может, и тебе предстоит.         — Как всех нас? — хмурится Панси. — То есть… Это всё-таки правда?         — Да, рано или поздно мы все окажемся в таком состоянии.         — Что?          — Поттер не рассказал тебе?          — Ничего конкретного.         Панси качает головой, и метаморфомаг фыркает.         — По одной из более вероятных гипотез вирус лишает магии. Чем ты старше, тем быстрее пожирается волшебство. Так что нам с тобой ещё повезло.         — А что с маглами?         — Об этом у нас мало данных.         У Панси неприятно щекочет в груди. Вот о чём вскользь упомянул Поттер, когда говорил о побочных. Они в ловушке, прятаться негде.         Кто-то сзади окликает её новую знакомую, и та отмирает, дёргаясь и оборачиваясь на голос. Она уходит, а Панси остаётся наедине с проснувшимся эгоистичным и вполне типичным желанием — бросить всех и сбежать так далеко, как это возможно.  

      До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 8 дней 14 часов 30 минут

        — Я продолжаю? — Джинни устало трёт глаза, на что Луна кивает. — Мы точно должны читать о том, как твой отец из-за юношеского максимализма скитается вдали от Англии? Это должно как-то нам помочь найти его?         — Да.         — Мерлин, ладно.         Март, понедельник, 1979 год.         Мерлин и Моргана, этот невыносимый человек. Он не даёт мне нормально спать своим брюзжанием! Почему я только взял его с собой в путешествие? Много ест, постоянно пьёт и жалуется. Невозможно. К слову, не зря бросил в сундук последний момент «Феномен обскурии: причины и история появления». Не могу оторваться уже какой день, стоящая монументальная работа.         Март, вторник, 1979 год.         Смерть — всегда тайна. И всегда неизбежность. По крайней мере, столько книг написано про людей, которые что-то сделали в этой жизни, но сколько мало мы знаем об их смерти. Гробовщик никогда не рассказывает тайну погребения, но если был человек, похоронивший основателей, почему бы ему просто не поведать об этом? Забавная коллизия.         Март, вторник, 1979 год.         Вся моя жизнь — один поступок. То, что я совершаю, творит мир, который я заслуживаю. Не только от рождения до самой смерти, но и от капли морской соли до волны и воздуха. Я живу, и этим я создаю свой мир. Этим я делаю свой выбор.         Март, среда, 1979 год.         Магия, которая не находит выхода, всегда превращается в тёмную магию. Сдерживание ведёт к наслаиванию нереализованной магической потребности, а после некоторого времени — к появлению паразита и смерти. Получается ли, что мы зависимы от материализации своей магии? Автор выдвигает спорную гипотезу — если бы не палочки, магия была бы скорее угрозой, а вовсе не преимуществом. Разве так было всегда? Невозможно поверить. Возможно ли распространение вычлененного обскурного паразита в массы при условии ослабевания магического иммунитета? Изучить вопрос по возвращении.         Март, пятница, 1979 год.         Всю жизнь меня мучает одно: действительно ли жертва, которую я приношу ради знания, стоит отсутствия человеческого тепла и личных отношений? Иногда мне кажется, что я прав. В такие дни, как сегодня, тёмные и тоскливые, — нет. Тем не менее, отступать уже поздно. Я не могу сдаться. Отец сдался и умер в отчаянии. Его мечта должна быть исполнена, а моё любопытство удовлетворено. Стоит довериться судьбе, перестать изводить себя.         Март, суббота, 1979 год.         Ещё один безрезультатный день поисков. Настолько холодно, что в согревающие чары приходится вкладывать куда больше усилий, чем обычно. В последнее время много думаю о Дарах Смерти. Генри отказывается со мной разговаривать. Вспоминаю все часы, проведённые за столом в кабинете в чтении об этих удивительных и пугающих артефактах. Отец всю жизнь предостерегал меня от соблазна быть пойманным в их сети. Умер же старик в полном неудовлетворении собственной жизнью, сжимая в руке знакомый мне с детства медальон. Наверное, тогда я не мог понять глубины его личного несчастья. Сейчас же… Я, кажется, наконец осознаю, как желание обладать настолько могущественной силой сочеталось со страхом потерять контроль над ней. Бессмертие, о котором грезят волшебники уже сотни лет, никогда не было так близко, но в то же время никогда не было так угрожающе. Я не согласен, что вечная жизнь — дар. Скорее же, я бы классифицировал это как изощрённую пытку. Большинство даже не понимает, какое чудо нам дарит «смерть», забирая магов из этого мира. Волшебники так и не смогли оценить и понять, породив тысячи легенд и присказок о том, как бороться с ней.         Ходят слухи, что один из даров есть у Альбуса Дамблдора. После окончания школы мы, конечно, встречались несколько раз у Слизнорта на его выездных чаепитиях. Удивительный волшебник, явно одарённый. Непростой — сложный человек. Долго не мог отделаться от неловкости, которая преследовала меня, при его присутствии. Всё же бывший профессор. Когда я заговорил с ним о дарах, улыбка с его лица не слезла, подобно кожуре, как у рядом сидящей Слизнорта. Нет, он оставался любезным, тактично перевёл тему. Я не настаивал. Зря. Мы немного порассуждали об этичности использования алихоции в сладостях, сразу сошлись во мнениях. В оставшееся время я часто ловил на себе его задумчивый взгляд. Всю встречу профессор постоянно переглядывались со Слизнортом. Причину мне так и не удалось выяснить, но он явно знает больше, чем показывает.         Сейчас меня больше интересует вопрос, как братья и Дары были связаны с Прометеем и зарождением дементоров? Ведь именно благодаря тому зелью магию впервые можно было передавать из рук в руки, а значит ли это, что капли Дезариума было достаточно для создания этих предметов высшей силы через воплощение эмоции в материальный мир? Или же это растение, о котором так часто упоминают в свитках, было ошибочно признано вымершим, а, на самом деле, имеет аналог современных цветковых? Хочется верить, что это так. Наш далёкий предок смог осуществить то, что не удавалось сделать никому за всю историю магии. Интересно, что появление первых обскуров и дементоров датировано тем же годом, что и первые упоминания личности Прометея и Дезариума в документах. Версии легенды разнятся в интерпретациях историков, но одно мы знаем точно: магия действительно впервые была материализована в физическую субстанцию именно в этот промежуток времени. Существа, не относящиеся к «‎телесным духам» по классификации Ковина Клавдия, стали таковыми, потому что столетия наши учёные не задумывались об их происхождении. Если подумать, они тоже представляют собой факт материализации магии, но тёмной и сконцентрированной, и, скорее всего, имеют прародителя. Мне предстоит многое узнать и записать, если я всё же найду место распространения этого таинственного цветка. История никогда не была настолько увлекательна.         Апрель, среда, 1979 год.         Простужен. Мысли не идут в голову. Никогда бы не подумал, что буду так хотеть вернуться домой и выпить целую чашку настойки мандрагоры с козьим молоком.         Апрель, четверг, 1979 год.         Холодно. Рябь на воде. Солнце скрыто. Я теряю надежду. С каждым днём все труднее и труднее верить в успех экспедиции. Меня осаждают сомнения. В какой раз перечитываю старые дневники отца, но не могу найти ни единой подсказки. Где же ты…         Апрель, пятница, 1979 год.         Зря я не согласился оповестить Министерство об экспедиции … Надо продолжать искать, Ксенофилиус! Нельзя сдаваться! Сколько раз в твоей жизни тебе удавалось заполучить такой шанс.         Апрель, пятница, 1979 год.         Один мой друг биолог-магл, который по своей глупости думал, что я вправду придумываю все эти истории про обитание украинского железнобрюха, сказал мне за чашкой чая, что магия всё равно бы исчезла, так как не является продуктивным стимулом для развития человеческого мозга в рамках эволюции. Знал бы он, кто перед ним сидит. Всё же, что касается уровня интеллекта, маглы и маги неимоверно отличаются…         Апрель, суббота, 1979 год.         Штиль. Меня не покидает ощущение подвоха. Что-то не так. Что-то происходит неладное.         Апрель, суббота, 1979 год.         Непроглядный туман последние два дня. Заклинание поиска не работает. Перепробовал ещё несколько, но ничего. Непривычная туманная слепая зона. Маршрут окончательно потерял смысл, сейчас наша главная цель — выбраться. Пока же мы просто потеряны.  

      До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 11 дней 12 часов 3 минуты

        Этот город умирает. Длинные нескончаемые ряды покинутых небоскрёбов, протянувшихся вдоль берега. Когда-то за этими окнами билась и качала кровь жизнь. Каждый удар сердца Гарри, миллиметр за миллиметром, приближает его ко тьме, скрывающейся в однотипных фасадах близнецов-зданий. Свинцовая тяжесть от предчувствия, что у него, как никогда раньше, не хватает времени, не покидает его уже несколько дней.          Пусть точные координаты позволяют поверить, что они смогут выбраться из эпицентра и узнать хоть что-то о вирусе помимо болтовни солдафонов, но чем дольше он находится здесь, тем сложнее ему удерживать ясную цель. Пусть Хантер соглашается покинуть Чикаго, но его команда не желает делиться информацией и рассказывать, к кому они направляются. Между всеми ощущается некая неловкость, стоит ему упомянуть контакт с маглой по радио. Всё равно, у них больше нет иного выхода. Хотя Гарри рад, что не придётся возвращаться в штаб и продолжать операции. Ему следует вернуться в Англию к Гермионе и Невиллу. Найти Джинни, и, возможно, выручить Паркинсон. Чем скорее, тем лучше. За несколько прошедших дней к ним подъезжают люди из штаба, в основной массе, оставшиеся целители и государственные служащие с семьями. Хантер нехотя отдаёт приказ эвакуироваться. Решение оставить Америку и направиться в неизвестность даётся ему нелегко, но Гарри оно кажется вполне логичным. Как ни неприятен ему бродяга, но тот прав: шанс упущен, а потому лучше спасаться и попытаться оказать помощь тем, у кого есть хотя бы какая-то надежда на выживание. Всё равно эта поездка в Америку для него была вынужденной. Странное стечение обстоятельств, не более.         — Все знают, чем это закончится, — усмехается бродяга, когда они приближаются к командиру, отдающему приказы аврорам. — Все знают, что это конец. Просто никто не знает, когда. Никогда ещё не было столько людей, которые бы верили в чудеса. Глупые-глупые люди.          — Хватит разводить в который раз, ну, — раздражённо бросает Хантер аврору, и тот снова усмехается, дрожащей рукой возится с пачкой сигарет. — И без твоего нытья тошно.         Бродяга сводит брови на переносице.          Хантер упирает руки в бедра, важно задирает подбородок:              — Поттер, любуйся. Если всё пойдёт по плану, то мы преодолеем мост за сегодня. Главное, действовать сообща и не паниковать.          — Это и есть гнездо?         — Ага. Разросшееся.         Гарри внимательно всматривается в пейзаж перед собой. Сперва ему кажется, что этот мост обычный. Такой же, как сотни мостов, которые он видел и проезжал ранее. Но через несколько секунд его взгляд цепляется за странную тёмную слизь, опутывающую силками бетон и железо. Он никак не может определиться, что это напоминает ему. То ли это растение вроде плюща, то ли кровяные сосуды, увеличенные в десять раз. Одно Гарри знает — оно пугает его.  Солнечный свет, до этого казавшийся приятным, вдруг становится ущербным. Опоры моста покрыты толстым влажным слоем массы, которая скапливается в уплотнения в некоторых местах, образуя пузыри. Гроздья свисают с железных уступов. Гарри даже на секунду кажется, что он видит еле заметную пульсацию. Он встряхивает головой, чтобы убедиться, что это не галлюцинация. И нет, оно правда двигается, словно то, что внутри, вот-вот лопнет и набросится на него.         Порча от вируса распространяется повсюду. Может быть, даже воздух, который он втягивает в лёгкие, полон этой заразы. Перед началом подъёма на мост в земле виднеется дыра, из неё петляют тёмные блестящие линии. Будто огромное рубило въедается в землю, оставляя небрежный глубокий надлом, а за ним — острые камни, зловоение и кровь. Еле слышное клокотание из глубины порождает страх, который Гарри, сжав зубы, тут же подавляет.          — Давно это тут?         — Самое старое. Вроде бы первый переродившийся появился в порту. Журналист. Помнишь, я говорил? Дальше пошло-поехало, — Хантер смотрит вниз. — Сами тварюги под нами, и их лучше не будить.       — Вы были внутри?       Глаза Хантера расширяются:       — Ни за что. Никто не сунется внутрь разбираться с этим отродьем. Можно только гадать, сколько их там...              — Они засыпают днём?         — Не знаем точно, но обычно улицы днём чистые. Вывод один — солнце пугает их.         — Как они нашли базы?         — Без понятия, — Хантер трёт лоб. — Это первое прямое нападение на лагерь. У меня ощущение, что оно умнеет со временем.         — Ясно, — тяжело вздыхает Гарри. — Я ошибаюсь или… Наросты шевелятся?         — Наши колдомедики так и не дали точного описания того, как образуется и распространяется это проклятие. При желании можешь выяснить у прибывшего Армана. Я ни черта не понимаю, когда он начинает использовать свои научные термины. Тем не менее, парень талантливый, выходец из Союза, — устало говорит Хантер, снова потирая лоб и указывая Гарри на мельтешащего около госпиталя-машины целителя. — Я тебе про него говорил. Пузыри выглядят с виду безобидно, но три месяца назад один из гражданских наступил в скопление этой хрени, и оно сожрало его. Сколько же тварей выскочило после, мы еле скрылись оттуда. Ты когда-нибудь видел, как охотятся рунесперы?         — Нет.         — А я вот наблюдал часто в детстве. Мой отец занимался незаконной браконьерской деятельностью, старый мудак. Точь-в-точь. Рунесперы простраивают траектории своей жертвы, любые. Почти во всех случаях жертва попадается, и только в момент поглощения пищи рунеспер безобиден.          — Говорите так, будто это… Что бы это ни было… Хищник?          — Хуже, — он утирает нос рукой, оглядываясь по сторонам и снижая тон голоса до шёпота:              — Скажу одно, эти твари… Они сильнее и мощнее волшебства. Они питаются им, и с каждой новой жертвой их сила и интеллект только растут. Поэтому да, нам лучше уносить ноги отсюда. И не привлекать внимания.         Кажется, Хантер испуган. Гарри хмурится, обдумывая услышанное и не зная, какие именно выводы он должен сделать из этого. Если твари обладают сознанием, значит ли это, что они всё ещё являются людьми? Если же так, то как тогда держать это в голове, когда направляешь на них пистолет? У него нет другого выхода, кроме как уничтожать заразившихся «магов» ради собственной и чужой безопасности.         — Как мы собираемся перебраться через мост? Вплавь? — спрашивает Гарри, наблюдая за жёлтыми бликами на ряби волн.         — Нет, пока слишком холодно. Опускающий механизм в операторской на той стороне. Переправим несколько человек на мётлах. Кто-то аппарирует. Сами попытаемся разобраться с гнездом, чтобы спокойно перебросить машину с гражданскими и больными в дневное время. Главное не затягивать. И не шуметь, пока мы здесь.         — А что будет, если…         По молчанию Гарри делает вывод, что ничего хорошего.         — Разве они не должны… Я имею в виду, вы не думаете, что они побоятся нападать в дневное время?         — Сегодня не так пасмурно, хотя кто знает, что будет к полудню. Но смотри, — Хантер указывает ему на тень от здания. — Это чревато.         — Вы имеете в виду тень?         — Очевидно, да. Это небезопасно. Было несколько случаев, когда переродившиеся нападали из окон зданий в определённое время, будто знали область теневой стороны и время её появления. Утаскивали сразу же. Поэтому осмотримся и отъедем подальше от гнезда на солнечную часть дороги. Замаскируемся на ночь, если не успеем всё подготовить.         Гарри кивает. Они стоят несколько минут в тишине, и Хантер уже было собирается уходить, но Гарри останавливает его:       — Вы так и не скажете мне, чьё сообщение мы слышали по радио?          По ожесточившемуся лицу Хантера можно понять одно — Гарри должен был молчать и не тревожить его.         — Всему свое время, Поттер, — грубо бросает он, передёргивая плечами. — Дело лучше делать, а не разводить дискуссии.  

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 8 дней 12 часов 1 минута

      Май, вторник, 1979 год.         Только смог добраться до записей. На удивление, мне даже отдали личные вещи. Мне завязали глаза, пока вели до лагеря. Запах тут странный, словно я в алхимической лаборатории. Напоминает металл. Сейчас держат в заточении, кормят из ряда вон плохо, на вопросы не отвечают. Исландцы не понимают моего языка, и, кажется, не готовы помогать мне ни при каких условиях. На стенах детские рисунки, ломанные буквы. Местные запуганы или же одержимы: видел и тех, и тех. Ясно только, что они в полном подчинении народа, о котором ходит столько слухов при повышении градуса.         Банши. Говорят, что сам Лорд пытается наладить с ними союзнические отношения втайне от правительства. Теперь я понимаю почему, они ему ровня. И чего опасается Дамблдор, когда рассуждает о мобильности и изменчивости поведения редких магических народов. У нас так мало информации об их укладе жизни. Я не ожидал встретить их здесь. До сегодняшнего дня я был уверен, что они вымирают, как культурная общность. Как же я ошибался!       Генри умер. Теперь мне его жалко.         Когда корабль достиг берега, мы думали, что спасены после долгих скитаний без ориентира и надежды. Глупость, вот что. Нельзя было расслабляться и отдыхать. Они застали нас во сне, ужасающие и крадущиеся в застилающем горы тумане. Надо было покинуть корабль сразу же после прибытия, может быть, тогда Генри остался бы жив.         На моих глазах ему отрезали голову. Мерлин! Когда отец рассказывал мне о диких нравах «плакательниц», он не шутил, не так ли? В детстве я думал, что он приукрашивал. Почему же я всё ещё жив?         Эти женщины, если их можно так назвать, не внушают ничего, кроме глубокого страха и отвращения. Я видел банши только однажды раньше и то мельком — при депортации из Англии: отец давал заключение о здоровье подсудимой и взял меня с собой. Был международный скандал после того, как та в одиночестве убила отряд британских браконьеров в Йоркшире. Помню то своё впечатление: весь сеанс она не сводила с меня пристальных почти белых глаз (помню удивление отца, что та сохранила зрение, несмотря на перерождение). Она будто бы знала обо мне то, о чём я не догадывался. Привычные манипуляции палочкой раздражали её — эта ненависть к магии. Они ведь никогда не обладали ей, и, по моим исследованиям, причина так и остаётся неизвестной. Она смотрела и смотрела на меня, а когда я заплакал, улыбнулась, разводя серые потрескавшиеся губы в разные стороны. Иногда это снится мне в кошмарах и сейчас.         Май, среда, 1979 год.         Одиночество сводит с ума. Пытаюсь расшифровать слова уходящих и приходящих странников. Язык не слишком приятен слуху, но «Halló» (приветствие) я уже выучил. Притащили какие-то книги о волшебном сельском хозяйстве двадцать минут назад, кинули мне в клетку и ушли. Видимо, рассчитывают, что я возьмусь за них. Странные-престранные люди. Что мне делать? Что делать? Как выбраться?         Май, четверг, 1979 год.         От того, что заперт в четырех стенах, много мыслей в голове. Думаю о магии. Что такое магия?         1.     Феномен сил природы, которые волшебник заимствует ради видоизменения. Явно более сложный, чем, например, физическое воздействие ради производства материального. Вопрос в том, есть ли у магии ресурс, и где он? Обмен ли это? Тогда чем мы жертвуем ради получения магических способностей и деформации реальности?       2.      Метод, духовное просветление, ритуалы – источник внутренних сил предков, дающий нам способности.       3.     «Технология», которую волшебники не могут объяснить, но пользуются ей по привычке. Могут ли объяснить её маглы? Вряд ли.       4.     Простой акт контакта с силами, управляющими нашими жизнями. Случайный, без договорённостей.         Я точно знаю, что местные пользуются магией не по назначению. Банши же по источникам и наблюдением отца презирают её. Никогда не мог понять причину такого отношения.         Май, пятница, 1979 год.         Весь народ асов похож на банши внешне, особенно девушки. Все, кого я видел из окна своей темницы, почти не отличаются. Кто-то больше напоминает человека, кто-то же теряет знакомые черты и повадки. Ощущение, что то, что меняет внешность девушек асов до неузнаваемости (отсутствие глаз, бледность кожи, удлинение конечностей и слом тона голоса) обусловлено ритуалами банши, их племенными традициями. Возможно, переход является неизбежностью и демонстрацией зрелости, готовности к новому этапу жизни. Как лето сменяется зимой, так и тут переход является способом социальной адаптации.         Май, четверг, 1979 год.         Кажется, я всё-таки нужен им, раз ещё жив. Книги на исландском копятся, они хотя бы понимают, что я ни бум-бум в их языке? Так как нет палочки, не могу воспользоваться заклинанием перевода. Один из асов увидел медальон с дарами смерти у меня на груди, когда вытаскивал из камеры, и тут же позвал нескольких товарищей, чтобы что-то прошептать им, а после отпустить меня и дать забиться обратно. Промёрз до костей. Когда же это закончится? Если я умру тут… Всё настолько бесмысленно.          Май, воскресенье, 1979 год.         Сегодня меня посетила девушка. Важная особа, если судить по количеству охранников-асов, которые следовали за ней. Она сразу же сказала, что ждала меня уже около года. Расспросила про книги. Я так и не понял, что именно она имеет в виду, но допытываться не стал. Слишком выдохся.         В жизни не видел никого более красивого. Впервые не могу оторвать взгляда от другого человека. Эти глаза…         Она моего возраста и не выглядит, как последовательница культа. Скорее, как магл. Много расспрашивала меня о прошлом, моём увлечении сельским хозяйством в Англии и целях экспедиции. Отлично изъясняется на моём языке, образована. Когда я рассказал ей о Дезариуме, она еле заметно вздрогнула, но не подала виду. Возможно, я ошибался, и никто здесь не знает о нём. У неё приятный успокаивающий голос. Имя непривычное для Англии. Пандора? Кто так называет своих детей? Редкое имя. Насмешка.         — Стой, — осторожно говорит Луна, прерывая Джинни и сжимая подлокотник кресла пальцами. — Пандора?         — Да, твой отец называет её Пандорой, — пожимает плечами Джинни, перелистывая несколько страниц. — Везде. Всё ещё удивляюсь, как его угораздило попасться, остаться в живых, а ещё после создать семью. И всё же, ты уверена, что он ничего не употреблял в молодости?         Луна поджимает губы. Медленно приходит осознание того, о чём она догадывалась, а теперь убедилась.         — Подожди, — Джинни приоткрывает рот. — Пандора Лавгуд? Так же звали твою мать, нет?         — Да, — Луна кивает, прикрывая глаза и представляет мать. Размытый любимый образ, который сохранился у неё с детства, теперь приобретает новые яркие черты.         — Но ты же не думаешь, что это один и тот же человек?         — Как раз наоборот.         — Но почему твоя мама жила у банши? Разве она не из Англии?         — Видимо, нет. Видимо, всё, что мне говорили родители, было полным враньём.

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 12 дней 13 часов 1 минута

        К полудню теплеет. Небо остаётся ясным. В воздухе — запах разряженного озона, и Гарри втягивает его в ноздри, наслаждаясь свежестью. После дыры тварей, у которой они проводят около двадцати минут, прежде чем отъехать на безопасное расстояние, люди и обстановка воспринимаются спокойнее. Пока Хантер с Нэнси готовят ловушки и коктейли для операции, он решает прогуляться и осмотреть новеньких, а ещё порасспрашивать главного целителя про вирус. Прибывших людей из штаб-квартир гораздо больше, чем ожидал Гарри. Все они испуганы. Многие держатся своих семей, враждебно оглядывая любого незнакомца, приближающегося к ним на расстояние руки. Некоторые задерживают на нём взгляд дольше положенного. Возможно, узнают его, но Гарри не настроен на контакт с кем-то, кроме нескольких человек. Испуг и истощение отпечатываются на их лицах непривычными для повседневной жизни гримасами. Искр магии от двигающихся палочек не видно, о причине догадаться нетрудно. Где-то неподалёку женщина выясняет отношения с аврором, охраняющим пайки. Её лицо обезображено гневом, из скрюченного рта брызжут слюни. Напряжение нарастает. Под подошвами ботинок хлюпает кровь, когда череду раненых перетаскивают к грузовику. Слишком много крови. Гарри взмахивает палочкой, очищая следы.          Большинство приезжающих машин улучшено заклинанием незримого расширения. Любопытное решение, даже неожиданное, хотя в Америке интеграция волшебного и магловского мира в общественных сферах происходила куда быстрее и успешнее. Артуру бы тут понравилось. Возможно, его изобретения не пылились бы на чердаке в Норе, а продавались бы огромными партиями. Американский аврорат гораздо чаще использует агентов разведки в магловском мире, не брезгуя прослушивающими устройствами. Гарри знает об этом со слов нескольких авроров, переведённых в его отдел после службы в Нью-Йорке.         Зелёный неприметный грузовик с покарябанной дверью и смятой крышей — полевой госпиталь, хотя изначально Гарри даже не задумывается, что такая конфигурация возможна.         Рука отодвигает плотную тканевую штору, и Гарри проникает внутрь. Приглушённый тусклый свет. Ему приходится протискиваться между больными, чтобы дойти до конца помещения. Кажется, в нескольких метрах от него тот самый Арман — худой высокий брюнет с узким лицом и небрежными отросшими волосами. Явно уставший. Все описывают его примерно одинаково: «смешливый добряк». Странная характеристика для их главного «вирусолога». При операции для Гарри он собранный и сосредоточенный профессионал, который сохраняет спокойствие, пока разрезает чужие кишки.           В тихих голосах колдомедиков, сбившихся в кружок справа от него, слышится лёгкий испуг. Среди массы серых полудохлых врачей Арман всё же отличается здоровым румянцем и отсутствием знакомой жёлтой мантии. Ещё он вроде бы улыбается, пока другие кривят рты при изучении больных. Арман что-то подсчитывает, записывает в документ на столе, а после берёт палочку и произносит несколько заклинаний над колбами зелий. Стекло тут же покрывается инеем.         — Здравствуйте, я… — начинает Гарри, а Арман тут же поднимает голову, растягивает губы и протягивает ему руку, которую Гарри уверенно пожимает. Он замечает мимическую морщину на лбу доктора, и тот тут же поднимает брови, делая её глубже. Незнакомый ему акцент. Врач разговаривает, смягчая некоторые звуки, меняет интонацию, но Гарри всё равно безупречно понимает его. Что-то в выражении его лица располагает Гарри к нему сразу же, будто они старые друзья, а не новые знакомые.         — О, ты Гарри? Гарри Поттер? Так ведь?         — Да.         — Арман Бадалян, приятно, — голова энергично кивает. — Хантер сказал, что ты зайдёшь ко мне. Никогда не думал, что увижу тебя вживую.          — Не стоит, — тушуется Гарри, качая головой. —  Я к вам по другому вопросу.         — Хочешь поподробнее узнать, что это за оккамия?         — Пытаюсь понять, да.         — Хорошо. Даже не знаю, с чего начать.         — Что вы уже нашли? Что узнали про вирус?         — Если бы мы только знали, что именно искать. Понимаешь, Гарри, то, с чем мы столкнулись… Изначально мы думали, что это возбудители чумы или, как её раньше называли, «обскурии», следы драконьей оспы, что-то из магловских болезней, вроде той же сибирской язвы или гриппа типа А. Когда я работал в СССР, а после некоторое время в Армении, проводя исследования в одном из госпиталей, мы много времени тратили на различение магических и обычных болезней, не допуская их «химеризации» в естественной среде. Один раз нам даже удалось погасить вспышку ликантропии, замаскировавшейся под бешенство в Дилижане. Благо всё обошлось месяцем карантина, на тот момент у нас были сильные связи со спецслужбами, поэтому прошло всё гладко. Мы быстро стёрли им память, и инцидент был замят. Природа невероятно талантлива и умна, особенно в изобретении способов убивать, но раньше… Раньше это не так сильно затрагивало волшебников. Поэтому всё это… куда страшнее, куда масштабнее. И я вряд ли могу назвать это природным явлением, скорее, этот новый агрессивный организм, распространяющийся на все наши органы, — искусственный.          — Искусственный?         — Это чистовой воды инвазия. Некротроф, который мутировал, но в магических реалиях и, скорее всего, с чьей-то помощью.         Гарри хмурится, вспоминая слова Хантера про привычку врача пихать термины.         — Честно, ничего не понял.         — Да что ты. Конечно-конечно, — смеётся Бадалян. — Это не совсем вирус. Это паразит. Попадает в организм и распространяется от центральной нервной системы — неважно, был прямой контакт или косвенный. Дальше перекидывается на органы и через какое-то время поражает мозг, при этом он, чем бы это не было, съедает синтезирующие клетки волшебства, заменяя их на свои в какой-то степени тоже «волшебные», но с совершенно другими свойствами.           — Но почему это затрагивает гены, которые… то есть при чём тут волшебство? Почему заражаются маглы?         — Мутация в клетках волшебника разрушает имеющийся механизм воспроизведения волшебства и вызывает новую симптоматику. Если, конечно, упростить всё до невозможности. У маглов же всё намного быстрее.         — Но зачем кому-то создавать такое?         — Гарри, но вас же не ставит в тупик создание крестражей Герпием Злостным. Зачем люди созидают ужасные вещи? Для чего придуманы непростительные заклятия? Ядерная бомба? Оружие? Для чего маг, убивший всю вашу семью, разобрал на кусочки свою душу? Почему маги-фанатики одержимы дарами смерти?         — Чтобы её избежать?         — Конечно. Тот, кто управляет смертью, контролирует всё сущее. Это безграничная власть над вечным страхом и маглов, и волшебников.         — Откуда вы знаете столько про расщепление души?         — Какое-то время мой научный руководитель вёл переписку с Дамблдором. Он очень переживал во время борьбы Ордена Феникса с Лордом за позицию одного человека. Опасался, что он радикализируется и выберет не ту сторону. Андрей давал ему консультации по поводу одного растения, которое было ошибочно отнесено не в ту группу много раз, и в какой-то момент стало некой зловещей легендой в научном сообществе. Так бывает. Тот человек просто неправильно трактовал данные и верил в иллюзию.         — Вы помните его имя?         — Корнелиус или Квентий. Столько времени прошло, точно сказать не могу. Это было много лет назад, я тогда только начинал писать свою работу про редкие случаи «рогатого гриппа» у магов, которые употребляли единорогов в пищу. Был чуть младше вас.       — Растение?       — Да, знаете... В Японии его называют «Бонсай». Там целый культ по этому поводу, в России верят в «семицветик». Презабавную сказку маглы написали. Читали?       — Нет.       — Советую вам. Иногда мы нуждаемся в сказках куда больше, чем дети, — он мягко улыбается. — Что ещё? В Ирландии «клевер», в Иране «любисток». Смысл в том, что исторически всем этим растениям присваивается способность исполнять желаемое. Абсурдно, да? Ясно же, что маги были не достаточно образованы. Прошло несколько веков, прежде чем зельеварение стало научной дисциплиной. Все ставили эксперименты, данные путались, и многие при успехе лечения думали, что вот оно, то самое. Исполнение желания творца.       — Почему же тогда Дамблдор так переживал?       — Тот человек утверждал, что нашёл это растение, отрицал все аналоги, которые известны нам в современном мире. Глупость, но Дамблдор волновался об этом мифе, куда больше, чем о дарах.       — Почему?       — Не знаю. Много писал Левченко, моему научному руководителю, о бессмертии. Его беспокоило, что человек, который так недолюбливает концепцию вечной жизни, может использовать цветок не самым лучшим образом.       — Но Дары же существуют, не так ли?       — Да.       — Но разве это...         — Нет, вы что.       — Почему?       — Просто поверьте мне, Гарри. Ведь Дамблдор знал, о чём говорил. Интересоваться Дарами Смерти в тот период было нормально. Вроде как в Англии тогда была мода: организовывали исследовательские клубы по интересам, отправлялись в экспедиции. До сих пор помню этот значок, отосланный Левченко. Он носил его, пока тот не заржевел... Напомню, что один из Даров был у Гриндевальда по слухам. Например, все знали о существовании мантии невидимки. Но тем не менее, никто из живущих не владел всеми Дарами одновременно. Дамблдора не пугало любопытство к таким артефактам. Он и сам его разделял. Нет, его пугала одержимость. Страстное фанатичное желание найти Дары. И не только их. Ему, наверное, нужна была информация о рисках, чтобы устранить сильного противника задолго до его присоединения к Рэддлу.       — Значок?       — Да, вы, наверное, видели его. Треугольник из трёх фигур.       — Видел. Повторите. Как... Как звали того человека?       — Корнелиус, Квентий, Ксаверий? Я знаю всё это только со слов Левченко. Поэтому не готов ручаться за правдивость информации.       — Ксенофилиус? Ксенофилиус Лавгуд?         — Да... Да, точно. Лавгуды! Конечно! Адаптеты псевдонаучной школы гербологии.          — Как странно.         Гарри хмурится, пытаясь связать точки и нити информации в единую логичную картину. Пока у него ничего не выходит, а следовательно, информации слишком мало, либо она неправильная.         — Моя подруга-целитель упоминала, что распространение болезни в организме похоже на волшебный рак. И также что-то про клетки крови. Что вы об этом думаете?         — И да. И нет. Мы все знаем, что онкология в мире волшебников отличается от обычного магловского варианта. Это не опухоли, а скорее, повреждение с возрастом определённых участков спинного мозга, передающих импульсы к нейронам, ответственным за воспроизведение магии. Излечить его невозможно, случается он редко, и по последним данным, предрасположенность к нему — генетическая мутация. То, с чем столкнулись мы, не развивается внутри нас изначально, скорее, оно попадает в организм извне. Моё самое смелое и пока самое логичное предположение, что это происходит через воздух, а дальше просто по экспоненте. Что касается крови, то да, состав крови у носителя меняется, но это, скорее, следствие другого процесса, а не симптом.         — Передаётся через воздух? Но как?         — Тут пока у меня нет никаких выводов.         — Хантер считает, что то нападение на вашу базу свидетельствует о повышении уровня «интеллекта» вируса или паразита, как вы его называете. Он говорит, что существа умнеют с каждым днём? Что каким-то образом они смогли выследить вас, хотя раньше не могли?         Бадалян мрачнеет. Гарри может разглядеть тонкую кожу в пигментных пятнах вокруг его глаз, сжатые в прямую полоску губы.         — У них вряд ли есть «сознание», как мы с вами понимаем его. Скорее, это сложный коллективный механизм. Как грибница. Если же там существует интеллект, то дела обстоят куда хуже, чем в моих самых негативных прогнозах.         — Почему именно волшебство? Что в нём особенного?         — Ничего. В этом и дело. Что особенного в зубах мудрости?         Гарри снова хмурится, пытаясь уловить, что именно имеет в виду Арман. Он переводит на него непонимающий взгляд, пока тот снимает перчатки и убирается на столе. Арман вздыхает.         — Вы имеете в виду, что магия — атавизм?       — Нет. Понимаете... Скорее, гены волшебства не являются чем-то необычным для нашего вида, как и гены речи для человека разумного. Существует же болезнь Пика, волшебный рак? Почему вы думаете, что волшебство дарит неуязвимость, если магия всего лишь является продуктом, а не наивысшим творением природных сил?       — Вы не боитесь, что не сможете работать через какое-то время?       — Я и моя команда прибыли сюда месяц назад. Время у нас пока точно есть. И если не я, то кто?    

            До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 12 дней 12 часов 40 минут

      Конец палочки мага рядом с ней искрит, и он со злостью отходит от машины, снова и снова проговария маскировочные защитные заклинания. На вид ему лет пятьдесят, и если у него не выходят такие элементарные чары, то что будет с чарами через несколько месяцев?         Она делает вид, что не заинтересована. Замирает у входа в госпиталь, наблюдая за разворачивающейся сценой. Нэнси прижимает лоб к ладони молодого человека, а после целует расслабленную серую руку. Панси краем глаза видела его во время столкновения на шоссе. Сперва ей кажется, что девушка плачет, но та просто размеренно дышит и не отрывает взгляда от живого трупа напротив, бесмысленно касаясь потрескавшимися губами почти прозрачных пальцев.         Под серой кожей проступают чёрные язвы, от которых у Панси бегут мурашки по коже. Он превращается. Больше всего Панси волнует вопрос безопасности, поэтому ей не жалко влюблённую дуру. Будь она главной, точно бы выкинула их на улицу. Поттер бы, конечно, не одобрил её поведение.         Больные справа и слева, заходящиеся в судорогах и закатывающие глаза, пугают её. Когда-то и она будет беспомощно лежать вот так, пока другие пытаются ей помочь. Нет, она не допустит этого. Убираться, ей надо убираться отсюда, но как это сделаешь, когда на тебе висят две маглы-малявки. Никак. Панси застряла тут. Драккл, гоблин и Моргана, все волхвы этого мира, во что Панси впуталась!         Она переступает с ноги на ногу, ощущая неудобную давящую тишину и потребность что-то сказать.         — Сколько?         Нэнси резко оборачивается, расширив глаза и выронив руку. Она несколько раз моргает, а после поджимает губы и зажмуривается — лицо выражает страдание.          — Максимум день до перехода в следующую стадию. Такой прогноз от целителя. Дальше начнутся физические изменения, язв будет больше. Он будет просыпаться и засыпать. Постепенно память о прошлой жизни будет стираться, и каждый раз он будет всё меньше узнавать меня, пока окончательно не потеряет рассудок.          Панси не знает, что ответить на это. Девушка убирает влажные волосы со лба мага, и её лицо вдруг ожесточается.         — Иногда я жалею, что он не такой, как я, — у неё перехватывает дыхание. — Он лучше меня. Всегда был и будет.         Панси решается зайти внутрь. Она проводит ладонью по холодной металлической поверхности ящика-стола, замечая замороженную колбу с какой-то хернёй внутри. Это, что, чей-то оторванный ноготь? Мерзость какая! Она аж отскакивает в противоположную сторону.         — Я предлагала ему сбежать в начале всего, как сделало большинство. Уехать куда-нибудь на Аляску, купить юрту и состариться, а он, знаешь, так посмотрел на меня, будто я предала его. Больше даже не заикалась. Зачем я всё это тебе рассказываю... У тебя всё равно в голове ничего, кроме.... Ладно, не важно.         — На твоём месте я бы просто ушла одна. Наивное желание спасти или изменить мир — полное отсутствие мозгов. От нас мало что здесь зависит.         Похоже, что слова Панси вызывают у девушки раздражение. Она возмущённо фыркает и откидывает розовые волосы назад, а после приоткрывает рот, явно намереваясь что-то сказать, но замирает с нелепым видом, наблюдая, как по щеке парня разрастается новая тёмная паутина.         — Вынуждена согласиться с тобой, — выдаёт она, касаясь пальцами кожи. — К своему неудовольствию.         — Почему ты просто не уйдёшь?         — Хочу проводить его.

            До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 8 дней 12 часов 25 минут

        С каждым шагов она удаляется от забитого магами лагеря. Тишина успокаивает лучше любых слов. Сигареты же расслабляют сосуды, даря блаженное минутное помутнение. Её главные помощники затормаживают нервные импульсы. И плевать ей на то, кем никотин производится. Главное — его эффективность и качество. Она ворует несколько сигарет из кармана больного тухлого волшебника, пока разноцветноволосая разговаривает с худым потрёпанным целителем. Глаза натыкаются на стёртую нашивку на форме. «Джеймс Хоуп» — чтобы прочитать, приходится наклониться и прищуриться. Такое обычное непримечательное имя. Она не встречала никого с этим именем. Хотя… Вроде бы отца Поттера звали Джеймс, или она ошибается? Почему она помнит о Поттере столько деталей, о которых даже, наверное, не спрашивала? Обычно все вопросы она задает для галочки, а ответы стираются из памяти сразу же. Салазар, не важно! Панси, просто забудь. Тебе надо расслабиться. Ты и так изнываешь от тайного и мерзкого желания бежать после увиденного.         Время останавливается, когда она залезает на брошенный грузовик в десяти метрах от лагеря и поднимает глаза вверх. Над головой нависают сумерки. Плавные серебристые облака утекают в белую линию горизонта. Небо в розовых, жёлтых и ярко-красных линиях, неровных и смазанных. Неожиданная красота посреди упадка и ужаса. Тяжесть в мышцах тает с каждой минутой, проведённой в немом любовании. Прошлое забывается. Грязных, липнущих воспоминаний на несколько минут не существует. Панси втягивает холодный воздух в ноздри с благодарностью: в этот короткий миг голова пустеет, избавляясь от страха. Возможно, это и к лучшему. Впервые за долгое время боль уходит. Её нет. Ничего нет. Нирвана.         Панси стискивает себя руками и смотрит вдаль. Алое небо над её головой затягивает раскрытые раны. В нескольких метрах от неё суетятся незнакомцы, которым она не доверяет и которых же опасается. Единственное, что её удерживает от желания спрыгнуть с металлолома и прошмыгнуть в направлении порта, — обязательства. Она не верит сама себе, когда думает об этом вот так.         Никто не мог повлиять на неё. Не может и сейчас. Ни Поттер, ни эпидемия.         Нет, он тут ни при чем. Да и важному, злющему Гарри Поттеру точно не до неё сейчас. Она точно не ослышалась, когда он гаркнул на аврора около палатки. Что-то явно расстраивает его. Панси прикусывает губу, чтобы не начать всерьёз раздумывать о том, что именно.         Её взбудораживает резкий звук. Плечи вздрагивают. Наступает час реальности, куда её втягивает тот человек, о котором она так настойчиво думает, — Поттер забирается на крышу машины, садится рядом с ней и вздыхает так, будто никогда не расправлял плеч от тяжести этого мира. Усталый, с залёгшими тенями под глазами и со стёртыми в кровь костяшками. Молчит, пока не берёт сигарету и не закуривает от её палочки. Ей даже не приходится под него подстраиваться: всё как-то происходит само собой, словно между ними — тонкая сонастройка для синхронизации движений.          Лицо у него всё ещё смелое, ясное. Не переменчивое. Не как её, меняющееся от ветров и бурь. Не пустое. Среди похожих гримас его лицо выделяется. Сумерки над головой уходят в плотную серость дороги. Его глаза. Панси запоминает их.          Панси вдруг понимает, что вовсе не небо её захватывает. Оттого и не будет ей больше спокойствия. С этой секунды никакого больше спокойствия. Она следит за его губами, сжимающими сигарету. За наклоном головы, за сильными, жилистыми руками. Этот грёбаный надоедливый Поттер появляется каждый раз, стоит ей задуматься о побеге. Будто бы чувствует, когда Панси дозревает до нужного состояния, чтобы соскочить, оттолкнуться и сверкнуть пятками. Какой же он невыносимый, и как же иногда она злится на Поттера. За то, что он просто умеет быть собой. Как сейчас.         Он расслабляется, откидывается назад и мычит что-то невнятное. Панси боится что-то сказать, пока Поттер пододвигается к ней ближе. Иногда ей кажется, что он делает, а только потом обдумывает. Когда вот так сокращает расстояние между ними, прижимается плечом к плечу и косится на неё, словно между ними есть не отчуждение, а невидимое и тёплое чувство, которое она не может конкретизировать. Или она его первая провоцирует? Кто кого?         — Какой план? — Панси силится не поддаваться и не смягчать тон голоса от его присутствия. От Поттера пахнет целительными зельями. Надеждой, которой у неё никогда не было.         — Кажется, придётся опускать мост завтра. Дождёмся утра.         Отличные новости. Живот скручивает от нервов и предвкушения. Панси в восторге: время есть, не всё так плохо. Она может уйти.               — Да уж, — слабое бормотание.         — У тебя… — он поднимает руку, указывая на лицо. — У тебя там.         — Что? — хмурится Панси.         — Грязь, — говорит Поттер, делая круг пальцем в воздухе. — Прямо...         Панси дёргает руку к щеке, потирая кожу. Поттер таращится на неё, а это вызывает прилив жара к лицу. Панси застенчиво (кто бы мог поверить) опускает взгляд вниз, напрягает губы. Удивительно. Ей это нравится. Или же это просто вживание в образ, который она сама не осознаёт.         — Дай я, — шершавый палец касается середины щеки, проводит по коже, задерживается на несколько секунд дольше положенного. Руки у него, как всегда, горячие. Она поднимает взгляд, чтобы посмотреть ему в глаза. Затуманенные, расфокусированные. Он непозволительно далеко, несмотря на то, что между ними нет и сантиметра пространства. Миг, и всё прекращается. Поттер откашливается, резко отдёргивает пальцы и напряжённо курит.         — Как себя чувствуешь? — говорит он, туша сигарету о крышу. Кашляет в кулак и делает вид, что держит диалог под контролем. Зря он надеется.         — Я? — спрашивает Панси, передёрнув плечами. — Не знаю. Живой.           — Ты испугана? — Поттер вдруг становится отрешённым.         — Я, по-твоему, бываю испуганной? — уголок его губ дёргается, а она продолжает: — По правде, я никогда раньше не чувствовала себя настолько реальной, как сейчас. Несмотря на всё происходящее, мне лучше.         Спектакль разыгрываешь. Сколько из тебя ещё выйдет этого бесконечного бессмысленного трёпа для убедительности?         Панси — мастер выдавать воодушевлённость за апатию при необходимости.         — Где бы оба были сейчас, если бы этого всего не было? — хрипло спрашивает он и явно не адресует вопрос прямо ей, скорее, себе. — Наверное, никогда бы не встретились.          Панси задумывается. И тут ощущает осознанное разочарование.         — В моей жизни ты всё же, Поттер, — не самое большое упущение.         Поттер качает головой и растягивает губы в вымученной, непривычной улыбке. Вместо радости Панси ощущает тоску.         — А что самое?         — Как думаешь, как скоро мы доберёмся до безопасного места? — переводит она тему, лишь бы не думать о том, что означают эти скомканные жесты и прямые вопросы. Все его странные неуместные эмоции. С Поттером происходит что-то неладное, и оно копится-копится внутри. Когда-нибудь святой Поттер всё же не выдержит. Взорвётся. Может быть, Панси будет рядом с ним, чтобы помочь.         — Боюсь тебя разочаровывать.         — Ты не собираешься уехать, Поттер? — шепотом, словно фраза трусливая и постыдная.       Хотя так оно и есть, правда ведь?         — Куда?         — Куда-нибудь.       Он поправляет очки, задумчиво её разглядывая. Качает головой и прищуривает глаза.         — Панси, Панси, Панси... Ты не меняешься, да?       — В смысле?              — Хочешь опять сбежать?              — Куда я пойду? — пожимает она плечами, игриво выгибая бровь и задирая подбородок. — Если ты не знал, Поттер, я — мастер шантажа и иллюзии, а не выживания в невыносимых условиях. Это больше по твоей части.         — О да.         — Не шучу.         Он не верит ей. Глупый наивный Поттер, у которого в мире всегда больше светлого, доброго, чем тёмного и ужасного.         Он снова хмыкает, откидывается на спину и раскидывает руки в разные стороны:       — Ты ведь по-настоящему хороший человек.         Панси складывает руки в замок на животе и задумывается: «А какая она, Панси Паркинсон, настоящая?»         — Ты ведь не уйдёшь?         — Нет, Поттер, не собираюсь.         — Точно?         — Конечно.       — Пообещай, — он поворачивает к ней голову. Три раза моргает, прежде чем коснуться кончиками пальцев плеча. От его взгляда у Панси тянет в груди.       — Обещаю.         Когда она в последний раз столько врала? У нее даже «прости» чуть было с губ не срывается.  

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 8 дней 12 часов 24 минуты

        — А что конкретно тебе говорила мама? Она когда-нибудь упоминала своё детство, молодость?         Луна задумывается. С матерью у неё было слишком мало времени. В памяти остаются только самые яркие моменты, которые бы запомнил ребёнок, а не взрослый. Песни, голос и вечные предупреждения о даре, которым наградила её природа. Только во взрослом возрасте Луна наконец поняла, что была не единственной в семье, кто обладал им.         — Ничего конкретного. Она часто пела мне, рассказывала истории, но не привычные сказки Бидля. Все они были очень страшные.         — Например?         — О Гриле. О злых эльфах, ворующих детей из колыбелей. О йольских людях и плакательницах. О последних особенно много. Будто бы сама была персонажем, знаешь?         — Что ж, видимо, это было недалеко от реальности.         — Видимо, — она поджимает губы. — Там есть что-то ещё?         — Мы пролистали около половины. Несколько листов вырвано, но вот тут можно различить кое-что.         Июнь, воскресенье, 1979 год.         Я согласился сотрудничать. Хотя иного выхода не было. Они бы просто убили меня.         Вчера я впервые увидел Дезариум своими глазами. Это было что-то невероятное. Мне никто не верил. Все эти смешки за спиной. Все перешептывания. Годы одиночества того стоили. Теперь Дезариум постоянно снится мне. Кажется, я начал привыкать к этому ужасу. Местные не так плохи, как кажутся на первый взгляд. Много людей просто в неведении или же закрывают глаза на то, что происходит среди банши. Не знаю.           По словам Пандоры, цветок быстро меняет свой вид и свойства в зависимости от желаемого. Правда, ограничения есть. Он не может спасти от смерти (к сожалению), зато может унять боль и симптомы при болезнях, может менять вид предметов и сойти за любой ингредиент зелья. Почти всё, что писал отец, правда. Кроме свойств для вечной жизни. Интересно, какой будет мой. Надеюсь, без этих странных шипов и листов, которые режут мне руки.         Июнь, среда, 1979 год.         Уже около недели занимаюсь почвой. Никак не могу понять проблему, почему же на ней ничего не растёт. Каких-то видимых признаков нет, но анализ показал огромное количество железа. Откуда ему взяться в горной местности, ещё и в таком-то климате? Пандора довольно деликатная: избегает каких-либо исторических фактов. Она пообещала мне свободу в обмен на оздоровление их полей. Я пытался узнать о причинах, но в ответ получил очередные любезные увёртывания от темы.          Июнь, пятница, 1979 год.         Вчера задумался, что за всё время плена видел всего несколько подростков-детей. Когда начинаешь расспрашивать взрослых, они шугаются. Подумал, что можно взять удобрение для распада хелатов для почвы. Может, это улучшит ситуацию. Палочку так и не вернули, поэтому пытаюсь обходиться словарём и молодёжью, выезжающей в другие города.         Часто ловлю себя на том, что смотрю на Пандору в деревне издалека. Мысли от этого путаются.         Июнь, суббота, 1979 год.               Вчера у костра впервые услышал её пение. После дня копошения в земле я очень нуждался в этом. Голоса не слышал прекраснее.       Она мне много рассказывает. Говорит, что банши не могут колдовать. Говорит, что их дар лишает их магии. Передаётся по женской линии и тесно взаимосвязан с волшебством. Рассказала про этапы перерождения. Без особого восторга. Их три.       1. Физические изменения: портится зрение, меняются покровы кожи, случаются приступы и кровотечения. Если тебя отметили, то избежать превращения почти невозможно. Только если постоянно принимать подавители. Показала мне свою метку на шее. Это руна. От её волос пахнет цветами. Кожа такая мягкая.       2. Принесение жертвы. Тут она отказалась отвечать на какие-либо вопросы. Будто это табу или что-то в этом роде.       3. Полное исчезновение магии. Появление ясного и сильного дара предвидения. Сказала, что переродившиеся банши в среднем живут около пятисот лет. Умеют призывать дементоров. Мне не верится.         Июнь, понедельник, 1979 год.         Проснулся в полночь.         Пандора пропала на неделю. Зато есть прогресс в исследованиях почвы (я наконец-то смог напитать небольшой образец). Из гор послышался рёв, такой громкий, что чугунная чашка свалилась со стола в моей хижине. Под описание больше всего подходил дракон, но я быстро отмёл эти мысли подальше. Мне надо закончить, забрать Дезариум и навсегда скрыться отсюда. Больше ничего не прошу.       Июнь, четверг, 1979 год.       Люди постоянно исчезают. Каждый месяц по два-три человека. Уходят к морю и больше не возвращаются.         Июнь, среда, 1979 год.         Весь день идёт дождь. Местные сторонятся меня. Словно я прокажённый. Много гуляю, наткнулся на странное место в горе, напоминающее пещеру. Из горы торчали заржавевшие огромные цепи, дальше виднелся вход. Побоялся упасть в обрыв, слишком скользко и опасно. Ушёл обратно в деревню. Умираю от скуки. Горюю по своим нормальным обуродованным теплицам и библиотеке. Часто слежу за теми, кто поднимается выше в горы. Туда редко пускают мужчин, хотя Пандора сказала, что вскоре будет большое празднование. Женщины несут наверх пищу, цветы, украшения и золото. Видимо, та тюрьма, в которую я попал вначале, была наверху. Пока не видел ни одну банши оттуда. Пандора не считается, она всё ещё человек. Хотя один местный старик рассказал мне, что вскоре она пройдёт обряд инициации. Многие считают, что она претендует на престол и является одной из дочерей старой королевы, но с этим медлят из-за сельскохозяйственных проблем и её нежелания заводить мужа для деторождения. Как это может быть связано?         Июнь, понедельник, 1979 год.         Вчера на отдалённом участке поля на западе нашёл детские кости. Несколько беспорядочных захоронений. Беременная женщина, ушедшая месяц назад, вернулась сюда. Без ребёнка, заплаканная. Они что-то скрывают. Мне никогда не было настолько страшно. Дезариум дал первый росток, я посадил целую грядку для удобрения почвы. Мысли о будущем тревожат меня.       Июнь, среда, 1979 год.       Пандора вернулась. Она такая красивая. Не могу выкинуть её из головы. Завтра приглашу к морю. Не верится. Не верится. Не верится. Я схожу с ума? Что я задумал?    

            До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 12 дней 10 часов 15 минут

        Она не хотела уходить вот так, бросив заснувшего Поттера и магл. Она никогда не прощается. Так легче. Она долго убеждает себя, что можно по-другому, надо лишь приложить усилия. Как глупо. Сейчас она стоит на краю набережной, вглядываясь в молчаливые тёмные воды. Ночь укрывает её красное от стыда лицо. Панси не умеет просто жить. У Панси в крови изворотливость и предательство. После стольких лет с этим нетрудно смириться, хотя общение с Поттером создаёт в её голове иллюзорную надежду.         Слова — Панси умела говорить сладостные, долгие речи. Они как успокаивающий бальзам действовали на тех, кто слушал. Некоторые мужчины сравнивали её с сиреной, а Панси же хотелось лезть на стену от образа, который она эксплуатировала. На самом деле в «определённости» куда больше боли, чем в её отсутствии. Там есть «после» и «до», там надо принимать решения и занимать стороны, а ещё у чувств есть последствия. Нет, всё это точно не для неё. Панси куда лучше выживать в одиночестве: ни от кого не зависеть и всех использовать.         Она перехватывает лямку рюкзака, проверяет оружие, палочку. Последний раз смотрит на другой берег, а когда оборачивается, сердце бухает в ноги, а после на несколько секунд останавливается. У неё молниеносно потеют ладони.         Сколько Поттер простоял вот так, позади неё? Может быть, он сразу догадывался о её планах, ещё этим вечером. Панси делает маленький шаг назад, а Поттер большой — вперёд. Он складывает руки на груди, расставляет ноги и терзает её тяжелым взглядом. Она смотрит направо, налево и вверх.          Куда угодно, но не в глаза. Она знает, что увидит в них, — Панси не выдержит столько разочарования. Сколько Панси ни пытается, она не может вернуть себе былое спокойствие. Планы о побеге были последней соломинкой, за которую она могла ухватиться, чтобы не разбиться о риф.         — И куда же ты?         — Прости.         — Нет, Панси, так это не работает.         Она вздыхает, прячет руки в карманы. Желание оглушить Поттера, стереть память растёт с каждым проговоренным ею словом.         — Я — безнадёжная патологическая лгунья, Поттер. Чего ты от меня ждал? Что я сдержу обещания? Останусь тут с тобой? Буду подтирать слюни маглам? Я же не рыжая.         — Перестань.       — Я — эгоистка. Меня не заботит ничего кроме моей безопасности и моей выгоды.         — Хватит.         — Я не умею, как ты. И никогда не хотела уметь, я никогда никого не хотела спасать. Я никогда ничем не пожертвую.         — Панси... Хватит. Возвращайся назад в машину.         Она издаёт истерический смешок. Глаза жжёт. Они мокрые. Наверное, блестят в темноте.         — Я просто хочу уйти.       — Ты никуда не пойдёшь.       — Дай мне уйти.        — Нет.       — Ты не сможешь меня остановить, Поттер.         Ноль реакции. Поттер не говорит, не двигается, не моргает. Она резко подаётся вперёд, надеясь прошмыгнуть мимо него, но он грубо хватает её за руку. Сжимает её запястье, дёргает на себя и чуть было не выворачивает ей руку. Изо рта вырывается писк. Ещё бы секунда, и она бы нахрен свалила отсюда.         — Пусти, Поттер, — шипит она, прилагая максимальные усилия и отталкивая его, но грёбаный Поттер не двигает ни единой мышцей. — Пусти меня. Немедленно.         Он лишь крепче сжимает её запястье, не давая ей вырваться. Нахлынувшая злость мешает формулировать внятные мысли. Колено летит ему в пах, но Панси промахивается. Из-за этого он прижимает её ещё ближе к себе. Её нос утыкается в его челюсть. Она тяжело дышит. Уже знакомый приятный носу запах его кожи. Драккл, ей надо немедленно от него избавиться.          — Я не могу тебя отпустить, — он расслабляет хватку, поглаживая пальцем её запястье. — По разным причинам.         — Можешь, Поттер! На раз, два, три. Собираешься с силами и валишь отсюда нахрен!       — Нет.          Она снова делает попытку вырваться. В голове кипит, она еле сдерживается, чтобы не начать рыдать или истерически без остановки смеяться. Поттер возвышается над ней, как грёбаная скала, и вместо того, чтобы послать её на все четыре стороны и оставить в покое, он угрюмо молчит, пока она устраивает целое представление.       В какой-то момент Панси устаёт бороться и обмякает в его руках. Поттер крепче прижимает её к себе. У него обжигающий горький шёпот. Он утыкается подбородком в её макушку.         — Ты никуда не пойдёшь, Панси. И плевать мне на то, какая ты эгоистка лживая. И на всё то дерьмо, в которое ты веришь о себе. Слышишь меня? Ты возвращаешься назад. Это не обсуждается. Если придётся, я оглушу тебя. Или свяжу и отнесу обратно в лагерь. Но ты никуда не пойдёшь одна.