Прометеус

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 16 дней 3 часа 15 минут

 

      Луна не может сосредоточиться.       Её преследует пение. Слова колыбельной, которую пела ей мать, дают направление. Ухо ласкает приятный вой.

Чародей отбывает — за ним зарастёт тропа,

Ветер сгонит обрывки мыслей с остывших плеч.

Поутру не вернется он по своим стопам

И не выкосит ту траву, чтобы путь сберечь.

Чародей с человеком сидит в тишине ночной,

Он черней темноты, вокруг не видать ни зги.

Чародею в гробу не хочется ничего,

И в белесых глазах ни радости, ни тоски.

Чародей отбывает — за ним зарастёт тропа,

А внутри него разрастется волшебный яд.

Человек у подножья складывает дрова —

Среди праведников инаковые горят.

Смерть холодные губы целует, скрививши рот,

Обнимает руками — сдавливает в тиски.

Чародею уже не хочется ничего,

И в белесых глазах ни радости, ни тоски.

        Она не понимает, где находится. Вокруг — ничего, кроме шепчущего рокота голосов. Ужас стирает остальные чувства, оставляя её один на один с пожирающим страхом.       Колыбельная обрывается. На минуту не слышно ничего, кроме её дыхания. Она видит несколько лиц, появляющихся и исчезающих в тумане.  

Пустота.

      Банши играют с ней. Ветер сбивает с ног. В его дуновении её касаются их обжигающие холодом ладони. Появляется писк, словно издалека.         Мутная белая дымка сгущается вокруг тела, липнет к коже, обхватывая щупальцами лодыжки и запястья. Писк перерастает в вой. Будто бы стая волков рыщет по лесу в поисках добычи.       Наконец, крики бьют раскатами в центр солнечного сплетения, пока она пытается втянуть носом воздух.         Шёпот рождает голоса. Пронзительные и высокие, они вибрируют, становясь громче и громче. От озноба её трясет. Банши накидываются на неё: ладони цепляются за обрывки одежд, лицо царапают острые когти.         Она жалеет, что рядом с ней нет друга, который бы выхватил её из водоворота душащего тумана. Мир теряет чёткие очертания, расплываясь в мареве белых одежд. Ладони впиваются в рыхлую землю, пытаясь обрести хоть какое-то равновесие.         На миг кажется, что её будто бы лишили зрения. Плотная полоса расплывчатых образов сужается вокруг неё, и Луна не может различить ничего, кроме слитого куска ткани и лиц. Кажется, визги банши забираются ей под кожу. Настолько глубоко въедаются внутрь, что становятся неотъемлемой частью её тела.         Она прижимает руки к ушам в попытке заглушить невыносимые звуки, но те лишь усиливаются.

Пусть же они замолчат сейчас. Пусть же всё вокруг исчезнет, только бы больше не слышать их.

 

      Не выдержав, Луна поднимает голову от коленей, широко открывает рот и кричит.         Луна кричит, стараясь перебить гул ужасных терзающих голосов.         От этого крика волосы на её руках встают дыбом, а уголки рта болят. Так продолжается несколько минут. Вдруг шум затихает, и банши, крутящиеся в стремительном урагане, предстают перед ней в своём спокойном обличии. Пятеро образуют стену из белых спин. Длинные седые волосы и тонкие подолы, окрашенные бурым. Головы, увенчанные сухими терновыми венками, на месте которых когда-то были цветы. Вытянутые костлявые руки с острыми когтями на пальцах.         Не женщины, а фурии, только отчасти напоминающие людей.         — Вставай, сестра, — шёпотом, не поворачиваясь и не показывая лица, — я вижу тебя.         Луна ползёт назад, впиваясь в грязь пальцами. Самая высокая ведьма оглядывается через острое плечо, шипя:       — Твой род украл у меня глаза, но я всё равно вижу тебя, сестра. Тебе не убежать.         — Я…         Луна достаёт палочку, сжимая её и направляя на банши. Женщина-тень делает шаг к ней, раскачивая белый череп на красной шерстяной нити, обматывающей её костлявые руки бесконечными петлями. Её кожа цвета алебастра прозрачна настолько, что Луна может разглядеть красные сосуды и взбухшие синие вены у ключиц. На лице вместо глазниц — две неровные дыры, кожа вокруг них покрыта карминной коркой.         Оставшиеся банши продолжают стоять, и Луне кажется, что воздух застывает, не двигаясь, вокруг них. Зернёный и насыщенный, он оставляет на языке вкус, который не забывается.         Несмотря на безобразность, черты лица обернувшейся ведьмы тонкие и симметричные. Их красивое уродство пугает.         — Недостаточно просто знать смерть в лицо, сестра. Наше клеймо не стереть, от него не сбежать и не скрыться. Твоя судьба принадлежит нам.         Луна сглатывает, ощущая, как сердце с грохотом бьётся о клетку рёбер. Чем ближе ведьма к ней, тем сильнее холод кусает щёки. От неё пахнет смертью.         — Ты! — выплёвывает ведьма, хватая её за горло и сжимая длинными пальцами кожу. — Ты та, кто знает конец дней. Ты — скорбь. Ты — рок, одаривающий людей отчаянием.         Луна не может сделать вдох, ощущая давление в груди. Пальцы выпускают палочку. Рот открывается и закрывается в попытке поймать крупицу воздуха. Из горла вместо возгласа вылетает хрип. Она вцепляется в серое запястье, пытаясь оторвать руку от тела.  

Мерлин, чем же она так разозлила их?

        — Ты сама смерть!         Луна бьётся на земле, пытаясь освободиться. Вдалеке кто-то выкрикивает её имя, эхом доносящееся сквозь толщу могильного холода.         — Чужак! — по туману расползается шипение. — Оставь её, сестра! Чужак не должен увидеть нас.         — Ты вернёшься к нам, девочка,— стылое дыхание опаляет ушную раковину. — Рок твоей судьбы в твоём роду.         Банши ловит её бьющуюся ладонь свободной рукой, сжимая запястье до хруста. Шёпот неизвестного заклинания. По пальцам стекает кровь, а кожу нестерпимо жжёт.       Хватка на горле слабеет, и Луна делает долгожданный вдох, открывает рот и кричит, отталкивая ведьму от себя.         Та шипит, отскакивая и оголяя чёрную ротовую полость. Белая прозрачная ткань вздымается от быстрого и резкого движения. Одна за другой фигуры исчезают в чаще леса, забирая за собой холодный, как лёд, туман.         Луна остается сидеть, давясь слезами и тяжело дыша. Она раскрывает ладонь, до ноздрей доносится запах палёного. Чёткими красными линиями на ладони высечена метка.  

Наше клеймо не стереть, от него не сбежать и не скрыться. Твоя судьба принадлежит нам.

        Слова банши повторяются в голове, пока она пытается успокоиться.         Издали, словно сквозь толщу воды, вновь доносится её имя.         — Луна! Луна! — Невилл подбегает к ней, падая на колени и обнимая за плечи. — С тобой всё в порядке? Я слышал, как ты кричала!         Луна не реагирует, продолжая сжимать и разжимать пораненную ладонь. В голове не остаётся ни единой мысли, кроме образа кричащего клейма на её коже.  

 

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 16 дней 22 минуты

        Перед смертью все закрывают глаза. В этот короткий момент она мечтает умереть больше, чем выжить.         Дементор сжирает их души, высасывая последнее счастье.         Гермиона жмурится до фиолетовых кругов под веками. Вцепляется в предплечья Малфоя так сильно, что может разорвать его мантию ногтями. В ответ он сильнее прижимает её к груди, не давая вздохнуть.         Весь мир сокращается до размера ядра атома. А её страх плодится опарышами, заседая в печени.         Когда-то она думала, что никто и никогда не будет стоять у её холодных ног.         Никто и никогда. Как же она ошибалась.       Гермиона делает рывок вперёд, пытаясь увернуться от лап дементора, распахивая глаза. Серебряное сияние ослепляет её, не давая разглядеть источник заклинания. Щит отталкивает дементора, и его уносит к чёрной стае.         Меланхолия отступает, а в окружающем мире увядшие краски вновь набирают цвет. Она вновь знает, как пахнет гроза и пот. Как это — замерзать от дуновения холодного ветра всем телом, а не душой.         Ладони опираются о скользкие камни. Дышать полной грудью, наконец-то, легче, чем мгновениями ранее.         За свечением появляется силуэт. Косматый мужчина тянет к ней руку, и она принимает её, взбираясь по лестнице. В сморщенной руке посох источает серебряный свет.         — В какую же глушь вы забрели, красавица.         — Спасибо вам, — её голос дрожит.         — Рано благодарить меня, волшебница.         — Мы ищем банши, ас! — хрипит Малфой позади неё. — Помоги нам!         Гермиона поднимает на мужчину глаза и замечает мелкие светлые шрамы на скулах и щеках, уходящие под густую седую бороду — хроника страдания. Лицо незнакомца омрачается, и он качает головой, жуя губы. Его глубокий бас заглушает раскат грома:       — Не моя воля приносить благо неверующим невеждам, заключённым в оковы своего дара.         Он издаёт нечленораздельное мычание и оборачивается к ней спиной, делая уверенный большой шаг по отвесной лестнице. Из посоха снова появляется щит-Патронус, отталкивающий несколько подлетевших дементоров. Гермиона кидает на Малфоя вопросительный взгляд, а он пожимает плечами в ответ.         — Гоблин побрал бы этих исландцев, — добавляет он, плотно сжимая тонкие губы. — Слепые сектанты.         — Ты встречал магов в тот раз? Тут живут люди?         — Да, но не здесь. Они не были рады мне тогда. И сейчас ничего не изменилось.         — Но… почему?         — Спроси у него, Грейнджер, раз так хочется узнать. Я без понятия.         Гермиона отрывает взгляд от светлых глаз Малфоя, оглядываясь назад. Незнакомец продолжает идти вперёд, отдаляясь от них.  

Что, Годрик его дери, за реакция? Этот человек только что спас им жизнь и готов оставить их вот так?

        — Идём за ним.         До её ушей доносится обречённый вздох, и Гермиона делает шаг вперёд, ощущая слабость в мышцах после нападения дементора. Они продвигаются по лестнице ещё несколько минут, прежде чем выходят на вершину горы.         Дождь моросью бьёт в лицо, и она утирает влагу рукавом свитера, несколько раз моргая и вздрагивая.       — Где же Луна и Невилл... — шепчет Гермиона, постоянно возращаясь мыслями к друзьям. Её тревога продолжает расти, поэтому она оглядывается назад. Малфой, стирающий капли дождя с лба, поднимает одну бровь, когда видит её растерянное лицо.       — Только не говори, что хочешь пойти на поиски патлатого, Грейнджер.       — Нельзя оставлять их! Мы...Я даже не знаю, в порядке ли они?       — Они вряд ли нашли вход, Грейнджер. Уверяю тебя.       — Но...       — Дракл, ты хочешь узнать про вирус или нет?       — Конечно, Малфой, — зло говорит Гермиона сквозь зубы. — Но не ценой жизни своих друзей.       — Тогда, возьми себя в руки, Грейнджер. И начни думать головой, а не задницей.       — Я думаю головой!             — Тогда ты лучше меня знаешь, что Полоумная и твой любимый Лонгботтом не нуждаются в мамочке. Скорее всего, они вернутся назад к Поттеру, так как ничего не найдут. Банши уже знают, что мы тут, а значит их входы в их ёбанное королевство будут охраняться с удвоенной силой.       — Мы не можем бросить их, — Гермиона понижает тон голоса, оглядываясь на аса, пока тот зажигает посохом факелы.       — Ради чего мы тогда тащились сюда, чёрт возьми?! Хочешь всё бросить и вот так уйти! Валяй! — Малфой закатывает глаза, проходя мимо Гермионы и толкая её плечом.       Гермиона закусывает губу, пытаясь сформулировать ответ. И понимает, что Малфой прав. Как бы ужасно это не звучало, но он прав. Вряд ли у них будет ещё один шанс проникнуть сюда. Она делает глубокий вздох, сжимает кулаки, перебарывает дрожь от холода и оборачивается, следуя за Малфоем.         Среди полей, усеянных странными цветами, чьи бутоны светятся пугающим серым сиянием, стоят около десятка кривых изб. Снег грязными шапками оседает на проломленных крышах. Кресты виднеются тут и там, словно вокруг кладбище, а не жилая деревня. Размытая дорога под ногами почти стёрта с лица земли. Кое-где торчат чёрные каменные возвышения, увешанные красными нитями. Над ними нависает деревянный крест с расколотым черепом. Соединения костей обозначены чёрными линиями, а на лобной высечена руна.  

ᛉ

        Несмотря на то, что Гермиона прошла продвинутый курс рун в школе, она не может узнать её. Как и тогда с дементором, грудную клетку сдавливает от разочарования. Что, Мерлин, с ней происходит, раз Патронус больше непосилен ей… Гермиона машет головой, не давая мыслям крутиться вокруг произошедшего. Причины она обдумает позже, а пока надо разобраться с банши.         — Альгиз, — тихо говорит Малфой, подходя к ней, пока незнакомец возится с посохом вдалеке.         — Что?         — В переводе — «лось». Эта руна смерти из мёртвого языка. Банши метят ей свою собственность.         — Годрик…         — Не кидайся храбростью, Грейнджер, — Малфой оглядывается на мужчину, после чего склоняется и опаляет её ухо горячим дыханием. — Не говори лишнего.         — Я и без тебя… — предупреждающе начинает Гермиона, но не успевает закончить фразу, оборачиваясь на незнакомца. Он приближается к ним грузными шагами, квакая грязью. Фигуру освещает холодное сияние посоха, и Гермиона впервые может разглядеть мужчину полностью. В образе его скрюченной спины, обезображенного лица и поражённого правого глаза скрывается нечто, от чего сердце Гермионы начинает ускоренно биться, а руки потеть. Вокруг ни души.         — Незваные гости не к добру в месте, где обитала смерть, волшебница, — он выразительно подчёркивает последнее слово, качая головой. От его внимательного взгляда по коже бегают мурашки.         — Где банши, ас? — рычит Малфой, делая шаг вперёд, загораживая её и вынимая палочку из кобуры. — Твой народ давно продал душу за тёмную магию, раз переселился сюда.         — Банши давно не обитают в этих краях, проклятый! Что ты знаешь о моём народе, кроме старых присказок? — незнакомец плюёт ему под ноги, ощетиниваясь.         — Врёшь, как стучишь своим посохом!         — Они покинули это место после второй магической. Исконно это были земли асов, мы никогда не были рады им!         — Да что… — брови Малфоя угрожающе сдвигаются, а на скулах ходят желваки.         — Хватит! — восклицает Гермиона, обхватывая предплечье Малфоя ладонью из-за его спины. Она повторяет сказанное уже тише, стараясь убедить его взглядом. — Хватит, Драко.         От произнесения его имени во рту становится непривычно горько. Позвоночник щекочут мурашки. Глаза Малфоя наполняются смятением. Он опускает палочку, не сводя с неё взгляда. Это ей на руку. Гермиона начинает говорить, аккуратно выходя из-за его спины и поднимая руки в мирном жесте:       — Мы пришли к вам с миром. И не хотим никому причинить вреда. Чисто исследовательский интерес.         Странник хрипло смеётся, закидывая голову назад и показывая иссечённую шрамами шею: чёрные язвы двигаются около кадыка, обрисовывая его. Шнурок с каменной руной болтается на ней от каждого движения. Та же руна, которую Гермиона видела на черепе. Странно…         — Ладно, волшебница, — бросает он ей, улыбаясь кривым рядом жёлтых зубов. — Я понимаю, вы ищете их. Но, повторюсь, банши давно покинули это место. Поэтому возвращайтесь назад и не пытайтесь подняться сюда снова.         Он оборачивается к ним спиной, и Гермиона делает последнюю попытку.         — Подождите… Мы очень устали и хотели бы передохнуть, прежде чем вернуться назад. Возможно…         — Грейнджер…         — Замолчи, Годрик, — шикает она на Малфоя и снова обращается к мужчине, стараясь звучать как можно мягче. — Возможно, у вас найдётся место, где можно переночевать сегодня? Не подскажете нам… Пожалуйста.         Чужак оборачивается и перестаёт улыбаться, прищуриваясь и въедаясь в неё взглядом. Он молчит несколько секунд, резко дёргая челюстью на звук из затянутого туманом поля. Глаза Гермионы следом вглядываются в густую поросль. Ветки трещат, и на миг ей кажется, что между ними она улавливает детское лицо. Несколько раз моргнув, Гермиона вновь вглядывается в туман, но не находит там ничего, кроме слепящей белизны.  

Что за… Недосып точно сведет её с ума.

 

      Она переводит взгляд на мужчину. Мимика незнакомца меняется: лицо приобретает задумчивое выражение, он опускает подбородок вниз, потирая руки.         — Да будет по-твоему, волшебница. Мне есть, где укрыть вас на эту ночь, — выдаёт он после недолгой паузы. — Но только эту.         Он удаляется по размытой дороге вверх, минуя несколько разваленных домов.         Малфой вопросительно смотрит на неё, складывая руки на груди и задирая подбородок. В его взгляде настолько много осуждения, что ей становится не по себе. Чёрт возьми, почему ему всегда есть что сказать?         — Что? — раздражённо спрашивает Гермиона, ставя руки на бёдра и медленно продвигаясь вперед.          Малфой закатывает глаза, проходя мимо Гермионы и толкая её плечом.— Ты точно угробишь нас, — шипит он, указывая на удаляющуюся спину незнакомца. — Ты знаешь этого человека? Чтобы вот так проситься в его дом? Тебя, блять, укусила мандрагора, Грейнджер? Что ты творишь?         Малфой никогда не молчит. Гермиона не выносит его скептицизма. Мерлин, она не выносит Малфоя! Всё, что касается его. Его внешность, его взгляды, тон голоса.         Она никак не может избавиться от ощущения уязвлённости, возникающей после его фраз. Грёбаный Малфой…       Гермиона прищуривается, подходя к нему вплотную. Он выше её, намного: она еле-еле достаёт макушкой до его подбородка. Не отрывая взгляда от его светлых глаз, Гермиона твёрдо отчеканивает каждое слово:       — Разве не ты убеждал меня десять минут назад не возращаться?         — И? — выдыхает он, опаляя дыханием кончик её носа. — К чему это, кудрявая?         — Навряд ли он хотел убить нас, раз сохранил нам жизнь. Он явно что-то знает.         От того, как он нависает над ней, закрывая обзор, в груди теплеет. Годрик, что с ней творится сегодня?         — Грейнджер, — начинает он, растягивая гласные. — Серьезно? Это вовсе не значит, что надо соваться в петлю! Я просто... Нет, слушай, ты вправду настолько наивна? Или... Ты же понимаешь, что ему ничего не стоит убить нас. Тут не магическая Великобритания с законопослушными гражданами. Это дикое и тёмное место на…         — Если ты не заметил, то он так же носит руну, — перебивает она его тираду, утыкаясь пальцем в его грудь и ощущая подушечкой твёрдые мышцы, скрытые тканью. — Вот здесь. Да…         — Руну? Ты имеешь в виду… Альгиз?         — Да, — кивает Гермиона, отдёргивая руку и отходя от него на шаг.       Так безопаснее. Да, так намного лучше для неё.       Малфой устало вздыхает, убирая светлые волосы с лица и морщась от мелких капель дождя. Гермиона передёргивает плечами от холода.         — Не думаю, что это совпадение. Возможно, он связан с банши, — бросает она ему, обнимая себя руками, — и приведёт нас к ним.         — Или же… Он заманивает путников на ночлег, чтобы четвертовать их в соответсвии со своим культом. А нас и заманивать не надо.         — Культа?         — Исландцы верят, что банши несут в мир магию. Они поклоняются им.  

До пробуждения осталось: 1 год 11 месяцев 15 дней 23 часа 5 минут

        Эта ночь с Грейнджер стоит ему тысячи нервных срывов. У него мигрень, сотни часов накопленной усталости и ненависть ко всему живому.         Грейнджер рядом, но легче от этого не становится. В эти минуты Драко отчётливо осознает, что им не стоило приходить в это место. И что Гермионе стоит связать руки и вставить кляп в рот, прежде чем она решит выкинуть что-то подобное ещё раз.         От картинки, промелькнувшей перед глазами, тянет внизу живота.

 

Блять.

        Грейнджер рядом кусает губы, пока ас наливает им чай в кружки со сколотыми краями. Румянец окрашивает её щёки, и она ёрзает на стуле, складывая руки на книгу о банши, которую показал ей ас при входе. Бегает глазами по строчкам.         Из-за полумрака Драко не может прочитать даже её названия на корешке, что уже говорить о словах.         За её макушкой висит уже знакомый Драко крест, обмотанный красной шерстяной нитью. Говорят, что банши используют нити, чтобы читать будущее. Нить — судьба. Рвётся, когда останавливается человеческое сердце.         Три года назад Драко наблюдал за этими нитями на руках, кожа которых напоминала по цвету крылья моли. Отвратительное зрелище, которое лучше не вспоминать. Как и этот странный отталкивающий дом, от которого беспокойство расползается параличом по телу.         Надо убираться отсюда. Как можно быстрее.       Старик ведёт себя отчуждённо всю дорогу, хрипло посмеиваясь на каждое их замечание и не отвечая прямо ни на один заданный вопрос.         Цветочные обои в доме беззубого аса почти бесцветные. Кое-где дыры заклеены газетами. Штукатурка на потолке, кажется, сейчас упадёт им на головы. Оконная рама выломана и забита прогнившим бруском дерева с кривыми гвоздями. Бутон серого цветка в треснувшем горшке светится тусклым сиянием. Слышно, как вода капает из дыры в крыше. Тесный низкий потолок. Бедность в каждой детали.         — Как же вас так угораздило… — ас ставит две кружки на стол, усаживаясь напротив Драко. — Банши покинули это место сразу же. Ведьмы, что с них взять. Лорд проиграл войну, поэтому они и ушли. Оставили после себя несколько храмов, да вот книги. Взял некоторые себе, картинки тут уж больно занимательные — нравятся моей дочери.       Драко хмурится, гадая, где в этой лачуге мог бы жить ребёнок.         — У вас есть дочь?       — Да, живёт тут по соседству с матерью. Славная девочка.

А, вот оно что. Одинокий двинутый мужик. Гоблин, Грейнджер!

      — Вы можете их прочитать? — спрашивает Гермиона, отодвигая кружку и опрокидывая книгу на стол. Руны, много старых, хер их пойми, рун. На странице Драко видит сердце в полную величину. Настолько натуральное, что кажется, забьётся на листе, оставляя отпечатки крови на символах.         — Что ты, волшебница. Я так, рассматриваю их иногда, а их говор: да хель его разберёт! Вот, — грязные пальцы перелистывают страницы, открывая книгу в начале. — Посмотри хоть на эту! Ну, что это, по-твоему? Ребёнок или демон какой? А женщины? Настоящие химеры. А про вот этого, у-у-у. Слышал, истории ходят в нашем народе, да никто точно не знает.         С листа на Драко смотрит повешенный на скале с дыркой в груди. Самое странное, что в руках он держит палочку, а банши внизу разевают рты в немом крике, будто хотят уничтожить его.         — Это же Прометей, — озадаченно шепчет Драко. — Плод фантазии, не более.         — Да, слыхал-слыхал. Но знаете, как они на него смотрят. Удивительно, насколько же они прекрасные, эти ведьмы. Даже без глаз.         Бас аса становится глубже, наливаясь сладострастием. Глаза начинают гореть, а пальцы еле-еле справляются со своей работой, перелистывая листы. Беспокойство Драко растёт.         — Но самая интересная картинка вот тут, посерёдке. Посмотри, волшебница.         Книга открывается, и Драко видит отрубленные руки и ноги на гравюре. Маги лежат друг на друге, образуя свалку из высушенных тел. А рядом в луже крови сидит голый человек, скрестив ноги и хохоча. Кошмарное зрелище, учитывая восторг аса от иллюстрации.         Дождь за окном усиливается. Капли барабанят по крыше.         Голос незнакомца становится ниже и нежнее с каждым произнесённым словом:         — Как посмотришь на эти картинки, так сразу кровь в жилах кипит. Англичане говорят, наших банши продали во время войны. И их рубили они, приносили в жертвы, всех без разбора. И детей, и женщин. Я в то время в окопах сидел да видел, как они этой кровью омывались. Магию, говорят, так свою восстанавливали. Они без этого жить не могут. А я вот смотрю сейчас и глаз оторвать не могу. Как заболел, так ничуточки тебе магии. Ушли и ничего не оставили. И всё думаю, каково это? Снова почувствовать это. Да ты не пугайся, волшебница. Чего дёргаешься?         Гермиона задевает ступню Драко под столом. На её напряжённом лице отпечатывается ужас. От одержимости, пропитавшей бормотания аса, кидает в дрожь. Буря за окном бушует, отбивая дробь молотком по дереву.         — Чудные картинки, да-да. Постоянно на них смотрю. Каждый день. Но вы не переживайте. Я раз только пробовал, знаете… Ненадолго хватает, но все маги полезные. Дети особенно. Как глянул на картинку, так и…         — Что… Что вы пробовали? — голос Грейнджер дрожит, и Малфой видит её побелевшие пальцы, сжавшие основание палочки.         Злополучная книга с гравюрой упрямо смотрит в потолок. Как только старик произносит «плоть и кровь вашу», сверху что-то капает. Драко думает, что крыша протекла, и это капля дождя оседает на страницу, но между чёрных наваленных тел на картинке блестит маленькое красное пятнышко. Ас замолкает, заметив каплю, и поднимает взгляд выше. Малфой дергает головой вслед. На потрескавшейся белой штукатурке расплывается огромная тёмно-красная клякса.