Прометеус

      Невиллу хочется рассказать историю.         В этой истории будут начало и конец. Несколько печальных глав и несколько глав для смеха. Будут герои и злодеи. Слёзы радости, поцелуи от эйфории. Долгожданные объятия и заслуженные награды.             И не будет ничего лишнего.         В мире, по мнению Невилла, лишнего и так предостаточно.         Лишняя буква в его имени.         Чужое мнение. Огромные деньги. Известность.         Лишняя пуговица на мантии. Лишняя пустая страница учебника. Тот самый ингредиент зелья, который можно заменить. И ужасный друг, чьё присутствие отравляло существование.         Лишний кусок морковного торта, который не можешь доесть под угрожающим взглядом бабушки.         Или война, например. Она ведь тоже была лишней. Волшебники убивают друг друга… И всё ради чего? Ради того, чтобы доказать, что ты лучший, ты правый. Ты главный.         Нет, Невилл не понимает, зачем столько лишнего.         В его истории все будет именно так, как следует. Завязка, основное действие и счастливый конец. Где все жили долго и счастливо и умерли в один день.         Невиллу очень нравятся истории со счастливым концом.                 Жаль, его история несчастливая.         Возможно, в какой-то момент жизни Невилл сам стал лишним и даже не заметил этого. А, возможно, он был им всегда. Просто не мог и не хотел признавать очевидное. Может быть, он всегда был третьим колесом в катящейся телеге. Стоящим с краю в огромной толпе.         Человек, которому пишут, когда писать больше некому. Тот, кого оставляют на потом, составляя календарь встреч. Тот, кто смотрит в окно, пока любимая женщина целует другого мужчину. Которого любят, если другой не отвечает взаимностью.         Вечно неловкий. Вечно опаздывающий. Вечно не в том месте и не в то время.         Всю свою жизнь Невилл не успевает в последний вагон уходящего поезда. Череда его неудач начинается ещё задолго до его рождения.         В пять он первый раз приходит в комнату с белыми стенами. В ней пахнет лимонными дольками и жаброслями. Напротив него женщина и мужчина, неотрывно смотрящие в одну точку.  

Его мама и папа.

 

Так их назвала его бабушка.

 

Мама и папа.  

 

      Невилл не знает их имён, но раз это его мама и папа… Они будут любить его сильно-сильно, позволят есть шоколадных лягушек сколько угодно и притаскивать в дом жаб сколько захочешь. Они расскажут бабушке, что им следует завести террариум. Что пауков не надо бояться, это самые милые во вселенной создания!         У мамы короткая стрижка и длинные ресницы. А у папы большие квадратные очки и нос крючком. Пусть он будет похожим на него, бабушка очень много о нём рассказывает.         Они в чистой накрахмаленной одежде. Сидят в одинаковой позе.         Невилл пытается найти частичку себя в каждом из них, долго разглядывая их лица. Когда он зовет папу, тот молчит. Когда касается руки матери, она не двигается.         Он садится на стул, болтая ногами и вспоминая раздавленного флоббер-червя. Интересно, как он там, ползает ли вторая часть по ковру в его комнате. Бабушка берёт его за руку и уводит из палаты. На выходе покупая мороженое на вкус как самое настоящее счастье. Клубничное. Он оглядывается на стены здания, откусывая пломбир, и видит ряды серых окон с закрытыми шторами. Они сливаются с белыми стенами, и Невилла подташнивает.         Он роняет свое мороженое и расстраивается до слёз. Даже не подозревая, что будет возвращаться сюда десятки раз, а бабушка постоянно будет покупать ему один шарик мороженого. Но на вкус оно будет самой отвратительной сладостью. В один и тот же день в одно и то же время бабушка будет одевать его в тесный вельветовый жуткого цвета костюм и аппарировать их к каменной махине с огромными буквами «Больница Святого Мунго».         Куда он войдёт, пройдёт два пролёта лестницы и двадцать ступенек. Откроет правую дверь в конце коридора, сядет и будет смотреть на своих родителей. Он узнает о них многое: как их зовут, кем они были, на какой факультет попали и кем работали.       Со временем они постареют, их лица изменятся, но одежда останется такой же: накрахмаленно чистой и тошнотворно белой. И их глаза всегда будут пустыми и отсутствующими.         Он будет знать каждую деталь их прошлого. А они… А они так и не узнают о нём ничего. О том, какой цвет он любит, чего боится и кем хочет стать. Ни в десять, ни в пятнадцать, ни в двадцать и ни даже в восемьдесят.         Эти долгие невыносимые шестьдесят минут в белой комнате Невилл ненавидит и любит большего всего в своей жизни.         Этот ужасный час, пока он смотрит на своих стареющих родителей, напоминает ему: не каждому человеку везёт родиться счастливым. Следует оставаться добрым и непредвзятым. И оттого к каждому человеку он относится понимающе. Мало ли, и их родители не умеют разговаривать со своими детьми и не знают, сколько им лет, как их зовут и сколько у них было девушек.         У Невилла девушек почти не было. А друзей можно было пересчитать по пальцам.         Маленьким он боится, что никто не захочет с ним дружить. Двоюродный дядя на семейном обеде сказал всем, что он сквиб! Сквиб, как можно было такое подумать!       Бабушка все время твердит: «А вот твой папа в этом возрасте уже умел левитировать предметы, а ты! А твой папа уже летал на метле, а ты! А твой папа… твой папа… твой папа». Каждый раз она в разочаровании вздыхает, оставляя Невилла один на один с разъедающими эмоциями. Однажды после её упреков он убегает на балкон, врезаясь в голени дедушки Элджи. Мгновение после Невилл свисает со второго этажа под ругань старика, пытающегося спровоцировать всплеск его магии.         Жирная от пота рука отпускает лодыжку, и он летит головой вниз, загребая пустой воздух конечностями. Пока не приземляется в пруд, в котором тонет, захлёбываясь от ледяной воды.         С тех пор Невилл не выносит высоту, глубину и придурковатого дедушку Элджи. А ещё его мутит от вида крови, криков и первых знакомств с однокурсниками.         Гермиона Грейнджер — его первый друг из числа незнакомых лиц в поезде. Ищет вместе с ним Тревора, бродя по вагонам и рассказывая, как провела своё лето на севере Англии. Невилл молча слушает, а потом Гермиона, сверкнув глазами, предлагает разделиться и поискать по отдельности.         И он соглашается. Разве у него есть другой шанс ещё раз встретиться с ней? Гермиона забывает о нём так же быстро, как и знакомится.         Они прибывают в Хогвартс на парящих по тёмному озеру лодках. Невилл стоит в середине коридора, переминаясь с ноги на ногу, рассматривая старинные стены и весёлых однокурсников. Кучками они расходятся по коридорам, группками усаживаются за столы факультетов.         А Невилл стоит в середине необъятного зала, поднимая голову к четырём колышущимся знамёнам и ощущает себя настолько маленьким и ничтожным, что ему хочется сбежать, сесть на поезд в обратную сторону и вернуться домой, в тёплую постель и к камину в гостиной.         Резкий толчок в плечо. Белобрысый мальчик ухмыляется ему, выбивая вещи из рук. Десять минут назад Гарри Поттер и он смеряли друг друга яростными взглядами на лестнице.         Он возвышается над ним, зло смеясь, и Невилл отшатывается.         — Что, Лонгботтом, у тебя всё-таки проявились магические способности? А то все думали, что ты сквиб, а не волшебник. А может, ты всех обманул, а? И у тебя нет палочки, патлатый нюня!         — Нюня!         Драко Малфой скалится на него, а стая его дружков отвечает на его шутку гоготом. Невилл сжимается, как пружина. Его сердце бешено бьётся в груди, и когда он начинает говорить, заикается.         — Я… я… я…         — Отстань от него, Малфой! — Гермиона выходит из-за его спины, подходя к Драко на несколько шагов, и её карие глаза, наполненные гневом, завораживают Невилла. Он даже пугается. — Иди, куда шёл.         — А это кто, напомните-ка? — светлый мальчик смиряет Гермиону уничтожающим взглядом, а та задирает нос, будто выше его на три головы, хотя и дышит ему в подбородок.         — Гермиона Грейнджер, твоя будущая староста, — отчеканивает она, насупливаясь.         Язвительная усмешка мальчишки гаснет. Вместо этого он прищуривается, осматривая Гермиону, и, на удивление, замолкает. Она встряхивает волосами, кудри рассыпаются по плечам, и Малфой дёргает за одну прядь, на что девочка бьёт его по руке.         — Что ты делаешь? Совсем сдурел!?         Невилл смотрит на них в Большом зале Хогвартса. Отходит на несколько шагов, пока они спорят.         Оставляет их через тринадцать лет за тем же занятием на площади Гриммо.         Смотрит на них, когда Гермиона садится на колени Малфоя промозглым сентябрём две тысячи второго и крепко целует, словно вокруг нет других людей и осуждающих взглядов компании.         Наблюдает за первым танцем. Сияющие и счастливые, они кружатся в вальсе. Гермиона в лёгком белом платье с красной лентой в волосах закидывает голову назад и смеётся, когда Драко поднимает её над своей головой в середине тесной обшарпанной комнаты.         Смотрит, пока Малфой целует черноволосую девочку в левую бледную щёку, а Гермиона прижимает её тело к себе, целуя в правую.         Промокает под дождём на острове, глядя вслед их удаляющимся по пляжу спинам. И недоумевает, отчего в груди поднимается волна оглушающей ярости.         Стоит за окном, прячась в кустах, пока Гермиона спорит с Малфоем, а после резко целует его, сбрасывая с колен листы для рисования.         И он, наконец, вспоминает простую истину, о которой по наивности забыл.         Все истории повторяются. Круг размыкается и замыкается. Жизнь циклична, а его жизнь – тем более.         Как когда-то Невилл застаёт жестикулирующего Забини, отчитывающего Малфоя у входа в её комнату. Замирает на последней ступеньке лестницы, скрываясь в тени и прислушиваясь.         — Но, если ты любишь её, так скажи! Скажи и перестань мять яйца, идиот. Как ещё это назвать? Ты сходишь с ума, заботишься о ней до свихнувшихся мозгов. Готов дать ей всё, даже если это убьёт тебя. Ты не останавливаешься никогда! Хотя каждый считает — у тебя ноль шансов. Все думают, что ты сошёл с ума! Но ты не сдаёшься! Это и есть любовь, Драко! Что это, если не любовь! Скажи ей, даже если тебе страшно и кажется, что она отвергнет тебя. Скажи ей, ведь завтра может быть поздно!  

Почему Невилл не сказал ей?

        Малфой сказал, пока Невилл стоял за дверью и слушал, как она плачет то ли от облегчения, то ли от удушающего отчаяния. Ведь у него было столько шансов. У Драко в разы меньше, но почему-то Невилл упустил все свои, а Малфой использовал.         Четвёртый курс. Пока Гермиона корпит над учебниками, Невилл сидит рядом и выписывает ингредиенты для зелий. Ему хочется сказать, что сегодня она красивая. Гермиона всегда красивая, но, обернувшись, он видит Малфоя. И этот его взгляд.         Скрытный, исподлобья, полный любопытства и трепета. Малфой смотрит на неё так, будто хочет положить к её ногам весь мир, сгрести все хранилища Гринготтса. Невилл не придаёт этому взгляду значения. Гермиона ведь ненавидит хорька настолько, что, вероятнее, не станет встречаться с ним.         Увлечённая книгой, не замечая ничего вокруг, Гермиона прощается с Невиллом и чуть не сбивает Малфоя с ног. Он успевает отскочить, а Невилл так и не успевает сказать ей, что она красивая.         В школе и много-много раз ещё Невилл видит этот взгляд: на Святочном балу, на Астрономической башне, на финальной битве и на приёме в честь победы над Волдемортом. И на острове, пока не вспоминает всю вереницу событий.         Малфой всегда смотрит украдкой, всегда сомневается.         Невилл смотрит на Гермиону и хочет, чтобы она его заметила.         Ему хочется взять её за плечо, развернуть к себе и закричать.  

Слышишь, посмотри на меня, пожалуйста. Посмотри, я тут – рядом с тобой. Разве ты не видишь? Разве ты не видишь, что ты нравишься мне? Разве ты не видишь, что я влюблён в тебя?

 

      Однако, Гермиона не видит. Ей всё равно, да и не только ей. Приближается война, а на войне нет места любви и признаниям.         На войне – место крови, слезам, убийствам и горю, которое, кажется, никогда не заканчивается. Война заставляет Невилла повзрослеть быстро и болезненно: уже после месяца в захваченном Хогвартсе из зеркала на него смотрит совсем другой человек.  

Возмужавший, осунувшийся. Храбрый, уверенный.

        И он нравится ему, несмотря на весь ужас, который творится вокруг. Несмотря на смерти и родителей, которых он не навещал больше четырёх месяцев. Война позволяет ему выйти из зоны комфорта, совершить маленький подвиг, убив Нагайну. Учит оттачивать заклинания до трясущихся пальцев, заставляет сражаться до последнего и никогда не отступать от задуманного.         На войне у Невилла две функции: слушать и излечивать. Многие приходят к нему и рассказывают свои истории, делятся секретами, пока он молчит и наносит мази на их ожоги. Многие плачут и признаются в вещах, от которых на загривке волосы встают дыбом.         Невилл варит зелья в Выручай-комнате до полуночи, организовывает поставки аптечек в убежища. Ругается с гоблинами, которые завышают цены на редкие ингредиенты, и идёт в сторону леса по четыре часа, чтобы набрать дикого бадьяна для заживляющих.         Мотается из Хогвартса в штаб-квартиры Ордена, постоянно не досыпая и делая глупые ошибки на занятиях, за которые его бьют Круцио. Терпит, чтобы вечером заваривать крепкий мятный чай и контролировать взрывоопасные опыты Симуса.         Невилл всё контролирует. Невилл ждёт окончания войны, мечтая, как откроет свою аптеку и будет днями и ночами заниматься зельями, рецепты которых он совершенствует.         Он не видит Гермиону больше года. Ходят слухи, что она с кем-то встречается. Наверное, с Роном — они вместе с Гарри пропали со свадьбы Билла и Флёр.            В его груди теплится надежда: она вернётся и вот, наконец, настанет тот час, когда он расскажет ей о своих чувствах. Но Гермиона возвращается, а её ладонь в ладони Рона, и Невилл понимает, что возможность упущена.         Война, как и каждое событие в истории, заканчивается, но оставляет за собой разрушенный волшебный мир и много покалеченных судеб. Невилл собирается отстроить свой мир заново. Медленно, по кирпичику, день за днём он делает это, только вот душа его не отстраивается.         Она всё такая же одинокая и потерянная, как у мальчика, стоящего в середине Большого зала или падающего со второго этажа в ледяной пруд.         Его жизнь идёт, а он не чувствует течение времени. Его будто нечаянно исключили из очереди и забыли включить обратно. После войны проходит около двух лет: мечты осуществляются, и даже Гермиона отправляет ему сову с просьбой посмотреть пару зелий. Он соглашается.         Следующий год они подолгу остаются в его лаборатории и вместе работают. Пьют вино, когда сильно устают, и спорят о разрабатываемых гипотезах до раннего утра, засыпая в рабочей одежде на его одноместной кровати.         Гермиона редко смеётся и часто задумывается, блуждая рассеянным взглядом по комнате. Несмотря на войну, она всё ещё хочет помогать людям. И Невилл ценит это, ведь он разделяет её стремления.         Да, и в целом, они похожи: умные, замкнутые и в постоянном поиске ответов на никого не волнующие вопросы.         Обычно Гермиона всегда в себе, редко открывается ему. Это привлекает Невилла. Вот бы разгадать её мысли, улыбки и мимику. Понять, о чём она думает и что чувствует.         Они сближаются, становятся чуть ли не лучшими друзьями. И Невилл говорит себе: «Вот оно – то самое! Вот тот самый шанс: он, наконец, скажет ей о своей симпатии, пригласит на свидание, разделит первый поцелуй».         Заранее заказывает костюм у мадам Малкин, готовит речь, которую несколько раз репетирует перед зеркалом.         Но десятого января к нему в квартиру врывается Луна с чёрными кругами под глазами, трясущаяся от холода, будучи закутана в два свитера. С дрожащими руками она мечется по комнате, не присаживаясь ни на секунду. Наверное, та порция зелья, которую он сварил ей месяц назад, оказалась не качественной.         Но вместо того, чтобы высказывать ему своё недовольство, Луна дергает его за руку и твердит что-то о смерти и странных растениях. Задыхается и просит его пойти к Гарри, попросить поехать на остров в Исландии. Прямо сейчас, пока не стало слишком поздно.         Невилл уступает. И, конечно же, снимает костюм и отправляется в Аврорат, где Гарри в своём кабинете склоняется над скручивающимся от кашля Дином.            А потом на это не остаётся времени. Волшебный мир умирает, волшебники заболевают и теряют рассудок. Он путешествует по нескольким странам в поисках ответов, знакомится с Теодором Ноттом в одной из командировок. Тот похож на свихнувшегося молодого профессора, одержимого маховиком времени, а не его бывшего однокурсника. Лечит Луну, чья болезнь прогрессирует. Работает над своим стеклянным шаром-убежищем, в котором выращивает целый сад и отстраивает больницу для экспериментальных исследований.         А когда Невилл, наконец, возвращается в Англию и встречается с Гермионой в её квартире, переоборудованной под лабораторию, из её спальни выходит заспанный Малфой с голым торсом и проклятой ненавистной ухмылкой.         Гермиона суетится, краснеет, а потом поднимает глаза на Драко, и… Невилл всё понимает.         Гермиона смотрит на Малфоя так, как в мечтах она смотрела бы на него. Так, будто мира вокруг не существует, а есть только он. И он её персональное вечное солнце. К ужасу, белобрысый смотрит на неё в ответ тем же вызывающим в его груди приступы боли взглядом.         Через год он – свидетель на свадьбе – перевязывает красной лентой их скрещённые руки и заслушивает клятвы.         Гермиона попросила его, а Невилл, будучи не в силах отказать, согласился. Хотя для него каждая минута свадебной церемонии – всё равно, что утроенное Круцио с пулями в спину.         Первое время ему трудно это признать, но Малфой делает Гермиону счастливой. Никогда и ни с кем она не была настолько счастливой.         Малфой не заслуживает её, никогда не заслуживал, но только с ним Гермиона светится, светится и сияет. И Невилл не в состоянии отнять у неё это. Она пережила то, чего никогда не должна была. Пожертвовала тем, чем невозможно было пожертвовать. Она спасла их. И каждому из них никогда не выплатить этот долг.           Если Малфой умрёт, то Гермиона не переживёт этого. Поэтому, когда встаёт выбор, и Драко вызывается остаться, Невилл уже знает, что за этим последует.         Многие верят в силу любви, только если она взаимная. Любовь Невилла никогда не была взаимной, но от этого не становилась менее сильной. Он не сомневается, не раздумывает и не жалеет. Невилл знает, что всё делает правильно. Его не ждёт счастливый конец, он не будет жить долго и счастливо.         Но зато женщина, которую он любит, будет.         Для Невилла это не лишнее.  

После пробуждения прошло: 31 день 3 часа

        Он закрывает Грейнджер глаза ладонями, и та тут же хватается за его руки, хихикая.         Дракклово очарование. Она теплая и очаровательная, несмотря на падающую с каждым часом температуру на улице.         Драко глупо улыбается без причины. Раньше ему никогда не хотелось так часто лыбиться. Совсем двинулся головой, Салазар.         — Куда мы идём?         Он хмыкает от её нетерпения, проводя сквозь заросли боярышника, и останавливается, прижимаясь грудью к её телу и опаляя шёпотом ухо. От неё пахнет яблоками. Драко купается в этом запахе раз за разом, надеясь, что когда-нибудь насытится им.         Ему хочется забыть на краткий миг о том, где они. Отвлечься от происходящего и забрать себе всё внимание Грейнджер. Хотя бы на эту короткую холодную ночь.         Он игнорирует нарастающее с вечера жжение в груди.         — Ты такая нетерпеливая. Как всегда.         Да, закатила глаза. Он ощущает взмах ресниц своими ладонями.         Опускает руки, позволяя Грейнджер осмотреться и понять, где они.          — Ты предлагаешь искупаться? — она лукаво прищуривается на него, на что он стягивает длинное пальто и джинсы. — Прямо сейчас?         — Но, если хочешь, — он растягивает слоги в привычной ему манере, зная, как это раздражает ее. — Ты можешь посмотреть, как это делаю я.         Пряжка ремня звякает, он выпутывается из штанов и начинает стягивать боксеры, замечая её пунцовые щёки.  

Смешная.

        — Да брось, Грейнджер. Я уже видел тебя без трусов.         Паникует, учитывая, как часто вздымается ее грудная клетка. Драко улыбается, издевательски медленно стягивая бельё и наслаждаясь ее жадным взглядом. Как несколько дней назад, когда он рисовал в гостиной.         Грейнджер опускает глаза, когда он переступает через бельё и бросает ей:       — Трусиха.         Когда он заходит по щиколотку в воду, то чувствует её напряжённое смущение кожей. Опускается в воду, откидываясь, и наблюдает за ней, закидывая руки за голову.         — Собираешься плавать в одежде? — он тянет вверх уголок губ, ожидая предсказуемого «придурок» в его сторону.         — Ты….         — Да?         Она тяжело вздыхает, скрещивая ноги и обнимая себя руками.         — Я?         Грейнджер вздыхает, прикрывает глаза и сжимает пухлые губы. Пальцами тянет резинку, распуская собранные волосы. Начало положено.         Он подплывает ближе, упираясь подбородком в сложенные руки, и гадает, осмелится ли…              Гермиона стягивает свитер через голову, и Драко присвистывает. В ответ ему прилетает ругательство и яростный взгляд.         Она замирает в одной майке, ёжась от холода. Внизу живота теплеет от вида её полной груди под облегающим топом. Двух тёмных напрягшихся от холода сосков.         Он знает, что если взять их в рот и оттянуть зубами, то Грейнджер издаст восхитительный полустон-полувздох. И от одних мыслей об этом у Драко встаёт так сильно, что он не успевает сдержаться — опускает руку вниз, сжимая член ладонью.         Она замечает этот жест, прослеживая его глазами и кусая нижнюю губу. Драккл дери эту её привычку.         — Разденься для меня.         Его голос падает на несколько октав.         Грейнджер потирает бёдра друг о друга, тяжело вздыхая. И у него перехватывает дыхание от возбуждения, растекающегося по карим радужкам.  

После пробуждения прошло: 31 день 4 часа 20 минут

        У Невилла не так много времени.         Ночь и, может быть, раннее утро, пока его сознание не треснет окончательно, унося во мрак всех присутствующих на острове.         Его личное время давно истекло. Невилл передвинулся на следующий порог, и приготовленный дезариум точно бы не помог ему.         Но он всё равно потратил неделю на его приготовление в лаборатории. Не для себя, конечно. По расчётам у них будет неделя, пока Гермиона с Теодором не заберут их из Министерства Магии. Зелье должно снять симптомы до переливания крови.         Жаль, что придётся отдать зелье Луне. Он рассчитывал на Джинни, но, видимо, её психика не выдержала слияния.         Подавляя кашель и еле добираясь до утёса с одинокой фигурой, он сжимает четыре маленьких колбы в руке, подходя к Луне со спины. Она оборачивается. У неё влажные щёки и привычные ему огромные глаза. Невилл опускается рядом, сжимая колени, когда его голова кружится.         Её хриплый слабый голос эхом разносится по утёсам, о которые разбиваются волны.  

Светает.

        — Ты всё знал, так ведь, Невилл? Знал с самого начала?         Небо содрогается от грома. Начинается дождь. Он молчит, наблюдая, как капли бьют по воде.         — Зачем? Ты ведь знал, что умрёшь. Ты единственный, кому не хватило дозы Дезариума. Почему ты не следовал плану?         — Ты знаешь, почему, Луна. Ты не помнишь, но знаешь. Как только вы вернётесь, ты поймёшь – другого выхода не было.         — Я предупреждала тебя!         — Ты предупреждала всех нас, — улыбается он, кашляя. — Но разве это помогло?         — Могло помочь.         — Однажды кое-кто сказал мне, что магия – это проклятие, которое наказывается смертью.         Луна молчит, сжимая кулаки и глотая слезы.         — Я хочу, чтобы ты помнила, что это не так, Луна. Магия — великий дар, который дан нам во благо. И не важно: тёмная она или светлая. Важно принимать в себе обе части, не отрицая их.         — Зачем ты мне это говоришь, Невилл?         Его губы растягиваются в улыбке. Он вкладывает в её руку четыре колбы, утирая слёзы и целуя в лоб.         — Отнеси это Блейзу, Джинни и Гарри. Вколи всю дозу сразу. Шприцы не нужны, нажми на верхнюю кнопку, и зелье впрыснется им в вены с помощью иглы. Не забудь вколоть Малфою – он сейчас с Гермионой на пляже.           — Я ещё увижу тебя?         Он встаёт, собирая последние силы и делает первый шаг в сторону, проговаривая:         — Просто помни о смерти, Луна.      

После пробуждения прошло: 31 день 5 часов 5 минут

        Гермиона лежит на Малфое, закрывая его всем телом. Её руки – на его руках, её бёдра – на его бёдрах, её ноги – на его ногах.         Голова касается его груди. Он играет с её волосами.         Гермиона полностью умещается на нём, и от этого между её рёбер теплеет.         Вспотевшая и уставшая, она рисует пальцами узоры на груди Драко, улыбаясь, когда тот вздрагивает, стоит ей сползти ниже и коснуться дорожки светлых волос, проводя линию к лобку.         Сильный и подтянутый. Она видела его тысячу раз, но и представить себе не могла, что сможет касаться и целовать его кожу без ограничения. Она вспоминает приятную тяжесть его тела минутами ранее. Как она была придавлена им к земле, широко раскрывая бёдра и принимая его. Драко двигался в ней, сцеловывая стоны с приоткрытых губ и всасывая кожу на шее.         Он ловит её руку, смотря на неё сверху затуманенным взглядом.         — Ещё раз?         Она качает головой, хотя не отказалась бы отмотать весь вечер назад и ощутить всё пережитое снова.         Его губы на своей груди, сжимающие прикосновения на ягодицах. Горячие стоны и низкий хриплый голос, посылающий мурашки по всему её телу.         То, как она медленно стягивала одежду под его внимательным взглядом. Как села на край каменной ванны абсолютно голая. Спустила ноги в горячую воду и широко расставила их. Потому что он попросил, а она позволила.         Позволила целовать внутреннюю сторону бедра, проводя языком по бедренной выступающей кости.         Позволила коснуться её там, где ещё никто и никогда... Сдавливать низ живота рукой и закидывать ногу на плечо, оттягивая ягодицу.         Позволила себе бесконтрольно зарыться в его волосы пальцами, прижимая голову ближе и бесстыдно двигая бёдрами в ритм его умелым прикосновениям.         Никогда в своей жизни Гермиона не чувствовала себя настолько цельной и сильной от чужого присутствия рядом. Кажется, вместе с его прикосновениями она открывала в себе часть, о которой раньше не знала. Глубокую, тёмную, жаждущую.         Она так хотела его, что вытянула из воды, хватаясь за широкие плечи и подстраиваясь под давящие прикосновения. Сжала его ногами, притягивая к себе в глубоком поцелуе и заставляя его быть ближе. Хотя ближе некуда.         Поднимала бёдра, желая ощутить его член между ног. Стремясь, чтобы он вошёл в неё и двигался, пока бы она не кончила с его именем на губах. Или перевернул и нагнул её, заставляя прогнуться в пояснице и ощутить первый растягивающий толчок. Уткнуться в сложенные руки, принимая глубокий следующий.         Между ног становится горячо и влажно. Гермиона гладит Малфоя, приподнимаясь и рассматривая его мускулистые бёдра.         Мышцы его живота напрягаются, когда ноготь аккуратно царапает место у выступающей бедренной кости. Гермиона изучает его несколько минут, сжимая ладонями кожу. Медальон так и остаётся висеть на её шее, и она задумчиво берёт его в руки, рассматривая круглую сферу с жёлтой прожилкой внутри. Они так и не нашли способ открыть его.         Она снимает его, положив на сокращающийся мужской живот и прижимается губами к лобку. Его кулак сжимается и разжимается, он втягивает воздух сквозь зубы.         Видимо, ему нравится. По крайней мере, эту реакцию Гермиона наблюдает каждый раз, стоит ему начать возбуждаться. Шеей она чувствует его напряжённый член и усмехается, собираясь протянуть руку и начать ласкать его, но...         Её глаза цепляются за его внутреннее бедро и еле заметную чёрную надпись на коже.         — Драко, — её голос дрожит, когда растягивает кожу пальцами. Он поднимается, опираясь на локтях и наблюдая за ней.         — У тебя, — она приглядывается, думая, что это обман зрения, но чёрные латинские буквы никуда не исчезают. — У тебя тату. Как и у меня на бедре.         — Что? — Малфой привстаёт, разглядывая своё бедро и трогая то место, где только что были её пальцы.         — Contra spem spero, — Гермиона произносит слова, силясь поверить в увиденное. — Верю, надеюсь, люблю.         — Да быть не может. Я ненавижу татуировки!         Медальон прикатывается к ней, скатившись с груди Драко. Она ловит его, надевая обратно на шею.         — Они сочетаются... — Гермиона задумчиво теребит серебряную цепочку. — Стой... Это же послание.         — То есть, Грейнджер?         — Ну как. Смотри. Ответ на фразу «Этой надеждой я живу». Это «И верю, и надеюсь, и люблю». Поэтому…  Это же сообщение! Элементарно, Мерлин! Ответь мне сейчас.         — Что? Зачем?         — Просто ответь этой фразой на латыни.         Гермиона снова прокручивает в голове сказанное, теребя цепочку под обеспокоенный взгляд Малфоя и повторяет:       — In hac spe vivo.         — Contra spem spero.       — Видишь, так это....         Медальон загорается зеленоватым сиянием, натягивая цепочку на её шее и отлетая. Его лопасти открываются, и на ладонь Гермионы падает сосуд, переливающийся ярким золотом.  

После пробуждения прошло: 31 день 5 часов 40 минут

        Невилл заканчивает последнюю фразу, складывая письмо в конверт и бросая туда ржавую монетку. Забини бы прыгал от радости, увидев её.           Когда он проснулся на маяке, потеряв воспоминания, то достал её из кармана и долго рассматривал. Смутно понимая, что её нельзя выбрасывать ни в коем случае. Годрик, хорошо, что он убрал её обратно в карман и вспомнил о ней, только когда зараза начала отравлять его сознание и возвращать память.         Он снимает предохранитель с пистолета, вкладывая в карман дулом за пояс брюк.         В течение нескольких минут он смотрит, как алые лоскуты солнца выглядывают из-за горизонта. Как же он любит рассветы.         Он втягивает воздух в лёгкие, наслаждаясь тёплым ветром, касающимся кожи. В последний раз смотрит на горизонт, в последний раз вдыхает ночной солёный бриз и ощущает ступнями влажный песок.         К утру потеплело, и видимо, это место, реагируя на его интенцию, дарит ему свой последний подарок.           До дома, в котором Гермиона крутит в руках вакцину, около сотни шагов.           Первые двадцать он думает о бабушке, его огромной семье. Родителях и доме, в котором он вырос.         Еще двадцать уходят на то, чтобы вспомнить все годы в Хогвартсе, профессоров и друзей. Приключения, которые им удалось пережить и все неловкие ситуации, в которых он постоянно оказывался.         Десять шагов он тратит на войну, почитая тех, кто умер, и радуясь за тех, кто выжил.         На следующие двадцать приходятся его проступки, обиды и огорчения.         Ещё двадцать: Невилл вспоминает каждый счастливый и тёплый момент своей жизни.         Последние десять он думает о Гермионе, их совместных вечерах и о её звонком голосе.         Когда он входит в комнату, она кажется близкой и родной. Как в первый раз, когда Невилл впервые увидел её в Хогвартсе.         — Невилл? — Гермиона подлетает к нему, когда он заходит на порог и прикрывает за собой дверь. — Невилл, где ты был? Что с тобой произошло? Мы искали тебя и Луну повсюду.         У неё румяные щёки и радостное лицо. За четыре года на её лице редко появлялась улыбка. К лучшему, что в последний раз она запомнится ему именно такой. Беззаботной, с горящими глазами, живой.         — Всё в порядке, — он отстраняет её руки, когда она пытается обнять его. — Не надо. Я весь в грязи.         — Что происходит, Невилл? Где ты был?         Он достаёт конверт, вкладывая его в её ладонь и заправляя упавший на лицо локон за ухо.         — Ты откроешь конверт, когда вы окажетесь за пределами сферы. Сожмёшь монету и сможешь перенестись в безопасное место. Тебя встретит Тео – он всё тебе объяснит.         — Теодор Нотт? Невилл, что… Что ты несёшь… Какого… Мы на острове, отсюда нет выхода! О чём ты?         — Знаешь, я так давно хотел тебе сказать…         Солнце поднимается на горизонте. У него остаётся пара минут. Её лицо. Её глаза. Он впитывает каждую черточку, пытаясь продлить ускользающее сквозь пальцы время.         — Что сказать, Невилл?         Он протягивает к её щеке руку, покрытую язвами. Разглаживает появившуюся складку на лбу.         —  Я никого и никогда не любил так… Как любил тебя. Я столько раз хотел тебе сказать об этом… И не мог. Я люблю тебя, Гермиона.         — Невилл… — слезинка скатывается по её щеке, и он утирает её пальцем.         —  Я хочу, чтобы ты была счастлива. Чтобы все вы были счастливы. Верь в себя. И не отдавай им вакцину, как бы они ни просили и ни умоляли тебя. Это, — Невилл берёт её руку с зельем и прижимает соединённые ладони к груди. — Твоё по праву. Борись до самого конца. Позже ты всё поймёшь. Ты поймёшь, что я должен был сделать это.         — Что сделать, Невилл? О чём ты?

 

Вот и всё.

 

На душе становится легко.

        Он сказал, что хотел. А теперь ему пора. Пора избавиться от лишнего и совершить задуманное.         — Невилл… Почему у меня такое ощущение, что ты прощаешься со мной?         Он достаёт пистолет из-за пояса, отходит на столько шагов, чтобы она не успела добежать и остановить его.         — Что это у тебя в руке? Это что, пистолет? Покажи мне!         Отворачивается и закрывает глаза, представляя себе её улыбку. Бабушку и родителей. Подставляет дуло к виску, его руки дрожат.  

Он верит в истории со счастливым концом.

 

Жаль, что его история не счастливая.

        Невилл сглатывает, делает последний вздох и нажимает на курок.    

После пробуждения прошло: 31 день 5 часов 55 минут

        Драко спускается с веранды дома. Только что он помог Панси усыпить Блейза с температурой, пока тот бредил. Малфой надеется, что это не та зараза, что у Поттера или Уизли, а просто сезонный грипп.  

Может быть, зря. Но всё же.

 

      Он вспоминает ночь с Грейнджер и снова улыбается, как идиот. Это входит в привычку.         А после он слышит глухой, короткий выстрел и следующий за ним нечеловеческий крик из дома. В котором он оставил Грейнджер двадцать минут назад.         Срывается на бег, но хватается за голову от ослепляющей боли.  

Белая вспышка. Ещё одна.

        Он падает. Грохот повсюду.         Поджимает колени к груди, закрывает уши.         А когда открывает глаза, то оказывается в маленькой обшарпанной комнате. Его оглушило. Он не слышит ни звука, кроме высокого писка, раздражающего барабанные перепонки.         Перед ним Грейнджер, а на её коленях Лонгботтом с кровавой дырой в голове. Она бьётся в истерике над его телом, шепча бред и обрамляя его мёртвое лицо руками.         Растерянная Панси, сжимающая руку дрожащего Блейза за его спиной.         Здоровый Поттер с очнувшейся Уизли, которую поддерживает Лавгуд. Полоумная бросается к нему, ударяя по плечу, и он ощущает укол.         Но не успевает никак среагировать, потому что тут же его кадык колет палочка. Появившийся незнакомец бьёт Лавгуд наотмашь, и она падает мешком на пол. Его оттаскивают от плачущей Грейнджер, заламывая руки за спиной и прижимая к земле.   Из толпы авроров, стоящих стеной, выходит человек в дорогом костюме. Нос Драко оказывается на уровне его блестящих туфлей из драконьей кожи. Он выглядит жутко: его лицо покрыто язвами, а у рта болтается маленький пузырь. Из кармана мантии он достаёт свиток, кашляет, вытирая рот платком, и начинает читать.         — Мистер Малфой и миссис Малфой-Грейнджер, мистер Поттер и миссис Поттер, мисс Паркинсон, мисс Лавгуд и мистер Забини, а также… Да, мистер Лонгботтом мёртв. Запишите для протокола. Вы обвиняетесь в нарушении международного магического законодательства по следующим статьям: 1.     Организация преступного сообщества, подрывающего магические устои и порядки. 2.     Организация преступной деятельности на его базе, целью которой был подрыв суверенитета магической Англии и её границ. 3.     Попытка раскрытия «статуса секретности». 4.     Кража ребёнка из редкого магического клана. 5.     Убийство. 6.     Незаконная медицинская и исследовательская деятельность без министерской лицензии. 7.     Превышение властных полномочий. И это еще не всё, но остальное вы заслушаете в зале военного заседания суда. Взять их.