Прометеус

После пробуждения прошло: 27 дней 8 часов 5 минут

      Гермиона сидит у основания дуба, разглядывая огромные трещины в коре. Половина листьев опала. Огромное дерево умирает, а феи замирают в своих коконах, осыпаясь пылью на жухлую серую траву под ногами.       Приглядевшись, она видит тёмные споры, расходящиеся завитками у трещин. Они проникают в отверстия, еле заметно двигаясь, опутывая мощные корни дерева сотнями змей.       Когда их дома начали трескаться и рушиться, Гермиона не сразу смогла выявить причину разрушения. Она наткнулась на стену, которая еще неделю назад была чистой. Теперь там рисовали узоры чёрные споры, расходящиеся порчей по дереву. Они образовали налёт, разлагая и уничтожая здание.       Это происходило повсюду.       И когда она коснулась спор, то ощутила пустоту. Пустоту и больше ничего. Огромный ледяной колодец пустоты.       Она уже испытывала это раньше. Когда инфернал утащил её под воду около маяка. Много раз до, когда летала на фестралах.       Чем бы ни была эта зараза, всё, что она несёт за собой, — это смерть и разруха. Гермиона ни в чём никогда не была так уверена раньше. Она соскабливает образец в колбу, отряхиваясь от листьев и уходя прочь от умирающего дерева.  

После пробуждения прошло: 27 дней 20 часов 10 минут

        Гарри вздыхает, подтягиваясь на кровати с помощью одной руки. Действие обезболивающего заканчивается, и он прикусывает губу, ощущая тупую боль в левой части туловища.         Вчера резь от раны была настолько оглушающей, будто каждый участок мозга разрывали и бросали в кипяток. Он никогда не знал настолько всепоглощающей боли.           Мерлин, он отключился от болевого шока впервые за несколько лет. С ним многое бывало: за годы службы в Аврорате Гарри получал ожоги, фингалы, рассекал кожу и ломал кости. Но несколько дней назад… Его рука буквально рассыпалась из-за Панси. Он так и не смог до конца понять, каким образом она левитировала оружие. Это была магия, но куда более опасная, чем обычный её вариант. Магия, которая лишила конечности. Это пугало.         В его воспоминаниях остались только сильная женская хватка на руке, блюдца-глаза и быстрая вспышка страдания.         А дальше чернота.         Он приходил в себя несколько раз и отключался снова, пока Гермиона не впихнула ему драконью дозу обезболивающего отвара.         С момента пробуждения он уже несколько раз рассматривал тёмную потрескавшуюся кожу, лопающуюся на фалангах пальцев, вспоминая свою здоровую ровную белую. Гермиона говорит: его клетки продолжают отмирать, хотя процесс гниения замедлился. Хотя его не столько пугает некроз руки, сколько дикие глаза жены, которые, казалось, готовы были сжечь его от ненависти дотла.         Никогда в жизни он не видел её настолько безумной. Смерть Фреда, депрессия Джорджа и алкоголизм Рона — Джинни всегда держалась, пусть и закрываясь от него в теплице часами.         Джинни была сильной. Джинни всегда боролась.         У каждого из них был свой способ справляться с произошедшим. Каждый пользовался доступным. То, что помогало жить дальше, не прокручивая дни гребаной войны снова и снова, не всегда вписывалось в рамки морали. Но разве это имеет значение, когда им просто хотелось выжить.         Он не хотел причинить Джинни боль, но сколько можно было терпеть… Скорее всего, прекратить их отношения следовало куда раньше. И, в конце концов, признаться самому себе, что зарождающиеся чувства к Паркинсон окончательно разрубили и уничтожили его связь с женой. И тогда, может быть, она не захотела бы убить его.         К сожалению, обманывать себя куда легче, пока твоя жизнь не висит на волоске от смерти. Разорвал бы он отношения с Джин или тянул бы дальше, пытаясь отсрочить неизбежное, не окажись они здесь?         Ему стыдно. Но ведь Гарри бы не прекратил пытаться, правда? Ему хочется убедить в этом себя. Гребаный спасатель, вот кто он.         Сладкие, медовые губы Паркинсон. Он не мог променять обещания на сексуальное притяжение к красивой женщине, не так ли?         Или же мог.         Она ведь, признаться честно, убийственно красивая женщина. Убийственна и вправду отчасти в связи с последними событиями. Гарри хмыкает, разглядывая девушку, трогательно свернувшуюся в кресле около его кровати.          Паркинсон забавно морщит нос и ворочается, скрещивая тонкие лодыжки. Ей явно не хватает места. Открывает глаза и часто моргает спросонья. Заметив, что он в сознании, она сразу же выпрямляет спину и напрягается. Раз за разом одна и та же реакция. Словно каждый раз, стоит ей увидеть его, она проживает произошедшее.         Её брови образуют дугу, когда взгляд достигает его руки. В уголках глаз собирается влага.         — Давно ты не спишь?         — Около часа, наверное, — вздыхает Гарри, поджимая губы от приступа боли. Её обеспокоенный взгляд бегает по его руке: от плеча до ладони.          — Прости меня.         — Ты извиняешься уже в пятый раз. Все в порядке. Не вини себя.         Кровать прогибается под её весом.           — Не могу.           Он протягивает здоровую руку вперёд, касаясь её плеча и оглаживая линию шеи. Нежная, бархатная кожа.          — Иди сюда.         Его шепот растворяется в их поцелуе, и Гарри ощущает солоноватый вкус на губах. Почему все женщины, которых он когда-либо любил, плачут, когда он их целует? Что за гребаный парадокс?         За его поцелуями следуют слезы, а не улыбки. Всю свою жизнь он мечтал, чтобы было иначе. Чтобы его поцелуи отдавали привкусом приторного счастья. Пока же каждая, кто принимает его любовь, страдает.         Панси забирается на его колени, прикасаясь губами к подбородку и двигаясь ниже к плечу. Горячая. В его руках. Извивается в его объятиях. Жмётся. И делится избытком нежности, которую он постоянно ищет.         Гарри откидывает голову назад, поддаваясь ласке. Аккуратными движениями Панси гладит его по груди, стараясь не задеть место, где здоровая кожа покрывается черной пленкой.         Вспышка.         Он отстраняет Панси, вглядываясь в темноту. Ему показалось?         — Что такое?         Он закрывает и открывает глаза, но фигура никуда не исчезает.         — Ты видишь её?         — Кого?         У изголовья кровати стоит Андромеда, и из её глаз, окружённых язвенными узорами, катятся чёрные слезы. Он моргает, уже через секунду вместо неё на Гарри пялится кривыми дверцами старый покосившийся деревянный шкаф.    

После пробуждения прошло: 28 дней 16 часов 20 минут

        У Блейза весь вечер горит середина груди. Пятая кружка обжигающего чая и долгий сон не облегчают его страдания.         Он кашляет, ощущая, как горло продирает и сдавливает дыхание.         Его глаза постоянно чешутся, а когда он выходит на яркий свет, то почти слепнет. Поэтому Блейз сидит в самом тёмном углу лаборатории, наблюдая, как Грейнджер суетится вокруг тяжело дышащей Уизли.         Она выглядит усталой. Башка раскалывается.         — Что ты делаешь?          — Беру кровь на образец. Может, если я рассмотрю её под микроскопом, пойму, что именно с ней происходит.         — Микро-о-о... Что, прости?         — Не важно, — она машет рукой, выдавливая из пальца Уизли кровь на стекло:       — Мерлин!         — Чего там такое, милая? Твоё выражение лица пугает меня.         — Она чёрная и… очень густая, — тяжело вздыхает Грейнджер и поднимает глаза к потолку. — Что за чёрт… Ничего не понимаю.         Она хватает сумку, сбрасывая туда несколько колб:         — Я вернусь сейчас.         — Да-да, — произносит Блейз в спину убегающей Грейнджер. Давление в груди увеличивается, и он надрывно кашляет несколько раз, закрывая рукой рот.          Так продолжается минуту, пока он, наконец, не выдыхает в облегчении, облокачиваясь на стену. Радуясь, что приступ кашля закончился, Блейз отводит руку ото рта.          К пальцам липнет густая чёрная слизь. Видимо, он выхаркал её.         В испуге рука прикасается ко рту. Он проводит большим пальцем по губе, убирая влагу с уголков.         Чёрные кровянистые разводы остаются на кончиках пальцев. Жар в груди возрастает. Он обтирает руку о штаны, а после утирает рот рукавом.       — Блейз? — раздается голос Грейнджер в проходе. — Что с тобой?       — Да, я... Я просто споткнулся о грёбаный ящик, пока искал зелье от простуды, Грейнджер. Ничего страшного.       — Я слышала кашель, — она прищуривается.       — Я простудился, Грейнджер. Что ты там притащила, показывай...  

После пробуждения прошло: 28 дней 16 часов 40 минут

        Гермиона трёт руки друг о друга, спускаясь с образцами крови Гарри вниз по лестнице. В доме становится невыносимо холодно. Ещё хуже, чем вчера.         Кровь Гарри почти такая же густая и чёрная, как у Джинни. И это вселяет в неё страх. И Забини... Мерлин, она должна его осмотреть. Хотя вряд ли он дастся ей. Возможно, стоит попросить Малфоя...         Лестница противно скрипит, и она аккуратно переступает через сломанные брусы.          Последняя ступенька, и ноги прирастают к одному месту.         Малфой. Будто бы в подтверждение её мыслей.         Его не было тут полчаса назад.         Босой, он сидит на краю дивана и сосредоточенно водит карандашом по бумаге. Вокруг него разбросаны листы, а сам он настолько сосредоточен, что даже не замечает её, затихшую у начала лестницы. Свет от камина освещает правую сторону его лица и мощный разворот плеч. Скомканный плед лежит в его ногах, а спинка дивана чернеет от распространяющегося грибка.         По её наблюдениям, в течение месяца он часто уходил ото всех, пропадая на несколько часов. Гермиона догадывается, что в эти периоды он занимается рисованием. Она бы никогда не могла представить, что у него будет именно такое хобби. Это занятие абсолютно не сочетается с образом, который она создавала в своей голове многие годы.         Малфою больше бы подошла охота на драконов или квиддич, но рисование… Это смущало и смущает до чёртиков. Гермиону никогда не рисовали до этого, а Малфой рисует и не спрашивает её разрешения. Из-за этого Гермионе хочется его придушить. Зачем, Мерлин, он делает это?         Сидит перед ней в расстегнутой рубашке с этой невыносимой тёплой улыбкой. Незнакомый, непривычный и странный.         Рукава закатаны, а волосы непривычно взлохмачены, словно он только встал с постели. Расхлябанный и несобранный вид делает его очаровательным, и ей трудно не признать это.         В какой-то момент на его щеке появляется ямочка, и Гермиона задерживает дыхание.         Она боится издать звук или сделать лишнее движение. Лишь бы не разрушить этот тайный личный момент: его удовлетворение и радость согревают её сердце, и все плохие предположения забываются.         Гермиона затыкает вопящие в голове протестные мысли и позволяет себе остаться.         Позволяет себе полюбоваться им, впитывая каждое движение, выражение лица.         Она находит его притягательным. Даже красивым.         Пальцы непроизвольно касаются губ.         — И долго ты будешь там стоять?         Кажется, она покраснела до кончиков ушей. Малфой отрывает взгляд от бумаги, переводя на неё довольные глаза.         — Ты крадёшься настолько громко, Грейнджер, что я сразу услышал тебя.         — Я просто спускалась с лестницы, — отвечает она, выходя из-за стены и подходя к нему ближе.          — Ага, конечно.         — Рисуешь?         Он кивает, продолжая делать наброски.           — Хочешь посмотреть?        Хочу поцеловать тебя. Прямо сейчас.

      Гермиона закусывает нижнюю губу, не зная, что именно ей следует ответить ему. Щёки горят огнём от смущения, а желание заглянуть в листы растёт с каждой секундой.         — Э-э-э...         — Очень внятный ответ, Грейнджер.         — Знаешь, я, — она заминается, сглатывая и теребя край свитера пальцами. — Я по поводу Блейза.       — А что с ним?       — Мне кажется, он заражен.       Малфой отрывается от листов, нахмуриваясь: — Уверена?       — Нет.       Малфой качает головой: — Тогда о чём речь...       — Это опасно!        — Что ты от меня хочешь, Грейнджер? — устало говорит он, возращая взгляд к листам.        — Поговори с ним... Мне нужно проверить Блейза, как ты не понимаешь...        — Ладно, — он закатывает глаза, прерывая её. — Я поговорю с ним.       Между ними устанавливается странная неловкая тишина.       — Окей! На самом деле, я лучше пойду, да. Мне срочно надо кое-что сделать в лаборатории.         — Хорошо, — бубнит Малфой, резко чиркая карандашом по бумаге. — Иди.  

И это всё? Никаких издевок и возражений?

 

Ну, ладно.

 

      Гермиона оборачивается к нему спиной, делает шаг, потом ещё один. Останавливается, глубоко вздыхает, сжимая кулаки и впиваясь ногтями в кожу ладоней. Мерлин, за что ей всё это…         Поворачивается к рисующему Малфою, прослеживая глазами чёткую линию его губ и острый подбородок. Чертыхается, преодолевает расстояние в два счёта, сбрасывая листы с его колен и целуя.         Как и хотела двумя минутами ранее.         Малфой издаёт удивлённый ох ей в рот, медлит несколько секунд. А после обхватывает её затылок и зарывается в волосы пальцами, прижимая ближе.         Они страстно целуются какое-то время, пока Гермиона не отрывается от его губ, приглаживая волосы и утирая рот. Она оставляет его одного с опухшими губами и дезориентированным взглядом в полном недоумении. Быстрыми шагами уходя из комнаты, хлопая дверью и прижимаясь к стене, ощущает, как сердце прыгает от горла до желудка.         Вот теперь ей действительно пора. Убраться сейчас же, уйти немедленно, пока она не натворила других дел.    

После пробуждения прошло: 29 дней 9 часов

        Блейз снова сгибается от кашля, а Панси прыгает с банкой вокруг него, как муховёртка. Они уже грёбаный час пытаются поймать двух фей около загнившего дерева, и чёрт бы побрал подругу, её уговоры действуют на него, как усыпляющее. Как он только согласился на это…         — Напомни мне, — выпрямляется он, потягиваясь. — Зачем мы это делаем?         — Хочу проверить одну теорию.         — Утомительно, Панс.         Она закатывает глаза, закручивая крышку банки и поворачиваясь к нему. В её тоне Блейз ощущает издёвку:         — Ты просто стоял рядом, Блейзи.         — И всё равно.          Феи испуганно бьются в банке, искря и пища. Дуб трескается, и Блейз с Панси отпрыгивают от свалившейся ветки.         Сколько это будет продолжаться, Мерлин… Он точно не умрёт своей смертью, если останется на этом проклятом острове. Скоро земля начнет трескаться под ногами, пока не разойдётся обрывом прямиком к ядру Земли.         — Ты живодёрка, — говорит ей Блейз, когда Панси захлопывает вторую крышку. — Пошли отсюда, пока нас не грохнули.    

После пробуждения прошло: 29 дней 13 часов 20 минут

        Кровь, которую Гермиона взяла у Гарри и Джинни, выглядит так, будто они болеют лейкозом уже больше года. Чёрные ядра клеток составляют четверть от кровяных, а у Джинни их и вовсе больше половины. Они смешиваются со здоровыми клетками, образуя чёрные вкрапления в кровяных тельцах. Чёрная слизь бесконтрольно делится, заражая нормальные клетки. Субстанция очень похожа на грибок, распространяющийся спорами в их доме.                 Внутри всё сжимается от осознания — это гораздо хуже любых её предположений.         — Что там, Грейнджер? — спрашивает Малфой, закидывая ноги на стол. — Ты не выглядишь обрадованной.         — У неё всегда такое лицо, когда она здесь, разве не так? — встревает Блейз, прижимая руку к груди и кашляя. Гермиона сильнее хмурится, стараясь не придавать значения происходящему. Может быть, это просто простуда и только.       — Она вечно всем недовольна, милый! — заканчивает Забини.         — Это выглядит, как рак, — выдаёт Гермиона, отрываясь от микроскопа. — Не знаю. Их здоровые клетки разъедает. По сути, в их крови грибок, очень странно. Очень похож на тот, что на стенах.         Блейз просит посмотреть в микроскоп, и его глаза расширяются, стоит ему заглянуть туда.         — Отвратительная хрень, если честно. Это будет дальше распространяться? Мы можем заразиться?         Гермиона кивает ему, и с его лица сходят все эмоции.         — Скорее всего, — она указывает на потрескавшиеся стены с чёрным налетом. — Он появился тут совсем недавно. Помните?         — Гоблиновы яйца, конечно, — шипит Малфой, поджимая губы. — Он повсюду. Даже в саду и на постельном белье.         — Ты хочешь сказать, что Уизли и Поттер умирают? А грибок заражает все живое? —  издаёт возглас Панси, сжимая в руке две банки с бьющимися о стенки феями. — Это как-то связано с теми инферналами на маяке? Может, они распространяют эту заразу?         — Я не знаю. Но если у кого-то из нас есть симптомы, то лучше сказать об этом сразу же. Блейз?       — Я не заражен, Грейнджер.       — Но...       — Я не заражён, мать твою! — говорит он, приближаясь к ней и хватая за ткань майки. Гермиона морщится, когда Блейз выдыхает ей в лицо, выставляя руки вперёд.       Малфой дёргается, как от пощечины, когда друг повышает голос. Через секунду его рука втискивается между ними, отталкивая Блейза и отгораживая её.       — Держи себя в руках, кретин!       Блейз поднимает руки, отходя на несколько шагов назад: — Ладно... Прости, Грейнджер. Мы все на взводе и я...Я лучше пойду, да.       Гермиона садится на стол, утыкаясь в ладони, когда дверь за Забини хлопает. Кровь Гарри и Джинни не выглядит кровью здорового человека. Их клетки не светятся золотым сиянием магии, как у образцов сотен волшебников, доставшихся ей на исследование.         — Грибок, порча. Я не знаю, что это.  Я не стала бы… У нас слишком мало данных, чтобы утверждать.         — Но правильно ли я понимаю, Грейнджер… С ними что-то не так? С их кровью? С этим островом? И это сделало из Уизли сумасшедшую суку, которая чуть не подстрелила своего мужа?         — Да, Малфой, — устало шепчет Гермиона. — Ты всё правильно понимаешь.    

После пробуждения прошло: 29 дней 18 часов 34 минуты

        Гермиона находит Малфоя на крыше дома.         Она долго бродит по дому в поисках Паркинсон, но натыкается на открытый люк и спущенную вниз лестницу. Любопытство гложет её, и она поднимается наверх.         Малфой, как ни в чём не бывало, лежит с закинутыми под голову руками, рассматривая светящуюся белёсую пелену млечного пути. Будто бы пять часов назад они и не узнали, что двое из них смертельно больны. И неизвестный грибок распространяется по поверхностям, желая сожрать весь мир.       — Ты видел Блейза?       — Он отказывается давать кровь на анализ, Грейнджер.       — Как быть?       — Ждать. Я не могу заставить его. Никто не может.       — А надо бы, — говорит она больше себе, чем ему. Малфой странно косится на неё. — Если он переносчик заразы, то любой контакт с ним будет иметь последствия. Нужно изолировать его....       — Грейнджер....       — ...Это может предотвратить наше заражение. Даст нам больше времени...       — Грейнджер, я не буду тащить лучшего друга к тебе силой!        Гермиона хочет продолжить возражать ему, но вместо этого вздыхает и втягивает воздух в ноздри. В любом случае, она добьётся своего. Рано или поздно. В конце концов, если Блейз заражён, а не простужен, ему понадобится помощь, не так ли?         Ночное небо над их головами сияет, и Гермиона засматривается завихрениями звёздной крошки. Бескрайняя чёрная мгла. Бесконечная вселенная, тянущаяся над их головами. Может быть, кто-то так же смотрит на ночное небо, даже не догадываясь, что где-то там за миллионы световых лет Гермиона Грейнджер нашла Драко Малфоя под созвездием на крыше разваливающегося дома.         — Каждый раз, когда я смотрю на звёзды, кудрявая, — начинает говорить он, обращаясь к ней и переводя тему. — Каждый раз мне интересно понять, что там... за Сириусом?  Ты думаешь, там есть что-то? Магия, волшебный мир? Живые существа? Или там сплошная пустота?  Вакуум?         — Не знаю. Бесмысленно искать ответ на этот вопрос сейчас.         Гермиона ложится с ним рядом, растягиваясь на крыше дома и выдыхая облако пара изо рта.         — Почему же?         — У нас проблемы похуже. Но... Ты же знаешь, что большинство звёзд, которые мы видим, давно мертвы? Их сияние обманывает нас. Мы видим лишь слабые отголоски света. Вдруг то, что ты видишь, лишь иллюзия?         — Красивая иллюзия, Грейнджер.          — Красота бывает обманчива. Время беспощадно ко всем, даже к звёздам. Когда-то они взорвутся и превратятся в чёрные дыры, засасывающие и разрушающие все живое.         — Да, я читал о них. Последнее время у меня ощущение, что наш остров затянуло в такую.         Она издаёт смешок, касаясь его лодыжкой и кончиками пальцев.         — Тогда бы время перестало иметь столько значения.         Он пожимает плечами, и Гермиона продолжает всматриваться в ночную мглу, ощущая себя странно одиноко несмотря на то, что Малфой лежит рядом с ней.         — Время — это самое ценное, что есть у людей. Его течение жестоко и несправедливо. Ты когда-нибудь видел, как медленно людей забирает смерть? Они расслаиваются, слабеют день за днём. А ты ничего не можешь сделать.         — Это то, что происходит с Уизли и Поттером?         — Да, вроде того. Но я надеюсь… Мы сможем помочь им, когда выберемся. Я много раз видела это.         — В Мунго?         — Да, часть моих исследований направлена на борьбу с волшебным раком. Это ужасно.         Он вздыхает, прикрывая глаза и начиная медленно растягивать слова.         — Я бы хотел умереть быстро, знаешь. От чужой руки или от Авады. Так легче. Я бы никогда не убил себя, но был бы рад, будь это несчастный случай или чужая воля. Я бы предпочёл это, чем заразиться какой-то хернёй.         — Не говори так.         — Почему?         — Каждый заслуживает умереть в постели в окружении своей семьи. Никто не должен умирать… не по своей воле. Либо из-за отсутствия выбора. Ты даже представить себе не можешь, что чувствуют близкие люди, когда человек уходит.         — Откуда ты знаешь, что не могу, Грейнджер?         Драко замолкает, и Гермиона замечает, насколько сильно он сжимает челюсти:         — Когда умер отец, я… Я думал, что буду рад. А в итоге была пустота и… боль? — он быстро переводит тему, отворачивая лицо. — Ты знаешь кого-то, кто выбирал бы свою смерть?         — Нет. Напротив, я видела сотни бессмысленных смертей.           — И каково это, Грейнджер? Знать, что кто-то живой скоро окажется мёртвым?         В её горле стоит ком, и она скрещивает пальцы, пытаясь собраться с мыслями.         — Ты убивала когда-нибудь?         — Нет, но люди умирали из-за меня. А ты?         Она не хочет знать ответ на этот вопрос. Драко молчит, отпуская её руку и настороженным голосом отвечает:         — Один раз.         — И как это было?         — Ты будешь ненавидеть меня, если я скажу.         — Откуда ты знаешь, Малфой?         — Потому что ты — не я, Грейнджер.         Она начинает говорить, прежде чем успевает себя остановить. Об этом знает мало людей. Их можно пересчитать по пальцам, но Гермиона не останавливается, несмотря на страх, который растёт в груди.         — Я ушла из неотложного крыла в Мунго, Малфой, ты знал об этом? Спустя месяц решила заняться зельями и исследовать редкие болезни.         — Откуда, я же не слежу за тобой, Грейнджер.         — Я ушла, потому что каждый раз, когда… туда привозили людей, я впадала в ступор. И не могла ничего сделать. Я стояла и смотрела, как люди кричали от боли и умирали, не в силах сдвинуться с места и начать оказывать помощь. И это повторялось снова и снова, — она вздыхает, ощущая, как к глазам подступают слёзы. — Я туда больше не возвращалась. Потому что каждый раз, когда это случается, я вспоминаю, как на дежурстве в главной штаб-квартире Ордена… как я поторопилась и наложила защитное скрывающее заклинание. В тот вечер ребята возвращались с миссии. Действовать надо было быстро, так как за ними был хвост. Так что я и не подумала пересчитать людей. Я сделала всё четко по инструкции, а потом оказалось, что один человек остался за куполом. Мальчишка, младше меня на два года. Я накладывала ему хлопья тем утром, и даже подумать не могла, что этой же ночью буду смотреть, как он… — Гермиона втягивает воздух сквозь зубы, — что буду наблюдать за его убийством, понимая, что не в силах что-либо сделать. Он умолял меня впустить его, Драко. Но я не могла, иначе бы в плен взяли десятки людей, а сотни убили. Его подожгли на моих глазах, а я стояла и просто смотрела. Будучи в безопасности за драккловым куполом из сотни защитных заклинаний, которые сама же и наложила. Этот выбор будет преследовать меня до конца моих дней. Я даже не помню его имени, уже начинаю забывать лицо. Но что я помню отчетливо, до мельчайших деталей… это его крики. Его мольбы. Они преследуют меня каждый раз, стоит мне оказаться в похожей ситуации. После войны, когда я перестала быть бесчеловечным роботом-целителем, это обрушилось на меня. Мне снились кошмары каждую ночь.         Гермиона закрывает глаза, позволяя ручейкам слёз политься из глаз.         — Грейнджер…         — Как так, скажи мне? Почему всегда умирают те, кто этого не заслуживает? Почему мы вынуждены жертвовать кем-то одним ради того, чтобы спасти многих? Никто и никогда не должен выбирать меньшее из двух зол. Каждая жизнь ценна и важна.         — Потому что мир — это поле боя, Грейнджер. Либо ты бьёшь, либо бежишь. И всем глубоко насрать, какую цену ты можешь заплатить и чью жизнь так хочешь сохранить. Так-то.    

После пробуждения прошло: 30 дней 8 часов 20 минут

        — Ты меня искала? — Гермиона трёт глаза спросонья.         Вчера она заснула на крыше от усталости, а проснулась уже под боком Малфоя в тёплой постели. Наверное, он отнёс её. Это было неожиданно неловко — осознавать, что он позаботился о ней. Малфой тихо сопел, обхватив её огромными тёплыми ручищами, и она еле выпуталась из его объятий. Потому что каждый раз, стоило ей подняться, он притягивал её обратно.         На удивление ей удалось встать и не разбудить его. Их вчерашний разговор что-то изменил в том, как она его воспринимала. И замерев в дверях, Гермиона никак не могла понять, почему же ей не хочется уходить и оставлять его одного в постели.         — Да, Грейнджер, — Панси ставит две банки с феями на стол. — У меня есть сумасшедшая теория для твоего огромного мозга.         Гермиона садится за стол, жестом показывая, что она готова слушать.         — Когда я отобрала у Уизли оружие, я использовала магию и повредила руку Поттера. А что если… Что, если именно благодаря руке Поттера мне удалось воспользоваться магией?         — Я думала об этом, да, — отвечает ей Гермиона, нахмуриваясь. — Ты забрала часть сил у Гарри, чтобы воспроизвести заклинание. Теория обмена.         — Что?         Гермиона вздыхает, потирая лоб:       — Раньше, когда палочек ещё не было, людям приходилось совершать ритуалы обмена. Я читала об этом. Учёные расходятся во мнениях, но многие согласны в том, что они вправду существовали.         — Ты хочешь сказать… Простенькое «Акцио» лишило Поттера всей руки?!         — В этом и была проблема. Чтобы что-то получить, надо что-то отдать. Раньше волшебники не умели контролировать, сколько отдают и сколько получают. Процесс был очень стихийным, неконтролируемым. Иногда он мог убить, если волшебник черпал силы не от мага, а от маггла, например. Чаще всего люди приносили жертвы, чтобы больше колдовать.         — Но Поттер же не маггл?         — Да, Гарри обладает магией, поэтому мне показалось это странным. Хотя… Ты знала, что у каждого волшебника в генах ограниченный запас магических сил? У каждого он разный. Поэтому кто-то сильнее, а кто-то слабее в чарах. Со временем клетки волшебника иссушаются. Достигают своего максимального потенциала к одиннадцати, синтезируют магию внутри, а после начинают её расходовать и терять до конца жизни. Сюда, конечно, не относятся стихийные всплески детей, так как их поток магии неисчерпаем. Этот процесс похож на магическое старение. Как и у обычных клеток, есть период созревания и отдачи, если говорить обычным языком. А тёмная магия требует ещё больше этой энергии, поэтому тёмные волшебники часто умирают раньше, чем следует.         — Вроде Лорда?         — Да. Они берут займ у природы, как мы у гоблинов в Гринготтс, — заканчивает Грейнджер. — Питаются жизнями других людей, чтобы избежать смерти.          — И изобретение палочек решило проблему обмена. Правильно я понимаю? Как?          — Они стали проводниками для энергии волшебника, не давая отдавать и забирать слишком много. Как предохранитель на оружии или, не знаю… Какую аналогию ещё стоит привести? Ограничитель? Палочка ограничивает и структурирует обмен волшебника с силами природы. Я много думала об этом всё это время…         — Но я же излечила тебя, Грейнджер, и до сих пор жива! И ты меня!         — Целительство — это нечто другое, более первобытное. Природа как бы позволяет лечить и проводить обмен, отдавая часть своих сил с маленьким ущербом и маленькой компенсацией. Говорят, что магия целительства зародилась раньше всех других видов магии, и она единственная может работать без проводника. Главное иметь чистую интенцию и желание спасти ближнего.          — Тогда все логично! Если мы хотим просто колдовать… Что, если, — она указывает на фей, — мы используем их, чтобы осуществить заклинание.         — Боюсь, нам понадобится нечто большее, Панси.  

После пробуждения прошло: 30 дней 14 часов 35 минут

        Гермиона стоит над волком, чьё тело опутывает грибок. Его лапы почти срастаются с землёй. Зверь тяжело дышит, высовывая язык и поскуливая. Маленькие волчата копошатся у ног матери, не понимая, что с ней случилось.         От жалобного воя волчицы у Гермионы бегут мурашки по коже. Паркинсон с опаской смотрит на животное, обходя его кругом и приседая рядом.         — Умирает, — шепчет она, оглаживая густую тёмную шерсть, — Это уже второй волк на пляже. Давай попробуем.         Гермиона вздыхает, рассматривая споры грибка, въедающиеся в шерсть. Волчата прыгают на живот матери, кусая шерсть и играя с ней.         Как быстро природа даёт и забирает жизнь. Болеющие и старые умирают, пока молодые продолжают жить.           — Она мучается, — говорит Гермиона, снова ощущая прилив жалости из-за высокого воя. — Это ужасно.         — Кто-то из её стаи чуть не сожрал нас, Грейнджер!            Гермиона достаёт из кармана нож, и глаза Панси расширяются. Она сглатывает, вставая и подходя ближе.         — Думаешь, получится?         — Должно получиться.         Гермиона успокаивающе гладит волчицу по загривку, подставляя нож к глотке и резко проводя им по шерсти. Тёмная кровь проливается на землю, а в её венах поднимается и разогревается тепло. Ладони искрят, и её накрывает знакомое ощущение. Магия, наполняющая мышцы и сознание силой. Она прислоняет ладони к больной земле, шепча оживляющие почву заклинания, и наблюдает, как грибок отступает, оставляя мёртвое тело волчицы и жухлую траву.  

После пробуждения прошло: 30 дней 15 часов 5 минут

        Паркинсон подаёт ей цветок, который вырвала из единственной цветущей клумбы в саду. От фиалки аурой распространяется сиреневое сияние.          — Как-то очень сложно, Грейнджер. Зачем тебе фиалки, они же только левитируют и светятся.       — В них магия.       — И?         Гермиона засматривается на лепестки, и ей становится жалко, что, скорее всего, это свечение погаснет.         В ушах эхом отдаёт пропадающий последний вой волчицы. Произошедшее натолкнуло её на мысли о том, как может работать зараза, которая начала распространяться по дому и уничтожать остров.         — Нам надо проверить кое-что. Если бы у Гарри была магия, то ты бы не ранила его настолько сильно. Просто забрала бы часть его магических сил.         Панси скептически смотрит на неё, но всё же кивает.         — Подай мне ту колбу, — Гермиона указывает пальцем на стол с образцом грибка, который она соскоблила с коры дуба. — Если Гарри не может колдовать, значит, что-то мешает ему. Может быть, его магию что-то блокирует.          — У него сильно поднялась температура.         — Да, я знаю. Ещё набухли лимфатические узлы. На бёдрах уже проявляется сетка из язв, как у Джинни.         — Это ужасно, да?         Гермиона не отвечает, предпочитая не смотреть на обеспокоенное и грустное лицо Паркинсон. Оно выводит её из равновесия, не позволяя отстраниться от постоянной вездесущей тревоги.         — Ты думаешь, — Панси открывает колбу, передавая ей вертящиеся в банке споры, — это делает зараза? Она лишает магии? Отнимает способности?         — Возможно, но на меня и тебя это не действует. Очевидно.         Она высыпает грибок из банки на светящийся цветок. Её догадки подтверждаются, когда споры охватывают язвами растение, и цветущая волшебная фиалка теряет своё свечение, скукоживаясь и превращаясь в пыльную крошку на столе.         — Грибок блокирует магию, — шепчет Гермиона, касаясь пыли. — Надо рассказать Малфою с Забини. Может быть, у нас получится найти способ бороться с этим.    

После пробуждения прошло: 30 дней 17 часов 5 минут

        Блейз без сил падает на стул, который вынес на улицу из комнаты Поттера. Шрамоголовому стало хуже, и он гадает, когда тоже превратится в стонущего больного. Будет не в состоянии выдать внятный поток мыслей.         По словам Грейнджер виновник его помутнения и всех событий на острове — гриб, который распространяется с огромной скоростью по всем поверхностям домов и растений.         Гриб залез своими щупальцами и в него, учитывая то, что он харкает этой противной чёрной слизью два дня. Его голова раскалывается на части. Всё это заставляет его сторониться друзей, пока Драко силком не притаскивает его сюда.       Вдруг они запрут и изолируют его, как сделали это с Уизли часом ранее? Нет, он не будет говорить им, что чёрная хрень, которая язвами покрывает кожу Уизли и Поттера, живёт и размножается в его теле. Это может подождать. По крайней мере пока, пусть вначале зазнайка проведёт свой опыт, от которого у неё горят глаза мантикорой.         Грейнджер с Панси на веранде переглядываются, в нетерпении расхаживая туда-сюда.         — Вы думаете, это так работает? — Драко подозрительно оглядывает их, складывая руки на груди. — Никто точно не знает, как именно появилась магия, Грейнджер. Это как с Сириусом. Ты сама мне сказала!         — Но у нас нет других зацепок, Драко.  

Драко? Когда она начала называть друга по имени? Он что-то пропустил? Видимо, пропустил очень многое, учитывая то, как краснеют щёки Драко от её фразы.

        — Грейнджер, а что, если ты не права? Что, если грибок не блокирует магию, а лишает способностей? Уничтожает? Что, если его нельзя вывести из организма?         — Если это так, то это обычный вирус, и если изучить его… То можно понять, где его слабости и как противостоять!         Мерлин упаси, Блейз внимает спору с открытом ртом, и ему кажется, что большего бреда он не слышал ни разу в жизни, но и терять им нечего. Особенно ему.         — Что ж, пока всё звучит логично, — скептично заявляет Драко, поднимая брови. — Сколько это времени может занять? Поиск способа уничтожить его?         Блейз переводит взгляд на Гермиону, которая сжимается, поднимая голову к небу:       — Может, недели. Может, месяцы. Годы.               — У нас нет такой привилегии, Грейнджер! Со дня на день эта зараза будет во всех нас!       — Если не уже...         За его спиной слышится треск веток, и их головы одновременно поворачиваются на звук.         — Невилл? — голос Грейнджер дрожит, и она бледнеет.         Чего, откуда тут может появиться сбежавший Лонгботтом?         Блейз не успевает встать со стула и оглянуться. Его ноги слабеют, а в груди разгорается пожар. Гермиона сбегает к опушке леса, не реагируя на крики друзей.    

После пробуждения прошло: 31 день 2 часа 30 минут

        — Скучала по мне, Грейнджер? — Малфой появляется из-за спины, пока Гермиона вертит в руке завядающий цветок, покрытый чёрными спорами.       Он тяжело кашляет несколько раз, утирая пот со лба.       — С тобой всё в порядке? — Гермиона оборачивается на его голос, обнимая колени руками.       — Да. Блейзу стало плохо. Мы отвели его в дом. Похоже, у него простуда.       — Заражение всё таки?       — К утру узнаем, Грейнджер.       Придя сюда час назад, она не ожидала столкнуться с нахлынувшей меланхолией: сад, полный красок, сейчас рассыпается сухими лепестками ей в ладони. Голые ободранные стебли устрашающе смотрятся на израненной трещинами засухи земле. Её кожу морозит от понижающейся температуры, и она выдыхает воздух на руки, дабы согреть их.       У неё щемит сердце из-за того, что они не могут найти след Невилла. Ведь она видела его! Правда, видела его!       Его лицо, обезображенное язвами с правой стороны, было так близко. Протяни только руку.       И она побежала в лес за ним, скрывающимся в густых зарослях, забыв о безопасности и рациональности. Ей было всё равно, просто хотелось найти, увидеть его и поверить, что всё это не одна сплошная галлюцинация. Как же это было глупо.       В конце концов, она остановилась, забежав вглубь чащи, гонимая видением. Тяжело глотая воздух, решила дождаться остальных, потому что потеряла его след окончательно.       В конце концов, они разделились по двойкам и бродили по опушке, пока не поняли, что бесполезно искать чьи-либо следы. К темноте это становилось ещё опасно. Невилла будто бы никогда и не было вместе с ними на острове. Где же они, драккл! Почему Невилл и Луна до сих пор не вернулись!       — Нашли что-нибудь? — спрашивает Гермиона со слабой надеждой, хотя знает, что Малфой, скорее всего, не обрадует её новостями.       Малфой качает головой, поджимая губы, и садится рядом с ней на землю.       — Мы тоже… После рассвета попробуем ещё раз.              Его скулы окрашивает розовый румянец, и Гермиона непроизвольно засматривается на то, как подходят ему покрасневшие щёки и розоватый кончик носа. Он шмыгает, и внутри неё поднимается волна нежности, которую Гермиона с усилием подавляет, сцепляя руки перед собой.       На всякий случай.       Тебе же так хотелось зарыться пальцами ему в волосы, правда?       Одёргивая себя, она вновь переводит взгляд на затухающий сад: грибок убивает его, влияет на погодные условия и состояние флоры и фауны. Следов грибка всё больше. Её первая догадка — распространение связано с тем, насколько быстро заболевают те, чья кровь разлагается от него. Чем больше признаков заражения, тем хуже становится окружающая среда, как бы теряя жизненные силы вместе с Джинни и Гарри.       Она не знает, как принять это — всех их может ожидать то же самое. Да и справляться с мыслью о том, что каждый из них, вероятно, потеряет разум, невыносимо тяжело. Единственная надежда — рациональный план, который она составит, и будет хладкровно ему следовать, пока не найдёт путь решения. В начале ей следует собрать образцы крови оставшихся на острове и сравнить их.       — Малфой, — хрипло говорит она, пока тот разглядывает брошенный цветок. — Есть что-то, чего бы ты сейчас хотел больше всего на свете?       — Вопрос с подвохом?       — Нет.       Он замирает, переводя на неё настороженный взгляд, и заминается, опуская вниз глаза. Неужели она смутила его своей фразой? Вроде, ничего необычного. Гермиона смотрит на мыски грязных ботинок, рисующих на покрытой инеем земле круг.       У неё сосёт под ложечкой.       — Так глупо, — Гермиона издаёт смешок. — Где бы я ни была, мне всегда хочется…       — В библиотеку? — ухмыляется он, на что Гермиона толкает его в плечо.       — Отвали, — смешливо бросает она, убирая волосы за уши. — Нет, в лунопарк. Я хочу съездить в парк аттракционов.       — Что это? — недоуменно поднимает брови Малфой. — Почему именно туда?       —  Не знаю. Я всегда откладывала, может быть, поэтому.       Гермиона задумчиво всматривается в вихрь опавших листьев, закручивающихся ветром в воронку.       — Мы всегда жалеем о том, чего не сделали, так ведь?       Он пожимает плечами в ответ, подсаживаясь ближе и прижимаясь к ней плечом. Гермиона задерживает дыхание от близости, стараясь не пялиться на его профиль слишком открыто.       — Я бы хотел увидеть мать, и… наверное… — он хмыкает, качая головой и цокая, — не важно.       — Увидишь.       — Вряд ли. Я, скорее, умру от холода тут, в лучшем случае. В худшем, меня сожрут, или у меня съедет крыша, как у Уизли от этой заразы. Мы в полной заднице.       — Ты безнадёжно пессимистичен.         — Реалистичен, Грейнджер.         — Этой надеждой я живу, — шепчет Гермиона себе, касаясь бедренной косточки.         — Это к чему?        Гермиона не отвечает ему, прикусывая нижнюю губу.         —  Я просто не верю, не люблю и не надеюсь, — Малфой выделяет отдельно каждую букву, тянет уголок губ и разводит руки. — Это свадебные клятвы моих родителей. Мама придумала их. Когда отец ещё был... Собой.       Очередное совпадение.         Они погружаются в напряжённую тишину. Гермиона подпирает рукой подбородок и не знает что сказать. Её родители любили её.         — Мы найдём выход, Драко.         — Навряд ли, Грейнджер.       — Поверь мне, — говорит она, когда он поворачивает к ней лицо. Его длинные светлые ресницы хлопают несколько раз, а губы приоткрываются. — Мы найдём способ убраться отсюда. Вместе.       — Вместе? — переспрашивает он, и внезапно её накрывает странное щекочущее чувство дежавю. В который раз. Будто она чувствует, что произносила эту фразу когда-то. Очень давно, но только вот она никак не может вспомнить когда. Это невозможно, учитывая, что до острова они с Малфой не особо взаимодействовали, а какое-то время ненавидели друг друга. Она выдерживает его напряженный взгляд и отвечает, вкладывая в слова всю надежду и уверенность, которую может найти внутри себя:       — Вместе.       Они молчат несколько минут, наблюдая за затухающим садом.       — Ты жалеешь? — спрашивает он, поджимая губы и прищуриваясь. Драко произносит этот вопрос тише, чем может. Гермиона прикладывает ладонь к его щеке, проводя пальцем по скуле, оглаживая светлую густую бровь. Малфой замирает на секунду от удивления, сомневается, а после прикрывает глаза и прислоняется к её ладони, расслабляясь.       Она сожалеет о многом. Наверное, пунктов накопится на несколько списков. О том, что почти потеряла Гарри и Джинни вчера и разорвала отношения с Роном. О том, что не была внимательна к Невиллу. О том, что не смогла догадаться о происходящем раньше.       Как не могла помочь многим людям, как жалела себя, замыкаясь в себе.       О том, что мало общалась с родителями и… Наверное, о том, что никогда не давала себе любить полной грудью. Правда, сейчас уже поздно думать об этом.       Жалеет ли она о том, что хочет постоянно целовать и касаться его? О том, что, как бы ни пыталась, не может унять эту ужасную, ломающую тягу?

Конечно, она хотела бы жалеть. Она пытается, правда.

Бесполезно, не так ли? Гермионе приходится признать, что, наверное, Драко Малфой нравится ей.

      — О нас?       Он кивает.

      — Нет, — выдыхает она, и мышцы лица Малфоя расслабляются. — А ты?       Внутри растёт сгрызающая неуверенность, и она сглатывает, ожидая его ответа. Уязвимость, до которой можно дотронуться, сжать в пальцах и разрушить. Хрупкость.       — Смешно.       — Почему?       — Не важно.       Его встревоженные глаза, смотрящие на неё. Вдруг ей становится легко и тихо — она никогда не испытывала этого раньше.       Малфой берёт её ладонь в свою и целует в тыльную сторону.       — Я хочу быть с тобой сегодняшней ночью, Грейнджер.       — Нам бы вернуться в дом. Надо искать Невилла и Луну…       — Пусть всё подождёт до завтрашнего утра. Вдруг это последний раз, когда я вижу тебя такой. Не хочу провести её в дрянной тревоге. Плевать мне насколько это эгоистично.       Гермиона завороженно смотрит, как контрастно сочетается их кожа. Её сердце тяжелеет. Она проводит пальцем по его полной нижней губе, оттягивая её, как представляла бесчисленное количество раз. Как желала и думала, постоянно наблюдая за ним. В чём-то он прав. Им обоим не помешало сбежать от происходящего хотя бы на пять минут.       Его губы обхватывают кончик большого пальца, и она вздрагивает от жара, пробегающего по позвонкам.       — Пойдём. Покажу тебе кое-что.        Его рука тянет за собой, и она послушно следует за Драко, пытаясь не думать о том, что может принести им завтрашний день.