Прометеус

После пробуждения прошло: 3 дня 5 часов 45 минут

      Представьте, что вам отрубили конечность, раскололи на две части и выбросили, а каждая попытка движения вызывает ослепляющую боль. От целой и крепкой кости остается разорванный шарнир, и, если целительное зелье или волшебник на драконе из гор не подоспели, хреновые новости — вы обречены. Обречены сдохнуть от постепенной потери крови. Как перспектива? У Драко поджилки трясутся от такого расклада событий.       Когда Драко приподнимает штанину ошалелой, исцарапанной Грейнджер, сердце летит кирпичом вниз. Такого он не ожидал. Как только бурые потоки перестали нестись оползнем вниз, Драко дополз до Грейнджер в два счета. По сравнению с огромным булыжником ее согнутое тело было настолько маленьким и настолько уязвимым. Грейнджер сжала кулак и попросила осмотреть ногу.       Мерлин, что же за блядский закон подлости?              Он хотел бы указать ей на её общую неуклюжесть из-за развязанных шнурков, а после, возможно, заставить её глаза сверкать от ярости, но как только она собралась высказаться, сразу полетела кубарем вниз. Поток рыхлой противной земли унёс её от него, а Драко только и успел — сжать в пальцах пустоту, оставленную выскользнувшей ладонью всезнайки.       — Тебе лучше не знать, Грейнджер, — Драко цедит сквозь зубы. — Однозначно. Там отврат.       Грейнджер дрожит от боли, когда Драко тянет за ткань. Не решаясь сделать ещё хоть одно движение, он оставляет штанину в покое и переводит взгляд на лицо ведьмы.       В уголках её глаз почти невозможно заметить слёзы, если не приглядываться. Она приоткрывает рот при каждом вздохе намного шире, чем следует. Из горла доносятся хрипы, и до Драко доходит, что, возможно, у Грейнджер треснули ребра. Замечательно.       — Малфой… — из груди Грейнджер вырывается частый сухой кашель. Вот-вот выхаркает все легкие. — Не могу… Не могу нормально дышать.       Колени вжимаются во влажную почву, а кожу стягивает от засыхающей грязи. Перед глазами обцарапанное колено Грейнджер, а ниже — торчащая, разломанная на две части кость. Вызывающе кричит из раны острым обломком, грубо обрывая концы нежной кожи. Вокруг него болото грязи, застывающее колеями после оползня. У Драко возникает ощущение, что он у мясника Пожирателя — рассматривает налитые туши с выглядывающими костями. Так выглядит рана Грейнджер. Открытая, свежая и исколотая щепками дерева и мелкими камешками.       Его, конечно же, не мутит, но месиво, в которое превратилась нога Грейнджер, точно будет сниться не один раз.       Когда он в последний раз видел открытый перелом, весь пол их библиотеки был залит кровью. Магла скончалась буквально через десять минут после того, как Лорд сломал ей бедро. Упала без сил от кровотечения, пока за ней гнался Монтегю. Неужели и у Грейнджер осталось всего десять минут?       Он надеется, что нет. Иначе он свихнется и сразу бросится головой вниз с обрыва. Какой блядский смысл умирать вот так — порознь? Лучше уж сразу — вместе.       Кожу щеки неприятно саднит, и Малфой на автомате прикасается к месту ушиба кончиками пальцев. Неровная сочащаяся кровью плоть. Он сильно ударился головой, пока катился вниз, но из его ноги хотя бы не торчит голая кость. Это радует, а ещё у него нет поломанных ребер. Вполне себе преимущество.       — Малфой, — еле шевеля губами проговаривает Грейнджер. — Аптечка! Она… Тебе нужен бадьян. Твоя щека рассечена.       Дракл.       — Такая ты двинутая все-таки, — бормочет под нос Малфой.       Такие люди как Грейнджер не имеют шанса выжить: только наивная дура способна волноваться о ранениях других людей, когда у самой большеберцовая стоит перпендикулярно обычному положению.       — Я потерплю, Грейнджер, — хмуро бросает он ей, аккуратно снимая с ее плеча сумку. — А вот ты — вряд ли.       Она не отвечает. У нее снова приступ кашля, и Драко не может смотреть, как лицо Грейнджер искажается от боли. Ему не должно быть настолько херово от ее страданий, но, кажется, чувства Грейнджер волнуют его куда больше своих собственных.       — Ты не бросишь меня? — на выдохе хрипло произносит она. И внутри Драко что-то надламывается. Вот каким человеком она его считает. — Я, как-никак, не имею почти никаких шансов.       — Мы не в том месте, чтобы утверждать, что шансы есть хоть у кого-то.       Грейнджер хватается за рёбра, заходясь в очередном приступе кашля, и Драко начинает рыться в ее аптечке, пытаясь найти хоть одно зелье кроме бутыли бадьяна. Он тянется к её ноге, откручивая колпачок, но голос Грейнджер останавливает его.       — Нет, Малфой. Начинай с себя. Из нас двоих только ты способен позаботиться о себе и обо мне. Без тебя я буду мертва часа через три. При лучшем раскладе.       Упоминание факта смерти заставляет его нахмуриться. Он не хочет соглашаться с Грейнджер, но здравый смысл в её словах присутствует.       Грейнджер сипит, пытаясь двинуть ногой, и Малфой перехватывает ее бедро.       — Не лучшая идея, Грейнджер. И пытаться вставать, думаю, тоже.       Каждая черта её раненого лица выражает разочарование.       — Скажи честно, Малфой. Там видна кость?       Он надеялся, что она не спросит, но Грейнджер такая Грейнджер. Всегда хочет быть в курсе, гоблина дери. С его молчаливым обнадёживающим кивком она отворачивает голову, и Малфой догадывается — Гермиона Грейнджер плачет.       — Тогда никакого бадьяна, — глухо изрекает она, стараясь скрыть проступающую в голосе дрожь. — Чёрт.       Он обрабатывает свою рану, выплеснув несколько капель бадьяна на ладонь. От боли, вызванной затягивающимся порезом, летят искры из глаз, но Драко терпит, стискивая зубы. В конце концов, бывало намного хуже, и кто он, если не может справиться с минутной агонией?       Губы на вкус как могильная крошка, и Драко морщится. Отвратительно. Почему никто из них не подумал о том, что такое может произойти? И где, кстати, Лонгботтом? Драко искренне надеется, что он не сдох. Ему совсем нет дела, но вот реакция Грейнджер…       Этот долговязый ботаник бесит его. Вечно такой умный и волнующийся за всех и вся. Его чертовски раздражает, каким взглядом смотрит на него Грейнджер. Будто он подарок на рождество от родителей или волшебный леденец из Зонко. Блядская гадость.       И только стоит вспомнить о долговязом идиоте, как тот появляется из-за выступа, потерянно мечась среди грязевых рытвин. Его глаза бегают туда-сюда в испуге — пытается найти Грейнджер. Точно уж не его. Он бы набил ему морду снова, дай только возможность: никак не укладывается в голове, отчего ему так важна та побрякушка. Но чего только стоила густо краснеющая Грейнджер, вправляющая ему нос! Вчера, когда она сказала, что была готова поцеловать его, он чуть не растекся от самодовольства и незнакомого щекочущего в животе чувства. Драко уверен,что Грейнджер испытывает к нему симпатию — внешне он ей нравится точно. Да-да. А вот внутренняя начинка… да мало ли? Кому есть дела до его морально-желудочных соков?       Лонгботтом похож на грязную побитую дворнягу. Добрую дворнягу. Он опускается на колени перед хрипящей ведьмой, обеспокоенно рассматривая ее, и переводит взгляд на Малфоя в немом вопросе.       — Невилл, — выдает Грейнджер, оставляя грязный след на щеке Лонгботтома. — Привет.       — Как ты?       В ответ Грейнджер облизывает сухие, разорванные по кромке губы.       — Нормально, — и, будто убеждая уже саму себя, повторяет: — Нормально.       — Раз ты жив и здоров, Лонгботтом, — вздыхает Драко, собираясь с мыслями, — Ей нужна помощь.       — Помощь? — тупо переспрашивает патлатый, и Малфой приподнимает штанину Грейнджер, заставляя последнего отшатнуться.       — Только не говори, что ты боишься вида крови, Лонгботтом.       Ботаник стыдливо отводит глаза, рассматривая ладони. Кровавый блядский ад.

После пробуждения прошло: 3 дня 5 часов 55 минут

      — Паркинсон, Паркинсон! Да стой же ты! Остановись, кому говорю!       Гарри перескакивает через поваленные деревья, стирая с лица грязь от бьющих в лицо ветвей. Легкие разрываются от недостатка кислорода, и ему кажется, что, если убегающая Паркинсон будет поддерживать такой темп и дальше, он умрет от разрыва сердца.       К его счастью, заросли кольцами обвиваются вокруг её лодыжек. Паркинсон падает на землю, вскрикивая от удара. Гарри хватает её за руку, поднимает и несколько раз небрежно встряхивает.       Быть может, он зря надеется, что Паркинсон придет в себя и перестанет нестись как бешеная фурия в противоположном от пляжа направлении.       В его руках она бьётся, как только что пойманный лепрекон, — со всей силы, но постепенно ослабляя сопротивление. Гарри отводит руки и выпускает её. Прикрытые веки Паркинсон дрожат в напряжении. Она открывает глаза. Увлажненные и блестящие, цвета глубокого бездонного моря, от слез еще более насыщенные и выразительные.       — Что ты творишь, а?       — Прости, — ворочает губами, всхлипывая. — Прости, Поттер.       — Паркинсон, ты… — у него всё ещё не восстановилось дыхание, но Гарри пытается совладать с собой. — Зачем ты убежала?       — Те кости, они…       Слезы наполняют красные глаза, градом стекая по щекам. Мерлин, очередная истерика.       Приступ внезапной ярости ослепляет его, и поток слов выливается изо рта:       — Какого дракла? Ты хоть понимаешь, как это опасно? Как бы ты вернулась назад? У тебя нет палочки. И сейчас мы вынуждены, Мерлин знает как, искать дорогу обратно. Я просто…       — Прости меня, Поттер, — уже тверже выдает Паркинсон. — Ты прав.       — Извиняешься? Правда?       — Да, прости, Поттер! Прости меня, что я не такая идеальная, как ты, — её голос срывается. — Не такая храбрая! Мне жаль. Да, дери Мерлина, но ничего не поделаешь!       Она переходит на крик. Гарри приходится перехватить её острые плечи, пока она трепыхается в его руках.       — Да что с тобой такое? — голос Гарри смягчается. — Что происходит?       За все два дня она ни разу не подавала виду, что ей плохо. Ему так нравилось проводить время с ней: соглашаться, когда она просит помощи, поддерживать, когда у неё возникают трудности. От этого на душе Гарри устанавливался штиль. Да всё время их взаимодействия он, честно, завидовал ее железному самообладанию. Она так отличалась от него, от Джинни. Будто она была соткана из уравновешивающих звеньев. Каждый из его окружения будто спаян из кусков пластмассы, а Паркинсон — настоящая, живая, целая.       — Забудь, — Паркинсон хлюпает носом. — Не важно, Поттер.       — Но всё же, — говорит ей Гарри в висок. — Пожалуйста?       Прекратив брыкания, она сомневается, но всё же начинает говорить, отводя глаза:       — Это… Это место. Это место сводит меня с ума, — сглатывает. — Те кости, точь-в-точь как, знаешь, — дрожащий всхлип вырывается из её горла, плечи ёрзают в кольце рук, и она переводит на него растерянный взгляд. — Будто я снова там, смотрю на открытку Сивого. На то отрезанное ухо. На череп.       Мерлин, она же никогда не рассказывала ему детали убийства отца. Волна жалости разрастается от солнечного сплетения, и Гарри берет ее лицо в ладони. У нее влажная и холодная кожа, а его руки по сравнению с ней — горячая сталь. Подушечки пальцев становятся мокрыми от слез.       — Да, знаю, — вполголоса говорит он, оглаживая скулы и ровную линию плеч. — Всё в порядке. Но ты не одна, ты же помнишь, да? Не плачь. Скорее всего, это часть какой-то иллюзии, не более. Сивый гниёт за решёткой, Панси.       Он переводит дыхание и сводит брови на переносице.       — Тебе есть на кого рассчитывать. Ты в порядке. Все хорошо. Тебе помогут. Я помогу. Как тогда, да?       Паркинсон всхлипывает последний раз, и Гарри наблюдает, как одинокая слезинка скатывается в ямку на подбородке. Она смотрит на него так странно — будто хочет спрыгнуть с обрыва, но никак не может решиться.       Если бы только он мог ее успокоить. Хотя Гарри никогда не любил тратить на это время.       Вдох — ёе влажные, солёные губы захватывают его нижнюю губу. Горячее, ослепительное прикосновение. Чёрт. Гарри задерживает дыхание, ощущая, как зубами Паркинсон оттягивает лунку губ, прижимая ладони к щекам.       Маленькая капля удовольствия бежит по позвонкам. Он будто пробует нежный зефир на вкус — утреняя нега после ночи без сна. От шока замереть, ослабить хватку, невозможно захотеть прижать ближе и проклинать себя за это.       Паркинсон отстраняется, смотрит на него невыносимо долгие десять секунд и прижимается снова. Осторожно обхватывает его губу и льнет к нему, будто он — единственное, что отделяет ее от кромешной бездны. Прижимается всем телом, полным и ярким чувством.       Насколько сильно он перестанет быть собой, если поцелует её в ответ?       В мозгу щёлкает, и Гарри падает, стремительно летит камнем вниз. Сдается и отвечает, заставляя Паркинсон прижаться к его груди сильнее. Нежно ныряет в её рот, а руки на автомате сжимают талию. Паркинсон хнычет ему в рот, когда он проводит языком по небу. Отстраняется, прижимается к его лбу своим и тяжело дышит. Гарри и сам не может нормально вздохнуть, и сейчас точно не из-за бега. Ему нечего сказать, и ей, видимо, тоже. Жутко боится поднять глаза, а когда поднимает, то застывает, уже собираясь спросить, попросить объясниться.       Что это, мать твою, было?       — Прости, — опять шепчет она, рассматривая травинки. — Мерлин, Поттер, мне жаль. Я ведь не должна была. Я…       Она не успевает закончить, прерванная громким свистящим воем.

После пробуждения прошло: 3 дня 6 часов

             — Малфой… затяни крепче, — хрипит Грейнджер.       Драко уже пять минут возится со снятым ремнём: рана Грейнджер истекает кровью, и его руки трясутся в очередной попытке затянуть хлястик в пряжке. На пятый раз у него всё же получается. Некая шина, которую он должен наложить (салазар, ненавидеть Лонгботтома в этот момент становится куда проще), пугает его ещё до своего появления.       Гоблин, почему ботаник настолько неженка? Сидит и пялится на лес, будто бы Грейнджер не отключится в скором времени от кровотечения, и никакой тебе ремень, перетягивающий ее голень, не поможет.       Почему он все ещё здесь? Пытается вылечить кудрявую ведьму?        Это должен делать Лонгботтом, в конце концов!       И дело вовсе не в том, что он хочет сбежать. Он просто, кратко, не готов. Не готов смотреть, как она закричит, пока Драко будет вправлять ей кости.       — А дальше, — вздыхает Малфой, смотря на передавленную кожу. — Грейнджер, дальше что?       — Надо, — тихо командует потрескавшимися губами. — Обработать. В аптечке бутылка, синий колпачок. Это спирт. Им надо обработать царапины, но рану лушше промыть водой. Там ещё одна бутылка, да...       — Грейнджер, — медлит он, осматривая выпячённую кость. — А что делать с щепками?       — Щепками? — ее глаза расширяются в испуге, и Грейнджер прикрывает рот рукой, морщась от движения, вызывающего острую боль. Она сглатывает, и ее блестящие глаза сверлят его своим страхом. — Вытащить, надо вытащить. Но обеззаразь руки вначале. Обязательно обеззаразь руки.       Голос Грейнджер слабеет.       Салазар.       От свежей разрезанной плоти хочется отвести глаза, но он сжимает зубы, доставая спирт и бутылку воды из аптечки. В носу колет от резкого запаха, и Малфой хлопает руками друг о друга, пытаясь стряхнуть излишки жидкости.       — Лонгботтом, — окровавленное лицо поворачивается к нему. — Тащи свою задницу сюда, будешь держать Грейнджер ногу.       — Что? — лепечет тот, и Драко в этот момент хочет заавадить его. — Ногу?       — Вернись, дракл, на землю! Где ты летаешь, пегас проклятый? — угрожающе повторяет он. — Подойди сюда и положи Грейнджер руки на бедро.       — Я боюсь вида крови! — отвечает Невилл в раздражении.       — Да ты всего боишься. Интересно, а смерти Грейнджер ты боишься?       Замер. То-то же.       Лонгботтом выполняет его указание, мученически отводя глаза от раны. Как он только выжил на войне — прятался по чуланам и за спиной Поттера? Малфой старается не обложить трехэтажным матом кретина, когда тот ослабляет хватку, стоит ему вытянуть первый деревянный осколок. Из горла Грейнджер вырывается надорванный сиплый хрип. Убейте его кто-нибудь. Забейте проклятиями, Мерлин.       Кровь Грейнджер пачкает пальцы, когда он начинает вытаскивать еще щепки из плоти. Зубы закусывают нижнюю губу, и Грейнджер морщится, дергаясь и деря глотку очередным возгласом.       — Держи! Крепче! — шипит Малфой, оскаливая зубы. — Ей нельзя двигаться!       — Пытаюсь, Малфой, — бросает ему долговязый, переводя взволнованный взгляд на Гермиону. — Гермиона, тебе больно?       Грейнджер стонет и ворочается, пытаясь выбраться из его захвата.       — Ты идиот, Лонгботтом? Посмотри на эту кость, — Драко обводит пальцем место ранения. — Конечно, ей больно!       Глаза Лонгботтома пробегают по ноге Грейнджер вслед за его указательным пальцем и останавливаются на разодранной ране. Его щёки бледнеют еще больше.       Гоблин, только не это.       — Лонгботтом, не смей! Просто смотри куда угодно, но не сюда, — выдавливает Драко, на что ботаник зыркает в его сторону. — Отвлеки её.       — Как? — Лонгботтом кривит губы и сводит брови. — Как от этого можно отвлечь?       — Говори, — вздыхает Малфой. — Просто говори хоть что-то.       Кудрявая хнычет, цепляясь влажной рукой за его плечо, и Драко настолько не по себе, что трудно дышать. В этот момент ему кажется, что на него наложили стазисное Круцио, и оно будет преследовать его до конца его дней — второй раз он видит, как Грейнджер корчится в мучениях. Дракл, пусть же этот будет последним.       — Гермиона, — он стирает слёзы с её щеки. — Гермиона, я расскажу тебе одну историю.       Рука Драко прижимает ее бедро к земле, а вторая ухватывается за круглую часть торчащей деревянной щепки. От истошного крика его позвоночник надламывает. Дрожь в руках не останавливается, как он ни пытается её унять.       — Однажды в стране льда и огня родился одарённый мальчик. Его мать умерла от страшной чумы во время родов, но он выжил. Кочующий народ асов посчитал это чудом. Его ладони были словно два солнца — они источали лекарство. В том году родилось много детей с похожим даром. Болезнь ненадолго отступила, и асы наслаждались спокойствием. Прометей и его сёстры и братья росли бок о бок с обычными детьми, и с ранних лет его удивляло, почему некоторые из его друзей не хотели делиться даром. Прометей думал, что в их даре не было ничего уникального. Он знал, что они получили способности не благодаря собственным усилиям или талантам, а от рождения. Всё, что было нужно,— создать способ передать дар, и тогда бы каждый мог бы излечивать самые глубокие раны, и каждый мог бы спасти свою семью от страшной чумы. Время шло. Прометей взрослел, а пропасть между теми, кто обладал магией, и теми, кто не имел дара, ширилась. Болезнь вновь пришла в деревню, и Прометей стал целителем.       Изо рта Грейнджер каждый вскрик следует за щепкой, которую Драко тащит из рассеченной кожи. Самые крупные части вызывают у Грейнджер настоящий надрывный вой. Столько ярко-красной крови…       — Очень много людей умирало, и как ни старался Прометей, он не успевал уберечь их от смерти. Его сердце ныло от боли. Вскоре он принял твердое решение поделиться даром. Прометей хотел этого так сильно, что готов был пожертвовать всем, даже собственной жизнью. Он отделил от себя часть души, и с собственной кровью сварил зелья, выпив которое, обычные люди получали магические способности. Однако не все были согласны с ним. Его братья и сёстры считали, что люди не достойны такого щедрого дара. Прометей хотел отдать зелье общине, но за это ему пригрозили изгнанием, а после смертью.       Драко вытаскивает последнюю маленькую щепку, швыряя ее на землю. Как сказала Грейнджер, после того, как он очистит рану, ее следует промыть и обеззаразить. Он глубоко вздыхает, когда достаёт две бутылки и замирает в нерешительности над ногой. Ей будет чертовски больно. До белых пятен под глазами.       — Прометей не смирился, нет. Он выкрал зелье и снова попытался отдать его людям. Об его плане поделиться даром без спроса знала только его любимая.       Бутылек со спиртом падает на траву, Драко достает моток из аптечки Грейнджер, сворачивая его вдвое. Под монотонный голос Лонгботтома он подползает к Грейнджер и вставляет между ее зубов ткань. Грейнджер настолько ослабла, что даже не сопротивляется и открывает рот, сжимая ткань в зубах.       — Она предала и рассказала всем о том, что он совершил. Она так сильно ненавидела Прометея за его поступок, что взяла кинжал со священными рунами и проткнула его грудь, вкрутив лезвие в сердце. Некоторые его сёстры и братья были настолько жестоки, что вырезали всю деревню излеченных Прометеем асов. Они убивали и тех одарённых, кто отказывался помогать им. Единицам, выступающим против, удалось сбежать в море в ту кровавую лунную ночь. В наказание из тела Прометея выжали каждую каплю его священной золотой крови. Он проклял своих убийц, и с того момента предавшие его братья и сёстры были обречены вечно скитаться в тенях, перешёптываясь со смертью. Считается, что его светоч души спрятан в пещере, где его любимая убила его.       Драко пытается унять дрожь в руках, уговаривая себя плеснуть воду на рану. Он хочет закрыть уши, когда еще один крик Грейнджер заставляет несуществующий ошейник затянуться туже, сильнее, вынуждая его задыхаться. Скрепя тяжелое сердце в груди, он выливает жидкость на кость, и Грейнджер выплевывает бинт, издавая истошный рев и выгибаясь в спине. Беспощадно заставляя его двигаться с умноженной в сотню раз скоростью.       — Этот светоч, то самое зелье, ждёт невинную жертву от сердца, чтобы даровать принесшему её истинную магию.       Драко аккуратно обрабывает царапины спиртом и фиксирует ногу бинтом на найденной более-менее прямой коряге. Всё чётко по инструкции Грейнджер.       Глаза горят от страха сделать что-то не так, но он упрямо продолжает. Голос Лонгботтома надрывается, а запястье дёргается, когда Грейнджер ногтями впивается в мясо его ладони.       — Постепенно легенда о жертве Прометея превратилась в мрачную грустную сказку, которую волшебники рассказывают своим детям, пугая их его участью.       Лонгботтом замолкает, и со стороны Грейнджер слышится череда коротких всхлипов. Драко вытирает потный лоб и устало садится на землю, утыкаясь лицом в ладони. Он и не знал, каково это — лечить наживую, а точнее, лечить Грейнджер. Ему кажется, он никогда не был настолько напряжен. Никогда ему не было так страшно причинить боль. Когда-то все вопросы решались палочкой, сейчас у него в груди бьётся одно ощущение — он беспомощный сквиб, а любая песчинка окружающего мира может убить его. Не боится смерти только мертвец, а он давно не хочет пополнить фонд могильных камней.       Плечо колет, и Драко аккуратно привстает, осматриваясь. Их пронесло почти до подножия горы, но тащить Грейнджер с открытой раной все равно что отправить её на поцелуй с дементором. Ведьма лежит с прикрытыми глазами и тяжело дышит, видимо, пытаясь бороться с болью.       — Лонгботтом, тебе надо добежать обратно, найти Поттера и Блейза и принести что-то, на чем мы могли бы донести Грейнджер до дома.       — А почему я, Малфой? — Лонгботтом трясет головой и упирает замок рук в грудь. — Гермионе со мной намного комфортнее.       — Не сомневаюсь, патлатый, — сквозь зубы цедит Драко. — Но сможешь ли ты сменить повязку, если мы с Поттером придем через несколько часов, а не двадцать минут? Или грохнешься в обморок?       Лонгботтом вздыхает, поджимая губы и опуская глаза вниз. До него наконец дошло.       Почему все так медленно соображают? Ему что, всегда надо повторять дважды?       — Я скоро вернусь, — кидает он зажмурившейся Грейнджер. Та лишь кивает, выдувая из ноздрей воздух.       Лонгботтом пускается с места трусцой, скрываясь в чаще леса, и Малфой переводит взгляд на стонущую Грейнджер. Она явно борется с приступами боли.       Остались один на один: выгребают дерьмо веслом в одной лодке. Он и Грейнджер посреди леса. Наипрекраснейше. Веселее и придумать нельзя.

После пробуждения прошло 3 дня 6 часов 30 минут

             Под хлещущим дождем Гарри еле ступает ногами по земляной грязи. Траншею размыло, и им приходится пробираться через неё на другой берег высохшего ручья. Задыхающаяся позади Паркинсон поскальзывается и шлепается в грязную жижу, своим весом опрокидывая его. Гарри оборачивается, вставая на колени. На возвышенности разинутая пасть и горящие глаза заставляют сердце бешено биться. Несмотря на минутное помутнение, он резко вскакивает на ноги и тянет Паркинсон за собой, заставляя взбираться выше, цепляться за выступы оврага.       Должны доползти. Должно выйти.       Вскарабкавшись, грязные и мокрые, они пятятся назад, когда серый огромный волк выходит из-за деревьев. Вслед за ним из-за оврага выбираются ещё четыре. Их глаза горят холодным голубом огнём.       Вот же чёрт. Это не обычные волки.       Лёгкие дерет влажный воздух. Сколько они пробежали? По ощущениям бесконечность, но все равно попались. Зажаты в круг обступающими, лязгающими зубами хищниками. В капкане.       Волки никогда не были любимыми животными Гарри. Скитающиеся в стаях, голодные. Злые. Чующие твой внутренний страх оказаться между их челюстями. Гарри скалит зубы, пытаясь напугать заявившихся дикарей. Конечно, волки — не оборотни, но и не безобидные книззлы.       Роют землю когтями, разевая широко пасти и желая сожрать. Палочки были бы очень кстати.       Спина Паркинсон прижимается к его спине, и они опираются друг о друга в поисках защиты. Загнанные, заблудшие странники. Запястье обхватывает потная рука, и Гарри вздрагивает от холодного прикосновения Паркинсон к его ладони.       — Что делать? — шепчет она ему из-за плеча. — Что нам делать, Поттер?       Волки подходят все ближе, сужая круг. Сердце бьётся так сильно, почти пробивает грудную клетку.       — Я не знаю, — бросает Гарри, отступая ещё на шаг от рычащего животного. — Я...       Ему хочется двинуться вперед и зарычать в ответ так, чтобы волк испугался, заскулил и сгинул. Будто бы он собирается сожрать, а не его. Прозрачная слюна летит из пасти на землю, когда когтистая лапа глухо прижимает влажную траву к земле.       — Не знаю, — в его голосе проступает дрожь, но он старается сосредоточиться, рассматривая деревья в поисках пути побега. — Просто не двигайся, Панси, не зли их.       Панси всхлипывает, и Гарри проклинает это место: они всего лишь хотели осмотреться, понять, где они, а в итоге вынуждены убегать от волков и призраков прошлого. Почему он не взял пистолет? Как можно было забыть об этом? Тупая башка.       Два волка клацают челюстями, приседая и готовясь к броску. Гарри обхватывает предплечье Паркинсон и заворачивает в кольцо рук. Та зажмуривается, обороняясь в отражающем жесте. Он ждет резкой боли от пронзающих клыков, но вибрирующее рычание волков прекращается, сменяясь жалким скулежом. Вместо рези Гарри окатывает теплая волна магии, исходящая от ладоней Паркинсон. Холод леса отступает, зарываясь в недра земли. Волки скулят, скрываясь за стволами деревьев. Тот, самый большой, кто был ближе всех, падает им под ноги. Его закатившийся глаз пялится на Гарри с рассеченной морды с высунутым языком.       Поднятые руки Паркинсон дрожат, а на ее ошеломленном лице отпечатывается ужас.       — Кажется, я… — раненый вожак лежит под ее ногами, часто дыша и перебирая лапами. Один. Без его поверженной стаи, удравшей, поджав хвосты. — Как я это сделала?!

После пробуждения прошло: 3 дня 8 часов 30 минут

             У Малфоя в голове таймер. Тик-так, тик-так. Таймер вытекающих из жил Грейнджер жизненных сил.       Он напряженно всматривается в ряды деревьев, ожидая, что вот-вот из-за них выскочат Поттер с Забини. Мерлин, стрелка в голове продолжает отстукивать устойчивый ритм, но помощь так и не приходит. Драко будто бы объелся стекла, и сейчас острые концы тревоги разрезают его внутренности на части. Истошный крик Грейнджер после того, как он перетащил ее к камню, до сих пор отдается в ушах. Он думал, что после обработки раны худшее позади. Оказывается, движение с открытым переломом вызывает куда большую боль, чем смена повязки. Сейчас Грейнджер вроде бы спит, или, может, притворяется. Он не знает. Всё, что он знает: ей нужен доктор, а не бывший пожиратель смерти, и бутыль кровоостанавливающего зелья, а не бадьян.       Мелкие капли моросящего дождя продолжают царапать кожу. Его ладонь касается головы Грейнджер, и он отдёргивает руку. Лоб все равно что раскаленные иглы мантикоры.       — Я… В зелье… Пять бобов…       Она бредит. Драко знает, что это плохой знак. На висках проступает пот, а тело горячее. Ее лихорадочный бред пугает его больше, чем проклятые инферналы. А вдруг она умрет тут? Вот так, на этой помятой траве. В середине страшнейшего леса. Дерьмо. Не думать. Даже мысли чтоб об этом не было, идиот. Ей нельзя отключаться. Думай. Говори.       — Грейнджер, ты в норме? — трясет за плечо, и лежащая сбоку ведьма, открыв глаза, много-много раз моргает.       — В норме, — хрипит словно заключенный из Азкабана. Херова врунья.       На марлевой повязке не осталось и намёка на белизну: он хмурится, закусывая разбитую губу. Где же, черт возьми, Лонгботтом с Поттером? Ему срочно надо сообразить хоть что-то.       — Давай вспомни школу.       — Самое худшее время.       — Расскажи мне о своём коте, кудрявая, — Малфой теребит пальцами край свитера. — Зачем тебе эта рыжая злая свинья?       — Он вовсе не злой, — в её слабом голосе слышатся нотки возмущения. — Просто не любит незнакомцев.       Ага, конечно. Как-то раз на пятом курсе кошара сдал его Филчу, когда он прятался за статуей Бриджит Велнок после отбоя — задержался на тренировке. Наглая рыжая морда мяукала так громко, что маразматик без труда выволок его из-за камня, дав три недели отработок у Макгонагалл. Он никогда никого так не проклинал прежде.       — Даже кличка говорит об обратном, — он выделяет каждое слово после многозначительной паузы. — Живоглот. Живо и глот. Заглочу всё живое.       Почему-то вспоминается Лидо, которая кровожадно пыталась отгрызть ему руку. Сердце саднит, когда он понимает, что никто не позаботится о ней. Она одна, заперта в квартире.       — Малфой! Не смей... — Грейнджер дёргается от боли. — Не смей оскорблять моего кота!       Драко затихает. Договорился.       — Ладно, прости, — она успокаивается, и Малфой всё же решает продолжить. — Нет, но почему не сова? Они же куда полезнее. Даже жаба лучше.       Он усмехается, рассматривая волнистую морщинку на её бледном лице.       — У меня вот был Филин. Игнис.       — Огонь, вроде того? — Грейнджер поворачивает к нему голову. — Какой дракон без огня? Твоего филина боялась вся совятня.       Малфой хмыкает и бросает ей:       — А твоего кота — все четыре факультета.       — Неправда!       — Эти длинные рыжие усы! Да он был неподкупным, Грейнджер. Хуже миссис Норрис. Ту хоть можно было накормить усыпляющими колбасками.       — Мерлин, как хорошо, что мой кот предпочитает крыс, — вымученно улыбается Грейнджер.        Рыжий засранец.       — Отвратительно, Грейнджер.       Закатывает глаза. Как у нее еще есть силы на это?       Между ними задерживается молчание, и Драко слышит, как с огромных листов папоротника прыгают капли дождя. Их закрывает огромный камень, но его свитер все равно влажен и неприятно обволакивает кожу.       — Малфой? — хриплый голос Грейнджер разбивает гнетущую тишину.       — Да? — откликается он.       — Мне страшно.       Малфой зацепляется за влагу в ее ореховых глазах. Как бы он хотел сказать, что ему тоже… Но нельзя. Мерлин, запрещено. Если он сдастся, то каково будет Грейнджер? В конце концов, хоть один гребец в лодке должен верить, что они доплывут до берега..       Грейнджер беспомощна, и затонуть их дырявой посудине не дает только Драко.       Поэтому он выдает уверенное и непоколебимое:       — Ты будешь в безопасности. Обещаю, я сделаю всё возможное.       Вот гоблин. Еще бы самому поверить в то, что он несёт.

После пробуждения прошло: 3 дня 8 часов 55 минут

      Когда Гарри видит грязную макушку Невилла на пляже около дома, он настораживается. Друг измазан с головы до ног в земле, а ключицу рассекает мокрый порез. Гермиона и он все ещё должны быть на горе…       С чего ему спускаться сюда? И откуда эти мелкие раны на его лице? Поэтому, когда запыхавшийся и хватающийся за бок друг начинает тараторить перед ним, Гарри кажется, что поцелуй Паркинсон был его наименьшей проблемой. Как и отсутствие Забини теперь — просто улики его несчастий, а не целое дело…       — Гарри, там… Гермиона… Она… Нога сломана… С ней Малфой. Нужно помочь… Я… Не могу…       Он сгибается вдвое, кашляя и протирая слезящиеся глаза тыльной стороны руки. Паркинсон озадаченно осматривает его, поджимая губы.       — С Драко всё в порядке? Почему ты весь в крови, Лонгботтом?       — Оползень… Он… — Невилл начинает показывать волнообразные движения пальцами. — Неожиданно… Прямо на нас… Не знал…       — Невилл, спокойнее. Что с Гермионой? — переспрашивает Гарри, надеясь получить нормальный ответ. — Отдышись.       Невилл хмурится и наконец выпрямляется, наконец выдавая членораздельную речь:       — Мы попали под оползень… Гермиона сломала ногу. Сейчас она вместе с Малфоем на горе. Надо придумать, как перенести ее. И я бежал, как мог… Но я не уверен, что она протянет долго.       Мерлин, почему все всегда происходит в один момент? Что за проклятие преследует Гарри?       — Нам нужен плед, лекарства, может кроватная сетка... — выдыхает Гарри, хватаясь за голову и до боли дергая волосы. — Невилл, иди в дом, найди бинты.       Друг кивает и пускается бегом к домам.       — А как же Блейз, Поттер? — Паркинсон в возмущении указывает на лес. — Я не собираюсь возвращаться туда одна. Мы же собирались взять оружие и пойти обратно.       — И не надо, — он кладет руки ей на плечи, чувствуя кожей запекшуюся грязь на куртке. — Как только разберемся с Гермионой, сразу отправимся за ним.       — Кто даст гарантию, что его не сожрут те же волки, что гнались за нами?       Паркинсон отводит расстроенный взгляд, концы волос ударяются об выделенный профиль. Почему всегда и во всем Гарри режет вина? Ведь можно было хоть раз без неё?       Нет.       — Панси, — она переводит на него свой жесткий взгляд. — Я обещаю. Сразу за ним, как только спустим Гермиону. Может, ты все-таки сможешь отлевитировать её?       — А вот это вряд ли, Поттер.       — Ладно.       — Ладно, — вздыхает она, отходя от него и сжимаясь. — Жду в доме. Быстрее.       Он улыбается, когда фигура Паркинсон скрывается вдалеке. И всё же что-то в ней есть.       Этот ее грёбаный поцелуй.       Вдруг ему становится легко-легко, будто бы впереди и нет вороха проблем, с которыми он будет разбираться весь оставшийся день.

После пробуждения прошло: 3 дня 10 часов 55 минут

      Тело Грейнджер шатается в гамаке из одеяла, пока Драко, Поттер и Лонгботтом держат его мягкие концы. Они пробираются сквозь заросли густого леса, и Драко мучает вопрос, почему же не пришел Блейз? Самые мрачные догадки он пытается затолкать в самый дальний угол сознания, но они продолжают биться к нему в мысли, мешая адекватно соображать.       Поттер говорит, что он ждёт их у дома и не смог пойти из-за поврежденной ноги. С каких пор у его друга что-то болит? По необъяснимой причине в этот раз Драко не верит избранному. Его не покидает чувство, что с Блейзом произошло нечто ужасное.       Грейнджер, завернутая в треугольник ткани, бредит, а жилистые руки Поттера напрягаются, стоит им перейти очередное опрокинутое дерево. Небо почти затянуло черным, и Драко надеется, что они не наткнутся на стаю инферналов посреди чащи.       Он менял повязку Грейнджер два раза, пока ждал спасательную команду. Два раза слышал ее крики и нечеловеческий вой, шептания «хватит», «не надо». Кивал и продолжал, стараясь унять дрожь в руках.       Всё происходящее отдает гарью войны. И от этого Драко, как всегда, тянет блевать. Но расслабляться нельзя. Отвлекся — и пропал.       Дракл, если они не успеют… Если только они не смогут донести ее вовремя.       — Аккуратнее, камень, — бросает впереди идущий Поттер.       С Лонгботтом они одновременно поднимают плед, пронося Грейнджер высоко над препятствием.       — Спасибо, — под нос говорит патлатый дылда.       Малфой с усмешкой отвечает:       — За что это?       — Ты не бросил её, — Лонгботтом перехватывает одеяло крепче. — Я не смог помочь ей. А ты помог.       — Не обольщайся, — грубо режет Драко. — Если б ты был на её месте, я бы ушел и даже не обернулся.       Лонгботтом затыкается, а его черты напрягаются от возмущения. Так-то, трусишка. Подбиваешь клинья к Грейнджер, так что даже не рассчитывай на снисходительность.       — Почти дошли, — говорит Поттер, и за деревьями виднеется серая крыша их обветшавшего пристанища.       Из-под пояса джинсов Поттера торчит пистолет, и Драко, отворачивая голову от пронизывающего ветра, думает: где же шрамоголовый научился стрелять?       Драко осволи магловскую оружие с Джеймсом в тире. На войне он ожидал, что им втюхают что-то такое во время подготовки в штабе Пожирателей, но Лорд презирал любое оружие, кроме палочки.       Проходит несколько минут, пока они жмут мокрую листву подошвами.       Лонгботтом нервным шепотом вторит завывающему ветру: «Стойте!»       Драко хочется осмеять его очередной трусливый порыв, но вместо этого он замирает, чувствуя, как на плечо льётся чёрная вязкая жидкость. Твари. Рука на автомате прижимается к нагретому стволу за поясом. Почуяли кровь, твари.       Драко кивает Лонгботтому и Поттеру, чтобы те опустили Грейнджер. Медленно и осторожно они кладут тело на землю.       Щелкая по затвору рукой, Драко снимает предохранитель и наводит дуло на тварь сверху. Та слепо вертит головой в поисках. Поттер таращит глаза на его пистолет, и Малфой пожимает плечами.       Учуяв источник запаха, тварь привычно верещит и в броске прыгает с дерева. Драко, ощущая рукой отдачу оружия, крепко держит пистолет, простреливая инферналу голову. Тварь падает на землю с отвратительным хлюпом, чёрной кислотой выжигая всю зелень. Блять. Как же мерзко. Он пинает тело ногой.       Драко ждёт ещё одного верещания, но вокруг лишь крапает моросящий дождь.       — Кто разрешил тебе брать оружие, Малфой? — возмущенно шепчет Лонгботтом. — Гарри, ты ничего не хочешь сказать ему?       Поттер отрицательно мотает головой, крутя свой пистолет в руках, на что Лонгботтом краснеет от возмущения.       Драко не выдерживает.       — Я не нуждаюсь ни в чьем разрешении. На будущее. Не понимаю, почему ты так удивлён, чудик.       — Отвали. Гарри, с какого момента ты доверяешь ему огнестрельное?       — С того, как прочитал его дело.       — Но...       — Я доверяю Малфою, Невилл.       «Выкуси! Донесу Грейнджер и на шаг не подойду к тебе, длинноногий кретин», — думает Драко, но лишь прищуривает глаза, встречаясь взглядом с Лонгботтомом.       Они продолжают путь, стельки гадко выжимают влагу на каждом шагу, и Драко охренеть как мечтает оказаться в доме.       Как только узнал об оружии от Блейза, он сразу залез в погреб и взял пистолет.       Повторение кровавой бани и погони — увольте, он умеет учиться на своих ошибках. Что в этом такого? Он просто способен мыслить адекватно, в отличие от некоторых.       Как же он устал от этого тумана.       Благо через пятнадцать минут постоянной ходьбы они добираются до тёплого помещения, и Грейнджер, будучи в отключке, не издает ни звука, когда они опускают ее на мягкую кровать. Он не знает радоваться ему или биться в агонии. Панси носится рядом, наматывая по комнате круги, и Драко хочется пришибить ее, как назойливого лепрекона.       — Больше никаких прогулок в лес, Поттер, — выдыхает Малфой, утирая капли дождя с лица. — Никаких, гоблин, никогда.       — Да, — Поттер кивает, потирая в задумчивости подбородок. — Не пойдём больше.       Драко переводит взгляд на створку окна и замирает. Что за…       Опять она.       Он уже видел её. Сегодня на горе чуть не полетел вниз по склону. Мелкая, с чёрными как смоль волосами, ногами-шпалами и темными язвами по всему миловидному овальному личику. Он думал, что это обман зрения. Галлюцинация. Она мелькнула видением между деревьев у подножья горы и испарилась, будто бы ее там и не было. Но теперь…       Теперь девочка стоит у колодца и, не мигая, сверлит его взглядом. Драко ловит слетевшее с ее обескровленных губ «Помоги…», когда Поттер с серьёзным видом хватает его за плечо.       — Малфой, насчёт Блейза.