Прометеус

Роулинг Джоан «Гарри Поттер» Гарри Поттер
Гет
В процессе
NC-17
Прометеус
автор
бета
гамма
Описание
Январским утром Гермиона просыпается не в своей постели, а на одиноком острове посреди океана. В этом месте ужасающие твари — лишь одна из мистических тайн, которые ей предстоит разгадать. В окружении лучших друзей и давних врагов Грейнджер пытается выбраться с острова и найти ответ на вопрос: как они очутились здесь? Эта история о любви, выборе и смерти. И о том, стоит ли жертва одного волшебника благополучия миллионов людей.
Примечания
Заходите в телегу, обниму: https://t.me/konfetafic Ссылка на трейлер https://t.me/konfetafic/1803 Трейлер, сделанный ИИ https://t.me/konfetafic/5419 Плейлист: https://music.yandex.ru/users/dar0502/playlists/1002 Это история о серых персонажах, а не об идеальных героях. Это история о реальных людях, терзаемых противоречиями и вынужденных сталкиваться со своим прошлым и последствиями своего выбора. Это история о войне, о её результах и о её влиянии на общество. Это история о катастрофе и о маленьком человеке, который спрятан в каждом из нас. Тут сложно найти виноватого или виновного. Словом, каждый читает и формирует своё мнение, а я просто хочу быть услышана. Работа вдохновлена «Лостом». Приветствую ПБ: присылайте все ошибки и логические несостыковки туда. Буду благодарна. Редактор первых трёх глав — Any_Owl, спасибо ей! Редактор первой части — милая_Цисси. Благодарю! Отгаммила три главы также JessyPickman ☺️ Спасибо! С 1 по 34 главы бета Lolli_Pop! Спасибо! Очень ценно, спасибо! В данный момент история в перманентной редакторской работе до завершения. Я не переписываю главы, но могу добавить детали и диалоги, исправляю и учитывая ваши пб.
Посвящение
Моей воле. Моим редакторам. Моим читателям. Кириллу.
Содержание Вперед

Глава 4. Близкий друг

      Каждый хочет урвать самый большой и жирный кусок тыквенного пирога. А если не хочет, он либо лжёт, либо ему пора отправляться к колдомедикам в Мунго. Панси Паркинсон считает, что единственный способ его получить — много улыбаться в глаза и обещать невыполнимое. Она даёт обещания направо и налево, продолжая кормить завтраками друзей и родителей. Она обещает матери принять черную метку, а отцу — немного повременить с решением. Она обещает Драко и Блейзу держаться вместе после войны, а себе — сдержать обещание.       Панси знает, что её слово не стоит ни одного галлеона. Зато она всегда забирает самый жирный и сочный кусок, когда случается нечто неконтролируемое. Не то чтобы в ней есть жестокость или она когда-либо хотела убивать грязнокровок. Ей просто всё равно. Нет никакого дела до того, что происходит в гостиной соседнего факультета, в отношениях золотой троицы, в мире и на войне. Ей нравится каждое утро надевать красивое платье, укладывать волосы и сиять. А то, на какой стороне справедливо и правильно, долгое время не вызывает у нее и капли интереса. Большинство считают её глупой, недалёкой девчушкой, увлечённой диковинными туфлями и парящими платьями, и ей это на руку.       Говорят, что война вынуждает делать выбор: куда сделать следующий шаг, на «чёрную» или «белую» диагональ? Панси до сих пор не понимает, какую часть доски выбрала она.       Она на дух не переносит идеализм Поттера и псевдомудрость старика Дамблдора, но в тот же момент ненавидит, как режим Лорда уродует её близких. С каждым днём мать становится всё более истеричной и одержимой каждым действием змееголового. Отец, не переставая, кутит по магловским проституткам, выполняя приказы Лорда, и закидывается опиоидами. Острые рёбра Драко, виднеющиеся через одежду, вынуждают её отводить глаза, а тремор Блейза подбивает сходить к Снейпу за восстанавливающим зельем. За войну она не участвует ни в одной операции, просиживая все положенные часы в Хогвартсе. Там она должна чувствовать себя в безопасности, но выходит наоборот: защитная магия школы покинула каменные стены после того, как в неё проникли приспешники Лорда, разнося тёмный смрад заклятий по каждому коридору. Вся её жизнь проходит в тени чёрных фигур, поэтому решение не пытаться разыграть гамбит, оставаясь тихой и невидимой на поле боя, — самое выгодное. Обычная ничего не значащая пешка. Маленький слабый человек.       Отец ценит её стремление к эстетической гармонии, невыразительную тактичность и широкую улыбку до скрипа зубов, поэтому вскоре она рука об руку ездит с ним в каждую зарубежную командировку, пока Лорд ищет Поттера по закоулкам магического Лондона. Отпроситься с занятий у Снейпа всегда легко. Молниеносно исчезая из стен, которые в этом году ассоциируются у неё только с двумя спятившими Кэрроу, она испытывает облегчение. Всё же её настроение портится, когда из-за стола Гриффиндора исчезает еще один галстук.       Панси считает себя красивой. Желания мужчин не являются для неё тайной: их сальные взгляды и нервные движения перед ней удивляют и смешат её. Многие бросают ей свои сердца в ноги, но Панси тут же ступает по ним остриём новых шпилек. Иногда Панси кажется, что способность влюбляться у неё атрофирована. В её сердце никогда не расцветало ничего больше симпатии.       Готовые на всё ради того, чтобы залезть к ней в трусы, мужчины не замечают, как Панси словом за словом выкапывает их зарытые секреты. Любимая часть приёмов Панси — время совместного поглощения пищи. За ужинами каждая тайна своры псов оказывается явной. Она ведь очередное украшение за столом, обделённая умственными функциями ваза. После каждого приёма отец даёт Панси несколько тысяч галлеонов на шопинг в бутиках, выслушивая каждую вырытую за бокалом шампанского деталь.       Легко и весело Панси удаётся говорить о том, как они насилуют, мучают и убивают. Она рассказывает, кто кого предал, кто играет в двойную игру, кто врёт за спиной и кто рассказывает слишком много. За всё время разговора с отцом её голос не срывается, но на следующее утро компромат будет изучён, учтён и сложен на папочку. У её отца есть на каждого папочка.       Возможно, свой выбор она делает уже тогда, когда впервые решается сказать отцу о трёх псах, изнасиловавших трёх пятнадцатилетних гриффиндорок. Вечерами пожиратели жадно лапают её взглядом, пока она растягивает пухлые губы в белоснежной улыбке, а отец ведёт переговоры с очередным министром магии. Приторно сладко рука ложится на плечо отца, она справляется со своей ролью прилежной дочери с оценкой «превосходно». Это становится её постоянным хобби. Она продолжает каждое утро накладывать гламурные чары, надевая фарфоровую улыбку на лицо. Панси не выбирает сторону, но она точно не отказалась бы перестать растягивать губы в приветствии больным на голову ублюдкам.       Вдруг всё заканчивается: Поттер убивает Лорда, а газеты пережёвывают каждую минуту его долгожданной смерти.       Её легкие ждут свободного воздуха, чтобы дышать полной грудью, но его нет, как и облегчения, когда холодный майский ветер уносит прах Тёмного Лорда в узор листвы запретного леса. Оно не появляется, когда оправдывают Драко. Не машет из-за горизонта, когда она покупает свою свободу, отдавая колбу с сохранными воспоминаниями самоубийцы-матери.       Через день после убийства хозяина Элоиза Паркинсон выпивает припрятанный яд. Её последние слова вовсе не «Я люблю тебя, доченька», а «Будь верной нашему Господину, девочка». Захлёбываясь слезами, она пытается оживить труп статной женщины всеми вариантами противоядий из их подземелий. Отец Панси перестаёт выходить из своей комнаты после суда, и ей остаётся наблюдать, как эльфы утаскивают ящики пустых бутылок из-под его двери каждый день. Его оправдание должно было быть поводом для совместной радости, разве не так?       «Рано или поздно война находит всех», — говорит ей Драко, стоя у могилы Люциуса. Панси понимает, что каким-то образом война в её жизни началась после того, как магическая закончилась. Петля послевоенного мира затягивается на горле слишком сильно, перекрывая жизненно важный кислород.       Они втроём — она, Блейз и Драко — планируют переехать в магловскую квартиру последнего на окраине Лондона. Каким-то образом её лучший друг за год после войны проходит путь от ненавижу-маглов-всей-душой до ничего-не-имею-против. Этот момент Панси упускает, а Драко продолжает удивлять пристрастием к магловским фильмам и галереям. Он проводит там почти всё свободное время, пытаясь сбежать от послевоенных разбирательств с Министерством Магии. Однажды вечером он приглашает Панси и Блейза к себе, и они долго молчат, смотря, как в камине поленья поедает огонь.       В это место Панси сбегает каждый раз, когда враждебный и новый незнакомый «мир» становится слишком невыносимым. Там они часами занимаются ничего не значащими занятиями. Играют в магические шахматы и карты, перекидываются карликовым пушистиком Забини и обнюхиваются веселящей пудрой. Блейз подолгу смотрит в окно, стоит им заговорить о войне. Предплечье Драко кровит при каждой встрече. На каждый заданный вопрос яростно хлопает входная дверь, так что в какой-то момент Панси перестаёт спрашивать.       На рождественские праздники вместо подарков Панси находит мешок костей её отца, украшенный кровавой открыткой из его уха от Сивого, чьих приятелей по её наводке поцеловал дементор в конце прошлой недели.       Равнодушие, питающее её душу, уступает место ярости, которая рвёт на части.       Говорят, на войне каждый делает выбор.       Свой окончательный выбор она делает, когда открывает двери кабинета Поттера. Его глаза цвета летней листвы расширяются от недоверия, пока она кратко излагает ему свой план. Она говорит и говорит, пока слезы хлесткими ударами забирают способность внятно изъясняться. Она размазывает тушь по лицу, пачкая ордер на арест Кэрроу, когда Поттер достаёт магический контракт. Гарри Поттер обещает поцелуй дементора убийце ее отца в обмен на дополнительные доказательства его вины. Почему-то попивая налитый им обжигающий чай, она думает, что обещания Поттера точно стоят каждого отданного за них галлеона.       Через месяц оборотень, готовый сожрать её заживо, бросается на решетку, когда она выступает свидетельницей по делу Лаванды Браун. Поттер получает каждое воспоминание с торжественных приёмов о громких, задорных речах Сивого о набегах на волшебные деревни и краже несовершеннолетних волшебниц, громко зачитывает доставленные из хранилищ документы. После подробности вылетают из её рта, а присяжные, слушая, просматривают сверкающие омуты памяти.       — Блядская сука! Знала бы, как вопил твой папаша, когда я разрезал его на части и обгладывал кости. Будь ты проклята!. Если бы я знал, то еще на войне…       Её голос на секунду зябнет, когда Грейнджер кивает аврорам около его клетки, чтобы те приняли меры и заставили его замолкнуть. Глаза ведьмы сверкают, а руки стальной хваткой сжимают палочку. Облегчение не наступает, но теперь воздуха в легких хватает хотя бы на полный вдох. Дрожь уходит, и Панси удаётся закончить свой рассказ.       Она встречает Гермиону Грейнджер на выходе из зала суда. Во взгляде Грейнджер оттенков больше, чем цветов: грусть, сожаление и благодарность, сотканная из недоумения. Отворачиваясь, она чувствует, что их сердца отбивают один ритм.       После процесса ей хочется сбежать и больше никогда не возвращаться в магическую Англию. Отчасти потому, что каждая комната в поместье напоминает о смерти отца, отчасти оттого, что она тонет в чувствах, не понимая, почему за содеянное её грызет вина. В тот же вечер она заказывает порт-ключ в Америку, нарушая несколько статей магического кодекса о передвижении. Джерри, влюбленный в неё ещё с шестого курса и уже бывший юрист её мёртвого отца, помогает получить нужные документы. Ей даже не приходится выдавливать «пожалуйста», когда он вручает готовое разрешение на выезд.       Панси ставит перед фактом отъезда Драко и Блейза, испытывая жгучий стыд. Месяц назад обещая Драко вложить часть наследства в его новое дело (вдохновленный магловским миром, друг невероятно хочет перевести их на безналичную оплату покупок), она и не ожидает, что сбежит из страны и заморозит все свои счета в Гринготтсе, дабы не быть оштрафованной волшебным арбитражем.       После истории, сочинённой за три минуты до аппарации на приём в поместье, Блейз качает головой, а Драко смотрит на неё, не мигая, после чего удаляется из комнаты, не сказав ни слова. Это его худшая реакция за все десять лет их дружбы. Даже десятилетним, он не закрывался от неё так сразу.       Целуясь с Джерри в магловском мотеле, Панси Паркинсон надеется, что всё наладится.       Говорят, война находит каждого.       Никто никогда не говорит, что произойдёт, когда её цепкие холодные пальцы вцепятся в горло, лишая воздуха.       Ночью, оказавшись в темнице, она просыпается от боли во всем теле, будто каждый снившийся ночной кошмар оказался правдой, и она знает, что не спит, но не может очнуться. Локти больно трутся о стенку сундука, а ступни немеют от согнутого положения. Панси понимает, что сложена пополам в пространстве чуть большем, чем её комод для вещей. Старинным сундуком часто в качестве наказания пугала мать, когда получала жалобы от учителей Хогвартса: внутри не было ничего, кроме окошка света при открытии крышки и заклятия незримого расширения. Тёмная непроглядная пустота, в которой отец прятал предателей крови.       Однако её ладони удаётся нащупать крышку и с невероятной силой оттолкнуть её. Кожа всё ещё нагрета тёплыми простынями, тогда как скулы обжигает колючий воздух. Камера пуста и пропитана её паникой, возрастающей с каждым падающим градусом. Панси задыхается, часами наворачивает круги и обламывает ногти о стены, пока гром не оглушает её одновременно с взъерошенной и яростной Грейнджер, ворвавшейся в темницу. Когда тёплые ладони бьют её по щекам, Панси хочется и плакать, и смеяться. Она снова может дышать, пока Гермиона Грейнджер откачивает её рвущимся из рук теплом.

После пробуждения прошло: 48 часов 15 минут.

      Локоны Грейнджер подпрыгивают от спуска вниз, пока она стаскивает очередную железную бутыль.       — Я думаю, — девушка разрывает несколько лоскутов простыни. — Этого вполне достаточно, чтобы отпугнуть эту тварь от нас.       Грейнджер протягивает ей палку, конец которой обмотан тканью, и говорит намочить её в жидкости из той самой бутыли. Блейз и Лонгботтом пытаются расколоть кривой стул наверху на палки, когда Грейнджер, крепко схватив рукав ее куртки, тянет вниз. Панси недоверчиво озирается, но начинает откручивать крышку. Ожидается, что они попробуют спуститься к лодке и перебраться на сушу. Грейнджер говорит, что тварь сторожит их, поэтому лучше обезопасить себя.       — Скажи, Грейнджер, у нас есть хотя бы один шанс не угодить в её пасть сразу, как мы выйдем туда?       Грейнджер фыркает, продолжая закручивать дерево в обрывки материала:       — Ну, варианта два. Либо мы отгоним её, либо умрем. Что бы ты выбрала, Панси?       Её язвительный голос внутри замолкает. Выбор никогда не был её сильной стороной. Она хмурится, мучая крышку, пока к глазам подступают слезы. Убежать в другую страну лишь для того, чтобы проснуться в темнице на краю света. Хочется кричать от досады, но она лишь шумно сглатывает.       — Эй, — Грейнджер касается её плеча, всматриваясь в лицо, — Мы выберемся, слышишь? Другого варианта и быть не может.       Панси кивает, утирая солёные капли с лица. Всё же не так давно золотая девочка спасла ей жизнь. Отрицать, что Гермиона Грейнджер и вправду умна, не имеет никакого смысла. Им никак не удаётся обсудить стихийный всплеск целительной магии, но Панси плевать. Пока её ступни не коснутся грёбаной земли, она вполне готова обещать подчиняться командам всезнающей Грейнджер и делать вид, что ничего не произошло. Это первый раз, когда магия не согревает её кровь в венах и тепло уходит, поэтому она готова на всё, лишь бы подавить растущее чувство беспомощности.       — На, выпей, — Грейнджер передает ей бутыль с водой из тряпичной сумки. — Может быть, станет лучше.       Панси, икнув, делает несколько жадных глотков, зажмуриваясь, когда холод ударяет в центр головы и щиплет ноздри.       — Драконьи яйца, да она ледяная!       — Прости, Паркинсон, я не домашний эльф, варварски взятый в рабство, чтобы подогревать тебе воду.       Панси трясёт головой, пытаясь избавиться от неприятных ощущений, пока Грейнджер перевязывает сумку, сделанную из грязной белой ткани.       Она что, использовала наволочку? Фантазии ей не занимать.       Грейнджер замирает от следующей фразы, на её лбу проявляется глубокая складка.       — Я распустила домашних эльфов после смерти отца, — бросает Панси.       — Соболезную, — неуверенно говорит Гермиона, чувствуя себя неуютно.       Панси хмыкает и качает головой. Жар раскрашивает её щёки, пока она старается открутить заржавевшую крышку. — Зачем мочить палки в этом вареве?       Вопрос повисает в воздухе, а она лишь пытается занять минуты напряжённой заряженной тишины, которая продолжается с самого утра и усиливается сейчас. По неясной причине Забини и Грейнджер ведут себя, как дракон с единорогом: бесятся, спорят и толкаются локтями при любом случае. На подкорке бьётся надежда, что в этом нет её вины.       Решение рассказать Блейзу об исцелении приходит спонтанно. Возможно, после её трусливого побега смягчить гнев друга можно, показав доверие, которое она потеряла. Панси всегда знала, что на её обещания, в отличие, например, от обещаний мальчика-который-выжил, нельзя полагаться.       Попытка поговорить пресекается Забини сразу же, стоит ей раскрыть рот. Он вымученно бросает: «Сейчас не время», обыскивая найденные под корабельной сеткой коробки. Думать о том, в какой ярости пребывает Драко, ей не хочется, но видя раздражённое фырканье Блейза на каждое её слово… Блейз всегда отходит от обиды быстро, а вот Драко склонен культивировать её внутри. Это наводит на мысли, что ей придётся пройти все испытания Мерлина, чтобы выпросить прощение.       Грейнджер завязывает волосы в небрежный пучок и смачивает ткань в прозрачной жидкости:       — Это чудище напоминает эволюционирующего инфернала. Если моя теория верна, то оно не выносит огня, как и любой среднестатический инфернал. Мы не можем вызвать адское пламя, чтобы сжечь его, но зато можем пригрозить ему естественным огнем.       — И как мы, по-твоему, добудем огонь, Грейнджер?       Спустившийся Лонгботтом вырывает у неё из рук склянку, откручивая упрямый колпачок и вручая обратно.       — Спасибо, — бросает Панси в сторону парня, на что он треплет её за плечо.       — Всегда к твоим услугам, Паркинсон.       Блейз заходит следом, усаживаясь рядом с Грейнджер. Уголок его губ поднимается вверх, пока он достает спички из коробка.       — Огонь мы зажжем с помощью этого.       У Панси вырывается зачарованный вдох, когда конец древка облизывает огненное пламя.

После пробуждения прошло: 48 часов 15 минут.

      Тугой туман застилает глаза. В лёгких оседает влажность, а морозный ветер проникает сквозь слои одежды. Дождь больше не разбивается крупными каплями, а лишь устало моросит, оставляя влажные следы на ресницах. Гермиона тихо переступает порог входной двери маяка, оглядываясь по сторонам. Безликие серые скалы таращатся на неё, вызывая желание вернуться назад. На этот раз перепонки сдавливает тишина, лишь только море всё продолжает разбиваться об острые камни, разрезая мимолетное спокойствие шипением.       Гермионе кажется, что зелёный пропитывает всё вокруг: болотный свет отскакивает от салатовых щек Невилла и торфяных волос Паркинсон, расстилаясь по вездесущему мху. Верхушка маяка прячется в тошнотворно-зеленом тумане, и Гермиона выдыхает, понимая, что твари нигде не видно.       Пальцы сильнее сжимают горящий факел, готовясь в любой момент его применить. Невилл, Паркинсон и Забини сохраняют молчание, начиная спуск вниз к гряде скал. Забини снимает Паркинсон с выступа, а вслед за ним Невилл, отдав ей факел, обхватывает Гермиону руками за талию и аккуратно опускает на плоский камень. Весь воздух вырывается из легких, когда она оказывается в невесомости.       Утром её голова раскалывалась, а шея затекла от того, что длинная рука Невилла всю ночь крепко обхватывала её за плечи. Грейнджер хотелось разгладить складку на переносице, когда однокурсник беспокойно хмурился во сне. — Доброе утро, — приветствует она Невилла, как только он открывает глаза. — Доброе.       Складка между бровей Невилла разглаживается, и Гермиона перестаёт терзаться. В его глазах полное спокойствие, и ей хочется укутаться в него, как в теплый зимний свитер. Забини резко вскакивает с кровати, будит ошалелую от резкого пробуждения Паркинсон, и Гермиона вздрагивает, отворачиваясь.       Завтрак проходит в абсолютном безмолвии без уже привычных неуместных комментариев Блейза. Он задумчиво ковыряет ложкой в съедобной жиже, виновато посматривая на неё. Гермиона не выдерживает, начиная обговаривать их сегодняшний план, стараясь игнорировать нарастающее желание разразиться нотациями. В конце концов, они решаются выйти и договариваются сделать каждому по оружию, если вдруг тварь застанет их врасплох.       Невилл складывает несколько фляжек, найденных в подвале, на стол, и она наполняет их водой из-под крана. В наспех сделанную из наволочки сумку они бросают найденный фонарь, пару сменных носков и те самые фляжки.       На всякий случай, вдруг они не смогут найти пресную воду.       Забини предлагает взять несколько консервных банок с едой, и Гермиона соглашается, запихивая в сумку две банки оставшихся персиков в собственном соку. Из-за угла она наблюдает, как Блейз, отбрасывая пустую бутылку водки вбок, прячет две большие фляги в карманы.       Мда, вчерашнего вечера ему, видимо, не хватило.       — Уверена, что это сработает? — в очередной раз шепчет Забини, подбрасывая факел в руке.       — Уверена! — шикает она в ответ, указательным жестом показывая на его факел, пылая от возмущения из-за его легкомысленности.       Они продолжают свой путь, преодолевая ряды скользких булыжников. Чмоканье шагов эхом отражается от луж, спрятанных в лунках с рачками и торчащими иглами морских ежей. Морские звезды пятнами разбавляют однотонную палитру, скрываясь под водяной пленкой. Гермиона впервые сталкивается с такой дикой и необузданной природой, и это заставляет её дальше продолжать гадать об их местоположении.       Оказавшись за каменным выступом, Грейнджер оборачивается. На площади у маяка черноволосая девочка смотрит на неё испуганным, сосредоточенным взглядом. На вид ей лет двенадцать, и она не выглядит здоровой: по её щеке тянутся кривые волнистые черные язвы, а воспалённые глаза сверкают от слез. Смутно знакомая, словно вышедшая из сна, с руками-плетьми, она смотрит на Гермиону, будто готовится что-то сказать.       Грейнджер машет ей рукой, радуясь тому, что появились первые признаки человеческой жизни.       Странно.       Девочка продолжает смотреть на неё в упор, никак не реагируя.       — Гермиона? — шепчет Невилл и недоуменно сводит брови на переносице.       — Там… — она переводит на однокурсника взгляд, указывая на маяк, а после оборачивается и замирает, — …ничего нет.       Незнакомка исчезает так же неожиданно, как и появляется. Гермионе кажется, что в её голове начинают пищать триллиарды пикси. Ты сходишь с ума, Гермиона.       — Да, Гермиона? Мы ушли оттуда пять минут назад.       — Точно.       Плечи расслабляются, когда Невилл стягивает сумку, натягивая её на своё плечо. Она трёт виски, решая разобраться с этим позже. Скорее всего, друг просто подумает, что ей нездоровится.       Они пытаются двигаться с осторожностью, помогая друг другу при каждом спуске. Скользкая поверхность камней сверкает в приглушенном сиянии тумана, и её рука железной хваткой вцепляется в предплечье Невилла, который поскальзывается уже в который раз.       Тёмная вязкая вода поглощает мутной глубиной, и Гермионе кажется, что рухнуть в неё сейчас — не самый лучший исход. Её поступь становится лёгкой, невесомой, пока она пробирается к лодке. Забини подает ей руку, но она игнорирует ее. Тот сжимает губы в тонкую напряженную линию, но продолжает движение.       Она передаёт горящий факел Невиллу, присаживаясь на корточки. Деревянная лодка-корыто качается на волнах, пока она развязывает облезлую веревку. Ступни выжимают воду из подошвы, и Гермиона морщится, понимая, что ноги промокли насквозь. Позади слышится визг Паркинсон, соскальзывающей по блекло-зелёному камню в воду. Пламя факела гаснет, ударяясь о поверхность лужи.       Все происходящее разворачивается будто в замедленной съёмке. Блейз швыряет оружие в воду и бросается к Паркинсон, вытаскивая её, наполовину промокшую, из воды. За ней тянутся скользкие чернющие ладони. Они пытаются ухватиться за ноги истошно кричащей девушки. Вдалеке тёмное пятно на башне с удвоенной скоростью сползает вниз, и Гермиона одними губами произносит.       — Мерлин, нет...       Тишину разбивают тысячи клокочущих звуков, и Гермиона с ужасом понимает, что они, как тупые мушки, попали в самый центр логова мутантов-инферналов.       Закоченевшие пальцы режутся о жёсткую веревку, дергая лодку на себя. Невилл растерянно озирается, освещённый жаром огня, пытаясь понять, кому и как помогать. Лязгающая зубами тварь за его спиной ползёт по камню, истекая чернильной кровью. Паника вливается свинцом в каждую мышцу, и мозг судорожно соображает.       Инферналы — стадные создания. Инферналы не склонны преследовать жертв и заходить за пределы гнезд.       В лодку... Только бы попасть в лодку и уплыть отсюда.       В тот момент, когда лодка стукается о плиту, холодный шок током выбивает её из состояния равновесия. Чёрная обугленная рука вытягивается из воды, цепляется за её запястье и тянет вниз с неимоверной силой. Она чувствует, как ледяные иглы протыкают её сердце, а ужас стучит в ушах, когда тёмное течение обволакивает её до самого плеча. Холодная вода кажется кипятком, когда ледяное дыхание инфернального монстра касается её скул. Стук сердца, готового выпрыгнуть из груди, заглушают далекие крики Забини. Она дёргает рукой, ощущая, как солёные брызги заливают глаза.       — Лонгботтом, берегись, за тобой еще один!       Все внутренности сжимаются от ужаса, когда тварь открывает пасть, показывая ряды металлических клыков. Гермиона ждет зловония, но вместо этого резкий запах сероводорода и железа ударяет в ноздри — запах мертвых никогда не забывается, стоит его почувствовать, и смрад залезает тебе под кожу и преследует тяжёлым дурманом во снах. На миг весь мир сужается до полых, мутных глазниц, всматривающихся в неё. Гермиона дёргает руку со всей силы, но скользкие пальцы крепко вцепляются в её предплечье и утаскивают под воду.       Волна накрывает голову, и она чувствует, как тварь утаскивает её все дальше и дальше. Солёная вода жжёт глаза, пока Гермиона пытается оттолкнуть чудовище от себя. Существо брыкается, и даже сквозь толщу воды до ушей доходят невыносимое клокотание. Гермиона бьёт его ногами и руками, пытаясь вынырнуть наружу. Тварь покрывает мягкая сморщенная кожица, как у подгнившего яблока. Каждое касание посылает мурашки по позвоночнику. В воде ничего не видно, кроме расплывчатых тёмных очертаний и сияющих металлических зубов. Она будет бороться до самой последней секунды, пока тварь не утащит её на дно моря, а ткань лёгких не разорвется от воды. Кошмар происходящего давит на глазные яблоки, и она зажмуривается.       Попытки оттолкнуть инфернала становятся всё слабее, а движения — всё более дискоординированными и вялыми. Руки и ноги не слушаются, захлебываясь несколько раз, она понимает, что не может больше двигаться.       Сердце грохочет в ушах, когда смертельная хватка исчезает. Чья-то рука дергает её за ворот свитера, доставая из воды. Следом за ней устремляется тварь, но стоит ей вынырнуть, языки яркого пламени окутывают вонючее тело.       Тварь истошно вопит, охваченная огнем, а Невилл вытаскивает её из воды на гальку. Он трясет её за плечи так сильно, что голова без труда болтается на шее в противоположные стороны. Визг, наполненная болью и страданием, раздражает слух так, что хочется немедленно заткнуть уши.       — Ты в порядке?! Мерлин, Гермиона, ты цела?       Она кашляет, выплевывая соленую воду. Давится и кряхтит, пока наконец не приходит в себя:       — Где Паркинсон и Забини? — голос садится, а в горле бушует пожар от морской воды.       — Уже тут, Грейнджер. Быстрее, тащите свои задницы в лодку!       Голос Блейза дрожит, пока он проходит мимо, а идущая за ним Паркинсон напоминает вымокшую бездомную кошку. Слизеринцы разгоняют туман факелом, перешагивая деревянный бортик.       — Нам надо уносить ноги, пока другие не добрались до пожарища, — говорит Блейз, подавая ей руку. В этот раз она все же принимает её, всё ещё отходя от того, что только что чуть не захлебнулась в объятиях инфернала. Невилл садится следом, поджигая вылезающую из угла тварь. Забини отталкивается веслом, и постепенно маяк, величаво возвышающийся на утесе, становится все меньше и меньше.       Вечный одинокий страж, указывающий путникам путь, он скрывается в густом тумане с каждым движением весла. Твари собираются у края камней, завывая, как голодная стая волков.       Зубы стучат друг об друга, и Гермионе как никогда холодно. Струи ледяной воды сбегают по спине, заставляя её передернуть плечами. Туман застилает горизонт, не давая разглядеть ничего, кроме ближайших скал.       — Эти...Чудовища, они так напоминают людей, — Паркинсон вжимает голову в плечи, потирая руки. — Когда вы подожгли их… Было столько боли и крика.       — Эти твари пытались нас сожрать, Панси, и одна из них чуть не утопила Грейнджер, — ощетинивается Блейз. Весла рассекают воду раз за разом, образуя за собой маленькие воронки.       — Чисто теоретически, все инферналы были людьми когда-то, — замечает Невилл, поглаживая её спину. — Так ведь, Гермиона?       — Твои слова не помогают, Лонгботтом.       Перед глазами на утесе стоит маленькая черноволосая девочка и ждет её ответа. Выражение её лица кажется ей смутно знакомым, как и смольные волосы, отпущенные до самого пояса.       — Грейнджер? — Панси щёлкает пальцами перед её носом, когда Гермиона фокусирует внимание на её лице, — Ты не ранена? Ты в норме?       Медленно она утвердительно качает головой, и, еще раз откашливаясь, говорит:       — Инферналы — это убитые люди. Они подчиняются воле того, кто их оживляет.       — Хочешь сказать, что у них есть хозяин?       Три пары глаз вопросительно оглядывают её, и она, подумав, выдаёт:       — Я бы не сказала, что они напоминают типичных инферналов. Эта чёрная пленка, покрывающая их кожу. Покойники вне зависимости от времени так не выглядят. Только форма их тела напоминает человеческую, а все остальное, будто бы… знаете…       — Чужеродное, — заканчивает Паркинсон, закусывая губы в тревоге. — И хищное.       Забини стонет, выжимая из вёсел самый яростный гребок. Невилл забирает у него вёсла, предлагая отдохнуть, и тот откидывается на край лодки тряпичной куклой. Лодка качается на волнах, обдуваемая северным ветром. Перед глазами Гермионы стоит всё та же черноволосая незнакомка, и почему-то в голове завывает предупреждающая сирена.       Это далеко не первая и не последняя их встреча.

После пробуждения прошло: 52 часа 20 минут 5 секунд.

             Кожа ступней проваливается в мягкий, влажный песок, а морская полоса до бесконечности ластится волной к морю. Гермиона связывает кроссовки шнурками и закидывает их на плечо.       Гермиона еще никогда не видела столь широкого и огромного пляжа. Её одежда всё ещё насквозь влажная, а зубы продолжают стучать от холода.       Наверное, проходит час или два, прежде чем Панси орёт: «Земля!», указывая пальцем в сторону тонкой еле заметной линии. Лодка остаётся на берегу вместе с пережитым ужасом. С детской радостью они, выскочив на песок, стоят несколько минут в полной тишине. Дыхание захватывает, когда она наблюдает, как малахитовые холмы, тянущиеся вдоль её следов, покрывалом укрывают береговую линию. Кажется, что они на минуту задержались на страницах самых мрачно-прекрасных сказок Барда Бидля.       — Мерлин, для такого кошмарного места тут чересчур великолепно, — пар облачками окружает румяное лицо Забини, пока он говорит.       Все одновременно крутят головой, осматриваясь, Панси выдыхает: — Тут и вправду красиво.       — Нам нужно как можно скорее найти укрытие, иначе выдохнемся, — говорит Невилл, стаскивая с себя куртку. — Снимай свою куртку, Забини, у твоей подруги зуб на зуб не попадает.       Лицо Забини омрачается на секунду, но он стаскивает пуховик с плеч, запихивая его в руки дрожащей Паркинсон.       — Ещё со школы ваши принципы... — ворчит Забини, обхватывая себя руками. — Раздражали меня.       — Салазар, Блейз, спасибо тебе! Ведь после стольких лет дружбы ты не дал мне получить обморожение! — возмущенный голос Паркинсон ударяется о лопатки Забини, и Невилл ловит смешок рукой.       — Сладость моя, ты продала нашу дружбу гоблинам, сбежав в Америку к своему... — Блейз продолжает идти, даже не оборачиваясь к ней. — Как его лучше назвать? На ум приходит одна нецензурщина. Забавно, не находишь?       Паркинсон скачет на одной ноге, стаскивая на ходу одежду и пытаясь успеть за широкими шагами Забини. Гермиона непроизвольно улыбается, наконец осознавая, что они крепко стоят на суше. Даже вздорные бывшие однокурсники не могут испортить накатившего облегчения, охватывающего каждую её мышцу.       Молния на горловине свитера зацепляется за скрюченные кудри. Изо рта Гермионы вырывается тяжелый вздох, и она пытается стянуть с себя тяжёлую от ледяной воды одежду.       — Дай я, — Невилл помогает ей, распутывая застрявшую прядь и вытряхивая её из свитера. Оставшись в одном лифчике, она дрожит, чувствуя, как иглы холода цепляют кожу. Невилл закутывает её в своё пальто и выжимает свитер.       — Что ж, после стольких лет дружбы, — трясётся Гермиона, прыгая на одном месте, чтобы согреться, — я всё ещё могу на тебя положиться, и я ничего не продавала гоблинам!       Невилл ухмыляется и сжимает зубами верхнюю губу. Эта его постоянная привычка, стоит ей пошутить, умиляет её. Фирменный жест, известный только ей.       — Да и в Америку ты не уезжала, — дразнит он её, прищуривая глаза. — Сильно замёрзла?       — Нормально.        Гермиона прячет улыбку, отходя ближе к кромке леса. Забини и Паркинсон до сих пор разбираются в нескольких шагах от них, оживлённо жестикулируя. Они с Невиллом пытаются осмотреться, но натыкаются только на непроглядные дебри деревьев и кустов всех семейств около кромки леса, обвивающего скалы.       — Невероятно много растительности, — восхищается Невилл, приседая около фиолетовых цветков странной формы, пробивающихся сквозь темный песок. — Асмодей, валериана, заунывники. Хватило бы на целую целительскую аптечку.       Вдруг уголки его губ опускаются, и Гермиона переводит взгляд на место, куда смотрит друг. Из-за кромки густого зелёного леса возникает силуэт человека. Минуту назад эмоционировавшие Паркинсон и Забини теперь пятятся назад, запутываясь в ногах.       Напряжение нарастает в воздухе, и Гермиона готова броситься бежать в любую секунду. Синхронизируясь, они вчетвером берутся за руки, прижимаясь друг к другу. Гермиона слышит влажное дыхание и чувствует потные ладони Невилла и Панси. Человек приближается, и они переминаются с ноги на ногу, всё ещё не понимая, стоит ли броситься наутёк. Через несколько мгновений Гермионе удаётся разглядеть взлохмаченные волосы, круглые очки и удивлённые родные зелёные глаза. Человек машет им, переходя на бег. Мерлин, это же Гарри. Гарри!       — Гарри, мы здесь! Это мы! — она выпрыгивает из-за спины Невилла, выбрасывая руки вверх.       Он останавливает её, пытаясь успокоить: — Подожди, Гермиона! Ты уверена, что это он?       — Поттер, что за хре…       Гермиона вырывается из хватки Невилла, не дослушав растерянного Блейза. Её легкие горят, пока она бежит к приближающемуся Гарри. Она прыгает на него, захватывая в объятия. От него пахнет потом, травой на квиддичном поле, размазанными по пергаментам чернилами и домом.       Впервые за двое суток ей кажется, что сердечный ритм приходит в норму, а демоны страхов под кожей успокаивают свой непрекращающийся рев. Гаснущая надежда загорается ярким алым пламенем.
Вперед

Награды от читателей

Войдите на сервис, чтобы оставить свой отзыв о работе.