Прометеус

      

      После пробуждения прошло: 12 часов 45 минут.

      Она просыпается, как и вчера, в темноте и с сухим горлом. Рядом слышится сопение Паркинсон. Гермиона протягивает руку, с облегчением выдыхая, когда чувствует её тёплую кожу под пальцами. Прошедшие события проносятся в памяти, и Гермиона несколько раз наивно пытается вызвать из своих ладоней капельку света, но, как она и ожидала, ничего не выходит. Простейший «Люмос» больше не работает.       Она чувствует щекой влажность, но с удивлением понимает, что футболка и джинсы полностью сухие: в камере было тепло всю ночь. Её больше не бьёт дрожь.       Гермиона облизывает губы, пытаясь их увлажнить. Уголки рта тянет, и она морщится от неприятных ощущений. Она смутно вспоминает, что происходило вчера. Ей кажется, будто всё это было очень и очень давно. Хочется наружу: вдохнуть свежий воздух и наконец посмотреть на место, где она очнулась, при свете дня.       Гермиона наощупь пробирается к двери. Она чувствует, как её мышцы ноют, когда толкает тяжёлый камень. Испуганно озираясь на бледную, лежащую под ногами Паркинсон, заступает за порог темницы.       Грейнджер щурится от яркого света, прикрывая лицо ладонью.       В глаза будто заливают кислоту. Ей хочется надеть чёрные очки, когда она выходит на мощённый мелкими камнями балкон башни.       Она пытается мысленно подсчитать, сколько могло пройти времени, пока она валялась безвольным трупом на верхнем этаже. Столь сильная реакция на дневной свет — явное следствие её сенсорной депривации.       Гермиона подходит к краю.       Наверху корчатся ржавые коряги, и у Гермионы стынут жилы, когда она вспоминает о вчерашнем. Расстояние между оборванными прутьями балкона и лестницей кажется ей непреодолимым при свете дня и нормальной погоде.       Она слышит крики чаек и опускает глаза вниз, на чёрные скалы. Тысячи игл прячутся в синеве бушующего моря, собираясь в огромного великана, рассыпавшего крошки камней под гребнями волн. Гермиона никогда не видела такого иссиня-чёрного моря. Болотная каёмка волн раз за разом разбивается о крошки породы. Тёмная морская вода пугает её, как и остриё скалы, грозно вглядывающееся в башню. Обходя этаж кругом, она понимает, что на другой стороне нет ни единого островка земли. Башня — единственное, что отделяет её и Паркинсон от морских щупалец.       Желудок резко дергается вниз от отчаяния, и она вздыхает.       Никого и ничего.       Она заглядывает вниз, через прутья, всматриваясь в громадину, на которой стоит строение. Снизу ещё, если прикинуть, этажа четыре. Вверх один, а может, и два.       Она застряла тут с малоприятной знакомой и не имеет ни малейшего понятия, как выбраться. Да и Паркинсон всё ещё без сознания.       От безнадёжности ситуации хочется скулить. Ей кажется, что даже годовалая ночёвка в палатках впроголодь в поисках крестражей, была бы предпочтительнее, чем неизвестность.       У неё всегда была надежда, во время и после войны, маячащая в конце туннеля. Именно надежда давала ей силы забинтовывать раны Гарри и Рона раз за разом, стоило им наткнуться на свору Пожирателей. Лечащие зелья быстро заканчивались, как и их энергетический потенциал. От режущих заклинаний оставались неглубокие порезы. Магловской медициной исцелить их было проще, чем вновь тратить волшебные запасы силы.       А ищут ли они её? Есть ли вероятность, что найдут? Конечно, они знают, что она исчезла. Правда. Как иначе?       Вчера она заказывала три «Похотливых Вейлы» им с Гарри и Джинни для начала. Сегодня она чёрт знает где и не имеет ни малейшего понятия, как спуститься на твёрдую землю из этой проклятой башни.       Гарри, который заливался смехом, крутя оливку между зубами. Рон, с которым она не разговаривала уже восемь месяцев с того момента, когда колдомедик объявил, что у них никогда не будет детей.       Ей кажется, что ещё несколько таких мыслей, и её стошнит прямо себе под ноги. Гермиона тихо шмыгает носом, цепляясь за балкон. В этом грёбанном месте суровый климат и никакого тебе согревающего. Она продолжает смотреть на небесные серые кляксы, пытаясь не возвращаться больше мыслями к друзьями.       — Э-э-э-э-й.       Грейнджер подскакивает от резкого звука, вскидывая голову наверх и убирая локти с ржавого ограждения.       По перепонкам ударяет еще одно звонкое «Эй». Секунду она думает, что это галлюцинация, но «Эй» повторяется. Резкий порыв ветра заглушает голос. Набрав в лёгкие побольше воздуха, она выкрикивает:       — Кто там?!       Звук затихает, а Гермиона продолжает:       — Я здесь, эй, там! Я тут, я снизу!       Как болванчик, она мечется туда-сюда, заглядывая наверх, пока наконец не пробирается на противоположную сторону помещения, обходя круглую комнату с внешней стороны.       В метре сверху виднеется курчавая голова: густые чёрные брови и заострённый нос.       — Кто ты? — с надеждой спрашивает она. — Ты звал меня?       В уголках глаз незнакомца появляются морщинки, а брови в недоумении сходятся около переносицы.       — Грейнджер, святая моча гоблина, как ты здесь оказалась?!       Голова на секунду пропадает, а потом снова появляется. На неё смотрит парень с угольными глазами и точёным подбородком. Она помнит его родинку у губы ещё со школы, по ней вздыхала добрая половина Хогвартса.       После окончания школы она пересекалась с Блейзом Забини только однажды: он работал в отделе магического правопорядка и помогал ей собрать документы для разрешения на выращивание остролистного плюща. Ей тогда казалось, что она попала в параллельную вселенную. Не каждый раз увидишь слизеринца, который добровольно вызвался помочь тебе. Хотя это был лишь второй месяц его испытательного срока. Гермиона сразу поняла: Блейз Забини хочет покрасоваться в глазах начальства и восстановить репутацию.       — Забини? — заикается она. Алая бабочка на его воротничке перекошена, а бархатный смокинг в тон испачкан разводами грязи. Он будто только что покинул светский прием, где шампанское меняет цвет в самопоявляющихся бокалах, а на всех гостей наложено заклятие ненасыщения. — Ты один?       Он продолжает хмурить брови, пока наконец не произносит: — Нет. Со мной Лонгботтом и…       — Невилл?! Он тут? Где он? Он в порядке? — часто моргает она, задирая подбородок ещё выше. Нога начинает дергаться от нетерпения, пока она смотрит в лицо Блейза.       — Радость моя, не надо так торопиться! — его брови пружинят в такт интонации каждого сказанного слова, а Грейнджер мрачнеет, теряя терпение. На это он тут же затихает и становится серьёзным.       — Лонгботтом, он… Как бы тебе сказать, — Блейз поджимает губы. У неё плохое предчувствие. — Он молчит, как Авгурей. Я оставил его на верхушке, чтобы спуститься сюда и найти помощь. Он не реагирует на мои слова.       Гермиона качает головой:       — Вы очнулись вместе? Как давно? — из её рта без остановки продолжают сыпаться вопросы. — У него контузия?       — День назад, э-э-э, может, полтора. Сперва я подумал, что это мой кошмар, Грейнджер. Знаешь, я никогда не просыпался в тюремной камере и без палочки.       Она смотрит себе под ноги, чувствуя неловкость. Кажется, что нескончаемая вереница вопросов, возникающих в голове, никогда не закончится. Их глаза встречаются, когда Забини продолжает:       — По поводу Лонгботтома… Я думаю, это шок. А что насчёт тебя, сладость? Как ты? В твоём перекаченном мозге есть хоть одно объяснение происходящему?       Она кусает щёку до крови, пока проговаривает:       — Я проснулась на том этаже, где ты сейчас. Так же, как и ты, одна, в тёмной камере и без палочки. Был жуткий шторм, я спустилась вниз и…       Гермиона чувствует, как сомнения противной слизью опутывают мысли, когда она ловит его вопрошающий взгляд. Она не уверена, что Забини стоит говорить о произошедшем выбросе её стихийной магии. Наверняка он посчитает её умалишённой, поэтому она переходит к более интересной детали.       — Внизу я нашла Паркинсон.       Забини вскидывает брови от удивления, и его красивый рот образует круглое «О».       — Панси не могла сюда попасть, — бормочет он.       — Но она тут.       — Да быть такого не может!       Гермиона закатывает глаза.       Он думает, что я лгу ему… Какой абсурд!       На щеках разливается румянец, и она, не выдерживая, начинает зло тараторить в ответ, проглатывая окончания слов:       — Забини, я тут так же, как и ты! На вершине чёртовой башни, пытаюсь понять, как отсюда выбраться. Ты, правда, думаешь, что я выдумываю? Да?       — Тише-тише, Грейнджер, — он вскидывает руки, а его зрачки расширяются от удивления. — Я верю тебе. Дело вовсе не в этом: в последний раз я видел Панси до пробуждения, когда мы навещали Драко на приёме в его поместье. Когда мы разошлись, она переместилась в Америку, к своему новому богатенькому дружку.       Грейнджер сдувает кудрявый волос с носа, вытирая кончик рукой и чувствуя, как искрят нервы от нетерпения. Она абсолютно ничего не понимает.       Кому понадобилось похищать бывших неприятелей для того, чтобы запереть в тюрьме?       Из-за её спины доносится тихий голос.       — Блейз… Как ты здесь… — Паркинсон смеряет Гермиону непроницаемым взглядом. На ней всё то же чёрное облегающее шёлковое платье и шпильки. Гермиона хмыкает, когда видит, как она шатается на них, надеясь не свалиться, и потерянно осматривается, пытаясь сориентироваться.       — Как ты себя чувствуешь, Панси? — спрашивает Гермиона, пока зубы Паркинсон стучат от холода. Её всклокоченные волосы торчат в разные стороны, а под глазами залегают размазанные пятна от туши и жёлтые синяки. Изнеможённая маска её лица заставляет Грейнджер смягчить тон.       Паркинсон больше не смотрит на неё. Лишь открывает рот, а потом опять закрывает, будто выброшенная на берег рыба.       — Я… — начинает она и тут же заканчивает, уставившись на синие кольца на коже, протянувшиеся вдоль запястий. Она громко сглатывает, продолжая вертеть руками. Видимо, она пытается вспомнить, и Гермиона понимает, что еще немного, и Паркинсон осядет на пол, не совладав с эмоциями, захлестнувшими её.       Блейз обеспокоенно ёрзает сверху, снимая свой пиджак и окликая девушку:       — Грейнджер, походу у неё тоже шок, держи.       Она ловит грязное алое пятно ладонями, чувствуя приятную ткань. Подходит к Паркинсон и накрывает её плечи, пока та бесцельно продолжает смотреть на свои руки. Гермиона берёт девушку за локоть, отводя подальше от каменного ограждения.       — Забини, — безапелляционно бросает она, наблюдая как Паркинсон, словно слепой щенок, следует за ней. — Веди Невилла к лестнице, вам надо спуститься вниз!       — Как я, по-твоему, должен это сделать? Он не реагирует на меня.       — Сообрази, — устало говорит она. У Гермионы нет никаких сил разбираться ещё с одним контуженным магом. Ей хочется помыться, выпить горячего чаю и залезть под одеяло. А пока кожа чешется от грязи, её горло раздирает от жажды, а позвоночник уже сжался втрое от пронизывающего ветра, ей надо найти любой способ выбраться.       — Не знаю. Скажи, что ты видел спасателей. Мне без разницы. Я не могу... Боже... Из нас четверых только мы с тобой соображаем нормально. На мне Паркинсон, а на тебе Невилл.       Забини закатывает глаза и вскидывает в возмущении руки, но исчезает, видимо, решив не спорить. Слава Мерлину!       Вместе с Паркинсон они возвращаются обратно, и она аккуратно опускает её у стены.       Панси закидывает голову назад, подбирает колени к себе и обнимает их. Она начинает раскачиваться из стороны в сторону. Лицо становится серым и безликим.       Гермиона гадает, что произошло за то время, пока Панси была одна в темнице. Как долго она просидела там; умоляла ли отпустить её, когда поняла, что не может самостоятельно выбраться? Она представляет, как туман страха окутывал бывшую однокурсницу, заставляя терять надежду с каждой минутой, проведённой взаперти. Одна и в полной темноте — как бы Гермиона сама повела себя, не будь у неё ключа в кармане?       Грейнджер часто приходилось игнорировать свой страх. В какой-то момент его парализующий дурман перестал действовать на неё. Страх толкал и оживлял её, давал сил двигаться дальше и вперёд, борясь до самого конца. Её больше не пугали смертельные заклятия, тёмная магия и чудовища. Насмотрелась. Её выбор — не бояться, а скалиться в лицо ужасам. После войны она потеряла чувство трясущихся рук и сворачивающегося в комок желудка.       Главным её оружием был холодный ум. Благодаря своей сообразительности Гермионе часто удавалось быстрее других находить решение, получать высокие баллы на экзаменах и собеседованиях, преуспевать в операциях и целительстве. Каждый раз, когда она сталкиваясь с неизвестностью, Гермионе удавалось преодолеть её. Каждую рану можно было бинтовать или не бинтовать, а болезнь излечить или не излечить. Понятно и логично.       В каждом зелье набор ингредиентов, определённый рецепт и этапы приготовления. Следуешь инструкциям точно — получаешь идеальный результат. Ошибаешься — не получаешь ничего.       Но иногда Грейнджер накрывала растерянность. В моменты, когда доводы разума больше не работали, она сжималась в комок.       Сухая. Как страницы книг, которые ты постоянно читаешь, Грейнджер.       Она не знала, как успокоить Паркинсон, не спровоцировав ещё большую истерику. Не понимала, стоит ли спрашивать, что произошло, или хотя бы касаться её. Как выразить нужную поддержку, когда не знаешь, как поддержать самого себя, и всех ответов на бесконечные вопросы в голове на этот раз не имеется?       Гермиона закусывает губу, садясь напротив.       — Когда я нашла тебя, Панси, у тебя была гипотермия. Сколько времени ты провела в камере?       Панси не шевелит ни одним мускулом. Проходит минута, две, на третью она поворачивает голову к Грейнджер и шепчет:       — Я не знаю. Я проснулась в камере. Было совсем темно.       — Было холодно?       Паркинсон кивает, продолжая:       — В начале было терпимо, но постепенно становилось всё хуже и хуже. Когда ты ворвалась ко мне, Грейнджер, я уже не надеялась, что когда-либо выберусь. Сколько бы я ни кричала и ни просила о помощи, было ощущение, что меня никто не слышит. Я думала, что нахожусь в Азкабане… Но даже там чувствуется человеческое присутствие. Тут — нет. В какой-то момент я начала бездумно бить по стенам, но в ответ не получила ничего. В Азкабане меня бы поместили в изолирующий пузырь и наложили Инкарцео.       Гермиона смотрит на расплывшиеся синяки на её руках и только сейчас замечает, что они разлились кляксами до плеч.       Отчаяние…       Вот что чувствует Грейнджер, оглядываясь вокруг. Будто кто-то надел на голову целлофановый мешок и душит её, а она не в силах как-то это предотвратить. Они и вправду одни. Ни единой человеческой души на сотню миль.       — Я думаю, на твою камеру были наложены оглушающие чары. По крайней мере, я почувствовала магию, когда открыла дверь.       Она ёрзает на месте, начиная ковырять заусенец на пальце. Паркинсон садится напротив неё и выжидающе смотрит, прищуриваясь.       — Что это вчера было, Грейнджер?       О, Мерлин, нет.       Гермиона на минуту теряется, запинаясь на полуслове, и произносит:       — Что было?       Их отвлекает сильный треск, заставляющий тут же подскочить на ноги. Звук идёт со стороны обломанной лестницы, и пока Гермиона пробирается к ней, она молится о том, чтобы это был просто порыв ветра, а не Блейз или Невилл, прыгнувшие на этаж ниже.       Но её опасения оказываются правдой. Она бежит вверх по ступенькам и видит Блейза, свисающего с изогнутой железной лестницы. Под его телом грохочет море. Его зрачки расширены, а лицо искажено из-за страха смерти. На другой стороне босой Невилл, в пижаме, дрожит, цепляясь за то, что осталось от перил.       За секунду она ложится, протягивая руку вниз, и Блейз цепляется за её пальцы. Она оказывается слишком слаба, чтобы вытянуть его. Её торс соскальзывает вниз, и единственное, что её удерживает, — нога, зацепившаяся за кривое лестничное ограждение.       Из лёгких выбивается весь воздух, когда пальцы Забини впиваются в её предплечье. Гермиона рассматривает шпили скал, уходящие раз за разом под воду. По позвоночнику током проходят мурашки, и она представляет, как падает.       — Не отпускай меня, Грейнджер. Умоляю тебя, — в его испуге можно утонуть, он быстро завладевает ей. В мышцах ощущение, что руку оторвёт. Она сжимает до скрипа зубы и тянет Забини назад изо всех сил. Внезапно кто-то хватает её за ногу, помогая.       Большущие руки Блейза наконец зацепляются за край, и Гермиона делает последнее усилие над собой. Они валятся кубарем с лестницы. Панси сидит на полу рядом, откинувшись назад, пытаясь восстановить дыхание. Гермиона часто моргает, хватаясь за яростно бьющееся сердце.       — Да Мерлиново гоблиново отродье! Что это за проклятое место! — орёт Забини, делая надрывные вздохи.       — Грейнджер? — выдавливает из себя с паузой взъерошенная Паркинсон. — Мы в расчёте, да?       — Видимо, — пожимает плечами Гермиона.       Когда ей удаётся отойти от шока, Гермиона вспоминает про Невилла. Она возвращается обратно, оставляя Паркинсон и Забини успокаиваться на полу. Его застывшая фигура всё на том же месте, чуть-чуть шатается от порывов ветра. А пол отвалившегося лестничного пролёта всё ещё поскрипывает от прыжка Блейза.       — Невилл, тебе надо прыгнуть, чтобы перебраться!       Он игнорирует её, крепче сжимая перила.       — Ты слышишь меня? — выкрикивает Грейнджер.       От лица Невилла отхлынула вся кровь, он смотрит на неё, будто она сморозила какую-то несусветную глупость. Его глаза быстро бегают туда-сюда — на Грейнджер и на дыру в пролёте, снова на неё и снова на дыру. Голос Невилла дрожит:       — Я не могу этого сделать, Гермиона.       — Что ты имеешь в виду? Ты должен это сделать! Я не могу левитировать тебя, — теряется она, упирая руки в бока. — У тебя нет выхода.       — Я боюсь высоты! — огрызается Невилл, ещё сильнее сжимая перила. — С самого детства.       Годрик, этот день просто не может стать ещё хуже!       После пробуждения прошло: 13 часов.       Невилл смотрит на противоположную сторону лестницы, и его единственная мысль сейчас, парализующая и колотящаяся в центре головы:       — Беги! Прочь отсюда на ровную и устойчивую поверхность.       На висках выступает пот, когда он видит островок скал внизу. Ему кажется, что они так близко, касаются остриём его ступней. А брызги холодных волн ещё чуть-чуть и достигнут щиколоток. Мерлин, помоги!       Невилл зажмуривает глаза и видит, как летит с пятого этажа. Ему пять лет, и он почти поймал садового гнома, забравшегося на третий этаж их летнего домика. Светящийся неоновый леденец в форме снитча выскакивает из рук. Его руки и ноги ощущаются как желе, а он летит и летит, ожидая, что скоро разобьётся в лепешку. У него, пятилетнего, нет ни одной мысли в голове, только страх, забирающийся под кожу.       Он слышит, как рвётся его школьная форма, когда на уроке квиддича на первом курсе он сваливается с крюка. Он никогда больше не садится на метлу и пытается не подниматься на трибунах выше первого ряда.       Всю свою жизнь он избегает высоких и шатких конструкций, ибо, попадая на них, он паникует. Он отказывается ездить в горы на летние каникулы, так как утёсы готовы сожрать его каждый раз при приближении.       На пятом курсе он ни разу не открывает глаза, когда летит на фестрале.       Он человек, любящий широкие пространства с многообразной флорой и фауной, а не прыжки с неимоверной высоты и катание на летающей лошади-смерти.       Ему восемнадцать. Он ощущает невидимую руку Долохова на шее, чьё заклинание душит его в воздухе на краю утёса. Он думает, что смерть от падения с высоты — самая ничтожная смерть на свете. Он не хочет умирать в тот момент сильнее, чем когда-либо.       Он не может сдвинуться с места. Под глазами пляшут белые пятна, а в ушах грохочет сердце. Он не хочет умирать. Под веками крутится висящий на Гермионе Забини и корчащаяся, вытаскивающая их Паркинсон.       Не смотри вниз. Не смотри вниз.       Но он смотрит. И в тот же момент его сердце падает на уровень желудка, а живот сворачивается в тугой узел. Мерлин… Мерлин.       Он переводит взгляд на противоположную сторону.       Его близкая подруга огрызается на раскрасневшегося слизеринца, а ссутулившаяся Панси Паркинсон сидит на ступенях, скрываясь за их двигающимися фигурами. Кажется, она абсолютно не заинтересована в их споре.       На лбу Гермионы образуется глубокая складка, пока она выслушивает Забини. За войну её лицо утратило мягкость, а черты перестали быть открытыми, но Невиллу кажется, что так даже лучше. Её острые скулы подчёркивают глубоко посаженные карие глаза. Челюсть красиво закругляется в тонкую шею, когда она наклоняется над котлом в его лаборатории, убирая кудри от лица. Она стала чаще хмуриться, но всё так же каждый раз смущённо улыбается при спорах. Она каждый раз переубеждает его в том, что водоросли не могут залечивать ожоги.       Он глубоко вдыхает и выдыхает, стараясь сконцентрироваться на ингредиентах лечебного зелья, которое готовил на основе их два дня назад.       — Грейнджер, давай просто спустимся вниз, принесём сюда что-то, чтобы трусишка Лонгботтом смог спокойно перебраться.       — То есть ты хочешь сказать, что знаешь, что нас ждёт? Там, внизу. Ты хоть малейшее представление имеешь, что там на этих трёх-четырёх этажах, Забини? Я вот — нет, и я не ожидаю ничего хорошего.       — Грейнджер, деточка не будет прыгать.       — Невилл не останется тут один!       — Салазар тебя! — Невилл вздрагивает, когда слышит, как Забини пинает камень от злости. — Но может, тогда просто разделимся…       Он продолжает высчитывать, сколько лепестков маргаритки нужно для приготовления успокаивающего бальзама. Ему слышится стук или даже щелчки. Он списывает это на нервы. Невилл собирается уже добровольно вскарабкаться наверх, как вдруг из-за угла выползает нечто чёрное и бесформенное. Сперва ему кажется, что это тень, но оно двигается.       Тёмное и влажное, оно похоже на сожжённого человека, чьи конечности были вырваны и вставлены обратно. Изгибается и шипит, выползая из-за угла по каменной стене. С каждым шагом оно ускоряется, пока не нависает в метре над его головой.       Трк-трк-трук.       Оно резко щёлкает головой, прокручивая её вокруг себя. Невилл оборачивается на Гермиону. Её взгляд обеспокоен. Одна ладонь закрывает рот Забини, а палец второй приложен к её потрескавшимся губам.       Нечто замирает, продолжая издавать щёлкающие звуки.       Трк-трк-трк.       Паркинсон сжимает концы шёлкового платья, устремляя взгляд наверх. В её глазах испуг, и она с дрожью выдыхает, издавая маленькое «ммм».       Существо резко переворачивается и останавливается, не издавая ни звука. На подобии лица пузырятся и вылезают два мутных белых глаза. Ослепшее, агрессивное.       Гермиона яростно смотрит на Паркинсон, пока та зажимает рот рукой. Невилл не дышит, когда монстр проползает дальше по стене. Он даже забывает, что стоит на высоте сотни метров на ржавых ступенях. Чёрная жижа, похожая на кровь единорога, стекает с тела его соседа по лестнице.       Он поворачивает голову, а Гермиона поднимает пальцы, начиная их загибать. Один палец. Ему придётся прыгать, понимает он, когда их взгляды встречаются.       Два пальца. Он глубоко вдыхает и закрывает глаза.              Три пальца, и он оборачивается к краю, а Забини перемещается вперёд, обходя Грейнджер и протягивая ему руки.       Одними губами он произносит:       — Не смотри вниз.       Четыре, и он приседает, смотря, как чёрная жижа продолжает падать в пучину воды снизу, а существо всё так же неподвижно.       Пять пальцев. Все происходит в долю секунды: он зажмуривает глаза, отталкивается и прыгает. Звук скрипа разрезает тишину, и чёрное чудовище бросается за ним, приземляясь на его место, когда Забини ловит его, вытягивая и не давая потерять равновесие.       — Бежим! — выкрикивает Гермиона во всё горло, когда видит, как тварь стрекочет, готовясь к очередному прыжку.       — Блять, блять, блять! — тараторит Блейз, хватая его за руку. Гермиона и Паркинсон бегут спереди. У него горят пятки, пока они скачут вниз по ступеням. Паркинсон теряет туфлю по пути, но не успевает её подобрать, когда Грейнджер грубо дергает её за плечо.       Они пробегают по кругу два уровня вниз, пока не оказываются на новом.       — Сюда, — выкрикивает Грейнджер, пробегая к тюремной камере с узором змеи. Она шарит руками по ней. Тварь быстро оказывается на их этаже и ползёт, выкручивая конечности и оставляя после себя грязный кровавый след.       Трк-трк-трк.       — Пропусти, — шипит Паркинсон, проталкиваясь вперёд. Она нажимает на глаза змеи, и железная дверь щёлкает, раздвигаясь.       Они заваливаются внутрь. Невилл оборачивается, дёргая два затвора и задвигая их. В последний момент он видит две огромные челюсти, летящие на него. Дверь закрывается прямо перед пастью чудовища, а между створок остаётся густая бордовая капля.       Он медленно сползает по стене и видит перед собой просторную смотровую комнату.       — Откуда тут слизиренские замки? — спрашивает Панси, хватая ртом воздух.       — Что?       — В нашей гостинной были такие в буфете со сладостями.