Do I Wanna Know?

Скорая помощь уже уехала. Врачи сделали заключение и оставили инструкции, куда нужно подъехать для оформления всех документов и организации похорон. В квартире вновь наступила оглушающая тишина, и Кенсу казалось, что она давила на него со всех сторон. Он сидел на диване, и смотрел в пустоту перед собой. Квартира вдруг казалась слишком большой, слишком чужой. Он понял, что остался один. Абсолютно один. Мысли о том, что делать дальше, путались в голове. Ему нужно было собрать себя, но каждая попытка заканчивалась тем, что он вновь слышал в своей голове голос деда: ворчащий, успокаивающий, живой. Телефон лежал на столе, но Кенсу не знал, кому позвонить. Хотелось просто кому-то сказать, чтобы не сходить с ума в одиночестве. Стоит ли тревожить Кимов? Что они могут сказать? Что он сам скажет? Он вздохнул, потянулся к телефону и несколько секунд просто смотрел на экран, пока не набрал знакомый номер. — Алло, Кенсу? — ответил Чонин, его голос звучал чуть удивлённо. — Дядя Ким... — начал Кенсу, но голос дрожал, и слова застряли в горле. — Что случилось? — голос Чонина стал настороженным, чуть мягче. — Дедушка... умер, — выдавил Кенсу, чувствуя, как в груди всё сжимается. На том конце линии наступила пауза, и Кенсу услышал лишь тихое дыхание Чонина и голос Суджон. — Ты дома? — спросил он, не повышая голоса. — Да… — Мы скоро будем, - произнес Чонин, но Кенсу закусил губу. — Дядя Ким... — он глубоко вдохнул, стараясь собраться с мыслями. — Можете приехать один? На том конце линии повисло молчание, и Кенсу уже начал сомневаться, правильно ли он сказал. — Суджон сейчас дома, она ведь тоже переживает за тебя, — осторожно отозвался Чонин. — Я знаю, — поспешил заверить Кенсу, — Просто… я не хочу, чтобы она волновалась ещё больше. Я знаю что она будет меня жалеть, а мне… Чонин замолчал, но его ответ прозвучал тепло и уверенно: — Я понял. Скоро буду. — Спасибо, — прошептал Кенсу, чувствуя, как в груди немного потеплело от того, что его просьбу поняли без лишних вопросов.

*****

Кенсу сидел на полу в гостиной, опираясь спиной о старый диван. В руке тлела сигарета, тонкий дым лениво поднимался к потолку. Он впервые курил дома. А что, дедушка ведь уже ничего не скажет. Но от этой мысли легче не становилось. Он сделал глубокую затяжку, чувствуя, как горечь заполняет лёгкие, а затем выдохнул дым, наблюдая, как он растворяется в полутьме комнаты. Тишина вокруг была почти осязаемой, только слабое тиканье старых часов нарушало её, напоминая, что время продолжает идти, даже если он сам этого не хочет. Раздался дверной звонок. Резкий, слишком громкий звук заставил Кенсу вздрогнуть. Он бросил взгляд на сигарету в своей руке, быстро затушил её в пустой кружке, стоявшей рядом, и поднялся на ноги. Подойдя к двери, он медленно повернул замок и открыл её. На пороге стоял Чонин. Его лицо было сосредоточенным, но в глазах читалась тёплая забота. — Дядя Ким, — выдохнул Кенсу, будто этим простым обращением можно было удержать от нахлынувших эмоций. Чонин окинул его взглядом — растрепанные волосы, покрасневшие глаза, рубашка, одетая как попало. — Привет, мальчик, — мягко произнёс он. — Можно войти? Кенсу молча кивнул, отступая в сторону. Когда Чонин прошёл в гостиную, его взгляд тут же остановился на кружке с потушенной сигаретой. Он перевёл глаза на Кенсу, но ничего не сказал, лишь сел на диван, похлопав по месту рядом. — Присаживайся, — предложил он. Кенсу уселся на диван рядом с Кимом. — Ты курил? — спокойно спросил Чонин. — Да, — коротко ответил Кенсу. — Впервые дома. — Помогло? — в его голосе не было укора, только искренний интерес. Кенсу покачал головой. — Нет. Ничего не помогает. Чонин скрестил руки на груди и выдохнул. — Врачи что-то говорили? — наконец спросил он. — Да, — тихо отозвался Кенсу. — Сказали, что нужно будет завтра оформить документы. Дали инструкции… Чонин кивнул, его лицо оставалось спокойным, но взгляд выражал глубокую заботу. — Мы поможем. Я буду немного занят, поэтому с тобой может поехать Суджон. Кенсу посмотрел на него, и его губы дрогнули. — Не нужно. Я сам справлюсь. — Ты уже достаточно справлялся сам, — мягко перебил его Чонин. — Мы поможем с организацией. Тебе еще…рано таким заниматься. Кенсу издал нервный смешок, переводя взгляд куда-то в пустоту, словно о чем-то задумываясь. — Надо же, мне повезло полностью осиротеть после восемнадцати, а не до, — хмыкнул Кенсу, словно пытаясь найти хоть что-то хорошее в этой ситуации. Его голос звучал напряжённо, а улыбка, скользнувшая по губам, была скорее отчаянной. Чонин посмотрел на него, нахмурившись, но не перебил. Он понимал, что сейчас любые слова утешения могут прозвучать фальшиво, — Уверен, он где-то сейчас даёт мне подзатыльник и говорит: "Ты чего раскис, будто лимонов объелся", — горько усмехнулся Кенсу, но в его голосе дрогнула нота, которой раньше не было. Его глаза блеснули от слёз, но он тут же попытался их сдержать. Несколько секунд тишины, и Чонин заметил, как плечи парня подрагивают. Кенсу поднёс руку к лицу, будто пытаясь унять слёзы, но всхлип, сорвавшийся с его губ, был предательски громким. Чонин, не говоря ни слова, медленно придвинулся ближе. Его движения были осторожными, будто он боялся спугнуть эту хрупкую попытку Кенсу держаться. Он положил руку на плечи парня, притягивая его ближе, и обнимая как-то по-отчески. — Всё хорошо, — тихо произнёс он, даже если сам не верил в это. — помни только что ты не один, ладно? Ты не обязан со всем справляться сам. — Я не ваша ответственность, - произнес Кенсу, не шевелясь, но все еще всхлипывая, - но вы почему-то всегда помогаете. — Потому что ты давно часть нашей семьи, - вздохнул Чонин, - Чимин тебя за брата считает. Суджон за второго сына. Чонин на мгновение замолчал, словно подбирая слова. Его рука осталась лежать на плече Кенсу, тёплая, поддерживающая. — А вы? — повторил Кенсу, поднимая взгляд. Его глаза были покрасневшими, но в них читался искренний интерес. Этот вопрос вырвался как-то слишком легко, словно он долго ждал возможности его задать. — Я... — начал Чонин, чуть нахмурившись, словно это был вопрос, на который он сам не знал ответа. — Я, наверное, тот, кто видит в тебе что-то большее, чем просто знакомого Чимина. Но точно не сына. Если бы считал тебя таковым, ты бы получил по губам за сигареты. — Даже не знаю, должен ли я обижаться, - хмыкнул Кенсу. Чонин слегка улыбнулся, наблюдая за тем, как Кенсу пытается вернуть себе привычную маску иронии. — Думаю, нет, — ответил он, чуть наклоняя голову. — Когда у вас начнутся каникулы, заходи к нам почаще. Можешь даже с ночёвками. Думаю, Чимин будет только рад. Кенсу скривил губы в слабой попытке улыбнуться. — Это вы так намекаете, что в одиночестве я могу сойти с ума? — Нет, это я так намекаю, что в одиночестве ты начинаешь курить в квартире, — усмехнулся Чонин, но в его голосе всё равно была теплая забота. — Чимин же вечно занят. У него репетиции, танцы, и… — он осекся, лишь бы не взболтнуть лишнего. — И Юнги? - Кенсу нахмурился, посмотрев на Чонина, - этот друг его. Я с ним познакомился уже. Вроде нормальный, - Кенсу как-то облегченно выдохнул, словно одним секретом стало меньше. — И тем не менее, не хочу навязываться. — Ты не навязываешься, Кенсу, — мягко сказал Чонин, чуть крепче сжав его плечо, — В нашем доме тебе все всегда рады. — Понимаете, — поджал губы Кенсу, его голос стал тише, почти шепотом, — когда погибли родители, я понял, что кроме деда у меня никого не осталось. Он подбадривал меня, хотя сам пытался справиться с болью. Это ведь я потерял родителей, а он потерял дочь. Только с возрастом мне пришло осознание, насколько он был сильным духом. Пусть и упрямый до жути. Я понимал, что он любит и принимает меня… просто потому что я его внук. Пусть иногда я и чувствовал себя обузой свалившейся на пенсионера. Чонин слушал молча, не перебивая, давая Кенсу возможность выговориться. Он все еще прижимался к Киму, как маленький ребенок. До редко позволял себе быть уязвимым, но сейчас все это было как-то не важно. Киму же всегда казалось, что за спокойной внешностью парня скрывается куда больше, чем он показывает, но сейчас это стало очевидно. — Он не только любил, — наконец сказал Чонин, когда Кенсу сделал паузу. — Он гордился тобой. Я видел это. Как он смотрел на тебя, когда ты помогал ему на участке, или когда рассказывал о твоих успехах. В его глазах было столько уважения. — Вы так думаете? — Кенсу посмотрел на него, и в его голосе мелькнуло сомнение. — Просто он никогда этого не говорил. Вообще. Он был человеком действий, а не слов. — Именно поэтому ты должен помнить его таким, каким он был, — тихо проговорил Чонин, его голос был мягким, но уверенным. — Иногда любовь говорит через действия, а не через слова. Кенсу слегка наклонил голову, будто обдумывая слова Чонина. — Да, возможно, — пробормотал он. — Просто странно, что теперь мне не с кем поговорить об этом. Даже если мы с ним не обсуждали чувства, мне всё равно было легче просто знать, что он рядом. Да, он мог дать резкий ответ или совет, но они часто были толковыми. — Теперь у тебя есть мы, — уверенно сказал Чонин. — Это, конечно, не то же самое, но если что, номер Чимина, Суджон и меня у тебя всегда есть. — Спасибо, — Кенсу чуть опустил голову, его плечи ослабли, будто напряжение, скапливающееся весь день, наконец-то начало спадать. — Может, тебе чаю сделать? — мягко спросил Чонин, наклоняясь чуть ближе. — Или молока подогреть? Ты ведь всегда засыпал, когда пил тёплое молоко. Кенсу чуть поднял голову и с удивлением посмотрел на него. На мгновение его лицо смягчилось, а в глазах отразились воспоминания. — Вы помните? — пробормотал он, будто сам не веря. — Я ведь даже забыл, когда в последний раз пил молоко перед сном. Чонин слегка усмехнулся, присев на край стула напротив. — Конечно, помню, — ответил он. — Твоя первая ночевка, когда тебе было девять. Чимин не любит спать со светом, а ты темноты боишься. Пришел на кухню и просто стоял в дверях, глядя, как я мою посуду. Ты был таким маленьким, серьёзным. Будто ожидал, что тебя прогонят обратно. Кенсу усмехнулся, качая головой. — Я был уверен, что должен вести себя тихо и не мешать. Мне казалось, что это ваше место, а я... чужак. Родители не хотели меня пускать, — сказал Кенсу, его голос стал чуть тише, будто он говорил это больше себе, чем Чонину. — Они были строгими? — спросил Чонин, внимательно глядя на него. — Плохо помню, если честно, — пожал плечами Кенсу, его взгляд стал рассеянным, будто он пытался вспомнить, но детали ускользали. — Просто часто были заняты своими проблемами. Чонин нахмурился, но старался держать голос мягким, чтобы не задеть больное. — Но ведь они тебя любили. Может быть, они просто не умели это показывать? — Может, — тихо ответил Кенсу, но его интонация выдала сомнение. — Они были хорошими людьми, наверное. Просто… мы никогда не были близки. С дедом было иначе. Он никогда не говорил мне прямо, что любит меня, но... его действия говорили за него. Он заботился обо мне настолько, насколько это было возможно. Чонин мягко перебирал его волосы, внимательно слушая. Его пальцы двигались медленно, успокаивающе, но без излишней навязчивости, будто он просто хотел дать Кенсу понять, что тот не один. Он не жалел его — это было бы лишним, почти обидным. Но Чонин знал, как тяжело было Кенсу, сколько всего взвалилось на его плечи в таком юном возрасте. Только сейчас, в этот момент, парень позволял себе выглядеть слабее. Возможно, поэтому он и не хотел, чтобы Суджон приходила. Она бы сразу ринулась его утешать, обнимать, вздыхать и говорить что-то вроде: "Бедный мальчик". А Кенсу этого не нужно. Сейчас ему было нужно совсем другое. — Так, что насчёт молока? — спокойно спросил Чонин, чуть улыбнувшись, чтобы разрядить обстановку. — Давайте, — пожал плечами Кенсу, стараясь выглядеть равнодушным, но в его голосе всё же скользнуло что-то мягкое, почти детское. Чонин поднялся с кресла, легко хлопнув парня по плечу. — Подожди здесь, я быстро. Он направился на кухню, оставив Кенсу одного в тишине гостиной. Парень на мгновение закрыл глаза, прислонившись головой к спинке кресла. Эти спокойные моменты казались ему почти нереальными. Казалось, что вот-вот что-то нарушит эту хрупкую тишину, вернув его к суровой реальности. И только звуки разогревающего молока, доносящегося с кухни, а позже - стук чашек напоминало о чьем-то присутствии.

*****

Не первый похорон для Кенсу, но самый тяжёлый для принятия. Теперь До Мунхо смотрел на него только с фотографии у алтаря. Его мягкая улыбка на портрете была такой знакомой, но сейчас она казалась слишком далёкой, словно недостижимой. Кенсу смотрел на неё, и в его ушах всё ещё звучал дедушкин хохот — громкий, искренний, наполнявший дом теплом. В голове невольно проскользнули мысли:А что бы он сказал, увидев, как организовали его похороны? — «Ну, устроили всё, как будто я президент страны», — хриплый голос дедушки в его мыслях был таким живым, что Кенсу чуть дрогнул. — «Я же просто старый ворчун, зачем такие церемонии? Лучше бы собрались у стола с кимчи и соджу, чем все эти пафосные цветы». Кенсу закрыл глаза, его губы дрогнули, почти складываясь в слабую улыбку. Дедушка всегда был таким: прямолинейным, слегка ворчливым, но с неизменным чувством юмора. Даже в самых сложных ситуациях он находил, как разрядить обстановку, а иногда и нарочно её обострял, чтобы все вокруг начали спорить и отвлеклись от тяжёлых мыслей. — «Ты-то хоть не стой тут, как истукан», — снова прозвучал голос в его голове. — «Я свою жизнь прожил честно и достойно. Ты должен гордиться, а не хоронить себя вместе со мной». Сзади послышались тихие шаги, и через секунду рядом оказался Чимин. Он остановился на мгновение, глядя на друга, прежде чем тихо присесть рядом. — Ты уже весь день тут, — сказал он, устраиваясь на полу у алтаря. Его голос был тихим, без упрёков, просто констатация факта. Кенсу не ответил, лишь перевёл взгляд на портрет дедушки. На мгновение наступила тишина, нарушаемая лишь треском свечей. Чимин сел ближе, сложив руки на коленях, и тоже посмотрел на фотографию. — Он выглядел весёлым, — сказал Чимин, чуть наклонив голову. — Я только пару раз с ним говорил, но... он был таким, как будто жизнь для него — это шутка, которую надо рассказать правильно. Кенсу чуть приподнял уголки губ, но это была скорее горькая усмешка, чем улыбка. — Он всегда так говорил, — тихо ответил он. — «Если ты не смеёшься, значит, ты живёшь неправильно». А ещё всегда бурчал, что у меня слишком серьёзное лицо, и мне никто денег не даст. Чимин слегка толкнул его плечом. — Ну, тут он не соврал, — поддразнил он, но в голосе звучало больше попытки отвлечь, чем реального подтрунивания. Кенсу покачал головой, прикрыв глаза. — Мне кажется, я всё ещё слышу его голос. Как будто он просто сидит где-то за спиной и ворчит на меня, что я делаю что-то не так, — пробормотал Кенсу, его голос дрожал, был немного сиплым, но он старался говорить спокойно. — Ворчал, но любя. Взрослые — они все такие, — вздохнул Чимин, чуть пожав плечами. Он сел поудобнее, скрестив ноги, и опёрся локтями на колени. — Мой отец тоже ворчит, но иногда мне кажется, что он просто не знает, как сказать, что заботится. Кенсу чуть усмехнулся, качнув головой. — Дед никогда не боялся показать, что заботится. Только у него это было… по-своему. Вместо «молодец» он говорил: «Ну, хоть не совсем дурак». Чимин коротко хмыкнул, но не стал смеяться громко, чтобы не нарушить атмосферу. — Мне интересно, со скольки лет это начинается, — тихо проговорил он. — Что отец, что Юнги — оба такие же. – Кенсу чуть повернул голову, вопросительно глядя на него. Чимин, не поднимая глаз, продолжил: — Только у Юнги это ещё приправлено фразами про тяжелое детство - деревянные игрушки. А я просто жаловался на то что папа не купил мне самокат. — А, это тогда, когда ты весь вечер дулся у нас дома? — вспомнил Кенсу, чуть улыбнувшись. — Ты сидел за столом, в своей обычной гордой позе, и всё бурчал, что «самокат — это не хотелка какая-нибудь, а средство передвижения». — Да-да, а дед как назло подлил масла в огонь, сказав, что в его время самокат сделали бы из “говна и палок”, — добавил Чимин, слегка улыбаясь, глядя на друга. — И предложил мне взять верёвку и соорудить его самому. — С его юмором удивлён, как он не дал тебе ещё и мыло, — вздохнул Кенсу, переводя взгляд на портрет. На его лице появилась лёгкая усмешка, смешанная с грустью. — Вот, деда, как мы теперь без твоих инженерных решений? А? — с теплотой обратился он к фотографии, словно ждал, что дедушка вот-вот подаст какой-нибудь очередной саркастический совет. Чимин не выдержал и хихикнул, прикрывая рот ладонью. — Интересно, что бы он сказал сейчас? — тихо спросил он, сдерживая улыбку. Кенсу на мгновение задумался, затем слегка прищурился, изображая дедушкин голос: — “Эх, голова, ничего без меня не можете! Что за поколение!” Оба засмеялись. Смех был тихим, но искренним, как вспышка тепла в этом мрачном дне. Кенсу впервые за долгое время почувствовал, что с каждой такой минутой становится чуть легче. Будто сам дедушка хотел, чтобы они именно так вспоминали его — с улыбкой, даже если сквозь грусть.