Наркоз

      —… мы находимся в лесу, известном как «Кедровая Падь». Это последнее место обитания корейского леопарда на Земле. Почти все птицы улетели на юг, и только немногие остались в лесу. В апреле весна неспеша приходит в лес…        — Проснись… — сонно пихнула я Марка, едва не уронив с колен практически опустошенное ведро попкорна. — Какая-то дичь опять по Дискавери. Включи что-нибудь стоящее.       —… наиболее активны леопарды в ночное время. Олень начал подавать сигнал тревоги остальным…        — Сама включи, — не открывая глаз, делегировал ответственность хирург и заелозил на мягком подлокотнике, — пульт у тебя.        — Да ты на нем уже второй час лежишь.        Ночь, ординаторская, противный дождик за окном, тёплая и крайне твёрдая коленка наставника под рёбрами… Не уверена, как именно в Камасутре называется поза, подобная той, в которой мы начали смотреть детективные истории калифорнийских сурикатов, а затем уснули, но явно не односложно.       Сегодняшняя смена выдалась на удивление спокойной. Такая себе, типично четверговая. Как раз то, что нужно для наискорейшего возвращения в колею: минимум персонала, минимум пациентов, максимум удовольствия от совместного стихийного киносеанса, начавшегося ещё около десяти вечера. В данной ситуации я более всего радовалась за Марка, а, вернее, за его лёгкий будничный отпуск, позволивший немного снизить градус физического и эмоционального напряжения. Мужчина ежечасно проваливался в сон и сладко посапывал на узком диванчике всякий раз, когда диктор имел неосторожность прекратить свой «увлекательный рассказ», давая возможность оркестру изобразить мелодичную аудиодорожку.        Мне так сильно хотелось пристроиться рядышком, но атмосфера волшебной медицинской «выручай-комнаты» как никогда способствовала ночному бдению в томительном ожидании подвоха. Экран небольшого телевизора красиво подсвечивал завотделением во тьме, представляя моим глазам невероятно редкую картину его безмятежного выражения лица и расслабленного тела, где каждая клеточка старалась насытиться комфортом, пока имеется такая восхитительная возможность.        — Действительно… — хорошенько покопавшись рукой под собственной поясницей, заключил хирург и выудил оттуда утерянный пульт, которым тотчас принялся вяло просматривать доступные сюжеты на Нетфликсе. — Кого мы там ещё не смотрели? Во-о-т… «Удивительный мир прибрежных ракообразных».        Он громко зевнул в собственное предплечье, потянулся, после чего, со всей имеющейся наглостью, закинул ничуть не лёгкие ноги на мои колени, с которых вот-вот был предусмотрительно убран импровизированный кукурузный ужин. Марк был несказанно рад вытянуть затёкшие нижние конечности пожарной каланчи, а я даже не стала возражать. Только обняла руками лодыжки, уместив их получше, и расплылась по спинке дивана в надежде, что ракообразные смогут усыпить и меня.        — Сэм? — хрипло раздалось справа.        — М?        — А знаешь, чего мне вдруг захотелось? — игриво поинтересовался завотделением.        — Догадываюсь, — буркнула я и заинтригованно покосилась на мужчину.        — Хмм… — хитрая и немного диковатая улыбка не оставляла никаких сомнений. Он приподнялся, нащупал мою руку и нетерпеливо подёргал за неё, словно за верёвочку дверного звонка. — Иди-ка сюда.        — Ну?! — я переползла и кое-как уместилась на его груди, подперев ладонями щёки. — Дай угадаю: ты хочешь попросить меня экспроприировать пироженку, которую Джо оставил в холодильнике?        — Он на тебя всё равно никогда не ругается, — пожал плечами завотделением.        — Ладно.        — Подожди, — елейно сощурился наставник. — Вот, скажи, я когда-нибудь увижу тебя в платье? Серьезно, на улице жара, а ты словно монашка…        — Эй!        — Хочу видеть соблазнительные ножки! — настойчиво требовал он, поглаживая ладонью скрытую под моими форменными брюками ягодичку.        — Был бы ещё повод…        — Давай, знаешь, сегодня вечером заберу тебя куда-нибудь проветриться?        — О, только не как в прошлый раз!        — Нет, я говорю о нормальном свидании. Таком, типичном, — многозначительно вздохнул хирург, — в стиле шестнадцатилеток: с плюшевыми медведями, сладкой ватой и занимательным продолжением в родительской спальне, м?        — Нет, с продолжением мы повременим, но… Медведей и ваты я не видела тысячу лет уже! А что? Идея отличная. Пошли на летний фестиваль специй, тот что возле ярмарки? Там вроде весело. Тиры, музыка, огромные баварские колбаски.        — Боги, да я бы всё отдал, лишь бы посмотреть, как ты будешь есть огромные баварские колбаски! — в голос рассмеялся он.        — Ой, всё!        — Платье! — пригрозил Марк. — Мы договорились!        — Та-ак! Что это тут у нас за парочка «Твиксов»?! — неожиданно ввалилась в ординаторскую Руби, естественно, в своем стиле, громко хлопнув дверью о стену и уставилась на нас немым укором, уперев руки в широченные, по меркам белого женского населения, бедра. — Зефирка, а ну, быстро слезай с него! Он нужен мне в здравии и трезво владеющий своим головным мозгом, а не тем, что промеж ног!        — Не волнуйся, — прищурила я глаз от яркого раздражающего света, разрезавшего темноту, — все его доступные мозги в полнейшей безопасности.        — Поздно, — хмыкнул Марк.        — Да в смысле?! Мы же ярмарку обсуждали!        — Сама виновата со своими колбасками!        — Ну все, хватит дурака валять! Новости-то видели вообще?! — вразвалочку подошла мама и резко отняла пульт. — Смотрю я, такая, ночной повтор Такера Карлсона на Фокс Ньюз, думаю, как не забыть записаться на маникюр с утра, а тут это…        Сестра переключила канал, и на экране тут же замелькали яркие всполохи огня. Горящий вдалеке асфальт буквально тонул в авиационном керосине. Вокруг валялись обломки фюзеляжа, дымил вдалеке оторванный с корнем двигатель. Сквозь дым и копоть виднелись знакомые проблесковые маячки и совсем чужие, обозначающие взлётно-посадочную полосу.        «…продолжаем репортаж, посвященный авиакатастрофе воздушного лайнера Airbus Aeromexico. С места событий — Ариана Века. Сегодня, двадцать девятого августа, при совершении международного рейса Т986 Гваделахара — Вакута, потерпел крушение узкофюзеляжный авиалайнер А320 со ста шестьюдесятью тремя пассажирами на борту. В данный момент обстоятельства трагедии расследуются. Известно, что самолёт совершил плавную посадку на аварийную полосу Вакуты номер R30 в час сорок ночи, но в результате скольжения лайнера по полосе произошло возгорание двух двигателей и грузового отсека. Предполагается, что катастрофа произошла из-за неисправности шасси. На месте работают тридцать восемь машин неотложной помощи. Информация о пострадавших уточняется. На данный момент известно о четырнадцати погибших, семидесяти трёх пострадавших, находящихся в тяжёлом состоянии, которые будут доставлены в течение часа в отделения реанимации окружных клинических госпиталей…»        Люди, посвятившие себя медицине катастроф, оснащенные огнеупорными костюмами и противогазами, а так же переносными фиксирующими устройствами, беспрестанно сновали между обломков. Они продвигались по проторенным пожарными безопасным маршрутам-коридорам и вытаскивали из огня тела тех, кто ещё мог дышать. Протокол у них один, он до ужаса прост и рационален: «нет пульса — нет дела», и я мысленно молилась всем богам о том, чтобы работы у ребят сегодня было в достатке. Метрах в трёхстах от происходящего кошмара, ровно на его фоне, маячила белоручка-корреспондент, в идеально выглаженном костюме-двойке и накрахмаленной рубашке. Как только таким, как она, духу хватает раскрывать рот в эпицентре боли и крови?..        Кажется, Марк какое-то время не дышал вовсе. Сидел на краю дивана весь собранный, напряжённый, выпрямившись по струнке. Слегка побледневший от ужаса, с огромными, до селе невиданного размера глазами и, казалось, не моргал от слова совсем.        — Они же… — с придыханием указал он в телевизор и нервно дёрнул головой, затем уставился невидящим взором на маму. — Они же все будут здесь… Мы — самые ближайшие к аэропорту…        — А я о чём!        Хирург медленно поднялся с места и, погружаясь в состояние постепенно нарастающей паники, задумчиво заходил по ординаторской. Мы же на пару с мамой затаились, молча отслеживая глазами его хаотичное перемещение из стороны в сторону. На завотделением в одно мгновение свалился груз, что одному не вытянуть. И надо бы, вроде, начать действовать, заняться экстренной подготовкой к наплыву парамедиков, уточнить наличие расходника, предоставить краткую сводку о ресурсах и возможностях отделения, оповестить всех сотрудников, яростно нажать на жёлтую аварийную кнопку «перманентный пиздец», а вроде и спугнуть боязно. Вдруг чего надумает толкового?        — Сколько у нас людей? — осведомился наставник.        — Хрен, да ни хрена! — огорчила Руби. — Вот — Зефирка, Коул, ну, девчонок штук восемь у меня есть на этаже, Марта — вроде на звонке, я уже ей маякнула. Алекс — пятьдесят на пятьдесят. Два практиканта, Роум, Новак, один анестезист.        — Нет, ну это хана… — уныло поскрёб щеку наставник, видимо красочно представив, как эти три калеки будут пытаться вычерпать океан чайной ложечкой. — А где, нашу мать, Аргус?! Он знает вообще? Надо же что-то решать! Звонить соседям, требовать травматологов взаймы, делиться ургентами, всё, как боженька завещал. Мы же физически столько не разместим, не говоря уже о том, что не отработаем.        — Расслоение аорты. Уже полтора часа, — красноречиво выпучила глаза старшая медсестра, — куда ему до травмы-то сейчас.        — Том?        — Выходной. Но я попытаюсь вызвонить… Посмотрим. Он ночью трубки не особо любит поднимать. Говорит, мол, не слышит. Конечно, услышишь тут, если накидывать так каждый вечер! В любом случае, пока доедет — тут уже дышать нечем будет. Так что, мальчик мой, второй после «папы» у нас Том, а следом — ты.        — Ты сегодня головой не ударялась, случайно? — вопросительно поднял бровь Марк. — Да в гробу я видел эти их ролевые игры!        — А у тебя выбора-то не много. Никто не осудит, не переживай… Сделаем, что сможем, и, как говорится, будь, что будет. Наше счастье, что Рихтеров двое получилось, — мягко улыбнулась Руби и похлопала Марка по плечу, будто похвасталась мне, какого хорошего названного сына вырастила, — а иначе половина из нас тут уже не работала… — призадумалась на секунду, взгрустнула, но быстро пришла в себя и как следует шлёпнула младшего, очевидно, в целях профилактики: — А ну! Хватит сопли на кулак наматывать! Работаем! Пойду сейчас, обзвоню, кого успею. А тебе, знаешь, стоит, наконец, надеть свой халат. На нем указано, если ты ещё помнишь, кто за всех нас в ответе.        — Да… — согласно кивнул хирург, нехотя приступив к мозговому штурму и выполнению своих самых что ни на есть прямых обязанностей, попутно проклиная поганую реинкарнацию, подарившую ему столько восхитительных нервных лет и срывов. — Скажи еще админам, пусть спустят всех доступных дежурных с этажей и нагонят народу побольше. Не важно кого: подойдёт любой студент, способный оценивать состояние и выполнять команды. Объявляй красный код, вышли системные оповещения и машину в банк крови.        — Какую заказывать?        — Да хоть собачью! Мы полупустые.        Пока наша дружная компания обсуждала текущее удручающее, с какой стороны ни посмотри, положение дел, из-за закрытой двери ординаторской послышался грохот ворот разгрузки для машин скорой помощи, находящихся в паре десятков метров. Времени на подготовку и так оставалось крайне мало, а теперь иллюзии насчёт того, чтобы встретить катастрофу во всеоружии, в одно мгновение рассыпались в прах. Марк сорвался с места первым и, выбежав в коридор, застыл в изумлении, словно под проклятием Горгоны. Мы с Руби рванули следом.        В воротах толпились люди, выкрикивая друг другу невнятные команды и сгружали металлические каталки единовременно с нескольких машин. На некоторых ещё работали сирены, тревожно мерцали проблесковые маячки, а в свете фар, не взирая на дождь, темноту, порывистый ветер и усталость, медики вытаскивали пострадавших прямо на подмостки, постепенно заполняя узкий коридор. Вопли дежурных работников становились всё громче, раздавались удары колёс о землю, и приёмное отделение травматологии тотчас наполнила жуткая какофония звуков, какая случается с реанимацией разве что три-четыре раза в год.        Узкий перешеек наполнил озон вперемешку с запахом гари и автомобильной солярки. Две наши сестрички пытались помочь у разгрузки как могли: подхватывали то, что свалилось с каталок, совали растворы впопыхах на смену тем, что были истрачены спасателями по пути в госпиталь, придерживали двери, устанавливали анатомические фиксаторы для транспортировки, прикрывали ранения от попадания воды с крыши, но этого было недостаточно. Нам требовалась армия, чтобы начать сортировку.        Марк оставался недвижим ещё несколько секунд, осматривая масштабы предстоящего порева, однако быстро пришёл в себя.        — Руби! Красный код! Быстрее сделай рассылку! Скажи, что работаем по тройному тарифу и спускай народ!        — Тебя оштрафуют!        — Не впервой! На сцену нужен ультразвук, найди и размести на самых ближайших к воротам разгрузки отсеках. Пусть твои девочки перенесут сюда весь перевязочный материал, что только смогут найти в клинике, все простойные инфузоматы, системы для переливания, весь склад кардиотоников, гипертензивных, коагулянты, тромболитики.        — Сделаем.        По обе стороны от нас, плавно обходя, будто горная река — огромные камни, сплошным потоком проносились каталки с пациентами, находящимися в тяжёлом состоянии. На некоторых верхом сидели сотрудники скорых, проводящие сердечно-легочную реанимацию. Санитары, набежавшие из приемной, по локоть в крови, зажимали кровоточащие, как из магистрального водопровода, раны, оставляющие за собой длинные красные дорожки на полу. Люди в сознании и без, в конвульсиях, бездыханные, обожжённые, с буквально вросшей в кожу обугленной одеждой, вопящие во всё горло от боли и страха, ищущие родных, детей… Мы находились в самом эпицентре тайфуна, который только набирал свою силу, и я подёргала Марка за форму, в попытке очнуть, но он не двигался. Лишь пропускал глазами больных, словно старательно искал что-то.        — Мужчина, двадцать три года, открытая черепно-мозговая, фибрилляция желудочков, два раза дефибрилировали, асистолия.       — Мужчина, пятьдесят восемь лет, множественные переломы ребер, перелом грудины, разрыв легкого, эмболия, брадикардия, давление шестьдесят на сорок, оксигенация семьдесят шесть.       — Женщина, двадцать девять лет, из экипажа, кровь в дыхательных путях, сотрясение, разрыв брюшины, внутреннее кровотечение, критическая гипотония! Дыхание учащённое, но после аспирации стало лучше.        — Девушка, девятнадцать лет. Тупая травма живота, рваные раны, ожоги нижней части тела, размозжение лица, средней тяжести, стабилизировали.       — Женщина, сорок один год, диафрагмальная грыжа! Всего две штуки, вторая едет следом! Рассечение трахеи, обнажение кишечника. По дороге сюда систолическое упало до девяноста двух.        — Так, запоминай, она пойдет первой, — внезапно подал признаки жизни завотделением, — двенадцать единиц крови, четыре литра холодного физраствора до приезда банка. Вызовем искусственную кому, чтобы у меня было время справиться с кровотечением. Рик! Готовь её в девятой!       — Мальчик, одиннадцать лет, перелом позвоночника, ожоги третьей степени, седировали.       — Женщина, тридцать три года. Травма черепа с выбросом вещества головного мозга из уха, вывих и перелом нижней челюсти, интубация невозможна, поставили стому, четыре по Глазго.       —Женщина, двадцать один год. Перелом голени и бедра, внедрение головки бедра в полость таза, нет кровообращения в левой ноге.       — Мужчина, сорок семь лет. Проникающее ранение в брюшную полость, возможен разрыв селезёнки, влили шесть единиц, контролируем ещё час.       — Мужчина, пятьдесят пять лет. Осколочные головы, гемоторакс, коллапс левого лёгкого.       — Осколочные?! Откуда в самолёте стекло? Он что, бухал?!       — Девочка, пять лет. Забрюшинное кровотечение, калий шесть, тяжёлые травмы брюшной полости от ремней безопасности, тампонировали носовые пазухи, разрыв локтевой артерии, яремные вены вздуты, систолическое упало до семидесяти двух…        — Женщину с обнажением кишечника и девочку в показательную операционную! Я беру обеих.        — Обеих?! Ты спятил?! — возмутилась я.        — Цыц, — строго скомандовал наставник, достал телефон и набрал чей-то номер.        — Я здесь! — Марта неожиданно материализовалась позади нас, вся запыхавшаяся, слегка растрёпанная спросонья. Так торопилась помочь, что споткнулась на подходе и неуклюже рухнула на плечи Марка, едва не сбив меня с ног. — Ну?! Кого забираем?!        — Ты — на главную сцену, — гневно покосился на неё хирург, с трудом удержав равновесие, — сортируй и отрабатывай смертников, остальных раскидай по боковушкам и в операционные, стабильных в патологию.        — Что?! Отрабатывай смертников?! — дернула я завотделением за руку и оглядела ошарашенно коллег по очереди. — Это то, о чём я подумала?! Серьезно?! Разве мы не должны бороться за каждого?!        — Нет! — рявкнул Марк. — Мы должны бороться за тех, кто способен выжить! Я должен решить, на кого есть смысл тратить ресурсы. Через пару партий объявят черный код! Сейчас работает только грубая сортировка.        — Как ты вообще можешь такое решать?! — никак не унималась я. — И… Жить с этим?!        — На том свете разберусь, — он отвлекся и нервно букрнул в трубку собеседнику, — Мэйв? Да, привет. Скажи, сколько ты мне должен? — хирург удивлённо присвистнул и кивнул: — Не мало. Видел новости? Они уже здесь. Насчитал минимум двадцать восемь в критическом. Чего я хочу? Мне нужны твои парни. И все, кого сможешь отдать: медсёстры, реаниматологи, травматологи. Да. В расчете. Ждём.        — Мне очень не хочется это говорить, но нам нужна Анджела. Позволь мне её вызвать. Она врач, сертифицированный для работы в условиях чрезвычайных ситуаций, опытная, её помощь будет незаменима! Мы сработаны, а я не справлюсь одна с таким количеством пациентов, — принялась канючить Марта. — Послушай, полтора анестезиолога — это смешно! Прости, Сэм…        — Ноги этой проститутки не будет в моём доме!        — Марк, пожалуйста!        — Я сказал — нет! Марш на сцену!        — Ты непробиваемый! — психанула на прощание девушка.        — Женщина, тридцать лет. Ожог верхних дыхательных путей, инородное тело в трахее, травма глазного яблока, перелом ключицы, разрыв бедренной артерии, большая кровопотеря.        — Женщина, двадцать два года. Внутреннее кровотечение, множественные переломы нижних конечностей, скальпированная рана головы.       — Мужчина, сорок восемь лет. Перелом лобной и носовой кости, отрыв кисти левой грудной конечности, вывих плечевого сустава…        — Бежим! — потянул меня Марк в сторону поста. — Нужно помочь Марте. На тебе дыхательные пути, контроль гемодинамики. Я займусь осмотром и залатаю кого смогу, может, сгодится на полчаса, — выдохнул хирург, пытаясь унять учащенное сердцебиение, после чего неловко перекрестился. — Как подготовят операционную — сразу туда. И помоги нам Господь…        — Марк! А как же твой халат?! Ну, подожди! Я не успеваю!        То, что в его понимании было «бежим», в моём означало полную, почти паралитическую неспособность к движению, поэтому я как могла пыталась подстроиться. Мы продирались к главной сцене через пост сквозь десятки каталок, то и дело норовящих сбить, толпы воняющих горелым авиационным керосином спасателей и санитаров, слабо понимающих, что вообще происходит. Отовсюду слышалось громогласное: «Дорогу!», «Посторонись!», «Ещё две единицы и степлер!», «Асистолия!», «На главную его!», «Подержи!», «Подвинься!», ругань и отборный трехэтажный мат в борьбе за места на боковушках. У каждого первого обязательно имелся пациент, достойный того, чтобы получить помощь на бегу. Врачи и медсестры из других отделений наводнили приемник. Казалось, что мы воюем, и совсем как на войне, в пылу сражения, уже не совсем понятно, где свои, а где чужие.        — По поводу твоих возмущений в мой адрес, — не стал ходить вокруг да около завотделением, расталкивая впереди себя всех, у кого не способна дрогнуть рука во время проведения базовых поддерживающих мероприятий, — ты не права. Ты думаешь, что моя основная ответственность — сами пациенты, но это не совсем так.        — О чём ты?!        — Моя основная задача — позаботиться о тех, кто заботится о пациентах! Это суровая работа, Сэм. Её способны потянуть очень немногие, и самое важное — чтобы эти немногие могли продолжать деятельность, а не послали к чертям всю эту контору! Абсолютно каждая рука, способная вовремя ввести дозу эпинефрина здесь на вес золота. Отсутствие одной такой в условиях красного или черного кода может убить дюжину хороших людей! Именно поэтому сотрудники должны ощущать себя под защитой. И именно поэтому я так отношусь к пациентам. Я обязан сохранить каждую калорию, которая может быть потрачена на что-то более серьезное, чем реанимация безнадёжного пострадавшего. Тут только этот закон пашет! Сама посуди: пока ты будешь качать труп, у которого шанс один из ста — просрёшь ещё сорок тех, кто может жить! Никогда не бойся навредить, чтобы спасти. Помни: ты в травме.        — Ладно, сенсей, так уж и быть, командуй!        — Мне не нужно твоё разрешение, солнышко! Лучше учись, пока я не уволился! — влетел спиной вперёд наставник за огромную ширму главной сцены.        — Что?! В смысле?!        — Марта, кого мне брать?! — крикнул он куда-то вперёд через головы десятков врачей, среднего и младшего медицинского персонала, уверена, не имея ни малейшего понятия о том, где именно она находится.        — Девятый! Гемоторакс, нужен дренаж! — послышалось откуда-то слева и хирург тут же затащил меня внутрь, ведя словно по внутреннему, относящемуся к заводским настройкам, навигатору в сторону девятого отсека.        Главная сцена представляла собой огороженный прямоугольный отсек посреди приёмника, в котором располагались места для каталок, сгруженных в экстренном порядке с машин скорой помощи. Здесь могли находиться только те, у кого часы не то, что тикают, а вот-вот встанут!       Помимо заполонившего всё пространство народа, сцена была напичкана всевозможной аппаратурой под завязку, но и её едва ли хватало. То слева, то справа врачи, беспрерывно борющиеся за жизнь потерпевших, во всё горло просили ультразвук, осмотр хирурга, лишний ларингоскоп, допплер, дефибриллятор, согревающее одеяло, физу, сестру, препарат, коагулятор, нити! Ещё, периодически, отойти и не мешать. По полу струились реки крови, выливающейся из ран, уже не собственной, человеческой, а замещенной донорской, из пакетов с белой наклейкой и резус-фактором. Вокруг валялись промокшие насквозь тампоны, салфетки, упавший из рук второпях инструмент, использованные шприцы, не долетевшие до урны, снятая с пациентов одежда, личные вещи. Весь этот кошмар, кое-как пытались разгрести бедолаги-уборщики, которым нещадно наступали на ноги и на руки, стоило только потянуться за очередной окровавленной марлей.        Марк с трудом подтащил меня к нужному столу. На нём без сознания лежала женщина лет двадцати пяти, с развороченной ногой, вмятой внутрь, будто от лобового автомобильного столкновения, грудной клеткой, интубированная и подключенная к аппарату искусственной вентиляции. Вокруг нее толпились травматологи и медбратья, пытающиеся остановить кровотечение, влить в нее как можно больше, чтобы выиграть для нас лишние пару минут.        — Быстрее, дайте сводку! — крикнул Марк, подлетев к ней фурией и воткнув меж переломанных ребер датчик УЗИ.        — Разрыв лёгкого, сердце не затронуто, оксигенации мешает скопившаяся кровь, она отекает. Медиации не было, только морфин, транексам, не седирована, дважды приходила в себя, реакция заторможенная, не исключена закрытая черепно-мозговая, теряет слишком много крови. Установили жгут выше кровотечения, разорвана бедренная артерия, показатели не стабильны, — отрапортовал мужчина. — Торакальные готовы, но не можем перевозить!        — Сэм, что делаем?! Рассказывай. Обработайте участок между шестым и седьмым ребром, — скомандовал он сестрам, — дайте торакальный дренаж, какую-нибудь банку из-под раствора: сделаю временный обратный клапан. Четвертый скальпель и нейлоновую нить. Начните фторхинолоны и апротинин, стол в обратное положение Тренделенбурга!        — Этомидат, сукцинилхолин, — ответила я и приступила к обработке места пункции, — ещё шесть единиц первой положительной, поставлю центральный венозный катетер во внутреннюю яремную вену. В периферические можно вводить только растворы, потому что препараты не пройдут блокаду. Морфин три единицы.        — Ещё?!        — Эмм…        — Ну?!        — Не знаю! Лазикс на ИПС?        — К чёрту лазикс! Она вытекает как из пожарного шланга! Что делать с пациентом, который на грани отёка, а сердечно-легочная реанимация невозможна?!        — Преднизон. Можно ещё тридцати трёх процентный этиловый спирт по вене. Но… Это заберёт жидкость из тканей в системный кровоток и только усилит кровотечение. И потом, как же гликокаликс сосудов?! И почки?! В сочетании с морфином…        — Значит придется угробить ей почки! Работай!        Это полное безумие, но мы приступили. Он — к постановке торакального дренажа буквально на коленке и прикреплению к нему обратного клапана, который создаст вакуум и выведет кровь из грудной полости, а я… К жутким фармакологическим манипуляциям, находящимся на грани предумышленного убийства. На него накинули халат и надели перчатки. Область дренирования была обработана, лезвие медленно разрезало межреберные мышцы и из раны тут же потекла кровь. Хирург осмотрел вскрытую плевру двумя пальцами сквозь трехсантиметровый разрез, затем, фиксируя положение тканей, начал введение трубки.        — Тахикардия, — обратил наше внимание на мониторы медбрат.        — Зубцы ЭКГ узкие и правильные, — пояснил Марк, — это суправентрикулярная тахикардия. Нужен аденозин. Он перезагрузит сердце, остановив его на секунду. Потом метопролол. Я почти вошёл в плевральную полость, терпите.        — Ввели, пульс сто восемьдесят, не сработало, нужно убрать кровь, сатурация шестьдесят девять. Если не поторопимся, это вызовет необратимые повреждения головного мозга!        — Сейчас, — завотделением расширил рану ещё немного, чтобы быстрее пройти дренажом грубые мышцы. Послышался лёгкий хлопок и дренаж наполнила кровь, резво побежавшая в банку с искусственно созданным вакуумом. Пара прерывистых швов для закрепления трубки в толще мягких тканей. — Готово.        — Давление выравнивается, сатурации семьдесят шесть. Ещё восемь крови.        — Везите к хирургам, только аккуратно.        Мы помогли переложить пациентку на каталку и освободили место для следующего пострадавшего, который занял его спустя несколько секунд.        — Мужчина, тридцать семь лет, второй пилот. Проникающее ранение в живот, задета верхняя брыжеечная артерия, размозжение тазовых конечностей, систолическое семьдесят, дыхательные пути свободны. Этомидат внутривенно, три единицы морфина, аминокапроновая кислота струйно, готовьте операционную, интубируйте…        — Марта! — крикнул наставник. — Нужны ещё руки?!       … доктор Рихтер — в показательную операционную, экстренно! Доктор Новак — очередь заполнена, всем постам — перераспределение пострадавших, объявлен черный код! Повторяю: объявлен черный код…        — Идите! Я разберусь!        Рывок в сторону показательной прервался ещё на этапе его осмысления. Завотделением развернулся и уже был готов отправиться на второй этаж, как застыл в изумлении и нервно проморгался, лицезрев перед собой высокую, во все метр восемьдесят пять, худощавую блондинку с огромными, небесного цвета, глазами и в форме, отличной от нашей.        — Анджела! — психанул он сходу. — Мать твою! Чего тебе здесь надо?!        — Марк… Я так рада тебя видеть! — радушно улыбнулась она.        — Марта! — разразился на всю сцену завотделением. — Я откушу тебе голову! Только попадись…        — Давай не сейчас! — послышался её голос, быстро перемещающийся из стороны в сторону.        — Пошла вон! — обратился хирург к незнакомке. Схватил с проехавшей мимо каталки фонендоскоп, наскоро накинул его на шею и быстрым шагом направился в сторону поста, толкнув нежданную гостью плечом. Тем временем девушка, на пару со мной, увязалась следом.        — Ну, хватит, заканчивай ПМСить! — кричала она ему в спину, применив красноречивое и верное до безобразия высказывание. — Я здесь, чтобы помочь!        — Я сказал, пошла вон!        — Самодур!        — Заноза в заднице!       Их краткая перепалка не оставила ни единой возможности сомневаться. Эти отношения были несколько серьёзнее рабочих…        — Не будь идиотом! У вас тут настоящий дурдом, я нужна тебе!        — Помимо того, что ты меня тормозишь, — резко развернулся Марк в её сторону, — так ещё и возомнила, что имеешь право показываться мне на глаза! Дверь там! — указал он в сторону ворот разгрузки. — Тебе туда!        — Послушай!        — Нет, это ты послушай: ты не имеешь права здесь работать, у нас нет договора с твоей больницей! Накосячишь — и я сяду!        — Я теперь работаю у Мэйва! — пыталась докричаться до врача блонди прямо ему в лицо. — Он отправил к тебе сорок человек! И я в их числе!        — Гадство! — зарычал Марк ей в ответ от безысходности, обратив на себя внимание окружающих. — Форменное! За мной! Обе! Теперь я заставлю этого засранца вернуть мне половину! Нет, вообще долг не прощу! Господи, — бурчал он по дороге на лестничную площадку, — да он мне ещё и проценты выплатит за такую подставу!        Нам потребовалось не больше минуты, чтобы добраться до нужной операционной под неугомонные брюзжание наставника. Мне однажды довелось наблюдать трансплантацию из стеклянного атриума, находящегося на втором этаже, как и многим в госпитале, однако, поработать так и не пришлось.        Внутри просторного предоперблока красиво пестрили яркими цветами стикеры-напоминалки для хирургов-практикантов, мол, без обработки рук ни-ни, а если нужны маски, то вот, пожалуйста, лежат стопочкой. И дверь в перчатках не лапать, и халаты на видном месте — иди по зелёной стрелочке. Восемь широченных оцинкованных раковин, по всем правилам, стройной шеренгой расположились напротив здоровенного стеклянного окна в саму, так сказать, святая святых. А всё потому, что рук здесь обычно намывалось просто неприличное количество. В основном зале показательной размещались параллельно друг другу два новейших стола с маленькой поправкой на то, чтобы народ, толпящийся вокруг, ненароком не встретился лбами.        В углу находилось рабочее место так называемого «циркулятора» — второй операционной сестры, помогающей первой в учёте и подаче оборудования. Она обязана педантично вносить в программу каждую вскрытую нить, мочевой или внутривенный катетер, упаковку салфеток, а так же сломанный аспиратор, чтобы точно знать, с кого списать за эту оплошность пару тысяч приятно шуршащих купюр.        Анестезиологическая наркозная, а так же регистрирующая аппаратура подключена к общей больничной сети и способна обрабатывать огромное количество данных, выводя усреднённые показатели за промежуток времени на главный экран, не заметный разве что из космоса. Несколько стационарных телефонов по периметру, кнопки громкой связи, голосовой автоответчик введенных препаратов и их объема. Встроенные холодильники для донорской крови и лекарственных препаратов, шкафы с инструментом на любой случай, с растворами, стерилизационные установки ну и, так, по мелочи, микро-склад расходника. Лучшего места для воплощения безумной идеи Марка и придумать-то было сложно. Жаль, что операционная у нас такая всего одна. К слову, ничего удивительного, ведь на показ клиника обязана выставить всё самое лучшее, а простые смертные уж как-нибудь извратятся и без лишнего финансирования. Много чести… Все же умеют работать без излишеств?! А то, никаких денег не напасёшься на наши хотелки!        В блоке находились трое наших сестричек и четверо соседских, две из которых накрывали передвижные столики инструментом и помогали анестезисту подготовить технику для каждого отдельного пациента. Если с женщиной всё было более-менее понятно, то к ребенку требовался особенный подход. Необходимо было подобрать мешок АМБУ, прикрепленный к ИВЛ нужного объема, соответственно объему маленьких лёгких, найти узкий контур, маски, трубки для интубации трахеи. Всё это было предоставлено нам на выбор, рядком, в своём не слишком большом разнообразии.        — Ты нас сюда ради тройничка притащил или работать? — с плохо скрываемым интересом поинтересовалась Анджела и внимательно осмотрела операционную.        — У нас двое пострадавших. Пятилетняя девочка с забрюшинным кровотечением, женщина с обнажением кишечника и диафрагмалкой, — объяснил завотделением.        — Одновременно?        — Да.        — Ты спятил?! — удивилась блонди. — Собрался брать их в одиночку?        — Я то же самое сказала, — ну как не вставить свои три цента…        Марк потёр ладонями лицо, хорошенько оттянув нижние веки, затем издал протяжный, обречённый стон:        — Нет, нас двое: я и моя тень.        — А я смотрю, в серпентарии сегодня выходной! — вбежала в предоперблок Кэсси, а следом показался и Аргус. — Кто разрешил этой курве осквернять священный храм реаниматологии?!        — Марк, серьезно, в чем дело? — возмутился главврач, с порога приступив к ритуальному омовению. — Почему здесь посторонние? Привет, Анджела.        — Я от Мэйва.        — Тогда ладно.        — Да ну вас… — махнул рукой наставник и пристроился к раковине рядом с братом, недовольно чего-то шепча в его сторону.        — Если меня стошнит, не обессудьте, — поклонилась в реверансе Киса, скривилась, будто проглотила целиком огромный лайм и начала накидывать на плечо одноразовые халаты. Выбрала один, бросила в незваную гостью и съязвила: — Сама надеть не обломишься?        — Н-да… Радушный прием не ваш конёк, — вздохнула блонди.        — Слышала когда-нибудь, что медицинская сестра — символ милосердия? Так вот, это не про меня.        — Ай! Ну аккуратнее можно?! — толкнул ногой ворота в операционную какой-то медбрат, старательно потирая ушибленной локоть. — Так, Аманда Барнс, — сверил он данные с картой пациента, висящей в изголовье каталки, — из обмывочной. Авиакомпания недавно информацию прислала. Поставили силиконовую прокладку в область раны, остальное сами очистите. На какой стол размещать?! — глухо поинтересовался он, сквозь утолщенные стекло.        — Левый! — крикнул анестезист.        — От тебя или от меня?        — От входа!        Тем временем Кэсси принялась облачать младшего, уже успевшего намыться. В процессе работы девушка во всю сверкала переливающимся в белом свете ламп бриллиантом, занимающим своё законное место в помолвочном кольце на безымянном пальце левой руки. Я никак не могла отвести глаз от этого «маленького» нюанса, ровно как и Марк. Он следил за движениями ее ладони, не веря собственным глазам, но вскоре оттаял и радостно заулыбался, то и дело бросая неоднозначные взгляды в сторону Аргуса. Да что уж там, все обратили внимание…        А чем ещё могут заканчиваться подобные служебные романы? У них общая дочь, работа, постель. Они всё ещё стоят плечом к плечу за одним операционным столом, всё ещё чувствуют и принимают ответственность, которой когда-то решили поделиться. И пускай даже, один из них не был готов к браку, а отношения сложны и непостоянны, так или иначе, его время пришло. Как придёт время каждого из нас.        — Серьезно?! Нет, а почему я не знал?! — весь преисполненный нежными чувствами, негодовал завотделением. — Ну, наконец-то! Поздравляю! — бросился он обнимать предплечьями маленькую шоколадку, непременно аккуратно, так, чтобы не испортить результат минутных дезинфицирующих процедур и только что вскрытые, а затем надетые, стерильные перчатки. — Вот это да! И когда вы собирались сказать?!        — На выходных, — сухо ответил главврач.        — Спасибо, дорогой! — поцеловала медсестра счастливого деверя в щёку, не слишком тихо шепнув ему: — Знаешь, мне кажется, он был пьян! — и мило рассмеялась, развернув его к себе спиной, дабы закончить с завязками.        — Присоединяюсь к поздравлениям, — подхватила я и попыталась изобразить восторг.        — Карен Барнс, пять лет, — заехала в операционную вторая каталка, — калий взлетел до семи, начинается брадикардия, гематурия, объем кровотечения немного снизился, но слизистые всё равно бледные. Вливаем понемногу!        — Они родственники?! — удивился наставник и пулей вылетел из предоперблока.        — Боги… — ужаснулась Кэт, проводив взглядом маленькое, хрупкое тельце, лежащее на каталке. — Только не ребенок! Нет-нет-нет… Только не это! — она молитвенно взглянула на Аргуса, спокойно надевшего маску и поправившего тонкие очки, тихонько озвучив: — Я не смогу. Не заставляй меня…        — Всё хорошо, — мягко успокоил он невесту, — её возьмёт Марк. Проверьте, совпадают ли номера страховки.        — Кэсси, быстрей! — я со скоростью света натянула перчатки и, дождавшись свой халат, рванула вслед за ним. — Начните пять единиц инсулина короткого действия на пол-литра глюкозы струйно! Нужна клиника, мочевина, креатинин, фосфор и натрий! Ставим один периферический катетер, один центральный венозный в подключичную! Эндотрахеальную трубку шестого диаметра, интубирую. Пропофол, морфин, включить СИПАП, дыхание поверхностное. Две единицы крови медленно. Бупивакаин инфильтрационно по линии Рио-Бранко!        Переодевшись, главврач вылез из предоперблока и подошёл к столу. Снял силиконовую прокладку с кожи пострадавшей, осмотрев выпадающие, немного загрязнённые петли кишечника.       — Закрепи оперполе здесь. — указал он будущей супруге необходимую область, — Моемся, чистим рану и приступаем к ревизии внутренних органов. Второй скальпель. Проведем торакоабдоминальный разрез слева, обработай. Нужен доступ к диафрагме. Анджела — ты с нами.        Девушка подбежала к столу, подключила трахеостому женщины к ИВЛ и открыла подачу газа, затем наскоро проверила проходимость катетеров.        — Сукцинилхолин, бупренорфин, подвесь да пакета крови, — попросила блонди медсестру из своей больницы, — допамин три микрограмма на килограмм в минуту, атропин, аминокапронку.        — Так они родственники? — уточнил Аргус.        — Страховка совпадает. В графе отец — прочерк. Мать — Аманда Барнс. Может, ЭКО?        — Ну надо же, — поразился Марк, пальпируя живот маленькой Карен, — рука лёгкая.        — Вы, оба, разве не договаривались вместе оперировать?        — М? Нет, — ответил главврач, активно хлюпая растворами в раскуроченном животе пациентки. — Отсос. Ещё литр. Имипенем по весу на четыреста. В условиях черного кода, — пояснил он, — «доктор Рихтер, в показательную» относится к нам обоим. Мы не впервые встречаемся здесь, чтобы работать спина к спине. Повезло. Том забыл свой ноутбук в кабинете и уже подъезжал к госпиталю.        — Аминь, мальчики, — буркнула Киса.        — Правда, насчёт выживаемости, я не уверен. Кишечник в решето, здесь какие-то осколки… Пластик. Похоже на части откидного столика от кресла напротив. Тампонируй здесь. Если сшивать, начнется неконтролируемый некроз. Лидокаин на двенадцатиперстную, проверим перистальтику, — он запустил руку в рану, хорошенько покопался внутри и вытащил на оперполе участок изрядно посиневшего кишечника. — Разрыв диафрагмы не очень большой, но ущемлённые петли уже не кровоснабжаются. Попробую удалить. Мне нужно двадцать минут… Кишечный жом и мононить тройку.        — У меня отрыв почки, множественная перфорация мочеточника, — вытащил руку из брюшной полости малышки Марк и поморщился от ударившего в нос резкого запаха ацетона. — Уроперитениум. У второй травма паренхимы, разрыв апикальной сегментарной артерии и передней нижней сегментарной. Отсос, промывай. Попробую наложить лигатуры, но это, скорее всего, бессмысленно. Она практически без почек. Я редкий везунчик…        — Прокол селезёнки, — отчеканил Аргус, — разрыв селезеночного сплетения, не иннервируется, москит на вену. Сколько же здесь осколков…        — Мочевина выше четырнадцати, креатинин не посчитался, фосфор тоже. Гемоглобин шестьдесят шесть, гематокрит двадцать три, — отчиталась сестра по показателям, сделанным на экспресс анализаторе из крови ребёнка.        — Три литра теплого физраствора для промывания, отсос и стерофундин триста миллилитров в час. Транексам десять милиграмм на килограмм.        — Сколько достал? — поинтересовался Марк.        — Одиннадцать крупных, — ответила Кэсси, — есть ещё мелкие, внедрены глубоко в малый сальник, видимо, они сместились при перевозке. Множественные травмы мелких сосудов. Подвесь ещё три пакета.        — Селезёнку можно удалить, вот, часть подвздошной без перистальтики, где-то стоит тромб. Растворять не вариант, томографа нет.        — У меня больше нет повреждений, — закончил ревизию завотделением, — вымываем двумя литрами, перевязываю мочеточник.        — Нет! — скомандовал Аргус, поднял руки и развернулся на сто восемьдесят, к нашему столу. — Просто пережми.        — О чем ты?! — развернулся к нему Марк.        — У матери почки не затронуты, — спокойно резюмировал он, внимательно всмотревшись в глаза брата.        — Не хочу никого пугать, но у Аманды лактат восемь и мудит ЭКГ! — встряла Анджела.        — Она труп, — заключил главврач, — у нее минут сорок. Если решишь, мы подержим…        — Сука! — монитор Аманды истошно запищал. — Асистолия! — крикнула блонди и оттолкнула Кису от стола. — Накрывай, накрывай! — Аргус накинул на рану оперполе, тяжело вздохнул, вытер окровавленные перчатки салфеткой, оперся ладонью на стол, четко дав понять, что больше не полезет в брюхо без решения брата и бездейственно встал рядом. Девушка вспорхнула на стол, склонившись над пациенткой и приступив к сердечно-легочной реанимации. — Отключи газ, поставь кислород на восемьдесят, выстави пятнадцать вдохов в минуту! Норэпинефрин на ИПС, атропин, волювен струйно!        — Марк, у них ведь одна группа крови…        Наставник колебался. Из живота девочки торчало уже пять длинных зажимов, аспиратор неумолимо наполнялся кровью вперемешку с раствором, влитым в брюшную полость, малышка выдавала стойкую брадикардию, которую толком не удавалось купировать.        — Ещё три морфина, — скомандовала я, позволив ему немного подумать.        — Я не могу такое решать! Нет, даже больше! Это превышение полномочий! — психовал Марк.        — Никто не может решать. Она могла бы, если бы не находилась на грани септического шока. Уверена, — сказала Кэсси, — она бы этого хотела. Я бы хотела… Милый, — обратилась она к завотделением, — сделай, что следует.        — Да решите уже хоть что-нибудь!!! — взмолилась с операционного стола Анджела, нещадно ломая ребра массажем умирающей пациентке.        — Что тут решать?! У нас нет никаких данных о родных этих людей, я не в праве распоряжаться их органами! У нас нет согласия, мы понятия не имеем, есть ли у нее доверенное лицо!        — Я займусь этим вопросом, — уговаривал Аргус, — обещаю. Если потребуется — привлеку юристов. Сейчас это единственный шанс для девочки, нельзя его отвергать из-за возможных сложностей.        — Поверить не могу, что именно ты предлагаешь мне подобное. Ладно! Извлекайте почку, — кивнул хирург и принялся снимать часть зажимов, чтобы убрать оторванный орган, наложить лигатуру на травмированный мочеточник и подготовить вторую к трансплантации. — Диализ! Подготовить аппарат искусственного кровообращения и контейнер со льдом! Сэм, начинай имуносупрессивную дозу преднизона. Анджела, сколько сможешь качать?!        — Да работай уже! — вся в поту, рычала девушка. — Могу ещё.        — Не прекращай массаж.        — Перейди на двадцать ударов в минуту, — попросил Аргус, — мне необходимы перерывы, чтобы извлечь, не тряси. Нужны ещё руки…        На счёт пять реаниматолог гневно показала главврачу средний палец и вернулась к работе, переступив область разреза и приспустив с лица маску.        — Ха! — поддержала её Кэсси. — Я по тебе такой соскучилась…        — Засунь… Кх… Поглубже себе!        — Ещё три пакета! Как же ты дико трахаешься, если так качаешь?! — поразилась шоколадка. — Что, Аарон всё ещё любит, или терпит, лишь бы в зад тебе вставлять?!        — Заткнитесь и дайте подумать, Бога ради! — заорал наставник. — Заткнитесь… Ещё слово, и я выкину вас обеих в окно!        Тишина воцарилась мгновенно. Ее нарушало только шварканье аспиратора, треск рёбер и противные писки мониторов. Аргус попросил сменить ему перчатки и приступил к перевязке почечных артерий, периодически останавливаясь для того, чтобы сердце, стимулированное Анджелой, могло подать ещё один обьем крови к органам.        Марк успевал за сосудами, как только мог. Вены на шее вздулись, сонная ощутимо пульсировала, нагоняя побольше крови к рукам и голове в помощь решению множества последовательных задач, которые надлежало выполнять молниеносно.        — Так… — сделал он пару глубоких вдохов, — выделяю левую подвздошную ямку, пересёк круглую маточную связку. Готовлю внутреннюю подвздошную артерию и наружную подвздошную вену.        — Диализ готов.        — Подключайте. Имуран три миллиграмма. Проведу уретронеоцистостомию. Пущу мочеточник в подслизистом туннеле длиной два-три сантиметра и создам искусственный клапан, препятствующий рефлюксу мочи.        — Только не вскрывай широко слизистый и мышечный слой мочевого пузыря. Мне бы поясничный доступ… Подожди минуту.        — Готов?        — Да. Делаем одновременно. Мобилизирую толстую кишку и селезёнку. Пересекаю левую надпочечниковую и поясничную вену, левый мочеточник и левую яичниковую вену. Обнажаю сосудистую ножку. Выделил почечную артерию, иглу Дешана под нее, готов пересекать.        — Перевязываю почечную артерию. Как бы ещё в лигатуру стенку нижней полой вены не захватить…        — Зажим на мочеточник дистальные лоханки. Сделал?        — Да.        — Пересекаю. Контейнер для экстракта, быстро!        Хирургу предложили прозрачную ванночку, доверху наполненную льдом и он осторожно переместил в нее извлечённый орган. Сестра поднесла её к нам и поставила на предметный столик.        — Стоп, — взглянул главврач на Анджелу. — Время смерти — три сорок три ночи.        Блонди остановилась, слезла с пациентки и вытерла со лба пот полой халата.        — Отключайте.       Аргусу вновь сменили перчатки, и, спустя несколько секунд, он возник возле девочки прямо напротив брата.        — Командуй, — покорно моргнул он разноцветными глазами, — я ассистирую.        — Подвздошная ямка готова, вена и артерия выделены. Давай почку. Сопоставим с подвздошными сосудами. Аностомозируй почечную с подвздошной веной, — попросил Марк, — я займусь артериями.        Если отбросить всю патовость ситуации, в которой мы оказались, наблюдать за братьями было настоящим удовольствием. Слаженные, отточенные движения длинных, окровавленных пальцев погружали сознание в состояние жутковатой медитации. Они чувствовали друг друга, понимали без слов, иногда используя взгляды и прикосновения рук. Хотя для того, чтобы сработаться настолько хорошо, требовались годы ежедневной совместной хирургической практики.        Мне думалось, возможно, это та самая, особенная и непонятная сила, связывающая близнецов в одно целое всю их жизнь. Уже само по себе чудо — лицезреть двух одинаковых мужчин в одной операционной. Они ведь могли разъехаться, жить и работать порознь, не встречаться десятилетиями, как прочие, но нет. Все тридцать восемь лет они рядом. Закончили одно и то же учебное заведение, руководят на разных этажах одного и того же госпиталя. Принимаясь за дело, относятся друг к другу уважительно и позволяют вести по очереди. Завораживает…        — Что, солнышко, — обратился ко мне наставник, обнаружив мою скромную персону наглухо залипшей на его руках, и улыбнулся сквозь маску, — хочешь меня поправить?        — Прости… Безумно интересно, — неуверенно оправдалась я.        — Удели время Карен.        — Да… Ещё развернутую клинику и калий. Снизьте допамин, отключите инсулин с глюкозой. Мы более-менее стабильны.        — Кэсси, готовь стент для анастомоза мочеточника.        — Я вот всё думаю, — принялась шоколадка рыться в шкафу с расходником, — что же будет с бедной малышкой? А что, если у неё совсем нет родных, кроме матери, а она сейчас лежит бездыханным телом на соседнем столе? Что, если девочка останется совсем одна? Такая крошка… Боже, мне даже представить страшно, что её ждёт.        — Ей займётся опека, — ответил главврач, — если родственники не объявятся. Обычно, в подобных случаях близкие обрывают все телефоны, лишь бы найти пропажу. Ещё не известно, выйдет ли у нас хоть что-то. Мы супрессировали её иммунитет, оставили с единственной почкой, и то донорской, к тому же без проверки на совместимость, возможно инфицированной, а девочке всего пять. Будет чудом, если она выживет. В любом случае, мы попытались…        — Цефтазидим по весу, — услышав волшебное словосочетание «возможно инфицированной», исправилась я, отдав вполне четкую команду сестре.        — Я могу чем-то помочь? — поинтересовалась Анджела, едва пришедшая в себя.        — Уточни по поводу родных Карен и оповести опеку в случае их отсутствия. Ну… И на главную.        — А знаешь, — передала Киса стент в руки Марка и усилием воли посмотрела на девочку, — я бы удочерила её. Нет, знаю. Это невозможно, но если бы да…        — Была бы возможность, и ты бы всех потеряшек удочерила, — усмехнулся Аргус. — Прошу, давай притормозим.        — Я оставила надежду уговорить тебя на второго ребенка, — грустно вздохнула она, — что ещё остаётся?        — И почему?        — Брось, ты едва вывозишь посидеть с Эвой в обед, живёшь на работе, помолвка спустя десять лет. Я не верю в чудеса, Аргус.        — Ну и зря, — хмыкнул главврач, — я люблю Эву.        — Знаю.        — Я сам хотел предложить тебе, но чуть позже.        — Обещаешь? — внезапно засветилась надеждой девушка, вопросительно уставившись на невролога.        — Обещаю.        — Вы, оба, — втиснулся в их небольшой междусобойчик наставник, — в следующий раз я потребую почасовую оплату за каждого ребенка!        — Ох… — закатила глаза медсестра. — Марк, оплодотвори уже кого-нибудь!        Я смотрела на них и улыбалась, постепенно прогоняя разноглазого хирурга прочь из сердца. Внутри стало слишком тесно для них обоих… Нужно непременно освободить место для новых чувств, чтобы потом найти в себе смелость поддаться им.        — Готов снять зажим. Проверим стому? — спросил разрешения у общественности завотделением, нетерпеливо оглядев всех присутствующих. — И, ребят… Помолимся. Давай ещё триста стерофундина.        — Да… Снимай.        Металлический крокодильчик был отцеплен от мочеточника малышки. Мы терпеливо ждали под звуки одного единственного монитора пациента, затаив дыхание. Спустя три минуты, сравнимые разве что с вечностью, в мочеточник медленно, будто стесняясь собственного существования, поползла моча. Ее было совсем немного, возможно, пятая часть миллилитра, но она была. Она работала!        — Он помог, — резюмировал наставник, подняв взгляд к потолку и облегченно вздохнул, — всегда помогает… Зашиваемся.