Наркоз

       — Сэм?! — крайне удивлённый моим внезапным появлением, главврач был буквально застигнут врасплох посреди ординаторской с кружкой кофе и стопкой каких-то планшетов в руках. — Что ты здесь делаешь? — немного рассеянно уточнил он, — ты же должна быть в баре…        — Ага, — суетилась я, ничуть не глядя на начальство, в тщетных попытках найти микро-ключ от шкафчика с формой у себя в клатче. — А ты не в крусе? Красный код. Мы успели выпить по шоту, может… минут двадцать поболтали, и нам пришла рассылка. А ты чего такой спокойный? — насторожилась я.        — Красный? Ты уверена? — недоверчиво покосился на меня Аргус и бросил планшеты на стол, а затем и сам уселся на край, — привезли пока только троих коматозников. Остин готовит геморрагический инсульт. У меня минут двадцать, решил вот, кофе выпить…        — Ясно… А Шелдон?        — С женой в Мексике.        Да, посреди ночи на нежности как-то совсем не тянет, особенно, если учесть, что расстались мы только утром, а закончилась встреча крайне неоднозначным разговором.        За моей спиной настежь распахнулась дверь. Главврач тут же застыл с кружкой, облокотившись на собственное колено и внимательно наблюдал за «вваливанием» в ординаторскую слегка взволнованных и уже переодетых, в отличие от меня, женщин. Это была наша, так называемая, выходная компашка, которой едва удалось впервые за месяц влить в себя хоть что-то, кроме кофеина, пусть и совсем немного. Киса, Кейт, Марта… Увидев начальство, они быстро поправили волосы и осанку, учтиво кивнув в знак приветствия. Пожалуй, все, кроме Кэсси.        — Девочки?        — Вот и познакомились! — недовольно съязвила она, удобно гнездясь на спинку дивана.        Да, вечер и впрямь был молниеносным. Я даже толком не успела понять, как оказалась с Мартой в одной компании, как смогла поболтать с ней непредвзято, хоть и весьма недолго. Как Джейк, подрабатывающий ночным барменом за пару лишних баксов в час, разлил нам «минеты». Потом мы накатили, а через пару минут пришло волшебное сообщение о взрыве топливной цистерны на мосту Вест-Коуст и оповещение о том, что Элфорд сейчас наводнят пациенты из-за расположения. Полиция затребовала минимум шесть машин скорой помощи, госпиталь выслал резерв и всё такое… И мы, четыре крайне неудовлетворенные общением женщины, решили вызвать такси и получить чутка острых ощущений хотя бы таким, привычным способом…        В момент, когда я-таки нашла ключ, а коллеги расселись напротив Аргуса в ожидании указаний, коих у него, очевидно, не было, в ординаторскую с грохотом влетел промокший практически до нитки Марк, облокотился на дверной косяк и изо всех сил попытался успокоить дыхание.        — Да что б вас всех леший дрючил! — спустя несколько секунд отдышки во весь голос разразился он, обращаясь, так сказать, в массы, и нехотя размял шею.        На мгновение повисла гробовая тишина, и мы озадачено переглянулись… Неожиданное заявление. Надо признать, до появления завотделением в нашем скромном врачебном пристанище было весьма тихо.        — Обоснуй? — подала голос Кейт.        — Ливень, вся парковка как из задницы, машину поставить негде, через ворота невозможно пробраться, скорых тьма! И это я уже не говорю про два сраных часа ночи! Народ разгружают на боковушки, а на приёме один терапевт, земля ему пухом… — увидев брата, наставник неожиданно желчно заулыбался, затем подошел к нему поближе и обнял за плечи, хорошенько так, ни капли не по-дружески встряхнув. — Какая же у тебя хуёвая карма, родной! Всегда догадывался, что в прошлой жизни ты где-то крепко накосячил!        Аргус раздраженно закатил глаза, но промолчал. Младший был прав, выглядело всё и впрямь как-то подозрительно. Первая смена в реанимации за долгие годы и тут такое. Кипиш, недовольство, испорченные планы, куча пострадавших, отсутствие сна. Суеверия. На моём прошлом месте работы такие смены окрещивали проклятыми. Не всерьез, конечно, но что-то было в этом мистическое, будто совпало нечто извне. В такие смены никто не выходил на подмену, так как неблагоприятная аура межгалактического кошмара переходила, по обыкновению, на каждого, кто решил в нее выйти.        — Я тут захватил чутка макулатуры с ресепшена, — Марк добавил на стол еще штук шесть планшетов и принялся искать свой халат в толще висящих на треноге, — по крайне мере, той, что уже заполнена. Кто-нибудь сделает мне кофе? — поинтересовался он.        — Могу сесть тебе на лицо в качестве компенсации за вызов, — ядовито процедила сквозь зубы Марта, пребывая в крайне закрытой позе со скрещенными на груди руками. Было очевидно, что находиться в одном помещении с несколько психованным любовником ей было поперек горла. А может, были и другие причины…        — Солнышко, — саркастично парировал Марк, накинув халат поверх робы, — ты прям как кипяток на мои яйца.        — Ну хватит! — не выдержала душа поэта. Долго находиться в подобной атмосфере буквально опасно для здоровья и целостности лицензии, — я сделаю тебе кофе! Давай только к делу…        — Спасибо за ценные указания, доктор Картер. Без Вас ни в жизнь бы не разобрался, — вполголоса пробурчал глава травмы.        Его однозначно укусила какая-то бешеная муха, а, может, и еще что пострашнее. Весь дёрганый. Видно, что пытался уснуть, но не смог. Бледный какой-то, немного помятый, раздраженный, язвит, на лице сплошное отвращение ко всему живому… Впервые пришлось лицезреть этого добродушного человека в таком состоянии. Помнится, даже после бессонных тридцати шести часов подобного и близко не наблюдалось. Однако… Впрочем, наверное, это не моё дело.        В кухонной зоне ординаторской царил полнейший беспредел, собственно, как и всегда. Уборка испачканных кружек и всяческих контейнеров, в которых со временем начинала зарождаться жизнь, была непосредственной обязанностью работающих на первых двух этажах врачей и медсестер, но всё без толку. Все дискуссии на локальных собраниях и летучках, а также записки и гневные сообщения в общие чаты, вроде «выброшу всё к чертовой матери, если не заберете» и бла-бла-бла, были абсолютно бессмысленными. В конце концов, находилась какая-нибудь особо сострадательная личность, которая после работы оставалась ненадолго и мыла кухню вместе с посудой. Как ни странно, зачастую это был Марк, который явно многим больше остальных ощущал свою ответственность за врачей и порядок в отделении.        Дабы подобраться к приготовлению живительного зелья, пришлось неслабо разгрести бардак, по локоть закатав рукава.       — Давайте смотреть, что у нас тут… — наставник неохотно уселся на стол рядом с братом и, не глядя, к тому же весьма наглым образом, отнял у него кружку с остатками кофе, тут же громко оттуда отхлебнув, — куча какого-то дерьма-а, — и с громким вздохом принялся перебирать планшеты, — та-ак… Это тебе, — передал он Аргусу первый планшет, затем бегло осмотрел инфу на втором и повторил процедуру.        — Перелом позвоночника? — удивился главврач. — Это не экстренно.        — И что?! — резко развернулся к нему Марк, уставившись, словно на злейшего врага. — Это отменяет тот факт, что пациент идёт к тебе в отделение?!        В этот момент, кажется, все присутствующие, включая действующего главу госпиталя, немного осели и решили линий раз рот не открывать. По крайней мере, без особой надобности. Дикость какая-то. На моей памяти он еще ни разу не был так груб с нами.        — О, прекрасненько… — закатил глаза наставник, — у кого в универе были курсы акушерства? — дождавшись, пока хоть кто-то поднимет руку, он поднял свою и нервно улыбнулся, ведь этим кем-то, помимо него, была я. Затем толкнул плечом брата и спросил: — А ты чего молчишь?        — У меня сейчас инсульт.        — Тогда какого хрена ты тут до сих пор делаешь?        — Иду…        Он даже не пытался противостоять или объясниться, как поступил бы любой мало-мальски заинтересованный в работе человек. Он будто плыл по течению, стараясь не обращать внимание на то, что происходит вокруг. Просто встал и ушёл, тихонько закрыв за собой дверь. Мне стало как-то не по себе в этот момент. Строгий, держащий всё и вся под контролем, сейчас был просто послушной овечкой. Или… Может, это только впечатление?        — Картер? Аргус ушёл, — обратил внимание на моё незначительное замешательство Марк, — чего и Вам желаю. Миссис Мелендес, преждевременные роды на тридцать пятой неделе — последствия аварии. Из повреждений только небольшие ссадины, ничего опасного, — и протянул мне планшет, — перевести в отделение Квон, оповестить дежурную сестру, пусть возьмут анализы. Проверь предлежание, сердцебиение плода и частоту схваток. На раскрытии четыре сантиметра поставить эпидуральный катетер, обезболить, оставить баиньки часа на три, потом отчитаться. Ведём вместе. Запроси карту наблюдения беременности. Наша задача не столько родить, сколько дотянуть до утра. Как сделаешь — в двенадцатую.        — Поняла…        — Киса к папе. Марта, сегодня ты дирижируешь оркестром на главной сцене. Отдаю трёх практикантов, трёх сестёр, Кейт на приём. Постарайтесь сделать так, чтобы вы обе выжили сегодня ночью. Я забираю мочевой перитонит. Увидимся только утром. Передавай нам только нестабильных. Те, у кого есть пара часов, ждут других хирургов или пытаются дотянуть до утра. Отправь всё, что есть в доступе, на второй, скажи готовить еще минимум четыре операционные. На тебе также вся отчётность, как обычно. И, не дай Бог, я и в этот раз узнаю, что тебя кто-то не слушает…        Брюнетка молча кивнула и удалилась.        Я так и застыла с недоделанным кофе в руках… То ли от недосыпа, то ли от восхищения, то ли от понимания своей незначительности на этом огромном заводе. Кажется, ответ, кто же возглавит интенсивщиков в травме, напрашивается сам собой. Если она всё это может, значит…        — Зефирка, не тупи, — послышался голос Марка откуда-то слева. Тотчас к горлу подкатил ком обиды, который буквально не давал нормально говорить.        Я же способна, способна на всё это. Я правда могу помочь. Хотя бы до момента, пока не подготовят операционную, могу принять двоих-троих, стабилизировать, дать указания, перевести в подконтрольный блок или…        — Но, я… Я тоже хочу на главную, — вышло как-то совсем расстроено и немного по-детски, хоть так и не планировалось. Однако, этот инфантильный порыв заставил наставника улыбнуться как раньше, по-доброму…        — Знаю, — он подошел поближе, мгновенно окутав меня лёгким, изрядно выветрившимся, ароматом свежего парфюма с почти незаметным шлейфом табака, забрал из рук уже ставшую ненужной кружку, чуть притянул за талию и нежно заглянул в глаза, — но ты не лидер. Только не обижайся. Ты — мягкий теплый пирожочек, хороший врач, а там сейчас нужны те, кто способен принимать решения вопреки всему и за секунды… — Марк коротко поцеловал меня в лоб и отпустил, оставив после себя абсолютно паршивое ощущение беспомощности и бессилия, которое мгновенно наполнило меня с ног до головы, — иди к миссис Мелендес.        Как именно мне удалось дойти до нужной койки — без понятия. Отчего-то этому мужчине была дана удивительная способность выбивать почву из-под моих ног. В который раз. И почему-то именно его слова пробирали меня до глубины души, будто они являлись истиной в последней инстанции. Говорил он убедительно — тут не о чем спорить. Но больше всего меня поражала собственная способность поддаваться унынию, едва некто попытается выкатить ноту недоверия.        Немного подумав, параллельно со сбором анамнеза и осмотром выданной пациентки, я пришла к единственно правильному выводу, который не даст мне упасть духом и испоганить настроение: чёрта с два я — мягкий пирожочек! Даже в характеристике написано: «присущи лидерские качества». И вообще, все люди могут ошибаться насчет других. Тем более, что возможности проявить себя с руководящей стороны у меня пока не было. На этом нужно было бы закончить, но… Я была бы не я, если не сомневалась в себе слишком сильно.        Тем временем госпиталь наводнили пострадавшие, а так же родственники, прибывшие дежурить у постели и представлять интересы тех, кто, увы, по разным причинам не мог справиться с этим самостоятельно.        Условно стабильные на боковушках тешили себя радужными перспективами о диагностике и обезболивающих, некоторые праздно шлялись по коридорам и разоряли торговые автоматы в ожидании ушивания мелких ран и порезов, диагностированные валялись на койках в интенсивке и отвлекали медсестёр бесконечными просьбами позвонить, пописать, покакать, поесть и так далее. В общем, всё было спокойно здесь, на задворках, но вот на передовой происходило нечто, что как раз и являлось одним из рутинных, настоящих ночей в отделении травмы.        Я знала об этом не понаслышке — в это пекло меня сунули ординатором. Не знаю, может кого-то и устраивает тихая, спокойная «пенсия» в операционной, с отсиживанием седалища на кислородном концентраторе, в отсутствии вечно бесящих людей, соплей, слюней и иже с ними, под светом однотонных операционных светильников и ни с чем несравнимым запахом палёного мяса, источником которого является коагулятор… Кого-то устраивает, но не меня.        Нет, я люблю эти островки спокойствия и умиротворения, хоть они и редко бывают таковыми в полной мере. Это некий профессиональный застой. Но вот в моменты нехватки ресурсов, персонала, времени, возможностей, адекватных решений, придумать, как вытащить человека с того света с помощью какой-то колхозной ерунды, собранной впопыхах из подручных средств — это и есть настоящая работа.        В общем, даже весьма банальная деятельность определенно отвлекала от дурных мыслей, подсаженных в голову собственным наставником, и вот, уже через сорок минут я предоставила ему отчёт о роженице и встала, так сказать, к станку — по другую сторону операционного стола, на котором оперировался мочевой перитонит. К слову сказать, никогда нельзя знать наверняка, выживет такой товарищ или нет. Как правило, они поступают в операционную с низким давлением, гиперкалиемией и кучей сопутствующих. В вены таких пациентов приходится втыкать по двадцать пять катетеров с трехходовыми кранами, в которые будут беспрерывно подаваться допамин, норадреналин, глюкоза с инсулином для снижения калия, антибиотики, еще куча легкодоступного подручного дерьма для извлечения жидкостей из тканей в системный кровоток, заместительная инфузия и так далее до бесконечности… И все, абсолютно все надеются, что это не мочеточник.        — Ну, пиздец, — будто вторя моим мыслям, выругался Марк, слегка отодвигая левую почку.        Как говорится: «ни слова больше». Все присутствующие в составе трёх человек, помимо хирурга, резко приуныли.        — Полный отрыв. Ну вашу же мать! Нужна реконструктивная пластика, уретроцистоанастомоз, Боари, потом кишечная пластика…        — Мы не успеем.        — Да ладно?! — разразился вдруг завотделением на всю операционную и бросил на стол уделанный вусмерть инструмент, — спасибо, капитан очевидность.        Понимаю, он искал варианты наименее травматичного выхода из ситуации, но кто-то же должен озвучить то, что не хотел бы услышать ни один пациент…        — Значит удаляем почку, — на свой страх и риск быть обруганной или еще чего похуже, твёрдо сказала я, — мы не вытянем больше полутора часов. Калий зашкаливает, почечные показатели выросли за час в два раза, я не говорю уже про электролиты, фосфор… Лактат не хочу даже измерять. Не знаю, вытянет ли он с одной почкой, но если ее оставить — это стопроцентный провал.        Наставник еще немного подумал, затем внимательно на меня посмотрел и с плохо скрываемым разочарованием кивнул, после чего попросил сменить ему перчатки и начать вливать бедолаге две единицы первой отрицательной.        Это была наша маленькая жизнь. В крохотных застенках, длинных, как кишечник, коридоров, четыре медика приняли трудное решение за абсолютно чужого человека. Я даже не уверена, знал ли кто-то из нас его имя. Просто… Так было нужно. И точка.        Как оказалось позже, у Аргуса тоже всё прошло не очень гладко. Кровоизлияние оказалось больше по объему, чем предполагалось изначально, поэтому дренирование боковых желудочков постепенно переросло в открытую операцию. Всем рано или поздно приходится делать то, что не хочется. Так и ему пришлось вскрыть череп пациента тем самым запылившимся от безделья трепаном, который планировали отдать Шелдону или еще кому-то. Думаю, теперь эта адова машина вряд ли уедет из его операционной. Пусть главврач и не занимается непосредственно головным мозгом, но это не значит, что он не умеет…        Больше собственных, локальных переживаний, меня беспокоили девочки, которым было тяжелее всех нас вместе взятых. Особенно Марта и её работа «дирижером»… Основная сложность состояла в буквальном круговороте пациентов, ведь все, кто был некогда отправлен в операционную, через несколько часов в таком же отвратительном, нестабильном состоянии возвращался назад в реанимацию. Посему выходило, что снизить количество поступающих не получится никак, а это значит, что ей требовались еще руки, мозги, и как приложение к этому всему — несколько дипломов ОРИТ, взять которые было объективно неоткуда. Понимая всю фатальность ситуации, я рвалась всеми фибрами души в приемник, хоть телом и была в относительном спокойствии, тепле и безопасности. Просто вариантов других не существовало.        Этой ночью у руля был Том, активно выполняющий все прямые обязанности главврача. Видеть его в подобном амплуа было крайне непривычно. Как правило, он был некой тенью, которая подчищает всё то, на что по разным причинам не хватает времени или сил у главы, но не сегодня. Сегодня заместитель был в самой гуще событий, на главном сестринском посту и весьма твёрдо контролировал поступление пациентов в госпиталь. Искал лазейки, дабы распихать всех максимально рационально, извлекал недостающий расходник и медикаменты буквально из воздуха, договаривался с соседями о перевозке кардиологических, грамотно распределял человеческие ресурсы по степени надобности, в общем… Был Аргусом во всех отношениях, что бы это ни значило. Правда, вёл себя чуть более громко, тем самым сильно раздражал итак недовольных сестричек.        Около половины пятого утра мы заканчивали с почкой. В предоперационный блок зашла крайне сонная Руби, взгромоздилась на раковину и включила радио связь. Она была явно выдернута из теплых объятий постели, и посему ненавидела всё вокруг себя не меньше Марка. Как говорится, должность главной медсестры обязывает…        — Кого забираете? — взглянув на нас из-под тонких очков, уточнила мама, выбрав из увесистой стопки планшетов парочку, — есть приникающее ранение грудной полости и разрыв лёгкого. Часа полтора ему. Кровотечение.        — Возьмем? — посоветовался с нами Марк, но мы тут же испуганно замотали головами.        Судя по тому, что вместо ушивания разрыва мочевого, мы потеряли мочеточник и удалили почку, боги медицины нам сегодня явно не благоволили. Еще чего доброго закончим удалением лёгкого… Ни за что. Благо, наставник отлично понимал наши опасения.        — Что там еще есть?        — Осколочные, перфорация кишечника, ожоги второй степени. Только привезли.        — Час от часу не легче… Давай кишечник.        — Там еще тромбоэмолия из-за множественных переломов нижних конечностей. Во время аварии пациенту в салон вошел мотор собственной машины.        — Фак ап, девочки…        Похоже, боги медицины не то что не благоволили нам, а, кажется, яро ненавидели каждого.        — В общем, сделаем так: уточни у Марты по прогнозам. Если с тромбом можно разобраться, то пусть Киса вызывает мужа на остеосинтез, а пока он едет, нужно начать удаление тромба. Если всё плохо, то вводим низкомолекулярный гепарин, стрептокиназу и ждём ампутации, оставляем на утро, и тогда я беру кишечник, Аргус торакальную.        — Ладно…        Ждать новостей пришлось около часа. Мы встретили потрясающий рассвет в неработающем туалете четвертого этажа всей командой, чтобы Марк мог покурить не выходя на улицу, а мы имели возможность посидеть на полу в обнимку со стаканчиком кофе в тишине.        Утро — всегда особенное, удивительное время в стенах госпиталя. Удивительнее всего нам стало, когда в туалет молча зашел Аргус, не выражающий абсолютно никаких эмоций. С совершенно стеклянными глазами взял у брата сигареты, облокотился спиной на холодную стену у окна и тоже закурил. Они не перебросились даже взглядом, не то что словом. Мы поняли его и простили. Когда некурящий человек решает закурить после операции — тут всё ясно без лишних объяснений.        Спустя минут пять моему мужчине позвонили. Ответив, он тотчас стал чернее тучи, отключил вызов и закурил еще одну.        — Тромб? — с пониманием уточнил Марк. Аргус молча кивнул, — это же часов на десять с синтезом, — и опять короткий кивок, — ясно… Вопрос, что делать с кишечником?        — Ничего не делать, — сухо ответил главврач, еще пару раз крепко затянулся перед уходом, выбросил сигарету и направился к двери, — он мертв.        Еще немного мы сидели в тишине и допивали остатки кофе, разглядывая уставшего наставника. Он отвернулся от нас, прислонившись плечом к стене, и смотрел в окно, слегка щурясь от поднимающегося все выше солнца. Этой ночью мы все были прокляты. Ассистирующая операционная сестра неслышно подошла к Марку и предложила ему разделить с ней свой стаканчик с горячим напитком…        Вернувшись в операционную, мы, наконец, прояснили, с чем именно нам придется столкнуться. Мама описала ситуацию не очень-то полно, а от того настроение хирурга изрядно испортилось.        — Если б я знал, то выкурил бы третью…        От человека с сердечной недостаточностью слышать такое было прямо-таки больно, однако, мы все понимали его тоже. Нам достался разрыв лёгкого, который образовался в результате множественных переломов ребер, грудины, а так же частичный отрыв лёгкого от корня во время резкого удара. Типичные последствия автодорожных травм или падения с высоты. Травмированное лёгкое полностью спалось, а острая дыхательная недостаточность купировалась с помощью искусственной вентиляции весьма плохо, в то время как грудь наполнялась кровью из разорванных сосудов. Из пациента торчало два внушительных дренажа, сделанных явно на скорую руку, причем очевидно, что эта самая рука была рукой терапевта, нежели реаниматолога. Приятно получать подарочки от друзей, ничего не скажешь…        Впрочем, с прошлого раза Аргус позаботился о резервах крови в клинике, так что в беднягу вливали беспрерывно около литра в полчаса, соответственно масштабу кровотечения. Нам бы тоже пригодился травматолог, ведь собирать ребра и грудину таки как-то нужно, а, зная Марка, он мог наколхозить что-то несусветное на скорости света, лишь бы держалось… А что? Это травма…        Мы мысленно перекрестились и приступили, вариантов не было. Всё как положено: переднебоковой разрез с рассечением нескольких реберных хрящей в непосредственной близости от грудины, начинающийся от средней подмышечной линии, продолженный по межреберному промежутку. Затем устанавливается ранорасширитель, удаляется кровь, выявляются поврежденные артерии, производится их перевязка, определяется поврежденный участок. Дальнейшая тактика зависит от локализации повреждения: ближе к корню или на периферии, и еще бла-бла-бла… Я могу нарисовать всё это с закрытыми глазами, но, к сожалению, не могу повторить. На словах и в голове такие манипуляции — казалось бы, сделать проще простого, но в реальности… Это заняло четыре грёбаных часа. И только часть костных осколков была извлечена из тканей.        В ногу с начальством идём, подумалось мне… Без еды, питья и туалета, в общем… Зато врач! Гордо, блин. Интересно, какая зарплата ждёт меня в этом месяце? Да если то, что все мы делаем — не подвиг, то что тогда?        Марк на минутку отвлёкся и внимательно посмотрел на свою приунывшую команду.        — Ну что, ваши ставки? — он был на удивление весел и во всю улыбался глазами, что являлось явным признаком тяжелой степени усталости.        — Неужели швами обойдёмся?        — Хрена с два! — радостно заключил он, глядя то в рану, то обратно на нас, — клиновидная резекция, зайки мои! Тут всё всмятку. Размозжение паренхимы.        — Подстава… — Я, словно мешок с удобрениями, обреченно плюхнулась на концентратор.        — Даже не сомневался, — абсолютно спокойно заметил хирург, — просто день — говно.        — Ты как? — поинтересоваться его состоянием казалось мне хорошей идеей.        — Уже всё равно. Сороковой час пошел… — Без сна. Это значило, что пошел сороковой час без сна. Мне было безумно жалко его и обидно за то, что он не может бросить нас на произвол судьбы. Гробить себя ради других — это… так по-человечески. И всё же.        — Что случилось? — спросила максимально аккуратно, стараясь не накликать на себя гнев руководителя, — ты сегодня сам не свой.       — Ну, что сказать… — неспешно начал Марк, увлеченно ковыряясь в ране, — свалилось еще одно ярмо на мою шею. Вам — женщинам — же свербит повыяснять отношения, когда я с суток. И, самое главное, что никакие аргументы тут не действуют. На этот раз Марта решила, что пол одиннадцатого ночи — самое время, чтобы повыедать мне мозг чайной ложечкой. Она как раз собиралась ехать в бар.        — И что потом?        — Ну, поговорили. Пол первого, я пытаюсь уснуть. Тут, неожиданно звонок с её номера. Беру трубку — сука, муж.        — Да ладно?!        — Н-да… И смешно, и страшно. Оказалось, что он что-то пронюхал, потом посмотрел переписку с голосовыми, пока она была в ванной, позвонил, убедился что я это я, и, собственно, понеслась. А мы-то, два великовозрастных придурка, ни разу не договаривались о том, что будем врать в случае чего. Да и врать смысла нет, все по голосовым ясно. Ну и… Начались вопросы, вроде: «а как, а что, а почему, а давно?». Причем абсолютно спокойно, без паники, конструктивно, я бы даже сказал. Марта увидела всё это, когда освободилась, ничего не стала объяснять ему. Просто забрала телефон и уехала к вам. Я уж подумал — всё, наконец-то сон, но мужик оказался настойчивым и переписал мой номер. Позвонил со своего. Очень сильно хотелось психануть. Устал, вообще не до этих разборок, но понимал, что, если я это всё начну игнорировать, он с неё три шкуры сдерёт. В общем, смирился, налил себе кофе, валялся в постели и разговаривал, пока не пришло оповещение по госпиталю. Объяснил всё, мол, на работу нужно, я не особо доступный круглосуточно собеседник. Вроде отстал, но как только я сел за руль — опять звонок. У меня было ощущение, что он там конспектирует что-то, старый гондон…        — Ты рассказал ему всё?        — Нет, конечно. Я что, похож на сумасшедшего? Да и о чем рассказывать… О том, в каких позах она любит у меня на кухне? Бред. Так, ответил на пару вопросов, послушал энное количество нытья про институт семьи, про свою беспринципность и все прочее. Прямо твоя копия. Настоящая совесть всех грешников.        — Не смешно, — возразила я.        — О, да. Это точно. А заешь, что несмешнее всего? Ей придётся это как-то разгребать. А если не получится уладить мирным путём — тогда развод. И он найдёт способ нагнуть её, я уверен.        — И тебе плевать?        — Это не у меня несчастливый брак.        — Нельзя же быть таким черствым… Вы же не чужие друг другу люди, в конце концов.        — Я бы поспорил…        Пару минут мы провели в полнейшей тишине, но наставника всё ещё что-то настораживало. Он пристально посмотрел на меня, приподняв одну бровь, чему-то усмехнулся, и, как ни в чем не бывало, продолжил.        — Что?        — Ничего, — мило улыбнулся он сквозь маску и пожал плечами, — просто ты как-то слишком благосклонно реагируешь. Помнится, несколько месяцев назад это были скандалы…        — Марк!        — Ладно, молчу. Но мне правда нравилось больше, когда ты ревновала.        Он держал абсолютно вызывающий взгляд ещё несколько секунд, насильно вгоняя меня в краску, под осуждающее пыхтение коллег. Они искренне не понимали, о чем он, а значит простор для фантазии был просто бескрайним. Нужно было максимально аккуратно сменить тему, и именно поэтому я повела себя как слон в посудной лавке, собственно, ничего нового.        — Ты действительно считаешь, что я не лидер?        — Это не совсем так. Я почти уверен, что ты способна лидировать в спальне, — ехидно засмеялся он, — но не более.        Невыносимый человек…        — Могу я встать к Аргусу?        — Нет.        — Почему?!        — Потому что ты — ужасный переговорщик. Попробуй убедить меня, — таинственно прошептал хирург и подмигнул зелёным глазом.        Это будет определённо сложнее, чем я предполагала. К слову, выяснять причины отказа совершенно не хотелось. Не сейчас и не в таком разбитом состоянии. Да и вообще, я скорее из тех людей, которые считают, что, если уж вселенная закрыла перед тобой двери, так и должно быть. Да, определённо, в различных «агрегатных» состояниях врача меняются и философия, и приоритеты. По крайней мере, после двадцати восьми часов бодрствования, слава Всевышнему, не работы. Хотя, еще не вечер…        «Милая» беседа переросла в затяжное молчание, которое нарушали только писки кардиографа, тресканье запекшихся сосудов и прочие ноты высокой кухни. Я еще подумала, что такое звуковое сопровождение в долгосрочной перспективе просто невыносимо для головного мозга. Понятно, отклики медицинской аппаратуры создают неприятными намеренно, но когда ты находишься в операционной, напичканной подобной техникой под завязку… Это может свести с ума. Казалось бы, пациент более-менее стабилен, никто не разговаривает и не обсуждает что попало, но мозг буквально кипит даже в полнейшей тишине. На организм воздействуют сотни раздражителей, мониторинг которых производится автоматически, неосознанно. Это примерно как спать с включенным телевизором — никакого продуктивного отдыха. Так и здесь.        Спустя еще полтора часа основная часть хирургии была закончена. Кровотечение остановлено, легкое вернулось в свое изначальное положение, хоть и не полностью, согласно тестам, даже было весьма работоспособно и выдерживало приличное давление. Остались, можно сказать, слёзы: стабилизация грудной клетки для восстановления механики дыхания. Всё вроде бы неплохо выглядело, и мы даже определились с масштабами работ. Рёбра с первого по третье фиксации не требовали, поскольку были стабильны и, что немаловажно, труднодоступны, но вот остальные…        Всю картину омрачали довольно значительные сегменты, так сказать, вырванные напрочь из контекста. Благодаря такому расщеплению стандартные, или, откровенно говоря, самые простые методы фиксации не годились. А поскольку травматологов среди нас не наблюдалось, было решено-таки колхозить по каким-то остаточным знаниям четвертого курса, завалявшихся у Марка где-то в глубинах памяти. Так была выбрана техника без сверления, для однокортикальной фиксации титановых пластин. Не буду грузить подходами, выбранными в зависимости от локализации переломов, техниками криволинейного разреза, мук выбора редукционных зажимов в сочетании с некой рукожопостью нашего слегка сменившего специализацию хирурга, скажу одно: ковырялись мы до утренней зари.        И да, помочь было откровенно некому. Хоть новая смена уже несколько часов находилась на рабочих местах, нехватку персонала это не отменяло ни коим образом. Марта затащила к себе пару терапевтов, отправив Кейт на амбулаторный прием, чтобы та могла хоть немного расслабиться и разгрузить мозги, при этом прихватила еще четыре сестры, ибо в палатах интенсивной терапии оставалось грузить народ разве что на потолки, а все прочие узкие специалисты изо всех сил пытались разгрести то, что мы наворотили в течение ночи.        Под конец операции очень хотелось лечь на пол, не шевелиться несколько минут и тихонько плакать. Работы всё не убавлялось, а кофе уже просто не помогал. Глаза закрывались на ходу, но я смотрела на наставника и понимала, что пределов человеческих возможностей буквально не существует. Восстановив герметичность грудной полости и зашив всё на скорости звука, он бросил окровавленные инструменты на пол, глубоко вздохнул, хорошенько прохрустел спиной и громко сказал: «К херам!». Затем гордо вышел из операционной.        Естественно, я знала куда, но за ним не последовала. На часах было шестнадцать тридцать. Сестры поднесли мне бумаги по пациенту на заполнение и дружески похлопали по плечу. Им тоже нужна была поддержка, но все возможные резервы сочувствия и сострадания у меня, к сожалению, кончились.        Определив палату респираторной поддержки, сделав необходимые назначения, а так же описав рутинную историю «во время проведения оперативного вмешательства физиологические показатели», бла-бла-бла длиною в восемь часов, спустилась вниз на сестринский пост, дабы передать это увлекательнейшее чтиво далее по цепочке.        За стойкой было удивительно пусто: видимо новая волна свежей крови неслабо разгрузила приёмник. Однако, один человек, помимо мамы, всё-таки находился на посту. Залитый лучами близящегося к закату солнца, проникающего сквозь четырехметровые окна главного входа, он походил больше на бронзовую статую, нежели на живого мужчину. Он казался спящим и полностью недвижимым, хотя стоял, облокотившись на стойку и возложив голову на предплечья. Болезненно выгнутая крепкая спина будто намеренно растягивала каждый его позвонок, хоть визуально напряжение в мышцах было просто нечеловеческим. Рядом лежали очки и два заполненных под завязку бумагами планшета.        Я расположилась рядом и ласково погладила его по плечу, в надежде хоть на секунду снять ужасную усталость и подарить покой. В ответ на это прикосновение он немного приподнял голову и, не открывая глаз, потёрся щекой о мою руку. Даже не знаю, кому из нас это было нужнее…        — Как прошло? — почти неслышно спросила я на ушко.        — На седьмом часу остановка сердца, сразу после того, как я удалил основной тромб, — слегка охрипшим голосом поделился Аргус, — там было еще пять или шесть небольших… В общем, не важно. Успели только одну ногу собрать.        — Соболезную…        Неожиданно, эту жизненно важную, интимную тишину и близость, максимально возможную в нашем положении, нарушил отчего-то крайне весёлый наставник, который громко рухнул на пост, и уже с претензией:        — Что за внеплановый перекур? У нас пол отделения не зашиты.        — Марк, ты под чем? — неприязненно бросил ему брат, едва живой, а посему, даже не соблаговоливший полноценно повернуться в его сторону.        — Салаги… — разочарованно заключил завотделением, махнув на нас рукой. Ему явно льстило, что способность выживать в подобных условиях вызывала дичайшее раздражение у коллег, — зачем звал?        Главврач, не меняя позы, выбрал пальцами на ощупь один из двух планшетов и запустил по стойке в сторону младшего. Не успев толком просмотоеть всю историю, Марк нервно хохотнул и с елейной ухмылкой уставился на брата.        — Мистер Сьюзен Бакмен? Серьезно? Ай-яй, — наигранно пожурил он, и продолжил надменно улыбаться, — это же…        — Даже знать не хочу. Забери, пожалуйста, — устало взмолился Аргус, кажется, уже отчасти смирившийся с неизбежным, — ты же в курсе, меня от них колотит…        — И что мне за это будет?        — Уйдёшь домой на два часа раньше…        — Годится, — согласился наставник и без раздумий забрал нечто, называющее себя «Мистер Сьюзен». Затем посмотрел номер койки, как оказалось, она находилась недалеко от поста, зашторенная с четырех сторон, подошел поближе и распахнул двери в увлекательный мир небинарных людей.        — Сьюзен? — максимально доброжелательно начал он где-то метрах в пятнадцати от нас, — я — Ваш лечащий врач, меня зовут доктор Рихтер. Что у нас случилось? Опухоль яичка? Сейчас посмотрим…        Одновременно с этими словами Аргуса хорошенько передёрнуло, а мама поспешила всунуть ему под нос чашку тройного эспрессо, видимо, во избежание незапланированных реакций.        — Спасибо, — кивнул он Руби, с благодарностью принимая едкое варево, однако, пить сразу не отважился, лишь уныло повертел чашку рукой на стойке, — не осуждайте. Столько лет это дерьмо абсолютно законно, а я всё никак не могу себя перебороть, — затем немного помолчал и добавил: — не могу это видеть. Наверное, со мной что-то не так…        — По-моему, это с нашим миром давно уже что-то не так, — высказалась старшая сестра и наконец-то уселась в своё скрипучее до ужаса кресло, разобрав окончательно остатки бардака, — хотя… Чëрт его разбери.        Он выглядел буквально на все сорок пять. Уверена, был очень голоден, и, скорее всего, не пил кофе из соображений собственной безопасности, так как открывшаяся язва желудка под конец смены мало чему могла поспособствовать. Атмосфера стремительно становилась совсем удручающей, и я, дабы разбавить уныние толикой безрассудства, уверенно взяла руку Аргуса и развернула её ладонью вверх, стараясь изо всех сил сдерживать и так крайне тяжело дающуюся улыбку.        — А знаешь, я тут помогла одной сестричке закрыть её маааленький косяк в документации… Она угостила меня двумя протеиновыми батончиками, и вот, даже не знаю, с кем бы поделиться?! Настоящая контрабанда, их больше ни в одном автомате не осталось.        Главврач смущённо посмотрел на меня разноцветными глазами и, о чудо, на его лице засияли самые милые ямочки из всех возможных на планете.        — И ты хочешь поделиться со мной?        — Даже не знаю, — игриво закусив губу, я решила вовлечь в наш разговор третье, не заинтерисованное в финале лицо, — мам, как думаешь, он достоен предпоследнего в госпитале батончика?        Руби недовольно приспустила очки и с укоризной уставилась на наглых нарушителей её неприкосновенного спокойствия. Было очевидно, что без ответа я от неё не отделаюсь, так что она уставилась на Аргуса и приказным тоном сообщила:        — Женись на ней, — затем вновь приступила к разглядыванию восемьдесят третьей страницы VOUGE.        — Думаешь? — недоверчиво прищурившись, обратился к маме хирург.        — Однозначно. Свалите уже отсюда…        — Так что, — повернулся ко мне мой мужчина, с трудом расправив затекшие плечи, — ты выйдешь за меня?        — Не в этот раз, — невинно усмехнулась я.        Отдала обещанную шоколадку и в весьма приподнятом настроении отправилась зашивать вверенные мне наставником мелкие ранения.        Он смотрел вслед с улыбкой, это было на моей коже… Безумно приятно знать, что даже после такого тяжёлого дня я всё ещё способна вызвать восхищение. И да, я соврала. Батончик был всего один, но он смог доставить радость нам обоим. Это показалось мне важным.        Спустя пару часов я получила сообщение…       «Жду тебя дома»