Наркоз

      Всё отделение, за исключением дежурных терапевтов, прикрывающих реанимацию в отсутствии прочих врачей, сконцентрировалось в приёмной конференц-зала и шумно обсуждало предстоящую душную беседу на тему того, какие мы все безответственные прокрастинаторы. Марк вальяжно развалился в кресле, закинув руки за голову и, кажется, пытался дремать, тщетно стремясь угомонить головную боль после вчерашней встречи. Прочие сидели на столешнице импровизированной кухни, куда обычно бегал секретариат за угощениями для высокопоставленных индюков из всевозможных инстанций, на полу, а так же подпирали спинами стены и нервно смотрели на часы. Марта, к моему огромному сожалению, тоже присутствовала. Она прятала недовольный неприятным соседством взгляд, упорно делая вид, что очень уж сильно увлечена интереснейшей беседой с какой-то медсестрой. И я почти поверила ей, если бы не периодическое столкновение наших глаз.       Создавалось вполне себе чёткое ощущение предстоящей смертной казни или чего-то вроде, а воздух в помещении искрил мелкими разрядами в такт неизбежно растущему напряжению. Мне были искренне непонятны все эти переживания огромного количества людей, находящихся вокруг. За всё время мне ни разу не пришлось наблюдать главврача в немилости, ну, может, только во время того внезапного наплыва пострадавших. И чем-то страшным это можно было назвать с большой натяжкой. Скорее, просто незначительным выходом из себя на фоне всеобщей паники.        — Сэм, привет, — дёрнула меня за руку Кейт и протянула стаканчик с кофе, который, буквально, только что сварила, — как настроение?        — Ну, так… Страшновато немного, вы же меня вчера напугали. А у тебя?        — Не выспалась, — и указала безымянным пальцем, слегка оттопыренным от стакана, на мирно отдыхающего наставника, — а так, в принципе, хорошее. Но, это ненадолго, — пожаловалась девушка, — сейчас его испортят.       Странно, но эта информация, поведанная как-бы между прочим, ни капли не задела моих чувств. Хороший знак. Может, мой разум все-таки освободился от оков неопределённости? К слову, это было бы замечательно, учитывая стремительное начало моего нового романа. Или же я просто понемногу перестаю удивляться любвеобильности этого мужчины. Как бы там ни было, сейчас меня беспокоило только одно: вполне себе вероятная возможность кардинально поменять отношение к избраннику, узрев, так сказать, обратную сторону медали.        — Сколько уже прошло? — Вся в трепетном ожидании развязки, поинтересовалась я.        — Четыре отделения, пару сдвоенных. Сейчас — страдает неврологическое, уже полтора часа их мучает. Мы последние.       Большая стрелка подвешенных над столом часов неумолимо приближалась к пяти вечера. Тяжело представить, что вот уже столько времени Аргус беспрерывно занимается персоналом, состоящим из четырёх сотен людей, яро ненавидящих эту процедуру. Должно быть, это невероятно сложно, а моральная нагрузка и вовсе превышает все допустимые границы. Пока я искренне сочувствовала ему всем сердцем, двери зала неожиданно распахнулись, выпуская сотрудников подконтрольного главврачу отделения и самого образцового из всех, а иначе было бы странно. Все они отчего-то были нисколько не расстроены прошедшей дискуссией, напротив, ошарашено оглядывались друг на друга и удивлённо разводили руками, при этом беспрерывно и лихорадочно перешептываясь.        — О, детка, — подлетела неожиданно Киса и заключила в страстные объятия, крайне довольная встречей, — немедленно рассказывай, как тебе удалось?!        — Привет, что удалось?        — Что ты с ним сделала? Отвечай, куда дела моего злого папочку? Даже как-то не по себе, непривычно…        — Кэсси, я не понимаю о чем ты.        — Ну, видимо, каким-то чудом, — покрутила в руке стаканчик Кейт, — порева не состоялось. Далеко не факт, что эта участь обойдёт и нас, так что, не стоит строить иллюзий.        — Идите, сейчас сами все увидите, — Кэсси толкнула нас обоих по направлению ко входу, — он уже вызвал.        Вот уж не знаю, что для меня было наиболее впечатляющим откровением: непонятный страх перед собственным любовником или безумное желание испытать на себе весь его гнев. Всё внезапно стало как-то неинтересно после того, как Киса подбодрила нас, впрочем, похоже, что это распространялось исключительно на меня. Кейт, видимо, была более пессимистических взглядов.        — Может, он просто неважно себя чувствует после вчерашнего? — Решила я выдать наиболее логичное предположение.        — Брось. Для его комплекции — то, что он выпил, просто капля в море. Дело, видимо, в чём-то другом, — и терапевт игриво на меня покосилась, приобняв за плечо. — Если так пойдёт и дальше — ваш союз благословит каждый, кто о нём узнает.        — Ты же не знаешь, что именно явилось причиной, не преувеличивай, — изо всех сил протестовала я, внутренне отрицая свою причастность к этой данности.        — Я знаю мужчин, — шепнула мне Кейт и, едва войдя в двери зала, прямо за несколькими первопроходцами, громко поздоровалась с начальством.        Конференц-зал являлся разделённым надвое лекторием, в одной части которого располагался амфитеатр, логично предусмотренный для ведения собраний, презентаций и всего прочего. А в другой, прямо напротив — длиннющий стол, мест эдак на двадцать, поодаль от которого виднелся ещё один — председательский. За ним и сидел мой мужчина: в куче бумаг, выписок, с ноутбуком и в сопровождении четырёх чашек кофе, аромат которого разносился по всему помещению. Все прочие коллеги тоже не отказывали себе в удовольствии отхлебнуть чего-нибудь горячего во время «увлекательнейшей» тирады, адресованной им, и спешили занять места подальше от внимательных глаз главврача.        Я тоже не была исключением: с наслаждением приложилась к стаканчику заботливо приготовленного мне напитка, увлекаемая терапевтом на третий ряд амфитеатра. Аргус не обращал никакого внимания на лениво заполняющийся по новой зал. Он увлечённо перекладывал макулатуру из стороны в сторону и лишь изредка оценивал наполненность мест строгим взглядом из-под очков.        — Посмотришь анализы одного пациента завтра? — Обратилась ко мне девушка, тихонько присаживаясь рядом. — На стол его хочу.        — Конечно, а что случилось?        — Фолликулярная злокачественная неоплазия щитовидки. Пару месяцев уже тиреостатики не работают, и, как назло, к эндокринологу не хочет. Говорит — достали. И облучаться тоже. Согласна только на радикальное.        — Тиреотоксикоз был в анамнезе?        — Ага. Так она ко мне и загремела в последний раз.        — Кого-нибудь ждём ещё? — Внезапно поинтересовался Аргус, эхом разлившись по всему залу. Он бегло оценил количество присутствующих и снова уткнулся в бумаги, получив весьма однозначный ответ от брата.        — Ладно, потом поговорим.        — Отлично. Кто мне скажет, почему для врачей предусмотрена такая огромная страховка? — Размеренным, ничуть не напряжённым тоном, начал он, разместив перед собой какую-то кипу, и уставился на подчинённых.        — Для покрытия врачебных ошибок, — раздался бодрый мужской голос из зала и хирург согласно кивнул.        — Верно. Здесь есть пара нюансов, вы о них знаете. Частично все неустойки по искам и претензиям оплачивает госпиталь из своего бюджета, который, к огромному сожалению, не безграничен. Кто-нибудь может озвучить мне сумму, которую работодатель тратит на безответственность одного единственного отделения и с которой я борюсь уже чëрт знает сколько? — Леденящим взглядом обвёл он притихших людей. — Нет? Без понятия? Триста пятьдесят тысяч долларов в квартал, — отчеканил Аргус, весь преисполненный праведным негодованием, и смиренно наблюдал за реакцией. — Как вам цифра? Давайте на минуту выбросим из головы всю этику по поводу неразглашения заработных плат и обратимся к вашему непосредственному начальству. Марк, сколько ты зарабатываешь в год после вычета?        — Сто двадцать, — хрипло отозвался брат откуда-то сзади.        — Получается, для того, чтобы покрыть все задолженности твоего отделения за четыре месяца, тебе придётся работать три года. Лейн?        — Шестьдесят, — неуверенно пискнула медсестричка справа.        — Почти шесть лет. А теперь скажите, кто из вас готов на это пойти?        Всеобщее молчание весьма красноречиво ответило на вопрос руководителя.        — Неудивительно. Я ежегодно выбиваю для вас дополнительную индексацию всеми возможными способами, потому, что знаю — работа у вас невыносимая, в то время как показатели отделения постоянно ухудшаются. Может, мне стоит прекратить делать это? Или начать удерживать с вас процент в пользу страховых компаний?        — Это незаконно!        — Да ну?! А хотите узнать, что ещё незаконно? Вас же не беспокоят собственные косяки. Но, стоит покуситься на зарплату хоть одного — так у меня сразу очередь выстраивается из недовольных! Давайте начнем с малого: отсутствие физикального осмотра, — он переложил первый лист из стопки по правую руку от себя и продолжил, — десять тысяч. Отказ в экстренной госпитализации, — за ним второй, — двадцать четыре тысячи, отсутствии тонометрии при подозрении на почечную недостаточность — восемь тысяч, проведение забора крови без смотровых перчаток — четыре тысячи, отказ в обследовании грудной полости без показаний — двенадцать. Какого, мать вашу, хрена? Записали через две недели и проблема решена. Чудо, что большую часть этого кошмара удалось решить малой кровью. Дальше, медицински необоснованная пальпация молочных желез — тридцать тысяч. Спасибо, что хоть не сексуальное домогательство, иначе было бы не меньше ста! И кто это сделал?!        Откуда-то сверху раздался радостный смех и нервный кашель, а затем один из терапевтов неуверенно поднял руку.        — Это я. Она говорила, что после перелёта чувствует дискомфорт в области имплантов, это разве не медицинское обоснование?        — К маммологу!        — Но там ничего серьёзного!        — К маммологу, я сказал. Дальше. О, моё любимое: ректальный осмотр при подозрении на паховую грыжу. Это просто бомба… Пятьдесят тысяч. Кто?        — Я. — Гордо усмехнулся сзади Марк, но тут же затих, едва услышал громкое недовольное постукивание ручкой по столу в исполнении брата.        — Не сомневался, — саркастично улыбнулся главврач, — какой заведующий — такое и отделение. Я хотел бы услышать реальную версию. Или хотя бы любую, которая будет объяснять отсутствие у тебя сакрального знания о том, что при паховой грыже показано УЗИ, КТ и рентген.        — Единственная реальная версия — пациент мудак, каких мало, — закатил глаза наставник, поддерживаемый радостными возгласами коллег.        — Прекрасно, а это что? — Разгреб он ворох сканов и выбрал один, представляя всем присутствующим. — «Устно отправил женщину в дом престарелых, а всю бригаду — &#@! %». Что вообще происходит?! Я впервые вижу, чтобы на вас парамедики стали жалобы писать! Это не смешно. Вообще. Всё понимаю: нагрузка, нервы, мало кадров, но это — объективный перебор. Хочу вам напомнить, что каким бы мудаком пациент ни был, он — человек. Живое существо. С эмоциями, чувствами и кучей проблем за плечами, помимо вас.        — После двадцати пяти истеричек, орущих на весь приёмник о том, какие мы все алчные твари, назначающие кучу исследований, которые не входят в страховку, скажите спасибо, что о коллективном увольнении речи не идёт!        — Спасибо, да. Вопрос решается легко: все те, кто не способен держать себя в руках, могут обратиться ко мне лично за рецептом на ингибиторы обратного захвата серотонина. Видимо, вы нарываетесь на внеплановый медосмотр, раз решили, что депрессивные и тревожные состояния — ни разу не показания к временному отстранению от деятельности. Кто там принимает по двадцать пять истеричек? Алекс? Поздравляю, ты выиграла билет на бесплатное психиатрическое освидетельствование. В среду жду справку. И, не приведи Господь, там будет написано что-то вроде «расстройства адаптации». Есть ещё у кого-то проблемы с нервами? Нет? Здорово, тогда продолжим: набор препаратов из вскрытых ампул — десяточка. Руби, твои оправдания?        — Не знаю, мои девочки за этим всегда следят, быть такого не может!        — Может! А всё потому, что за этим не девочки должны следить, а ты. Штраф на весь младший медперсонал.        — Но…        — Тихо. Кейт, — уставился он на мою соседку, — что за ответы на личные телефонные звонки в рабочее время? Опять! Четыре жалобы за месяц, удивительная стабильность. Сколько можно говорить о том, что между отделениями мы говорим исключительно по внутренней линии, а личные экстренные вопросы решаются только через администратора или в обеденное время. Кстати, о них и обо всех курящих. Меня завалили претензиями с ресепшена: вас просто невозможно вынуть из курилок. Почему админы должны проводить следственно-розыскные круглосуточно? Я уже не говорю о туалетах без детекторов дыма и слепых зонах парковки. Вариант только один — они скоро перестанут быть слепыми. А хотите график перерывов как шесть лет назад? Под роспись?        — И что делать курящим? Мы иногда по восемь часов не выходим из кабинетов.        — Клеить никотиновые пластыри, бросать, да что угодно. Если мне ещё раз позвонят и скажут, что не могут найти хирурга, терапевта или сестру — закрою на ключ всё, что только открывается. А получать вы его будете по письменному обращению. Надоело. Картер? — Неожиданно обратился ко мне избранник, прожигая насквозь строгим, ни капли не снисходительным, взглядом.        — Я?        — Откуда эти полуторачасовые приёмы? Почему мы обсуждаем с пациентами темы, никак не касающиеся проблемы? Это не врачебный вопрос — знать, сколько собак живёт у клиента на заднем дворе, почему его сын не приезжает по пятницам и как тяжело бывает заполнить в интернете бланк оплаты. Сочувствие — это хорошая черта, но не когда за дверью сидит полгорода «хатико» в ожидании направления к узким специалистам. Только у тебя эта проблема. Даже если учесть тот факт, что ты в терапии временно и в отсутствии чёткого операционного плана приходишь на помощь, работать по этим правилам — твоя прямая обязанность! А проведение неврологических осмотров — никак не твоя головная боль! Дальше…        Аргус, слегка повысивший на меня голос, спокойно вернулся к своим бумагам и хорошенько приложился к кружке с кофе. Даже не знаю, обижаться мне или нет? С одной стороны, он прав, а с другой — я же не сведуща в этих терапевтических законах, да и незачем мне особо. А вообще, мог бы и лично сказать, а не на всё отделение. Ну, да ладно.        — Пройдёмся по классике: онкологические пациенты. Мэг, скажи мне, пожалуйста, с каким набором диагностики должен поступить человек в онкологию, если случай базовый? — Девушка, сидящая через проход от нас поспешила ответить:        — Рентген и КТ грудной, УЗИ брюшной на наличие метастазов, МРТ по показаниям, расширенная биохимия, клиника, кардиолог, коагулограмма, моча, хронические инфекции.        — А если вырезаем в общей и процесс не связан с отдельными системами или костями?        — Всё.        — Гистология! Где направление на отбор патологического материала? Почему ко мне ломятся онкологи, у которых тьма народу, и море из них — без диагноза? Неужели так сложно галочку поставить на направлении в лабораторию?! С помощью какой волшебной силы хирург должен понять, согласен человек на патоморфологию или нет? Достало. Лиам, почему нет коагулограммы в девяноста процентов случаев? Ещё раз: как хирург должен понять, что пациент не вытечет к чертовой матери у него на столе? Где это всё? Анестезиологи, вам платят мало? Почему эти моменты не проверяются?! Вы же знаете — нам плевать, мы возьмём любого ургента. Только в суд потом идти тому, кто разрезал! И что это за двухминутный рассказ о рисках?! Вот, посмотрите — восемьдесят тысяч, с аллергией на эмульсии. А это только потому, что очень сильно хотелось покурить, да, Остин?        — Покушать.        — Не важно. Что ещё интересного вам рассказать? Хотите узнать, почему юристы пятую неделю ночуют в клинике и консультируют меня? Вот, из-за этой ереси, которую вы ежедневно накапливаете в приёмнике, — главврач громко ударил внушительной кипой документов об стол. — По поводу покрывательства — отдельная тема. Скажите, вы любите свою мамочку, которая при любом писке бежит спасать своего цыплёнка? И, если да, то насколько? При всех его недостатках, он — в первых рядах разгребать за вас ваше же дерьмо! «Марк, у нас сломался оцифровщик, Марк, на меня наехали, Марк, я не знаю как сказать, что пациент умер, давай ты? Марк, срочно, экстренно, выйди за меня поработать месяца так на три! Замени, переделай, возьми без диагностики, проснись, живи, Марк!»        В зале на минуту повисла гробовая тишина.        — Почему он должен заменять каждого встречного, Алекс? Твой отпуск — не повод загружать начальство ещё больше. Он готов любого из вас в задницу целовать по любому поводу, а вы способны ответить ему тем же? Я что-то то не вижу предложений отдохнуть, перестать носиться с вами, будто с сахарными. А человек восемь лет на антиаритмиках живёт, на минуточку! Каждый грёбаный день. И пока он не упал замертво в какой-нибудь операционной, потому что пора уже ставить водитель ритма, я настоятельно рекомендую вам пересмотреть свои взгляды на его помощь. И на безоговорочное согласие по поводу любой и каждой ерунды. Потому что, если, не приведи Господь, с ним что-то случится — разговор будет коротким. И прелюдий не будет. Это всем ясно? В печени уже сидите. Обещаю, я как-нибудь заменю его на пару недель, чтобы вы узнали, что такое порядок и отсутствие панибратства.        Я развернулась и озадаченно подняла глаза на недовольного откровениями брата Марка. Он закинул руку на кресло и гневно играл желваками, глядя на шепчущихся между собой подчинённых. Боги… Неужели у него серьёзные проблемы с сердцем? При любой аритмии наглухо противопоказаны подобные нагрузки, даже часть, а он ещё и курит! Нужно поговорить с ним об этом.        — Так, что у нас тут, — Аргус вновь закопался в документах, и, выудив из очередной стопки какой-то файл, вчитался в содержание, — отпуска. Больная тема для всей больницы. Мне раз сто позвонили с просьбой перенести, подвинуть, увеличить, уменьшить, и так далее. График отпусков составляется в конце года, и в это время прогнозируется отсутствие накладок, так что никакие просьбы о смещении я рассматривать не буду, хоть в министерство пишите. По поводу внезапных больничных, заменяющих во время отпуска ответственных: да, можно выходить на двойную ставку. Да, без обложения налогом. Просто уведомление присылаете и работаете сколько угодно. Без графика смен начислений не будет. Надеюсь, всем понятны мои требования? Они остаются неизменными ещё с предыдущего месяца. Марк — взять всё вышеперечисленное на контроль, Руби — завтра жду отчёт по инвентаризации.        — Давайте быстро пробежимся по придаточным проблемам. Первое: поломки и отсутствие расходника — оповещаем в течение часа непосредственное начальство, если нет — высшее руководство в течение трёх. Второе: в лаборатории изменились сопроводительные и штат — ознакомиться. Третье: ещё раз увижу распределение анестезиологов и операционных сестёр без ведома Рихтера — отправлю в неоплачиваемый. Четвёртое: ночной вызов теперь с почасовой оплатой, травматологи — возрадуйтесь. Пятое: анестезиологи, тоже самое. Шестое: я не хочу больше видеть в картах подписи типа «волшебник страны ОЗ», а потому, что артрОЗ, хламидиОЗ, и гипертиреОЗ, давайте посерьёзнее. Седьмое: хватит жрать конфеты с ресепшена, мне не нужны тут диабетики. Восьмое: когда вы, наконец, прекратите посылать ко мне блокадников? Если человек ещё может ходить — ему не ко мне. Отправьте к любому другому неврологу, пусть сделает. Всё, ладно, идите. Не могу больше, — он снял очки и устало потëр лицо руками.        — И это он в хорошем настроении?!        — О, ещё в каком! Охренеть, конечно…        — Что? — Кейт вела себя как-то очень уж странно: озадаченно пялилась на Аргуса, накручивала на палец светлые волосы, мычала чего-то.        — Шок контент, — помотала она головой, явно не веря своим анализаторам, — полчаса и всё. Когда такое было? — Блондинка принялась медленно выползать из-за стола. — Поесть не хочешь?        — Нет, иди без меня.        — Как знаешь…        Стало ужасно жаль своего мужчину, даже несмотря на то, что мне посчастливилось отхватить свою порцию претензий. А осознание того, что всё это — только часть предполагаемой лекции и, к огромному сожалению, ещё и часть его слишком непростой жизни, заставляло мысленно перекреститься, благодаря судьбу за то, что эта участь ни коим образом меня не коснулась. Он уже едва ли был способен говорить, смотреть на что-то, кроме кучи каких-то отчётов, наверняка был голоден и немного не в фокусе от собственных изречений. Скорее всего, у него ужасно болела спина от вынужденного многочасового положения в кресле и, уверена, полировала этот кошмар мощная, махровая такая, тахикардия от нескольких опустошенных кружек с кофе.        Зал постепенно пустел, а я, наполненная до краёв смешанными чувствами, задумчиво крутила в руке свой стаканчик и радовалась, что недавно перенесённая операция позволила мне закончить работу пораньше. Сегодняшний день был простым и непринуждëнным, в отсутствии, уже ставшей для меня обыкновенной, паники по поводу совместной деятельности с главой отделения. С утра мы провели вместе пару весьма хороших операций, причём налегке, в сопровождении приятной музыки и дружеских разговоров, которых так сильно не хватало во время прошедших нескольких недель. Однако, меня никак не покидало ощущение, что я держу его в так называемой «френдзоне», старательно не подпуская ближе, чем на расстояние вытянутой руки.        — Доктор Картер, — неожиданно обратился ко мне Аргус, удостоверившись в том, что мы остались наедине, — если ты собиралась воззвать к моей совести за прилюдную критику и поэтому ждала освобождения аудитории, то сразу скажу — ничего не выйдет. Чувство вины перед подчинёнными атрофировалось у меня много лет назад, — и спокойно принялся сгребать документы со стола в одну огромную кучу. Что-то, всё же, с ним было не так. Он выглядел странно, болезненно, и это не только усталость, нет, тут что-то ещё…        — И в мыслях не было.        Я нехотя встала со скамьи и поправила форму, затем не спеша направилась в сторону строгого властителя всея клиники, попутно пытаясь понять, что именно явилось причиной его разбитого состояния. Опущенные плечи, замученный вид, остекленелый взгляд, тяжёлое, глубокое дыхание. Безоговорочная проницательность никогда не была моей сильной чертой характера. Вот и теперь мне требовались время и контакт для лучшего понимания ситуации. Тактильный, непременно. По мере приближения к хирургу стало очевидно — моя скромная персона здесь не при чем. Ни моя, ни любая другая.        — Я просто хотела поинтересоваться, — начинать нужно было обязательно издалека, дабы оставить невредимым этот, весьма подходящий ему, налёт упоения собственной властью на коже. Обойдя его вокруг и разместившись за спиной, я принялась неспешно разминать уставшие широкие плечи, вызывая тем самым весьма благосклонную реакцию главврача, который моментально растаял и практически замурлыкал от удовольствия, услаждая тем самым мой впечатлительный женский слух.        — О чем?        Знаете, под ритмичные писки монитора пациента на анестезиологов иногда снисходит озарение, коим обычно могут похвастаться буддисты во время своих медитаций, обращающие мысли к вселенной. Так вот, на меня тут нашло нечто подобное. Собственно, я подумала, почему бы не расширить границы наших встреч, пригласив предмет воздыхания уже в мою обитель? Это должно послужить неким ответным знаком, который будет свидетельствовать о моей готовности впустить хирурга в свою жизнь. Пусть, конечно, не очень очевидным, но, всё-таки. Это шаг, причём довольно значительный, если подумать.        — Ты наверняка голоден. Хотела предложить тебе лёгкий белковый ужин в приятной компании, — нежным шёпотом разливалась я над его ухом. — Потом можем поехать ко мне, принять горячий душ, — мой голос таинственно подрагивал, заставляя его неосознанно свалиться в собственные фантазии, — чтобы чуть позже я могла сделать тебе чувственный, расслабляющий массаж в огромной прохладной постели…        — Звучит соблазнительно, — хрипло отозвался Аргус, бросивший в одночасье любые попытки собираться на выход, и, прикрыв глаза, наполнялся долгожданным умиротворением от ощущения постепенно прибывающей лёгкости в мышцах. Мои руки мягко скользнули на его шею, но контакт оказался кратковременным, а всё потому, что здоровый человек просто не может быть настолько горячим, причем ни разу не метафорически, — у меня ещё столько работы, а сил всё меньше и меньше…        — Да ты раскалённый! — Тотчас запаниковала я, судорожно прикладывая ладони ко всем хоть сколько-нибудь открытым частям его тела, — боги…        — О чем ты?        — Так, подожди, сейчас, — ловко запрыгнув на стол и засуетившись перед ним, я невольно вызывала ошарашенную улыбку избранника, который внимательно следил за тем, как я конвульсивно осматриваю свою форму на наличие чего-то, что требовалось найти сию же секунду, — сейчас, да…        Обнаружив в нагрудном кармане робы необходимую мне вещь, я извлекла оттуда крохотную упаковку, а из неё одну единственную пластинку, которую тут же попыталась всучить главврачу, и от которой он, на удивление проворно, увернулся.        — Одноразовые градусники?! Зачем? — Брезгливо поморщился Аргус, откровенно недоумевая от охватившего меня резкого беспокойства. — Ты носишь их с собой?!        — Я, вообще-то, — врач.        — Чт… Перестань, — все мои попытки положить ему пластинку под язык никак не хотели заканчиваться успехом. Он отмахивался от меня что есть сил и упорно отворачивался. Казалось, со стороны это походило на уговоры капризного ребёнка принять невкусное лекарство.        — Рихтер! Ты что, в детском саду?!        — Ц…        Спустя пару минут препираний и возмущений, справедливость, всё-таки, восторжествовала. Он нехотя, естественно не упустив возможности красноречиво закатить глаза, позволил мне разместить пластиковую планочку во рту и молча развалился в кресле, весь переполненный праведным негодованием.        — Ты спал сегодня?! — На что он неуверенно покрутил рукой. — Сколько? — И с помощью жестов показал то ли два, то ли три часа.        Вот и как с ним быть, скажите, пожалуйста? Что за безответственное отношение к себе? Выходит, что за двое суток он поспал от силы часов восемь, и это при том, что был выходной! Вчера мы приехали к нему около четырёх утра, потом полтора-два часа на нежности, затем сон, подъём в полдень, это — шесть, и два сейчас! Поразительно! И этот человек ещё называет себя неврологом, да ещё и за руль садится! А как же образование нейронных связей в фазе медленного и быстрого сна, разобщённые биоэлектрические импульсы по всему телу в отсутствии нормальной выработки мелатонина, гормональные нарушения, снижение координации, психоэмоциональная нестабильность, я уже не говорю о производстве цитокинов! Вот — результат, только полюбуйтесь. Подхватил какую-то бациллу. Ещё и недоволен, что градусник ему суют!        Забрав, наконец, так сильно раздражающий его термометр, я с ужасом посмотрела на цифры.        — Довольна? — Его твёрдая уверенность в защитных механизмах своего организма, похоже, не знала границ.        — Ага, очень! Тридцать девять и два!        — Быть не может, — он выхватил у меня полосочку и озадаченно уставился на показатели.        — Так. Посмотри на меня. Тебя шатает? Голова болит? Давление? Першение в горле? Слабость? Тебе холодно? Неприятные ощущения на коже?        — Тут беспрерывно пашут шесть кондиционеров, конечно будет прохладно. Давай перемерим, бред какой-то…        — На вот, — достала я ему вторую пластинку, — если хочешь — мерь. А мне и так всё понятно. Сможешь собраться? Поедем домой, а там посмотрим.        — Ни в коем случае, у меня ещё часов на пять работы. Не выдумывай…        — Возьмёшь ноутбук.        — Но…        — Прошу, послушай.        Нет, ни о каких компромиссах и речи не могло идти. Этот вновь прибывший приступ трудоголизма необходимо было закончить сейчас же, но как? Пожалуй, если бы на его месте оказалась Белла, то я бы не раздумывая засунула её в такси, несмотря на все протесты, и силой затащила под ледяной душ. А потом насильно запихнула бы в неё горсть лекарств и заставила разжевать, но здесь-то случай потяжелее. Всеконтроль, полная отдача профессии, отсутствие страха за собственное здоровье, патологическое взваливание на плечи невзгод всего мира, неприятие факта собственной заменимости — смертные грехи обоих братьев. Даже как-то грустно. Проблема — градусник во рту подержать, не то что лечиться! Нужно было немедленно что-то придумать…        Состроив бесконечно сострадательное выражение лица, я постаралась успокоиться и взяла его за руку. В моё распоряжение была предоставлена только одна кнопка, на которую я имела возможность нажать без зазрения совести — это свои к нему чувства. Он явно не из тех, кем можно манипулировать или к кому можно безболезненно обращаться в повелительном наклонении, а потому моя тактика была крайне ограничена в своём единообразии.        — Я очень сильно переживаю. В твоём состоянии нельзя продолжать работу, это опасно. И, даже если для тебя это не ничего не значит, пожалуйста, позволь мне о тебе позаботиться. — Он молчал. В своём стиле, не меньше минуты, вероятно, продумывая варианты отхода и, не найдя таковых, как следствие, разрешил продолжить мой монолог вполне однозначно кивнув головой. Как же мне хотелось ляпнуть что-нибудь на манипуляторском, вроде «ты же не хочешь, чтобы я нервничала и не спала всю ночь?», или «если ты продолжишь работу, я не смогу найти себе места», или «я не стану говорить с тобой, пока ты не примешь правильное решение», но сдержалась, и весьма удачно. Ведь я действительно беспокоилась за него больше, чем он сам.        — Милый, прошу. Я правда хочу помочь, это искренне. Тебе станет лучше, обещаю. А если нет, то… Можешь оставить меня после уроков и подкинуть пару килограммов отчётов на разбор?        — Хах, детка…        — Я серьёзно! А ты когда-нибудь играл в приставку с температурой тридцать девять?! Потрясающий опыт! Такой приятный блюр на весь экран, хочешь проверим? И попкорн есть, честно…        Он смотрел на меня по уши влюблённым, но абсолютно немигающим взглядом, ровно, как и я на него. Внутри меня задорно прыгали белые пасхальные кролики, то и дело выкрикивая забавные лозунги в поддержку его согласия и не унимались вплоть до самого ответа. Да, может, это было немного по-детски, но крайне эффективно.        — Ну хорошо, — наконец, нашёлся он, подарив мне лёгкую, слегка застенчивую улыбку, — может, ты и права…        — О, ну наконец-то! — поспешила я на радостях заключить его, и так горяченного, в ещё более тёплые объятия. — Спасибо.        Странно как-то — говорить спасибо за то, что одномоментно сулило мне бессонную ночь и нервный срыв, но мне хотелось. Акт доверия, шаг навстречу, это же просто невероятно! Я была страшно горда собой, учитывая обстоятельства нашего разговора, и с облегчением вздохнула в такт своему мужчине.        — Ты же сможешь доделать всё из дома, верно? А вообще, может передашь часть работы своему заместителю? Это ведь реально?        — Вполне. Правда, потом придётся всё перепроверить, но…        — Ну хватит! Свали уже немного своих обязанностей на кого-нибудь другого в кои-то веки. Хотя бы временно, пока я не удостоверюсь, что с тобой всё в порядке.        Медленно, не отрывая внимательных глаз от настороженной женщины, он потянулся к ящику стола, выудил оттуда нечто звенящие, а затем выложил мне на ладонь, тотчас повергнув в состояние лёгкой дезориентации.        — Ключи? От Астона?!        — Выходит — мне нельзя за руль. Подгони его к внутренней парковке, я буду минут через тридцать. Дозвонюсь только до Тома и оповещу о болезни, — с этими словами он снова принялся собирать документы и ноутбук, а я, не теряя ни минуты, решительно последовала его указанию, хорошенько собравшись с духом, учитывая то, что механизм, стоимостью в четверть миллиона, мне водить ещё не приходилось.

***

       Сильнейший стресс, который пришлось испытать по дороге домой, едва не поднял температуру и мне. Всё как-то навалилось: ухудшающееся на глазах состояние Аргуса, который всю дорогу лежал в кресле трупом, мучаясь от сильнейшей мигрени и ломоты во всём теле. Огромная авария на пересечении центральной улицы и междугороднего шоссе, благодаря которой мы встали в пробку на полчаса, а объездных путей не существовало вовсе. Множество сирен на машинах скорой помощи, доносящихся с разных сторон, не предвещали ничего хорошего, особенно в ночь, и особенно для госпиталя. Марка сегодня не отпустят, если количество пострадавших будет слишком высоко, а это значит, что, скорее всего, меня постигнет похожая участь. Но это позже. Сейчас всё было неважно, пожалуй, кроме одного: увезти главврача подальше от места работы, в котором он с радостью провёл бы ещё одни бессонные сутки, дабы контролировать всё и вся.        — Что там происходит? — нехотя приоткрыв глаза поинтересовался он, явно ощущая, что жуткие звуки сирен выносить больше не в состоянии.        — Ничего хорошего, — раздражённо прошипела я, в сотый раз остановившись перед медленно ползущей впереди машиной, — похоже на какой-то Апокалипсис. На ближайшие полторы мили пробка, — открыв на бортовом навигатор, прочитала часть всплывших оповещений, — пишут, что восемь машин всмятку и один десятитонник с отказом тормозной системы. Слава богам, нам через четыреста метров налево. Наши уже забрали половину: видела машину Криса только что. Трасса ниже Оушен перекрыта.        — Как же всё не вовремя…        — Успокойся. Ты же напряг зама, так ведь?        — Частично.        — В любом случае, сейчас не до этого. У меня, кажется, кетопрофен был где-то. Сейчас посмотрю, — и я тут же закопалась в клатче в поисках жизненно необходимых нестероидных, которые так сильно облегчали мне жизнь после операции.        — Мне бы трипта́нов сейчас, — жаловался Аргус, не имеющий возможности нормально смотреть на свет.        — Надеюсь, вместе с температурой уйдёт и мигрень, — найдя нужную баночку, незамедлительно протянула её хирургу, — думала, получится обойтись без этого…        — Если уйдёт, — сделал он акцент на первое слово, отправляя внутрь пару капсул.        — Да ты оптимист.        — А тебя сегодня вызовут, скорее всего.        — Отдыхай, — я мягко коснулась его руки, побудив попробовать задремать. Кондиционер нещадно нагонял шестнадцать градусов, что делало моё пребывание в салоне просто невыносимым. На улице стояли уверенные тридцать два, и оттого моя одежда ограничивалась джинсами и топом, да и как можно было предположить, что я окажусь в такой ситуации?        Должна признать, имелись и пара приятных обстоятельств, помимо иных. Например, мальчик, в водительском кресле которого я ощущала себя просто восхитительно. Он автоматически подстроил под меня руль и сиденье, что оказалось весьма приятной неожиданностью, а ещё самостоятельно включил обогрев. Такой себе галантный кусок стали и углепластика. Так же не мог не радовать тот факт, что Аргус находился в крайне покорном расположении духа, но было сложно понять от чего конкретно: исходя из подводившего его здоровья или простой человеческой благодарности за столь трепетную заботу. Мне хотелось думать, что, всё-таки, он делает это из личных побуждений, которые основываются на чувствах и влечении, понимании того, что я готова находиться рядом по собственной воле. Быть может, этот знание греет его душу не меньше, чем мою.        Спустя минут пятнадцать мне всё же удалось вырваться из плотного потока на небольшую улочку, где и располагалось моё скромное убежище. Квартира была ничуть не плоха, просторна. Она не имела единого стиля, в отличии от дома Аргуса, но погружала любого гостя в атмосферу уюта и материнского дома. Всё в ней было немного не так и слегка не на своих местах, будто порядок наводил ребёнок, а потом за ним переделывали родители, оставив особенно милые огрехи неизменными. Кое-где стояли фигурки индийских слоников вперемешку с маленьким мопсиками, фотографии, откуда-то из прошлой жизни, висели в разношерстных рамках, торшер на извилистой ножке, примерно из шестидесятых, освещал зону гостиной. Он был стареньким, но мне нравился. Я привыкла, и уже не представляла себе вечернего чтения без его света. Вся мебель была очень мягкой и взбитой. Никаких острых углов, никаких серых стен, немного деревенской эклектики, щепотка скандинавской светлой древесины, нежность и спокойствие, а что ещё нужно для женщины?        Припарковав малыша у дома, я раз пятнадцать мысленно его благословила в надежде на то, что из какого-нибудь чёрного гетто к нам во двор не заглянет подпитая молодёжь, и вытащила электронный ключ.        — Доктор Рихтер, — шепнула я мирно дремлющему главврачу, — вас вызывают из отпуска, выйдите?        — Угу… — промычал он что-то себе под нос и зашевелился, пытаясь повернуться на бок, но — увы и ах, — обязательно выйду, как только он у меня будет, — болезненно потер глаза и тут же проморгался, стремясь снять сухость роговицы. Двадцатиминутный сон — это всё равно, что насмешка над уставшим организмом, конечно он будет недоволен.        — Мы приехали.        — И какой план?        — Для начала, поднимемся ко мне. Там ты разденешься и пойдёшь под прохладный душ, а я в это время придумаю что-нибудь вкусное, подготовлю кровать, какие-нибудь травяные зелёные чаëчки заварю…        — Может, тайскую лапшу закажем? Лет триста её не ел, — он с надеждой и опаской на меня посмотрел, будто я сейчас же примусь защищать собственные кулинарные таланты.        — Всё, что только захочешь.        — Тогда идем. — Аргус открыл дверь с пассажирской стороны и вышел, но как только ему удалось выпрямиться, он с грохотом свалился локтями на крышу авто и почти неслышно застонал, заставив меня молнией подлететь и поддержать ровно на столько, на сколько это было возможно, учитывая мою комплекцию.        — Ты в порядке? — Подхватила я его за талию, тревожно осматривая на предмет наличия сознания, но вместо ответа хирург кивнул, жмурясь изо всех сил, предположительно, в ответ на резкое падение давления. — Сильно же ты себя переоценил… Идти можешь?        И снова невнятный кивок. А ведь он ещё собирался остаться на работе и продолжить! Совсем умалишённый…        До квартиры мы добрались минут за десять, периодически прерываясь на небольшие передышки и незначительные команды, исходящие с моей стороны, которые были необходимы во избежание травм на извилистой лестнице послевоенной постройки. Эти старинные девятиэтажки с пожарными винтовыми промеж обычных способны кого угодно в могилу свести. Как же вовремя я забрала его, боги, как же вовремя…        Все мои весьма жизнеутверждающие планы рушились о суровую действительность, в которой мой избранник чувствовал себя всё хуже и хуже с каждой минутой. Какой там душ! Я еле довела его до кровати, в подушки которой он свалился почти бездыханный. Резкие скачки температуры всегда дают некий эффект «американских горок», на которых то тело, то сознание, перестают подчиняться своему обладателю. Не скрою, мне было страшно. И потому я бегала по квартире, словно припадочная, выискивая всё, что может пригодиться для оказания первой медицинской помощи.        Положив ледяное полотенце с завёрнутыми внутрь маленькими хладэлементами ему на лоб, я судорожно распределила всё необходимое на прикроватной тумбочке получше любой операционной сестры и уселась напротив, с замиранием сердца ожидая новых данных на термометре.        — Твои варианты, дорогая? — Аргус решил нарушить тишину слегка охрипшим голосом. Нужно было подбодрить его как-то, или хотя бы поддеть…        — Ну, — выдавила я из себя немного диковатую улыбку, — если учесть сегодняшнее собрание, то я бы логично могла предположить, что утром тебя покусала бешеная собака, но травм вроде не видно.        — Очень смешно, — закатил глаза хирург, — я сегодня был просто заинька, сам в шоке.        — Тогда, может, карма? Мой папа сказал бы именно так.        — Ну всë, хватит, — он резко потянулся и сгрёб меня в объятия, укладывая рядом с собой. — Прости, ладно? Зря я сказал это публично…        И полными раскаяния, но жутко красными от лопнувших сосудов и пересохшими глазами посмотрел на меня. Так и тянуло закапать их какой-нибудь искусственной слезой, а то ужас ведь. В данной ситуации его красноречивый повинный взгляд ничуть не работал по назначению, впрочем, не удивительно.        — Да ладно…        — Впредь я постараюсь не быть скотиной, — он обхватил мою руку своей и медленно поднёс её к губам, — обещаю. Моей женщине не к лицу таить обиды, — и мягко поцеловал прохладную кожу.        Пришлось немного растеряться от слов, произнесённых с такой нежностью, да ещё и с этим… «моей женщине», ух. А про скотину — как лаконично-то вышло, вы только подумайте. Во истину, краткость — сестра таланта. Что же я… Да, градусник.        — Ну вот, смотри как извинения благотворно влияют на здоровье! Тридцать восемь и девять.        Заботливо прикрыв его пледом во избежание озноба, я встала и тихонько отправилась искать для него глазные капли, потихоньку успокаивая свои внутренние переживания. Хорошо, что температура спадает, значит — всё не так уж и серьёзно. По крайней мере, стоит на это надеяться.        Всё в моём уютном гнездышке было привычно, кроме одного: теперь эти стены, уже ставшие мне родными, наполнились новой энергетикой, пусть даже и не в очень-то весёлых обстоятельствах. Мне нравилось ощущать это внутри себя, внутри помещения такую странную полноту, словно в эти двери вошёл некий «Янь», которого так сильно здесь не хватало ранее. И всё внезапно изменилось. Наводнилось невразумительной тревогой, волнением, беспокойством, суетой, неожиданными хлопотами. Приятными, бесспорно. Наверное, нечто подобное переживает дом, когда в нём появляются дети. Копаясь в аптечке, я физически улыбалась этой энергии, и всем сердцем рассчитывала на то, что она пробудет тут как можно дольше, ведь без неё вновь станет наполовину пусто.        — Нашла…        И уже собиралась предложить помощь, но, едва приблизившись к спальне, обнаружила Аргуса сладко спящим прямо посреди постели. На животе, без подушки и холодного полотенца. Он обнимал кусочек смятого под собой пледа и мило так приник к нему щекой, вызывая во мне страшнейшей силы материнский инстинкт. Я облокотилась на дверь, перекатывая в ладонях глазные капли, и ни на секунду не отрывала от него взгляд. Знаю, у нас всё происходит довольно стремительно, но… В какой именно момент мы можем сказать с точностью, что влюблённость превратилась в любовь? Наверное, этот момент у каждого свой и происходит непременно в разное время. У кого-то он заключается в спасении и доверии, у кого-то — в отсутствии былой неопределённости, а у меня, кажется, он происходил именно сейчас. И он необъясним ни на одном живом или мёртвом языке. Это нужно понять сердцем, как бы глупо не звучало подобное…       Времени было предостаточно. Как раз для того, чтобы предупредить внезапный вызов, а еще, конечно же, заказать нам тайских вкусняшек из соседнего квартала. Этим я и поспешила заняться, пока Аргус восстанавливал силы, беспечно нежась в моей кровати. Развалившись звездой на диване, позвонила Марку, который бодро отрапортовал о том, что острой нехватки анестезиологов пока не наблюдается, так как масштабная авария не смогла подкинуть хирургам работы. Всё ограничилось лёгкими порезами от битого стекла и переломами, а с этим вполне могло справиться отделение и без нашей помощи. На удивление, задерживать его более положенных часов никто не посмел, о чём он и доложил, искренне радуясь возможности пересмотреть любимый сериал. Что-то мне подсказывает, что агрессивная тирада главврача по поводу аритмии возымела успех среди коллег.        Мы поболтали минут пятнадцать, так, честно говоря ни о чем. Я рассказала ему о состоянии брата, а он посоветовал накормить его чем-нибудь острым, оговорившись, что хорошенько переперчëные супы поднимают им обоим иммунитет не хуже рекомбинантного интерферона. Данная информация оказалась очень даже кстати, учитывая, что в доставке имелся том ям, к которому я не решилась бы подойти и на расстояние километра: едко оранжевого цвета, с кричащим на полстраницы предупреждением.        Однозначно — в корзину. Ещё пару коробочек лапши с говядиной и креветками, жареный рис, пад-тай, пару баночек каких-то соков с фруктами и всё. Ждём час-полтора. Потом придётся разбудить хирурга и запихнуть в него всё вышеперечисленное, дабы возместить телу все углеводно-белковые убытки, растерянные на яростную борьбу с непонятной инфекцией.        Я никогда не любила ждать просто так, и оттого решила занять себя обыденными бытовыми проблемами, коих накопилось немало с момента моей злосчастной госпитализации. О генеральной уборке не могло идти и речи, ведь для этого непременно должно снизойти вдохновение. Поэтому наиболее привлекательным времяпрепровождением оказалась стирка, затеянная спонтанно, как обычно, и разбор залежей холодильника, в отдаленных уголках которого, можно было организовать мини-лабораторию по производству антибиотиков.        Затем поверхностное протирание пыли, проветривание со всех сторон, даже не смотря на то, что это никак не убережёт меня от заражения. Разбор аптечки, подключение обещанной приставки, приготовление корзинки поп-корна, смена одежды на привычную тонкую пижамку, замена полотенец в ванной на те, что побольше, наполнение поверхности раковины новыми принадлежностями, запасной и абсолютно новой зубной щёткой, а об остальном он может позаботиться самостоятельно.        Около половины девятого раздался звонок в дверь, и улыбчивый мальчишка-курьер передал мне заказ из рук в руки. Внутри фирменной термосумки всё было горячим и аппетитно пахло, призывая поскорее начать ничуть не лёгкий, как ожидалось изначально, ужин.        Спустя минут пять, как раз в тот момент, когда вкусности были распределены на столике перед диваном и телевизором, из комнаты, слегка помятый и, вероятно разбуженный вознëй близ входной двери, выполз Аргус, туго затягивая шнурок на чёрных домашних брюках.        — Взял с собой сменную одежду? — удивилась я его новому образу, коему взяться-то было особо неоткуда.        — У меня в столе лежит чехол, — пояснил мужчина, сладко потянувшись, — для конференций, на которые я улетаю с работы. Это всё оттуда.        — Как себя чувствуешь?        — Получше, — его голос заметно охрип, предвещая скорое появление прочих симптомов. Непрерывно потирая глаза руками, он немного шатко, но вполне уверенно подошёл к дивану, на котором разместилась я, и облокотился на спинку, — минут пятнадцать уже лежу и никак не могу чихнуть. Пытка какая-то…        Хирург устало вздохнул, подпирая лицо рукой и внимательно осмотрел стол на наличие чего-то, что могло бы улучшить его разбитое состояние.        — Слушай, я конечно не просил, но ты случайно не заказала какой-нибудь суп?        — Том ям. Вот, — согласно кивнула я и указала на нужный контейнер. Аргус моментально поменялся в лице и, мягко улыбнувшись, поцеловал меня в макушку.        — Ты чудо. Сейчас все мои проблемы решатся сами собой.        — В смысле?!        Я озадаченно наблюдала за главврачом, который уселся рядом со мной, предусмотрительно положив на одно колено декоративную подушку, затем открутил крышечку нужной ëмкости и, на сколько хватило объема лёгких, затянулся острейшим паром, после чего незамедлительно передал мне суп в руки с просьбой «подержи-ка». Я держала, затаившись в ожидании чего-то необычного. Секунд десять ничего не происходило, но потом, едва моя бдительность была утеряна, на всю квартиру раздался оглушительный и не менее яростный «А-ПЧХ-И!!!», заставивший меня подскочить на месте от испуга и в панике вытирать капли супа, брызнувшие мне на руку. Аргус уткнулся в подушку, лежащую на коленке и ещё пару секунд приходил в себя.        — А-а-а-а… Потрясающе. — Оправившись от долгожданного чиха, он выпрямился и удовлетворённо откинулся на спинку дивана, принимая обратно свою порцию адского варева. — Спасибо, милая. Ты чего?        — Господи, — шокировано перекрестилась я, — как потолок только не рухнул…        — Прям, полегчало… — Он с наслаждением отхлебнул суп из контейнера, попутно щурясь от огромного количества перца внутри, — Ао Нанг. Сразу чувствуется рука хорошего тайского повара. Шикарные ребята.        — Кому полегчало, а кому тахикардия! Температуру мерил? Сколько сейчас?        — Тридцать восемь, — гордо отчитался главврач, — почти победа. Было бы совсем хорошо, если бы не озноб.        — Может, плед?        — Нет, нужно остывать. Ты что-то говорила про приставку? — я протянула ему второй джойстик и вознамерилась распотрошить коробочку пад-тая, пока мой мужчина выбирает игру. — Кстати, записал твоего дедулю на десятое, понаблюдаем его пару недель в клинике, соберем побольше данных, дождемся торгов со страховой, — увлечённо копаясь в моей библиотеке, пробормотал он, — готова?        — Теоретически…        — Надо тебя Сэму отдать на денёк — подготовить. Посмотришь операционную, ИВЛ, оборудование, оценишь специфику проведения вмешательства в позе «собака мордой вниз», — усмехнулся хирург, ссылаясь на одноимённую позу йоги.        — Сэм — это твой анестезиолог?        — Да.        — Мило выходит. Сэм и Сэм: попахивает фетишем, — парировала я.        — Немножко, — игриво улыбнулся Аргус, — мне нужен ещё один, готовый стабильно стоять со мной рука об руку, а то записи только под него и подстраивают.        — Боюсь, в моём случае не хватит года, не то что дня.        — Это для разминки. Дальше, естественно, учёба. В августе конфа будет, там читают отличные лекторы, хочу забрать вас обоих туда. Потом какое-то время постоишь с ним дополнительными руками, а дальше — может и на поток поставим.        — Что за конференция?        — Хирургический конгресс ежегодный, — он остановил свой выбор на RPG-арене, о наличии которой я не имела ни малейшего понятия, и снова приложился к супу, начав одной рукой создавать персонажа.        — Давно хотела спросить: ты же головной не оперируешь, верно?        — Нет, но это в планах. Годам к пятидесяти.        — К скольки?! — едва не подавилась я лапшой, представив себе красочную картинку, изрядно поседевшего любовника.        — В лучшем случае. Нейрохирургия это как… даже не знаю, путь от грешника к Богу длинною в жизнь. Так, стоп, — резко развернул меня к себе Аргус и всмотрелся в нагло жующую физиономию, — я сейчас не понял, что за странный взгляд? Думаешь, в пятьдесят я буду не очень?!       — Что? Нет!       — Я видел, как ты посмотрела!       — Боже, что ты несёшь? Ты будешь прекрасен, уверена. Как и сейчас, — я мягко провела пальцами вдоль его виска, рисуя импровизированную дорожку на волосах, которые он умудрялся сохранять в состоянии идеальной укладки круглосуточно, — возможно, станешь даже лучше.       — Ты не представляешь, что способны сделать с мужчиной тренировки и аминокислоты в любом возрасте. Я собираюсь поддерживать форму всю жизнь.       — Не сомневаюсь! Просто представила тебя с сединой, — мечтательно отвела я глаза, выдав многозначительную, слегка рассеянную улыбку, — это даже сексуально…       — Ничего сексуального.       — А ты откуда знаешь? На тебе ни одного седого волоса!       — Если меня перестанут тонировать раз в месяц — увидишь все! — Он скрестил руки на груди и приподнял одну бровь, ожидая едкого ответа, удивления, или чего-то вроде, но вместо этого, получил в объятия женщину, наполненную нежностью и изумленную его трепетным беспокойством по поводу внешности. Это же мило, ну правда…       — Посмотри на меня.       — М?       — Ты сладкая твёрдая конфетка, Аргус.        Что может быть лучше взгляда дорогого сердцу человека, в котором то и дело вспыхивают тёплые уютные огоньки? Он дарит ощущение спокойствия и защищённости, уносит прочь все накопившиеся за долгие годы тревоги, оставляя лишь лёгкую завесу счастья, в которой хочется согреться, раствориться. Мне никак не верилось, что это происходит наяву. Казалось, стоит на миг отстраниться, и сказка закончится, наступит утро, в котором я вновь начну свой нескончаемый «день сурка», но уже в полном одиночестве, не имея возможности созерцать красивых разноцветных глаз, вдыхать запах горячей кожи, держать за руку. Он стал моим лекарством, моим спасением. Меня разрывало от нетерпения сказать ему о своих чувствах, но я молчала. В который раз, опасаясь провала…