Наркоз

       — Не могу никак с постели подняться, понимаете, какое дело. Ох… Сегодня просто ужас какой-то. Чуть не свалился. Только на бок если перевернуться…       Почтенных лет дедуля весьма подробно рассказывал мне симптомы своего недуга, сидя напротив в моём временном кабинете.       — …И с мочеиспусканием проблемы уже месяцев пять. Это всё мой матрас. Я уже полтора года говорю сыну: ну замени! А он — нет. Всё занят. Занят он! — Мужчина, беспокойно ëрзая на стуле, разочарованно махнул на что-то рукой. — Знаю я, как он занят. Как денег попросить, так он бежит, аж спотыкается! А как матрас заменить… Ещё и вечером вступило так, что не разогнуться.       Почти всю неделю я проработала в терапии лишь с небольшими перерывами на вмешательства. Марк, к моему глубочайшему удивлению, был тише воды, ниже травы, явно переживая по поводу того, что до сих пор не прощён. Поговорить в операционной возможности не представилось, ведь мы были не одни, а на личную беседу я не соглашалась даже под страхом смерти. Нет, мы общались… Правда, уже менее непринуждённо, нежели раньше. Мне нужно было время, абсолютно точно. Так называемый «мир» всего лишь не поставил между нами точку, дав возможность продолжать совместную работу, на более или менее лояльной ноте.        — А в прошлом году — это вообще! Неделю провалялся! Мазью растирал, и всё никак. Не могу уже… Сил нет, дочка. Сколько не ходил по врачам, мне всё говорят, мол, дед — это старость. Как будто я сам не знаю! Таблетки понавыписывают, а за рецептом повторно — опять денег плати. Где их напасёшься-то? Простатит же ещё, будь он неладен…        — Как давно Вы на этом матрасе спите? — Пытаясь не уснуть со скуки, я теребила в руках шариковую ручку, уже минут двадцать выслушивая эту увлекательнейшую тираду.        — Ну, сколько… Да как жена померла. За год до этого.        — А когда это случилось?        — Лет десять уже как.        — Ясно… Боли есть в ногах?        — В коленях что ли?        Н-да… Тяжело. Должна признать, терапевтам явно давался от природы уникальный дар, позволяющий выслушивать этот «стройный» анамнез, без тени усталости по двадцать четыре часа в сутки. Вот ведь, бедолаги. Я, как могла, пыталась говорить на его языке.        — В ноги отдаёт? Простреливает?        — Ой, да не то слово! Иной раз похожу по дому, чай сделаю, яичек на завтрак отварю, потом, только за стол садиться — нога немеет вся так, что согнуть не могу.        — Правая или левая?        — Да Бог его знает. То одна, то другая.        — Понятно. Периодическая парестезия, не исключена компрессия ствола…       Нужно было немного перефразировать все симптомы со стариковского языка на медицинский. Я подробно описывала в карте всё, что было необходимо, как только среди потока его слабо связанных между собой мыслей удавалось вычленить хоть что-то существенное.        С Аргусом встретиться так и не получилось… Я корила себя за то, что не зашла к нему тогда, в два ночи, ведь теперь, когда мне ограничили нагрузки, мы никак не совпадали по времени. Мой рабочий день длился всего шесть часов, а его — все тридцать шесть. Днём я изредка заглядывала к нему, но обнаруживала лишь пустой кабинет, в котором, время от времени, слегка менялось расположение вещей. Мне так сильно его не хватало…        — Чьего стола? — Не расслышал пациент.        — Не берите в голову. И быстро проходит?        — Разминать начинаю, так проходит, а если нет — то деревенеет. А боль такая! Ты себе даже представить не можешь! Другой раз думаю — всё, помру!        — Где боли особенно выражены?        — Так в спине! В пояснице. И в шее ещё что-то щëлкает.        — Как давно беспокоят?        — Не знаю, давно. Хуже только становится.        — А где работали в молодости?        — На электростанции тут, недалеко. Главный инженер, между прочим! — Гордо поднял голову мужчина. — Это тебе не ваши писульки писать. Вот где работа, да-а. Помню, в семьдесят восьмом…        — Не отвлекаемся. — Маловато двигался, значит. — Травмы были когда-нибудь? Крестец, таз?        — Запамятовал. Тоже мне… Спрашивает. Мне семьдесят девять, деточка! Хотя… Копчиком ударился однажды. Поскользнулся на кафеле, лет пятьдесят мне было. Вроде.        Переехав обратно в свою любимую маленькую квартирку, я, наконец, начала платить по счетам. За первую половину месяца мне начислили весьма неплохой аванс, с небольшим процентом от анестезии. Однако, его никак не хватало, ведь мне пришлось неделю проваляться без работы. Я больше не могла сидеть в четырёх стенах. Меня страшно душили замкнутые помещения, и оттого старалась как можно дольше задерживаться в госпитале, принимая людей сверх положенного времени. Руби жутко негодовала. Она буквально вытаскивала меня из-за стола и насильно отправляла домой, ведь ей отчитываться. Но это было только в первые пять дней. Теперь она бросила это неблагодарное занятие и отлично делала вид, что не замечает моего графика. Этим я сыскала снисхождение врачей терапии, которым очень уж сильно не хватало помощи, и они охотно приходили ко мне на выручку, только позови.        — Раздевайтесь. Снимайте рубашку и обувь. Я пока направление на томографию напишу. А кушаете как, всё хорошо? Воды достаточно пьёте? Головные боли бывают?        — Ну, кушаю. Поджелудка шалит, так что стараюсь жирного поменьше, но хочется… — И он неспешно принялся раздеваться. — Воды не знаю, не считал. Чая пью много. А голова болит, да. Вот как чай попью, так и болит.        — Может, не надо чая столько? Давление поднимается — вот и боли. — Я помогла ему снять рубашку, в надежде, что ещё успею на обед.        — Да может и не надо, только привык я. А ты мне нравишься, — подкатил неожиданно дедушка. — На жену мою похожа. Такие же руки холодные…        Тщательно осмотрев пациента с ног до головы, удалось выявить несколько интересных моментов: снижение глубокой болевой чувствительности в левой тазовой конечности, причём, проводя тесты на правой, мне чуть не посчастливилось получить клюкой по макушке. Поверхностная чувствительность осталась не затронутой, а сухожильный коленный рефлекс отсутствовал напрочь с двух сторон. Выраженный гипертонус широчайшей и внутренней косой мышц не позволял нормально оценить позвоночник, а при аускультации — услышала нечто похожее на гипертрофию левого желудочка.        — Утром кушали?        — Нет.        — Сейчас надо сдать вот эти анализы в тридцать седьмом. — И, достав из ящика все необходимые бумаги, я принялась торопливо черкать в направлении. — Потом на четвёртый — через час, там пройдёте томографию. Затем сюда спуститесь, в одиннадцатый, на рентген пояснично-крестцового отдела. И, наверное, ко мне — за направлением к неврологу.        — А нельзя сразу? Мне ж не шестьдесят уже.        — Нужно убедиться, что проблема именно в позвоночнике.        — Ясно тогда, — устало ответил он. — Давай сюда свои бумажки. Всё сделаю.        Пациент, кряхтя и охая, засобирался на выход, а я с огорчением посмотрела на часы: половина третьего. Н-да… Немного у меня времени на обед осталось. Сладко потянувшись на жёстком стуле, проводила взглядом главного инженера и, удостоверившись, что никто больше в кабинет не рвëтся, выбежала в сторону ординаторской. По пути мне попалась парочка вчерашних визитёров, грустно ожидающих расшифровку, которые, словно пираньи, набросились на меня, едва заметили. Правда, быстро отстали, услышав, что больше не принимаю. Скрывшись за дверью комнаты для персонала, я увидела Алекс, праздно лежащую на диване и накручивающую на палец рыжие кудрявые волосы.        — Привет. А ты чего здесь? Все уже давно по местам разошлись.        — Привет, крошка. Жду результаты КТ одного человечка. Не знаю, что с ним и делать, право слово… — Задумчиво рассуждала врач. — Кстати, — женщина привстала на локтях, отпустив пружинистую кудряшку и тотчас пристально на меня посмотрела, — как ты вообще?        — Отлично! — Мои швы снимала именно она. По крайне настойчивой просьбе, так сказать, трудящихся. Марк был недоволен и сказал, что этим должен заниматься тот, кто оперировал. Забота лечащего врача была крайне искренней, однако, мне не было никакого дела до его сантиментов.        — Рада слышать.       Проходя мимо стола в направлении холодильника, я краем глаза заметила какой-то внушительных размеров свёрток, бережно упакованный в темно-зелёную крафтовую бумагу и перевязанный, боги… той самой бордовой шёлковой лентой, которой ещё недавно были закрыты мои глаза! Она была туго затянула сверху, формируя небольшой, но очень симпатичный бантик в уголке, который безумно захотелось развязать. Оставив мысль о еде, я мгновенно очутилась на диване напротив своей спасительницы и потянулась рукой к таинственному сувениру.        — Стой! — Предвосхищая мои действия, крикнула хирург. — Предупреждение не видишь?        Слегка подняв взгляд, я зацепилась им за голубой листочек, лежащий чуть поодаль: «Если хочешь продолжать здесь работать — не трогай».        В животе мгновенно вспорхнули бабочки, а сердце бешено забилось в предвкушении сюрприза. Он что-то придумал… Он хочет меня порадовать, хочет напомнить о себе! Мне так не терпелось узнать, что же там, и я взяла подарок в руки, но Алекс была непреклонна.        — Положи! Написано же. Это босс утром оставил. — Она боролась за свёрток до последнего.        — Всё в порядке, — медленно потянув за нежную ленту, улыбнулась я девушке, — это мне.        — Тебе?! С чего ты вообще…        Расправившись с бумагой, я обнаружила ещё одну записку, закрывающую название толстенного тома.       «Надеюсь, тебе будет приятно освежить это в памяти. А.»       Клаймерт и Блэк. «Анестезиологическое обеспечение ангио- и нейрохирургических вмешательств». Я прижала её к груди, истинно расплывшись от счастья, затем бережно положила книгу на колени, не имея ни малейшего понятия, как на это реагировать.       — Ахт… — Дыхание тотчас перехватило. — О Господи… — Я готова была пищать от умиления и, внезапно для самой себя, залившись истерическим смехом, шокировано рухнула на подушки вместе с учебником. — Невероятно! Это же настоящая редкость…        — А ну, дай сюда! — Выхватив из моей руки записку, хирург молниеносно вчиталась в послание, причём несколько раз, и удивлённо подняла одну бровь. — Аргус?! Ты что, пьян?!        — Ты себе даже представить не можешь, что это такое! — Подскочив как ужаленная с дивана, вещала я девушке. И, ласково огладив обложку, никак не сводила с книги глаз. — Невозможно… У нас была такая же в университете. В библиотеке. Её никогда не выдавали на руки. А это… Самая полная версия, ещё и переиздание. Там тираж был всего-то, ну, тысячи три, от силы! И это на всю страну! Ты меня вообще слушаешь?! — Я говорила на вдохе, вся преисполненная трепетным восторгом, хоть Алекс и не обращала на меня абсолютно никакого внимания.        — Охренеть… — Она поражалась чему-то своему, пока я не могла поверить, что эта драгоценность попала ко мне в руки.        — Да что с тобой?!        — Да так…        — Алессандра!        — Что?! — Она резко очухалась и, слегка наклонившись через стол, одними губами спросила: — Ты и главврач?!       Я не знала, что ей ответить. Ненадолго задумалась, перебирая в голове варианты, но эта бордовая лента не оставляла мне никаких шансов придумать что-то правдоподобное. Естественно, рыженькая расценила моё молчание за согласие.        — О. Мой. Бог! — И округлила глаза настолько, что, казалось, они сейчас выпадут.        — Нет-нет, ты не так поняла! — Я на ходу пыталась придумать стоящую версию, но женщина уже несколько секунд злорадно улыбалась. — Нет, это… Просто, я же в его отделение позже перейду! — Впрочем, серьёзное выражение моего лица никак её не тронуло, и я стеснительно опустила глаза.        — Сэм! — Во весь голос рассмеялась она. — Поразительно! Аргус — такая недотрога, а тут ты… И что же вас за отношения?        — Рабочие. — Раздражённо отрезала я. — Остальное тебя не касается. И книга — это иногда всего лишь книга.        — Угу. И потому ты так запрыгала. Только посмотри на себя! В тебе будто ядерный реактор светится.        — Надумывай сколько угодно.        — Как скажешь…        Что, я разве не права? Чувства — чувствами, но вот отношения… К ним нужно прийти со временем, узнать друг друга получше. Понять, что он за человек и не имеет ли замашек брата, можно ли ему верить, а если да, то на сколько. Есть ли у нас будущее, хотим ли мы одного и того же, готовы ли уступать и заботиться. И это только малая часть, ведь иначе — всё бессмысленно. С этим заключением я встала с дивана и, аккуратно отложив книгу на стол, пошла к холодильнику. Вот правильно говорил Марк: большая семья, в самом отвратительном смысле слова! Достав из недр сэндвич, принялась делать кофе. И чего Алекс только переполошилась, спрашивается?        — Дай мне тоже один. — В неё тут же полетел второй, но с тунцом. — Спасибо дорогая!        Именно сегодня мне страсть как хотелось увидеть Аргуса, наконец. Обнять, поблагодарить… Он явно что-то задумал. Наставник говорил: некоторых хирург забирал через месяц. Но я ведь откровенно не готова! Может, это только начало? Да, кое-что я знаю, умею, и даже читала этот учебник, только давно, а для адекватной работы в нейрохирургии нужно изучить его от корки до корки и отштамповать в памяти каждую страницу. В теории, мне осталось чуть больше двух месяцев, а эта бандура имеет страниц восемьсот и весит килограмма полтора. И когда всё успеть? Видимо, это намёк, причём такой тонкий, что аж толстый. Начинать нужно было уже вчера, иначе — я страшно опаздываю.        Заточив по-быстрому свой обед, я вымыла руки, обработала кожу антисептиком из пульверизатора и поудобнее уместилась на диване, напротив своей новой «Библии». О, даа… Она была поистине великолепна и нетронута. Странички приятно шуршали от любого, даже малейшего, прикосновения, а аромат свежей бумаги разносился, казалось, по всей ординаторской. Оценка неврологических пациентов по шкале Hunt-Hess, шкала полушарного инсульта, оценка комы по Глазго, влияние ингаляционных анестетиков на спонтанную биоэлектрическую активность головного мозга, церебральное перфузионное давление, шкала исхода, интраоперационная динамика при внутричерепной гипертензии, анестезия при краниотомии, мониторинг при субарахноидальных кровоизлияниях, при автономной гиперрефлексии, полинейропатия критических состояний, трансназальная гипофизаденомэктомия… И это только то, что мельком попалось на глаза в начале…        — Ты чего застыла? — Неожиданно поинтересовалась девушка.        — Всё так подробно. Я помню, как писала по ней одну работу на четвёртом курсе. По ламинэктомии. Только не знаю, нужно ли мне здесь абсолютно всё, Аргус ведь только спинальный… — В голове развернулась картинка резекции дужки позвонка и жёлтой связки, а затем и образ моего дедули. — У него почти наверняка компрессия спинного мозга…        — У Аргуса?! — Моё бессвязное бормотание и полное погружение в раздумья, немного выбивали Алекс из колеи.        — Что же там…        Прихватив с собой подарок, направилась обратно в кабинет. Как-то не сходится. Почему снижение чувствительности наблюдалось только с одной стороны, при том, что боли периодические, и во второй ноге в том числе? Может, имело место быть что-то менее очевидное? Ему необходим полноценный неврологический осмотр, а моих знаний в этой области серьёзно не хватало… Нужно дождаться диагностики.        Спустя три часа, Руби весьма бесцеремонно заявилась ко мне в терапию с двумя большими белыми конвертами, тем самым нарушив мою маленькую, нестабильную идиллию четыреста пятой страницы, где расположились красочные описания корешкового синдрома.        — Зефирка, я списываю с тебя на подарки? На вот. — И протянула снимки. — Деда твоего я на завтра запланировала. Опять до восьми провозишься, а мне влетит…        — На какие подарки? — Ничуть не отвлекаясь от книги уточнила я, не глядя принимая конверты.        — Начальству на день рождения. Причём с тебя — вдвойне! Обычно, мы распределяем по отделениям, но ты у нас пока не очень-то понятно, к какому относишься. — Уверенно поправила мама причёску и была весьма довольна собой.        — Когда?! — Вот, как раз эта новость и заставила меня обернуться.        — Двадцать второго июня.        — Так скоро?! — Я экстренно открыла календарь на рабочем компьютере и ужаснулась. — Девять дней осталось! Ничего себе… Да, не вопрос. А что дарить будете?        — Игрушки, как обычно. Старшему — бинокулярную оптику получше на оправу, а Марку — комплект щипцов для горячей биопсии с приблудами, в эндоскопию его. Давно слюной истекает, на каждом собрании брату мозги полощет: купи-купи. Заказывать Альберт будет, он уже договорился. — «Старшему»? Странно слышать такое, когда речь идёт о близнецах. Я всегда думала, что разница в несколько минут не определяет старшинства.        — Где, говоришь, сейчас Аргус? — Вскрыв, наконец, конверты со снимками, а затем бегло оглядев результаты, уточнила я. Кто-то же должен объяснить, что именно происходит с моим пациентом. Он был единственным неврологом, удостоившим меня личного знакомства.        — Двадцать минут назад звонил из хирургии, просил место в реанимации. Наверное, закончил уже. — Пожала плечами женщина и, оценив мою озадаченность сканами, добавила:       — Булочка моя, если ты надеешься получить консультацию, лучше обратись к нему позже. Он не станет тебя принимать едва выйдя из операционной. Дай человеку отдохнуть. Там карты, назначения, эпикриз…        — Пойду я. — И не раздумывая, смылась из приемной. Слушать дальше предостережения мамы не было никакого желания. Не примет меня?! Едва ли…        — Ну почему ты меня никогда не слушаешь?! — Вдогонку разразилась она.        Такой прекрасной возможности созерцать столь желанного хирурга нельзя было упускать никак. Я торопилась в предвкушении долгожданной встречи и в надежде, что застану Аргуса на месте, наконец. Мне так сильно не хватало его, так мало мне было нашего недолгого уединения, что непременно хотелось ещё. Хотелось вновь почувствовать вкус его губ, ощутить его прикосновения на своей коже, раствориться в тёплых объятиях. Эта неделя вытянула из меня все соки, а небольшая разлука, кажущаяся отчего-то невыносимо длительной, сказывалась на моей психике резко негативно. Упражнения должны быть чаще! Нельзя же так…        Поднявшись на четвёртый этаж со стороны оперблоков, услышала знакомый, немного уставший голос и направилась прямо на звук, доносящийся из одной единственной настежь открытой двери.        — Кис, откалибруй микроскоп. Если на следующей будет так же, я выколю себе глаза.        — Окей!        Мы столкнулись на выходе нос к носу, и всё, что я смогла выдавить из себя, как только встретилась с ним глазами:        — Кис?!        — Привет… — Приятно удивившись такой неожиданной встрече, он очаровательно улыбнулся, спешно уводя мою возмущенную персону за талию немного в сторону. — Как ты?        — Что это значит?!        Аргус улыбался. Обворожительно и мечтательно, медленно обводя взглядом напряженные черты моего лица. Ему страшно льстили мои переживания и он ни капли этого не скрывал.        — Кэссиди Кэт.        — Что?        — Моя операционная сестра, — заговорщицки прошептал мужчина. — Подпольная кличка — «Киса». — Я смущённо отвернулась, а он всё никак не сводил с меня игривого взора, решив-таки сделать ещё одно уточнение, предназначенное весьма взволнованной особе: — Она замужем…       Всевышний, неловко-то как получилось. И с чего только эти мысли? У меня ведь тоже есть прозвище, почему не подумать об этом? Виновато посмотрев на хирурга, я, как человек знающий о наркотиках всё и даже больше, с уверенностью могла сказать о том, что у меня началась ломка. Он — точь-в-точь как соли морфина: вызывает лёгкую эйфорию при введении небольших доз, немного тормозит условные рефлексы, провоцирует урежение и увеличение глубины дыхательных движений, небольшую мышечную слабость и спутанность сознания, а так же незначительное нарушение чёткости зрительного восприятия…       — Идем со мной.        Как только мы оказались в его кабинете вдвоем, я попыталась оправдаться за своё возмутительное поведение, на которое главврач, к его чести, среагировал довольно снисходительно, и сделала вид, что моей единственной причиной была консультация.        — Я вообще-то по делу… — Только успев приподнять в руке конверты с исследованиями, безотлагательно и бесповоротно была заключена в крепкие объятия. Он склонился надо мной, возбуждено вещая в маленькое, никак не ожидающее подобного поворота событий, ушко:        — Я так соскучился, а ты сходу тамограмму… — Щекоча дыханием шею, он напрочь выбивал из-под ног остатки почвы. Тихонько пискнув резиновой уточкой от дрожи, внезапно накрывшей всё и без того податливое тело, я буквально свалилась ему на грудь. Обхватив руками изящную, как для мужчины, талию, с уверенностью могла сказать, что провалила попытку. К чёрту. Пусть знает, что я ревную…        — А я-то как… — Блаженно прикрыв заметно потяжелевшие веки, распрощалась с последним оплотом здравомыслия в своем мозгу. Негромкий удовлетворённый смех не заставил себя ждать.        — Ты такая милая, когда теряешься. — Он будто нашёл во мне что-то, что неожиданно понравилось его исключительному эго, которое, уверена, сейчас находилось на вершине удовольствия. — Давай посмотрим… — И потянулся за снимками, невесомо касаясь моей руки.        Так, нужно успокоиться. Я получила то, чего хотела, теперь, полагается собрать себя в кучу, и показать специалиста. «Вдох, выдох, Сэм. Медленно отпускай его. Отлично». Мы жадно друг на друга посмотрели, а затем, естественно, сделали вид, что вовсе и не поддались минутной слабости. Аргус безучастно забрал плёнки и ушёл развешивать их на негатоскоп. Его самоконтролю воистину может позавидовать любой.        Вставив рентген и томограмму, он наскоро изучил данные, затем уселся на край стола напротив и, взяв ручку с лазерной указкой, подозвал меня к себе.        — Рассказывай.        — Мужчина — семьдесят девять лет. Боли в поясничном и шейном отделе, парестезия левой тазовой, особенно область стопы. Глубокая болевая чувствительность снижена, поверхностная в норме. Двадцать лет назад был ушиб крестца, работал инженером. Боли прогрессируют ежегодно, спит на неудобном матрасе, связывает полиурию с простатитом, но диагноза не предоставил. Из осмотра ещё гипертонус широчайшей и проблема, вероятно, на уровне первого и второго поясничного позвонка.        — Это всё?        — Нет. Ещё отраженная боль в правое бедро. Частоту уточнить не может.        — Хорошо. — Он насмешливо улыбнулся и потянул за руку в свою сторону. — Почему так неуверенно?       Я, право, даже и не знала что ему на это ответить. Наверное потому, что безумно нервничала, ведь осмотры, близкие к неврологическим были для меня редкостью. Или потому, что разноглазый хирург слишком строго смотрел во время анамнеза, или же меня со страшной силой влекло к нему, а может, всё сразу и одновременно…        Он развернул меня спиной и поставил аккурат между своих ног, прямо лицом к снимкам, заставляя невольно замереть от внезапной близости.        — Посмотри внимательно на латеральную рентгена, — он говорил мне прямо в затылок, лениво скользя одной рукой по моему животу, а второй подсветил нужный снимок с помощью ручки. — Что тебе здесь не нравится?        Клянусь дипломом, если бы у меня был такой же преподаватель по визуальной диагностике, я могла стать гуру. Но потом, как ни крути, подала бы в суд за харассмент, естественно. Хотя, сейчас мне даже нравилось.        — Расслабься и подумай.        Сделав пару глубоких вдохов, я внимательно всмотрелась в изображение.       — Сужение межпозвоночного пространства на уровне четвёртого и пятого поясничного…        — Верно. — И прямо на ухо, вот же…        — Нестабильность на L4. Если на глаз — смещение назад, больше трёх миллиметров.        — Ретролистез, — с придыханием уточнил Аргус. — Сравни здесь. — И подсветил томограмму.        — Грыжа. Секвестрированная, кажется.        — Да. Между позвонками расположены пульпозные ядра из хрящевой ткани. Они снижают трение и смягчают ударные нагрузки. Вокруг них находится фиброзное кольцо, состоящее из коллагеновых волокон, в данном случае оно разорвалось достаточно давно. Фрагмент пульпозного ядра оторвался и находится сейчас во-о-т здесь, — он подсветил часть крестцового отдела, — прямо в спинномозговом канале. Лишившись питания, секвестр потерял влагу и вызывает воспаление окружающих тканей.        — Что скажешь? — С надеждой посмотрела я на хирурга вполоборота. — Можно что-нибудь сделать?        — Боюсь, его вскоре ожидает полный паралич нижних конечностей. — Он неслышно подвинулся ближе, убирая волосы с моего плеча. — С этим пациентом не всё так просто.       Спокойный бархатистый голос медленно и мелодично разливался в голове, такой манящий и ничуть не подходящий моменту, но желанный до беспамятства.       — Недостаточно просто удалить осколок, нужно вернуть исходное положение позвонков. Для этого потребуется установка пинов и винтов. Отражённые боли вызывает именно этот небольшой кусочек, который сдавливает один из корешков. Только посмотри, он так зажат…        Мне стало ужасно стыдно перед собой, а он поднимался всё выше. Его рука невесомо массировала кожу под моей грудью, слегка касаясь её большим пальцем.       — Если хочешь, мы можем сделать это вместе. — И да, левым полушарием мозга, тем, что рационально-логическое, я понимала, что Аргус говорит об операции, тем временем, как правое получало лишь разрозненные отрывки: «Трение, нагрузки, сужение, сделать это, больше, нравится, положение, сдавливает, зажат». Меня не требовалось убеждать в его намерениях, всё было очевидно. Он плавно и целенаправленно сводил меня с ума. Нужно было прекращать…        — Аргус. — Резко развернулась я, в попытке остановить издевательство над своим хрупким женским созданием.        — Да? Ты хочешь попробовать?        — Что?!        — Хирургию. Это часов на шесть, но можно и на тотальной, если будет стабилен. Тебе же так привычнее? — Ни один мускул не дрогнул на его лице. — Направь мужчину ко мне. Я проведу осмотр и поговорю.       Он всё ещё держал меня за бёдра, но смотрел иначе — проще, может, чуть более устало чем обычно. Я ничего не понимала. Кажется, мой собственный разум выдал эту жестокую, ничуть не безобидную шутку. Оставалось только одно: сменить тему.        — Спасибо за книгу. — Я одарила главврача весьма смущенной улыбкой, стараясь ничем не выдать свои истинные чувства. — Это… Очень личный подарок.        — Рад, что тебе понравилось.        — Говорят, у вас с братом скоро день рождения?        — Так и есть.        — Ты что-нибудь хочешь? — Я смотрела в его глаза заворожённо, влюблённым без памяти взглядом, с надеждой и волнением. Притаившись в ожидании подсказки…        — Мне ничего не нужно.        — Прошу… — Потянула его к себе за стетоскоп и опустила глаза. — Я тоже хочу тебя порадовать.       Может, это и прозвучало слегка двусмысленно, но ничего особенного я не предполагала. Всё же, моё желание было искренним. Он немного помолчал, раздумывая над тем, что пришлось услышать, в своём стиле, не меньше минуты и озвучил то, что поначалу, признаться честно, немного меня напугало.        — Есть кое что. Но обещай, что ответишь согласием.        — Обещаю. — Я нервно сглотнула, мысленно скрестив за спиной пальцы.        — Подари мне свидание.