Наркоз

      — Mano entumecida… — послышался недовольный шёпот.       — Ммм… — веки открывались с неимоверным трудом, — чего?       Утро выдалось сложным для нас обоих. У меня адски болели швы на пару с развороченным яичником, а у него кажется, затекла рука, или что-то вроде этого. Ко всему прочему, в воздухе витала неловкость, соизмеримая по масштабу со случайным сексом двух закадычных приятелей, которые никогда не наблюдали друг в друге партнёров, нигде, никак, и вообще ни-ни. А тут такое…       — Ты не могла бы привстать? — слегка поморщившись от нещадно бьющего в глаза солнца и неудобного положения, попросил хирург.       — Слушай… По поводу вчерашнего…       — Не надо, — нехотя прогоняя остатки сна, вздохнул он и потянулся, освободив наконец-таки руку. — Нет смысла это обсуждать. Ты была под наркотой, а я… В общем, у меня немного сдали нервы, — казалось, в его голосе мелькнули нотки сожаления.       Да. Это наиболее благоразумная реакция на происходящее, даже в случае, если истинное мнение не совпадает с озвученным. Больше всего на свете мне не хотелось похерить наши тёплые отношения этой дурацкой выходкой. Приняв её за чистую монету, мы бы оказались в весьма сложном положении, из которого выхода нет, как ни крути.       — Хмм… — Поëрзав ещё немного на кровати, он вдруг неожиданно чему-то игриво улыбнулся. — А знаешь, теперь я с уверенностью могу сказать, что был в тебе.       — Очень смешно.       — Сэм, надо худеть.       — У тебя вообще инстинкт самосохранения отсутствует?! — раздражённо уставилась я на нахала, слегка приподнявшись на локтях.       — Слушай, я серьёзно. Там столько висцерального жира…       Ладно. Попытка разрядить обстановку сработала, не отрицаю. Всё снова как обычно. «Счастью» буквально нет предела, н-да. Мы повернулись лицом друг к другу, а он всё никак не мог замолчать.       — У тебя прекрасный внутренний мир, — лукаво произнёс мужчина, глядя мне прямо в глаза. — Особенно хороша левая почка…       — Мне плохо, — прошептала я, деликатно обращая его внимание на более насущные проблемы.       К несчастью, это было действительно так. Боль, мучившая меня вчера, ушла, но вместо неё пришла другая, не менее сильная: от разрезанных мышц, кожи, яичника и жуткой конструкции из поливинилхлорида, которая при каждом движении елозила по кишкам, вызывая жёсткие приступы тошноты. Я смотрела на него пристально, буквально телепатически посылая в его голову одну умную и крайне очевидную мысль.       — Давай, я проверю, а ты обещай, что продолжишь на меня смотреть таким же сексуальным взглядом? Договорились?       Уже давно замечено, что, когда он нервничает, то несёт какую-то несусветную чушь. Обычно это помогает отвлекаться неприятностей, а иногда и от тяжёлого морального груза, которым, к сожалению, сейчас являлась именно я. Марк явно боялся встретиться лицом к лицу со своей работой. Посмотри он сейчас на отрезок инфузионной системы, выходящий из брюшной полости в практически полный приёмник с кровью, на свежесвязанные швы и затянутый маленький пупочек, в который недавно пришлось вставлять троакар, диаметром восемнадцать миллиметров, как ненавистного чувства вины не избежать. По крайней мере, мне бы точно не удалось.       Поднявшись с кровати и прохрустев хорошенько поясницей, он помог мне лечь на спину, а затем осторожно, будто боясь обжечься, распахнул халат.       Слегка завис, стремясь как можно аккуратнее осмотреть дренаж, и я твёрдо решила помочь ему, или хотя бы немного подбодрить.       — Ты сделал всё идеально. Марта похвасталась. — И улыбнулась ровно настолько, на сколько это было возможно в моём состоянии.       — Да, действительно, — тёплые пальцы мягко коснулись кожи, — небольшой отёк, в пределах нормы, — затем лёгкие надавливания, перкуссия, оценка симметричности живота, видимой пульсации, состояния покровов, а напоследок — почти невесомый поцелуй в животик, подаренный, уверена, в качестве жеста сочувствия и сострадания. Прикрыв меня простыней, он поднял заметно погрустневшие глаза, и, кажется сам не очень понимал, что чувствует.       — Рада, что операцию провёл именно ты, — прозвучавшая вдруг чистейшая правда не особо понравилась моему врачу.       — Не могу похвастаться тем же…       — Я просто пациент.       Строго говоря — так оно и было. Мне даже не приходило в голову рассчитывать на какое-то «особое» отношение только потому, что я сотрудник госпиталя. Стоит учесть тот факт, что оплата по счетам за вмешательство целиком и полностью ляжет на мои плечи. Никакого блата, только хардкор. Не заслужила ещё.       — Как скажешь, — натянуто улыбнулся Марк, — пришлю кого-нибудь тебя обезболить. Отдыхай.       Больше говорить было не о чем. Оставалось только ждать. Нормальный сон, горячий душ, тёплая еда и мягкая постель — вот и всё, что нужно врачу после смены, которая оказалась вынуждено суточной.       Через пару часов санитарка предложила завтрак, но сколько я не пыталась, так и не смогла съесть ничего, кроме кусочка яблока. Ещё мою палату посетила доктор Квон, Марта заглянула проведать. Затем обед, потом перевязка, телефонные разговоры с друзьями и мамой, лёгкий сон, ужин, и удивительно увлекательный документальный фильм про галапагосских черепах, который я включила уже около девяти вечера.       Мне было чем заняться. Я даже сама смогла дойти до уборной и пописать, что само собой уже было огромным достижением. Ведь в послеоперационный период это невообразимо трудно сделать. Мне поневоле пришлось учиться радоваться мелочам, попутно представляя, как сильно повезло людям, которые могут не испытывать дикой боли, когда ходят, принимают душ или едят.       Кстати, о последнем. Ужин был просто отвратительным. Такого мерзкого рагу я не могла себе представить даже в самых страшных снах! Поэтому ограничилась шоколадным молоком и тёплым куриным бульоном. Однако, чуть позже, на фоне слегка затухающей боли, аппетит всё же соизволил разыграться, но ничего подходящего скромный кафетерий предложить мне, увы, не мог.       Был в этот день ещё один приятный сюрприз, к которому я совсем не была готова.       — Не помешал? — вежливо уточнил Аргус и вошёл в комнату около одиннадцати после весьма интеллигентного стука в дверь. — Не хотел беспокоить утром. Это самое отвратительно время после хирургии…       — Нет, нисколько, — увидеть его было неожиданно и даже приятно. Я была наигранно поражена его точностью: он очень верно описал первые послеоперационные сутки. К тому же, мы давно не пересекались в больнице, так что небольшая аудиенция пришлась кстати.       — Как ощущения? — Он говорил тихо и держался уверенно, будто это я зашла к нему в кабинет, а не он ко мне в палату.       — Меня словно выпотрошили. Но… Могло быть и хуже, — отрапортовала я главврачу, стараясь преисполнить свою речь оптимизмом.       — Марк попросил меня снять дренаж. Не против?       Какое там против! Да я была готова сама бежать в смотровую, лишь бы избавиться от этой злосчастной трубки. Она ужасно мешала, а вид собственной крови никак не мог позволить мне настроиться на выздоровление.       Пока хирург надевал перчатки, я легла на спину так быстро, насколько это было возможно в моём состоянии, и никак не могла дождаться момента, когда, наконец, буду освобождена от этого висящего сбоку кошмара.       Аргус выглядел уставшим, но весьма живым. Он слегка рассмеялся, увидев меня, так сказать, в полной готовности. Мужчина сел на край кровати, осторожно раскрыл тонкий халатик, бросил на меня игривый взгляд, пропальпировал живот, и одним резким движением извлёк двадцатисантиметровую трубку, из которой тотчас закапал экссудат. Впрочем, сам дренаж я не почувствовала. Меня больше напугал звук, который был похож на вылет винной пробки из бутылки.       — Всё нормально, — он тут же среагировал на мой испуг, отправив дренаж вместе с приёмником в ведро. — Так и должно быть.       — Как швы? И… та дырочка?       — Отлично, — успокоил мое разбушевавшееся воображение доктор лёгкой улыбкой. — Немного грубовато, но… На уровне.       Надо сказать, они были абсолютно разными. Ничуть не похожи характерами, поведением. Ещё немного отличались тембром голоса, манерой общения, глазами… Чем больше времени я проводила в больнице, тем сильнее удивлялась, как вообще могла перепутать их в первый день. Другая осанка, другие привычки, абсолютно разные движения. Да, внешне похожи, но… Это два совершенно разных человека. Признаюсь честно, у меня в голове всё ещё присутствовал некий когнитивный диссонанс на этом фоне.       — Спасибо.       — Рад помочь, — Аргус нажал на кнопку вызова медсестры. — Сейчас обработаю, и всё затянется.       Медсестра подбежала через несколько секунд, и, ознакомившись с требованием главврача, убежала обратно.       — Пока мы ждём… Хотел сказать, что до сих пор чувствую себя обязанным за твою маленькую помощь.       — Обязанным? — Я даже как-то растерялась. Вот уж чего не ожидала, так точно этого.       — Не сильно, но всё же.       Медсестра снова зашла в палату, предложив врачу так называемую «почку» — лоток из нержавеющего сплава, в который заботливо были набросаны пара инструментов и йодные шарики, и затем выскочила на следующий вызов.       — Так вот, — начал мужчина, выбрав из двух наиболее подходящий гемостатический зажим. — Я и сам когда-то был пациентом этого отделения и знаю, как отвратительно здесь кормят. Это необходимая мера. — Выбрал один шарик из лотка и приступил к обработке. — Решил, что тебе будет приятно попробовать немного… запрещёнки.       Он возбудил во мне страшный интерес! Тем более, что эти два слова — «попробовать» и «запрещёнки» — никто и никогда не произносил в стенах клиники, а уж тем более главврач. Я затаилась в ожидании продолжения, и он-таки продолжил.        Не знаю, что ты любишь, но постарался угадать, — мягкая улыбка не сходила с его лица. — Если ты голодна, я попробую побыть сегодня твоим спутником. Что скажешь?       — Ого…       — Мы закончили. Полагаю, это — да?       — Ещё какое… — Прикрыв халат, я тотчас уселась поудобнее на кровати, поджав под себя ноги, с полным ощущением Рождества под рёбрами.       — Тогда начнём. — Он произнёс это так, будто играл роль конферансье, и вот-вот откроется занавес, начнётся что-то грандиозное. Шоу, поражающее своими масштабами.       — Я должен ненадолго лишить тебя зрения, а иначе — волшебства не будет. — Достал из нагрудного кармана формы лёгкую шёлковую повязку, очень нежную и плотную, насыщенно-бордового цвета. Приглушённый свет моей палаты играл на руку строгому врачу — он распалял фантазию, и мне уже не терпелось узнать, что меня ждёт. Согласно кивнув и убрав волосы на одно плечо, я покорно повернулась спиной, после чего нежная ткань моментально закрыла мои глаза.       Два громких щелчка пальцами, затем выключателем. Открылась дверь и по комнате тихонько заходили люди.       — А пока происходит волшебство, я расскажу тебе о том, как много люди о себе не знают, — его голос плавным, неспешным маятником передвигался по комнате, буквально завораживая сознание. — Ты когда-нибудь слышала о том, что в темноте всё чувства обостряются? Так и есть… Ощущение времени исчезает, и вскоре ты перестаешь понимать, прошло пять минут, или тридцать пять. Потеряв один из основных органов чувств, организм начинает приспосабливаться к изменившимся переменным, находя опору в осязании, обонянии, слухе и вкусе. Наш мозг — удивительная структура, способная воспроизводить в теле всё, что ты когда-либо испытывал. Так, если я скажу, что положил перед тобой букет роз, ты мгновенно представишь себе их цвет, а через несколько секунд почувствуешь аромат, который уже давно находится у тебя в подкорке…       Его мягкий, размеренный баритон, казалось, вводил в состояние транса, и вот, уже через пару мгновений, я отчётливо ощущала запах роз, точь-в-точь как из цветочной лавки напротив дома.       — Надо сказать, что женские органы чувств всегда считались наиболее совершенными по сравнению с мужскими. Женщины используют всё десять миллионов обонятельных рецепторов, противопоставляя их пяти, которые достались мужчинам, — он говорил так монотонно и медленно, что захотелось упасть в мягкие подушки, непременно продолжив эту сладкую сказку. — Особенно сильно мы реагируем на запах кожи, ассоциируя его с любимым, дорогим сердцу человеком. И всю свою жизнь ищем и принимаем только тех, чей запах нам особенно приятен… В этом ощущении есть химия: рецепторы реагируют на температуру, влажность, гормоны, которые выделяются из желез, феромоны, состав крови, и нам всё это нравится… Мы странные. Чуть менее хорошо воспринимаем специи и фрукты, особенно яркие, однако купажи и обработка делают их уникальными. Так мы находим единственное и неповторимое для себя вино. А вот искусственные ароматы ощущаются совсем иначе, но доставляют не меньше наслаждения. Или, например слух. Один из наиболее занятных источников удовольствия для слабой половины человечества… С помощью него можно неплохо поднять свою самооценку, услышав признание, комплимент. Или, может, расслабиться и принять ванну под тихую, снимающую напряжение музыку. Звук способен исцелять тело и разум, провоцировать чувства. Даже те, что скрыты очень глубоко от глаз посторонних людей и самих себя. Он способен вызвать ярость, грусть, радость, возбуждение или беспокойство, спровоцировать заняться творчеством, полюбить… Влюбиться в голос тоже можно — это одна из основ нашей биологии. Мы выбираем партнёра по массе различных качеств, к которым относится в том числе и голос. Вопрос лишь в том, насколько он будет груб или мелодичен, насколько сексуален и низок… А ещё, когда мы уже определились с выбором, хотим, чтобы он звучал как можно ближе. Успокаивал, дарил состояние безопасности и покоя, умиротворял… Сейчас ты сделаешь пару глубоких вдохов, и поймёшь, что мой голос почти оторвал тебя от восприятия боли, которая никак не хотела уходить. Она стала совсем далёкой, почти неосязаемой, тихой… Все посторонние ощущения уходят, а в голове нарастает приятный, лёгкий шум. Можешь дать мне руку, ты будешь следовать за моим голосом по границе твоего сознания и подсознания…       Он сёл рядом, я отчётливо почувствовала, как прогнулась под его весом кровать, затем ощутила шёпот возле уха и руки, осторожно убирающие волосы с моей шеи.       — Ещё, помимо голоса можно ощутить на своей коже дыхание другого, отличного от тебя человека… — Эта сенсорная ловушка, почти насильно заставляла поддаться и упасть прямо ему в руки. Я знала точно: повязка здесь лишняя — и так не смогла бы открыть глаза… — Назовём его, к примеру «он»… Он — мужчина. Сильный, достаточно властный, не умеющий сдерживать порывы, немного строгий, но мягкий, когда дело касается кого-то, кто ему нравится… Ему невозможно противостоять, нельзя сопротивляться, нельзя с ним играть… Можно только слушаться. И тогда, ты знаешь, весь мир будет лежать у твоих ног… И ты чувствуешь его совсем рядом… Только подумай: сколько невероятных ощущений он мог бы подарить тебе в этот вечер, если бы имел смелость дотронуться… Впрочем, делать это вовсе не обязательно. У тебя есть всё необходимое, чтобы отчётливо представить себе, как он дотрагивается до твоей бархатной кожи губами, сжимает плечи, как двигается ближе, и ты уже почти ощущаешь тепло его тела, его запах. Он может всё, что ты захочешь, нужно только сказать… Почувствуй…       Его руки обхватили мою шею, заставляя поддаться и свалиться в пропасть. Он мягко наклонил мою голову влево, прошёлся пальцем по открывшейся коже, затем вправо, и снова зазвучал в моей голове тихим, сладким шепотом.       — Иногда так прекрасно немного побыть в чьих-то руках, верно? Ты не сопротивляешься, ощущаешь мягкие вибрации над поверхностью тела, невесомость. Твой круг внимания сужается до границ личного сознания, не хочется двигаться, с каждой минутой ты избавляешься от тяжести, наполняющей тебя. Ты слышишь только мой голос. Я досчитаю до трёх и ты откроешь глаза, увидишь эту комнату заново, тебе захочется остаться… Один… Ты постепенно выходишь из этого состояния. Сосредоточься на моём голосе. Сердцебиение усиливается, дыхание становится глубже. Два… Больше нет боли, нет неприятных ощущений, нет страдания, нет страха. Три…       Я открыла глаза, но на них не было больше повязки. И почему-то я лежала, хотя была абсолютно уверена, что начинала сидя.       Палата обрела совершенно другие очертания в отсутствии электрического света и при наличии горящих свечей, хаотично расставленных по поверхностям. Напротив кровати был накрыт стол, устланный ослепительно белой скатертью. На нём стоял один бокал, тарелка и блюдо, которое прикрывал серебристый клош, стеклянная бутылка воды и тот самый букет, запах которого я почувствовала ещё вначале истории. Он был составлен по меньшей мере из шестидесяти ярко красных роз на длинной ножке, обвязанных лентой.       — Аргус… Ты — грёбанный Гудини…       Я не верила своим глазам и правда плохо понимала, сколько прошло времени. А ещё, кажется, почти не чувствовала боли. Оглядевшись, не нашла ни единого намёка на хирурга. В комнате была только я. С огромным букетом роз и взбудораженным воображением…       Открыв клош, увидела потрясающе красиво оформленное ассорти из морепродуктов, одинокое, но крайне эстетичное. Порция была не слишком велика, как раз на одну хрупкую женщину… И почему меня никак не покидало ощущение, что этот ужин предназначался для двоих? Наверное, так оно и было. И я бы поняла, если бы это был Марк. Но Аргус… В голове вертелись обрывки сладкого голоса, который всё никак не хотел оставить в покое мой разум. Что это было? У меня галлюцинации? Слуховые? Зрительные?! Я схожу с ума?!       Я ещё пару минут кружила вокруг стола, никак не решаясь приступить к трапезе, затем остановилась и нервно сглотнула. «Он. Сильный, достаточно властный, не умеющий сдерживать порывы, немного строгий, но мягкий, когда дело касается кого-то, кто ему нравится…». Господи… Я что, похожа на шутку?! То-есть, он действительно считает, что может воспользоваться положением, усыпить бдительность слабой женщины, наговорить ей всяких нежностей на ухо и свалить?! Ну нет, я так не играю.       Часы отбили ноль тридцать. Полтора часа… Прошло полтора часа! Это невероятно. Меня переполняли чувства. Они были странные, неправильные: мне хотелось убить его, и одновременно продолжить с ним вечер. Я всё металась, не понимая, будет ли хорошей идеей прийти сейчас к нему, или, напротив, страшной глупостью. Всё моё существо протестовало против транса, в который меня ввели не по собственной воле. Это было так запутанно, что я всё же решилась, и, выйдя из палаты, потихоньку, стараясь не привлекать внимания дежурных сестёр, направилась к лифту.       Поднявшись на нужный этаж и немного пройдя по пустому коридору, я быстро нашла дверь и робко постучала.       — Да? — Раздалось из кабинета.       И я вошла. Даже не знаю, куда вдруг делась моя уверенность и весьма чёткое желание разнести главврача в пух прах. Но это было так… Мужчина сидел на диване весь в каких-то бумагах, в тонких прозрачных очках, закинув ногу на ногу. Одной рукой он перелистывал документы, второй, с помощью палочек, уплетал, кажется, ещё шевелящихся осьминогов. Увидев меня в дверях, он ничуть не поменялся в лице, лишь опустил палочки с несчастным «морепродуктом» обратно в стоящую рядом тарелку.       — Сэм, — безразличным тоном уточнил хирург. — Как ты? Как ужин?       — Что это всё значит?       — О чем ты?       Вот сейчас я испытала самый настоящий ужас, ведь меня спросили о том, о чём я не имела ни малейшего понятия. Всё было просто на эмоциях! Я не знала как сказать, как объяснить, что я чувствую и чего именно хочу.       — Да обо всём!       Качать права, стоя посреди кабинета главного врача в час ночи в тоненьком больничном халатике было невообразимой дикостью. К слову, Аргус тоже это подметил, и рассмеялся, попутно снимая очки и освобождая диван от бумаг.       — Ты такая забавная. Иди сюда…       И я уверенно пошла, уселась прямо напротив него, поджав под себя ножки. Холодно, знаете ли. Он поставил тарелку с точь-в-точь таким же, как в моей палате, ассорти между нами, и уже так мягко, с противной и такой снисходительной улыбкой, спросил:       — Чего ещё желает моя гостья?       И снова выстрел в голову… Я просто закрыла лицо руками, у меня не было сил с ним спорить, не было никакого желания противо… Стоп. Что?!       — Ну? Что ты хочешь?       — Я ничего не понимаю. Что за ужин, что за гипноз, что за странные намёки?       — Никаких намёков. Всё, что я сказал тебе, было просто пищей к размышлению. Гипноз… Ну, знаешь ли, я — невролог. Все эти «игры разума» страшно заводят. И мне правда очень хотелось помочь тебе расслабиться, также, как помогла мне ты. А, учитывая скорость, с которой ты меня нашла, у меня это получилось. И я рад. Правда. Хотя, ждал тебя где-то к утру. Как швы?       — Нормально. Что за «игры»?       — Ну… Я — мужчина. Ты — женщина. И мы играем. Как ты думаешь, во что?       Боги, ещё один Рихтер со своими играми!       — Не сердись. Садись поближе. Ты даже не притронулась к своему ужину, верно? — Я молча кивнула, а он аккуратно взял палочками гребешок с тарелки, и, прямо из своих рук предложил мне.       — Господи…       — Кис-кис. Ну же. — Я легонько потянулась к гребешку, а он отдалял и отдалял палочки от меня, всё сильнее приближая их к себе.       Это был самый возмутительный флирт на моей памяти. Однако, голод подавил моё эго и я придвинулась ближе, потянулась за гребешком снова, теперь уже получив желаемое из рук хирурга. Я боялась себе признаться, но мне нравилось. Тем более, что гребешок был просто невероятным… Аргус вовсю наслаждался своей маленькой победой, с волнением наблюдая, как я с огромным удовольствием проглотила нежный кусочек.       — Да… Обожаю этого повара. Знаешь, он испанец. Его руки нужно просто увековечить в золоте. — И снова взял с тарелки, но уже осьминога, и точно так же предложил мне.       Сил больше не было терпеть, и я придвинулась к нему вплотную, раздраженно закатив глаза, потянулась было к кальмару, но тут же получила по рукам.       — А-а! Это мой ужин. Твой — стоит у тебя в палате. Так что, если хочешь есть сама — возвращайся назад, — он очень строго на меня посмотрел, постучав палочками по белой керамической посуде.       Я издала стон безысходности и была тут же награждена тёплым, буквально тающим во рту, кальмаром. Но, чуть прожевав, истерично засмеялась и упала на плечо хирурга.       — Какой кошмар… Как я вообще докатилась до этого?       — Видимо, тебе нравятся морепродукты так же сильно, как и мне, — улыбнулся Аргус.       — Н-да… Дай ещё вон ту осьминожку…