Наркоз

      Каким-то магическим, совершенно неизвестным мне образом, ноги сами привели меня к заветному кабинету четыреста восемнадцать хирургического отделения на следующий день, двадцать четвёртого мая, в назначенное Рихтером время. Внутреннее состояние было не совсем однозначным. С одной стороны, потеряв всякую надежду на счастливый финал, я снова боялась выслушать длинную, завораживающую историю о том, какой я недоврач, какого конкретно опыта мне не хватает, и почему уже год я не могу открыть собственную практику. А на сладкое, могла вообще быть выброшена со свистом из помещения, ничуть не понравившись так называемому «старикану».        И что это за прозвище такое? Уставший мозг рисовал вполне себе чëткую картинку скрюченного, семидесятилетнего, безуспешно пытающегося молодиться, хирурга, с противным голосом и седыми усами. Ну прямо мой преподаватель патанатомии, не иначе, личный кошмар ещё со второго курса. До сих пор по ночам сдаю ему экзамены. Такое вот неизгладимое впечатление произвёл на меня этот дедуля в поношенных брюках и с пивным пузиком. С другой стороны, кто знает, вдруг Марк с ним на короткой ноге, и мало ли, нашептал ему на ушко чего-то… Вообще, он, кажется, весьма неплох собой, приятен, по крайней мере на первый взгляд. И, кто знает, может мне удастся с ним подружиться. Полезного знакомства, впрочем, будет достаточно.        Моë утро сегодня оставляло желать лучшего. Хотя, так называемое «собеседование» должно было состояться не в раннюю рань, как это обычно бывает в отделах кадров всевозможных клиник, я всё же безбожно проспала: из турки с очередной порцией кофе сбежало всë до последней капли, а выбор гардероба был крайне ограничен затянувшейся на неделю стиркой. И это я ещё не говорю о том, что хоть какие-то минимальные процедуры для сонной физиономии происходили просто на первой космической скорости.       Вспоминая трепетное отношение к собственному лицу чуть ранее, постаралась создать некое подобие лëгкого макияжа, чтоб уж точно любезный главный врач мог разглядеть мой профессионализм во всей красе. Даже с плохим зрением, если вы понимаете о чем я. Всë это смешно конечно, но грустно одновременно. Предвзятого отношения, к сожалению, избежать не получится: выгляди ты слишком хорошо, или слишком плохо — итог один. Тебя оценят и осудят, так что ограничусь золотой серединой.        К слову, некоторый опыт в общении с людьми подобной специализации у меня есть. Как-никак, два года ординатуры в отделении реанимации и интенсивной терапии. Весёлое время… Работа - тридцать шесть часов, на сон - около двух. Но и этим небольшим отдыхом мне не давали насладиться друзья из ординатуры, которые, по старой памяти, имели неосторожность предаваться всевозможным попойкам в лëгкие перерывы между адскими сменами. То время прочно засело у меня в памяти, поставив мысленные клейма на определённые типы людей. Вот, например, хирурги. Отделение хирургии во всех клиниках без исключения было неким местом поклонения, Меккой, собирающей паломников со всех отделений, с дарами и подношениями. Именно хирурги имели власть решить нерешаемые проблемы всех тех, кто не смог по разным причинам добиться благословения свыше на то, чтобы вполне себе легально кромсать людей направо и налево.        Очень хорошо помню, как терапевты и ординаторы в приëмнике, словно собачонки носились по пятам за важными, напыщенными хирургами, удовлетворяя их и без того раздутое до размеров Бразилии эго, с просьбами найти местечко, минутку на оперативное вмешательство, ну или, на крайний случай, добиться консультации. Строго говоря, те соглашались, задерживались ещё на сутки, уставшие, разбитые вечными болями в спине и ногах, но всегда получали благодарность от коллег в виде внепланового бесплатного обеда или прочих благ, вроде наилучшего парковочного места, ну и, конечно же, избыточного внимания слабого пола. Их заносчивость и чувство собственного превосходства безмерно раздражали. Однако, каждый знал как молитву, что с этими привилегированными задницами лучше дружить. А вот ссоры и конфликты могли и вовсе поставить карьеру под угрозу, так как можно было и не добиться снисхождения, потеряв репутацию и, что страшнее всего, пациента.        При прочих равных, внеплановые операции были привычным делом для отделения реанимации всегда. Это отделение — то самое пекло, куда обычно засовывают желторотых студентов для огранки стержня, позволяющего более не иметь сострадания к ближнему, и без тени сомнения идти на риск под страхом увольнения. У кого-то получалось, а кто-то терял всё, и брëл дальше по жизни с ранцем кредитов и отсутствием чувства собственного достоинства. Те, что оставались, навсегда заучивали правило, что один в поле не воин, вместе мы можем всё. Эти законы вбивали в наши головы буквально кувалдами. Подчинение — это не страшно, не больно, и не унизительно, это просто работа в команде. Не бывает нескольких ведущих, есть только один, а остальные — его руки Шивы, и глаза, что оценивают ситуацию со всех сторон, помогая принимать важные решения. Споры и конфликты были нередки в приёмнике, однако в хирургии всегда царило единоначалие, а в случае, когда возникала неопределëнность между двумя специалистами, они тут же превращались в некое подобие коллективного разума, и решали проблему так, словно это было одно существо. Говорят, что билет в это отделение выдаётся Богом, и это была чистейшая правда, ведь люди данной профессии, все без исключения, имели разные характеры, темпераменты, но суть у них всегда одна. Они могут то, что не могут другие. Они дерзкие и бесстрашные, им всегда есть что терять.       Так как моя специализация — анестезиология, вопрос подчинения всегда стоял достаточно остро. Ведь у нас тоже есть эго, да такое, что может и посоперничать с хирургами. Извечный спор: «Кому есть дело до пациента»… Ох, сколько криков и скандалов он породил! Бывают ситуации, когда пациента в наркоз ну совершенно нельзя, но, что называется, надо. Вот тогда и начинались все глобальные перипетии. Любой анестезиолог или анестезист прекрасно понимал, что подобный пациент — настоящая Хиросима. Ведь уследить за адовым количеством показателей и успеть пулей их скорректировать просто не реально. Ведь количество нас, тоже, знаете ли, ограничено. Ко всему прочему, длительность операции была одним из решающих факторов, способных сохранить жизнь или убить. В случае, если хирург работал лишь двумя руками, имея в запасе пару ассистентов, вмешательство могло затянуться до шести, или даже восьми часов, что жестоко добивало психику анестезиологов. По итогу, после успеха из операционной выходил хирург, неистово хрустящий каждым позвонком, почти не имеющий возможности согнуться, и анестезиолог - весь в мыле, вспотевший, растрëпанный, намотавший не меньше двадцати километров по маленькому кабинету от раствора к ампулам, с дëргающимся глазом, и уже, на тот момент, принявший на грудь приличную дозу фенибута, дабы не послать всё к чертям собачьим или не убить властителя всея операционной, периодически роняющего давление пациента спонтанными кровотечениями, со звуком: «ой, пардон».       Но это всё лирика, как говорится, рабочие моменты. В целом, наша братия всегда дружила между собой, и самое интересное, естественно, происходило за широкими дверями, в различно оборудованных по своей сложности операционных. Смех, слëзы, сплетни, музыка, истории любви, разводы, дружба, и ещё много всего. Но это тайна, так что держите язык за зубами.        Что ж, предалась воспоминаниям, теперь можно и шагнуть в неизвестность. Тем более, что времени осталось-то всего минута. Пожалуй, дождусь пятнадцати и постучу. В руках я держала бумаги с рекомендациями от преподавателей ординатуры, диплом, всевозможные справки от врачей, помимо, пожалуй, гомеопата, и ещё личную гордость. Направление, за подписью директора фармацевтической компании, на участие в качестве лектора на конференции с исследованиями по альфа-2 агонистам.       Фух. Собралась. Подтянулась. Пошла.       Интеллигентно постучав в дверь, я крайне удивилась весьма молодому, слегка хрипловатому голосу, давшему разрешение войти.        — Здравствуйте, я…       — Сэм. Саманта, я полагаю, — перебил меня тëплый баритон. — Пунктуальность — вежливость королей. Мне это приятно. — Голос улыбнулся. Могу сказать только это, ведь его хозяин был развëрнут в кресле к окну.        Ни загадочный голос, ни обстановка кабинета, не предполагала наличие в нëм никакого «старикана». Напротив, это была светлая, просторная комната, с высокими, в потолок, окнами, свет из которых напрочь заливал моего собеседника, с распахнутыми стильными шторами, мягким, практически эротично зазывающим присесть, серым диваном, расположенным поодаль от гранитного, внушительных размеров стола, на котором весело покачивался маятник, позвякивая стальными шариками. Слева располагался проектор, а чуть далее негатоскоп, полагаю. Голос показался мне знакомым, каким-то мурлыкающим, убаюкивающим, демонстрирующим явное ко мне расположение.        В более неловкой ситуации, признаться честно, я ещё не была. Где мой обещанный «старикан»? Ничего не понятно…        — Проходите, присаживайтесь напротив, — деловито предложил голос, и я села в кожаное кресло, тотчас окутавшее меня чувством тепла и безопасности…        Затем повернулся и мой собеседник, буквально обрушив массивную папку с какими-то документами на стол рядом с собой. Я верила и не верила своим глазам одновременно. Передо мной сидел Марк… В кипенно-белом халате на выглаженную хирургическую робу. Открыть рот в данной ситуации было бы наилучшим решением, но никак не лицеприятным. Что-то, все-таки, было не так с ним. Я внимательно всмотрелась в глаза собеседника, слегка залипнув, но затем очухалась. Гетерохромия! Один глаз был небесно-голубого цвета, второй же — изумрудно-зелëного. Боги…       — Марк?!       — Аргус, — протянул мне руку разноглазый мужчина, которую я пожала абсолютно машинально, слегка привстав на стуле. — Марк мой брат. Вижу, Вы немного растерялись… Не переживайте. Мы одинаковые только снаружи. — Отшутился главный врач.        Да уж, трудно было не заметить моë недоумение. «Старикан»?! Очевиден был подкол двух братьев, но не так же с ходу, в конце-то концов. Впрочем, Аргус продолжил:       — Знаю, Вы пытались пробиться к нам через отдел кадров. - Я молча кивнула, боясь сморозить чего-нибудь лишнего. — Да… Бюрократы. Не способны разглядеть даже собственное отражение в зеркале. Отказывают они, а стыдно мне. — Он задумчиво покрутил авторучку и продолжил, облокотившись на стол скрещенными в замок руками:        — Итак, Саманта, давайте знакомиться ближе. Я главный врач этой клиники, по совместительству заведующий отделения нейрохирургии, в котором Вы сейчас находитесь, практикующий ангио- и спинальный хирург. Расскажите пожалуйста, что привело Вас к нам в отделение, — уловив мою незначительную неловкость, он мило повернул голову на бок, и пригласительное похлопал разноцветными глазами. - Прошу.        — Саманта Оуэн-Картер, — осторожно начала я. — Анестезиолог, — обычно я довольно заправски рассказываю своë резюме, но меня словно держали за горло. — Закончила Академию в Норфолке, но не в Британском - в нашем, ординатуру год назад в больнице Святого Иоанна на севере штата. Отработала два года в ОРИТ, почти под конец ушла в отделение общей хирургии, но там не смогла закрепиться, не было штатных мест…        — Вам некомфортно со мной общаться? — Вежливо поинтересовался Аргус. — Вы смотрите в пол. — Я жутко смутилась. Действительно, где мои манеры. Но, подняв глаза, обнаружила, что начальник поменялся в лице, тяжело вздохнул, выпрямился, и добавил: — Что ж, надеюсь Вам будет привычна другая манера общения. Сколько за время ординатуры на Вас поступило жалоб? — Внезапно отчеканил брюнет.       — Восемь, — от неожиданности выпалила я, попутно проклиная себя за межгалактический идиотизм.       — Неплохо. Сколько в общей сложности отстранений?       — Около тридцати за два года. — Поворачивать назад было уже глупо. Оставалось вывалить всë, в надежде на то, что это какая-нибудь глупая проверка.       — А правильный ответ какой?       — Ни одного. — Потупив глаза, расстроилась я. Не проверка…        — Угу… — Он потянулся, осторожно вытащил у меня из рук бумаги, и тут же принялся их бегло перелистывать. — Угу… Нормально, — перевернул ещё один. — Неплохо. — Затем ещё. — Ерунда. Так, вот это не важно, это тоже. Вот: статистика в ОРИТ неплохая. Сюда идëт время работы анестезистом?        — Всего полгода.       — Ясно. Лектор, ух. Тема, кстати, так себе. — Я было попыталась возмутиться, но он грозно на меня посмотрел, чётко дав понять, что не спрашивал. — Зачëты. Хороший преподаватель, я его знаю. Уайлд, отличный физиолог. Такая толстая папка, а ничего интересного… Самая длительная операция?       — Одиннадцать часов, политравма, перелом черепа, контузия внутренних…        — И вы это оперировали? Сумасшедшие. От отëка мозга не умер случайно за одиннадцать часов?        — Умер.        — Ясно.        — Это ОРИТ, а не хирургическое отделение, Ваши претензии не совсем обоснованы, — высказалась, все-таки, я.        — Это вообще-то человеческая жизнь, — приструнил мою гордость строгий врач, и добавил: — и дилетантство.        — Да, может быть наши хирурги не светила медицины, но они…        — Достаточно. — Твëрдо скомандовал Аргус. — Скажите мне, ученица святого Иоанна, где Ваши хвалëные «мы всё одно целое» и всё прочее? Разве не Вы сейчас спорите о том, о чём понятия не имеете?        — Я всего лишь защищаю место, в котором меня научили лечить.        — Вы себя топите.        Мать Вашу. Ну старикан. Настоящий противный старикан. Я даже не удивлена, что в тридцать с хвостиком он занимает такую должность. Святые Повелители…        — Кофе хотите? — Смягчился Рихтер, явно почувствовав резко подскочившее в комнате напряжение.        — Не откажусь, — напряжение немного развеялось. Тем более, я так и не успела насладиться живительным напитком утром. — Спасибо.       — Не сочтите, что я придираюсь, — направился к кофемашине мужчина. — Поймите, это давний спор двух коллег, находящихся по разные стороны операционного стола. Это не плохо, то, что вы пытаетесь… — Увесистый аппарат прилично заглушал голос Аргуса, что, впрочем, было даже приятно. — Неплохо, что вы пытаетесь дискутировать, но я не могу позволить Вам вольности, не обижайтесь… — По рецепторам ударил терпкий аромат эспрессо, как и ожидалось, тёмной обжарки. Немного расслабиться не помешает.        Он чего-то намешал у стойки с кофемашиной и, вернувшись, предложил мне прозрачную двустенную чашку прямо в руки.       — Я знаю, почему Вам столько раз отказывали… — Слегка обречённо резюмировал врач.        — Почему же? — Он вздохнул, откинулся на кресло и приложился к кофе, слегка прикрыв глаза.        — Отделы кадров. Они везде работают по протоколам. Уверен, Вам не раз пришлось защищать честь учителей перед ними. В этом и ошибка. Кадрам нужны люди, патологически способные подчиняться, на крайний случай те, кто готов создать такую видимость. У Вас неплохие показатели, правда. Есть даже моменты получше, чем у моих штатных, но это низкий уровень.        — Теперь Вы скажите «извините, Вы нам не подходите»?        — Хах… Всë немного иначе, — снисходительно улыбнулся мужчина. — Я научу Вас.        — Простите?        — Давайте по-другому. Вы согласны учиться у меня в отделении? — Неожиданный поворот. Как выкрутил, вы только подумайте.        — С чего вдруг такая благосклонность?        — Буду откровенен. Понимаете, я уже давно работаю по определённой схеме, и она, к несчастью, не работает. Я набираю специалистов с опытом и постоянно сталкиваюсь с тем, что переучить, гораздо сложнее, чем научить с нуля. Отсюда куча вытекающих… Так вот, я предлагаю научить Вас работать со мной.        — Почему именно меня?       — Вы правда думаете, что это предложение поступило Вам одной?        — Почему именно с Вами?        — Мне нужен хороший анестезиолог.        — Я не могу выбрать другое отделение?        — Конечно можете. Вы и сейчас не прикованы к креслу, заметьте.        На минуту воцарилась гробовая тишина. Что-то в нём меня жутко пугает. Кажется… Всё это — выбор без выбора. С другой стороны, глупо отказываться от такого, хоть и вероятность попасть в отделение крайне мала.        — Я надеялся, что Вам будет приятно поработать в чистых помещениях, где нет криков и воплей, блюющих детей и кокаиновых припадков, бомжей в алкогольном делирии, иммигрантов, не знающих языка, пожилых тëтушек с Альцгеймером, глотающих горсти монет, симулянтов и просто хороших людей, на которых, уверен, Вы насмотрелись, — одарил меня сочувственным взглядом Аргус.        — Слова человека, явно знающего кухню изнутри. Работали в ОРИТ?        — Да, работал. Достаточно долго.        — И что же… Вы обделите анестезиологами другие отделения в угоду своего?        — Ни в коем случае. Начнёте Вы с того, что пойдете работать туда, где чувствуете себя как рыба в воде.       — Мм. Приëмник.       — Да. Я познакомлю Вас с нашей старшей сестрой, она будет выделять пациентов, и докладывать мне об успехах. Или провалах. Не важно. Я заберу Вас, когда Вы будете готовы. Срок — три месяца, справитесь?        — А что будет дальше?        — Я хочу увидеть Вас в деле для начала, Сэм. О прочем не волнуйтесь.        — У меня очень много вопросов.       Все как-то быстро, неожиданно, как снег на голову. Обычно меня собеседовали куда дольше, да ещё и пытали вопросами, вроде наличия собственности, семейного положения и кредитной истории, а, ну и конечно в конце, каждый уважающий себя работник кадров, считал своим долгом спросить меня, почему я хочу у них работать. Сейчас не было ничего подобного, может, это как раз и напрягало. Напротив, ко мне проявили интерес, как к специалисту. Кто знает, вдруг это и есть собеседование здорового человека, а те, что были ранее — курильщика?        — И я с удовольствием на них отвечу, — развëл руками хирург, явно довольный тем, что был весьма убедителен.       — Для начала мне хотелось бы узнать об оплате. Многие клиники предлагают условия, которые соответствуют ординатору, но никак не врачу.        — Мне нравится Ваш подход, Сэм. Мы предложим Вам полноценную ставку врача отделения ОРИТ четвёртой категории, для начала. Всё дальнейшее продвижение по службе будет, естественно, зависеть от Ваших возможностей, способностей и времени, которое Вы готовы затратить на работу. Надеюсь, Вы не рассчитываете на то, что будете работать по строго определённому графику?       — Да куда там…        — Работа в нейрохирургии предполагает, как правило, плановые операции. Но иногда к нам поступают и тяжёлые реанимационные пациенты из приёмника, и тогда…       — Вызов в три часа ночи.       — Готовы к этому?        — Смотря насколько часто это будет происходить.        — Всегда, Саманта. Это будет происходить всегда. Постоянно. Через день в лучшем случае.        Иногда, когда всегда. Отличный ответ, на другой было сложно рассчитывать.        — Как насчёт открытия практики?        — По истечению трёх месяцев. Если Вы пройдëте, конечно. Итак, мы договорились?        — Да, — неуверенно кивнула я.        — Отлично. Сейчас Вам нужно спуститься на первый этаж, в ОРИТ, найти Марка, он введëт в курс дела.        — Ваш брат работает там?        — Он ведущий хирург общей практики, Вас это удивляет? — Рихтер смотрел на меня так, будто сейчас в его сторону прилетело персональное оскорбление.       — Ничуть.       — Он будет руководить стажировкой. Именно он будет решать Вашу судьбу в этой клинике, так что, прошу побольше уважения, мисс Картер.       — Понятно.       Мужчина спешно поднялся, выпрямил спину, обнажив крепкую, обтянутую тёмно-синей тканью грудь, затем протянул руку на прощание.       — Спасибо за беседу Сэм. Приятно было познакомиться, скоро увидимся.       Крепкое, сухое и холодное рукопожатие. Такое же как он сам — кусок напыщенного сухаря.        — Увидимся. Спасибо, что уделили время.