Только верь, Вера

      Сирены скорой, улица, залитая сине-красным светом и Чайника, свалившаяся в сугроб. Расправившая на снегу руки, как бабочка из энтомологической коллекции, которую прибили гвоздиками к деревянной дощечке.       «Воплощение Танго» или Атрофанеура Семпера.       Прекрасный парусник с изящными белыми крыльями и чёрно-красной «жилеткой».

***

      Панельные стены обеспечивали чудовищную шумоизоляцию, и это не могло не радовать. Навязанный позитив работал. Из разговоров соседей Вера узнала, что Чайкину забрали в больницу. Навернулась она сильно, но отделалась всего одним переломом и сотрясением. Бывшая циркачка ловко уцепилась за балку второго этажа и значительно смягчила себе падение.       Полицию никто не вызывал.       Веру это тревожило. Выходит, Чайкина несколько ночей её донимала и попалась на очередной попытке? Лишилась перышёк? Да. А справедливо ли?       У мёртвой бабочки, стоящей за стеклом в рамке на полке книжного шкафа, не было подходящего ответа. За ним пришлось возвращаться к живому. Было двоякое желание набрать папу и всё ему выпалить. И молчать о трагедии, зная о его отношении к её участникам. С их балкона свалился не случайный прохожий, а попечитель убийцы её брата и к тому же сирота. Кто знает, что творилось в голове Чайкиной, пока она не одну перемещалась между балконами?       — Ты слушаешь меня? Ну так слушай внимательнее. Если я или Ника влипнем в проблемы, опека затащит меня обратно в радужный ад.       — Но это была она.       — Была и летела спиной вперёд, как будто кто-то подсобил, — озлобленно кинул Разумовский. Дёрнулся, прижал ладонь к голове и мотал ею в отрицании. — Ты знаешь, где какие органы расположены. Чтобы упала, но ещё дышала, — низким, скрипучим голосом заговорил он. — Не ври, что не хотела бы поквитаться.       Вот это уже стало неожиданностью. К ней залезли, её пугали, заставляли думать, что это нервы шалят, и её же обвинили? Вера сдерживалась, чтобы окончательно не согласиться с папой по поводу наглости и мерзости сирот.       — Когда Диму нашли, — начала издалека Вера. — Мне не разрешили зайти в морг. После стольких месяцев в земле…ни медики, никто не хотел, чтобы я видела, что осталось.       Последнее звучало болезненно, с надрывом, как бы она ни пыталась не выдавать эмоций.       Разумовский, не моргая, глядел на неё и без прежней колкости выдал, прищурившись:       — Не лунатишь? В памяти провалов нет?       Вера покачала головой.       — Тогда мне придётся посовещаться со своими тараками, — сказал и нервно хохотнул. — Хоть вера и не твоя лучшая черта, попробуй принять, что без веской причины Ника бы не сунулась к тебе. Как и я не стал бы её подставлять. Поэтому прошу. Молчи перед отцом. Болтай соседям, полиции, они забьют. Ни слова архитектору.       Вера молчала, когда появилась Чайкина, молчала, когда появился гитарист с компьютерным гением, не выдавая их общение с Димой папе. Неужели снова придётся? Какой будет конец?       — А если моё завтра не наступит? — осторожно спросила она.       — Опека, — в очередной раз напомнил Разумовский. — Сделаем так. Ночью посажу сюда нашего пушистого охранника. Если кто появится, Македонский завоет или залает. Ни на меня, ни на сестру он так не реагирует.       Телефон заманчиво выглядывал с кухонного стола. Позвони папе, расскажи всё.       Вера опустила голову и заглянула под балкон.       На снегу ещё остались пятна крови дневной бабочки, залетевшей к ней глубокой ночью.