Только верь, Вера

      Кличка у собаки была подстать её комплекции. Мощные лапы, крепкое туловище, острые зубы и клыки. Во дворе Македонского знали как большого щеночка от не менее большой любви хаски и маламута.       Но внушительными размерами, делающими его похожим скорее на алабая, стоячими остроконечными ушами и сверкающими жёлтыми фарами в темноте глазами он походил на одомашненного волка. Вытащенного из леса хищника, на котором затянули шлейку и приучили к поводку.       Македонский выглядел грозно, устрашающе, когда выпячивал клыки, скалился, капая слюной.       — Сидеть, сидеть, си… Македонский, прекрати! Не время!       И он же поднимался на задние лапы, мгновенно становясь выше хозяев, помахивал пушистым хвостом, ластился, не проявляя агрессии. Её проявлял Разумовский. Шипел на пса, возмущался комьям шерсти на одежде и вытирал снегом лицо.       Наблюдая за ними, она невольно улыбалась. Вдруг в груди неприятно кольнуло. Только заехав в их дом, Чайкина часто отлучалась, пропадая до ночи. Македонский в её отсутствие выл, чем пугал соседей. Панельные стены передавали их пожелания поскорее его усыпить. Схожесть с волком принесла Македонскому дурную славу и массу проблем. Вера не видела, но слышала от их участкового, что он в испуге даже стрелял в Македонского и чудом не убил после пяти выстрелов.       Вере вспомнилось, как в детстве она мечтала стать ветеринаром. Забавная шутка, учитывая серьёзную аллергию у мамы. Ни разу не общалась с животными, боясь занести шерсть домой, и хотела их лечить. Дурацкая мечта. Никакого престижа профессии, ответственности меньше, чем с людьми. Что говорить об уважении? А ей хотелось. Помогать тем, кто сам не может за себя постоять, кто слабее и уязвимее. Животные, в отличие от людей, останутся благодарны за помощь. Не начнут издеваться, критиковать. Они более искренние.       — Не замёрзнет? — прикрикнула Вера.       Македонский улёгся на деревянный настил, под которым не было ничего, кроме кромки снега.       — Морозостойкий, — долетел до неё ответ Разумовского. — Ночью иногда сам выходит, подшёрсток густой. Не переносит квартирную жару.       — Сытый? — не удержавшись, следом спросила Вера.       — Килограмм мяса зажевал с кефиром. До утра протянет.       Вера кивнула, продолжая присматривать за псом. Македонский прикрыл нос хвостом и лежал в углу балкона, охранял.       — Если кто ломиться снова будет, эта сирена нас предупредит, — вернул её в мир насмешливый, с долей самодовольства голос. — Испугается паскуда и на балкон, а там я его для ориентировочки на камеру поймаю!       План звучал отвратительно. Как будто из неё упорно продолжали делать идиотку, чтобы отвести от себя подозрения.       Чайкина в больнице. Циркачка. Вероятно, акробатка или воздушная гимнастка. Кто, если не она, повторит такой трюк?       — Или рядом остановился «Шапито», — под нос сказала Вера.       Ночью ей с трудом удалось заснуть. Мысли путались, подбрасывали изображение испачканного в соке граната ножа, пятен крови на снегу.       Три будильника показывали четыре часа, когда протяжный вой вывел Веру из неспокойного сна.       Рискнув выскочить на ночного гостя, она задрожала от сильного ветра. Македонский внизу носился по балкону, сверкал фарами глаз и скоблил когтями по дереву.       Вера смотрела на зияющую дырку вместо пластикового окна.