
Метки
Ангст
Нецензурная лексика
Близнецы
Рейтинг за секс
Студенты
Жестокость
Разница в возрасте
Элементы слэша
Ведьмы / Колдуны
Одиночество
Признания в любви
Прошлое
Элементы гета
Ненависть к себе
Насилие над детьми
Преподаватель/Обучающийся
Закрытый детектив
Запретные отношения
Семейные тайны
Русреал
Серийные убийцы
Неизвестные родственники
Психиатрические больницы
Патологоанатомы
Гендерный нонконформизм
Дружба по расчету
Видеоигры
Детоненавистничество
Описание
7. Добрый близнец злого близнеца.
8. Живёт ради него.
9. Всегда будет любить её.
10. Заедает мечту розовыми таблетками.
11. Под костюмом прячет болезнь.
Пятеро новых людей. Они присоединяются к прошлым пятерым, чтобы человек без чувств обрёл семью.
Примечания
🎵 Эстетика: Till Lindemann — Ich hasse Kinder
Сборник: https://ficbook.net/collections/29231937
*Медицинские/юридические неточности — вольная интерпретация автора*
Глава 30. Ответ на вопрос
29 декабря 2023, 03:00
Я всё же решилась. Последней каплей стали слова Веры: «В 26 лет живёт с мамой. Пф! Ни мужика, ни ребёнка. От мамкиной сиськи оторваться не может». Тварюга. Ты живёшь у свекрови, на минуточку. Я сказала маме всё, что накипело у меня на душе. Она слушала и молчала. «Я не могу разорваться на четыре части. Я тебя не выгоняю». Спасибо, но легче мне не стало.
Анна Отина продала загородный дом, в котором Лев Вайнер убил её мужа и его любовницу. Теперь она снимает однушку в центре города. «Приезжай ко мне. От безумия не следует бежать в одиночку». Я отнекивалась — мне неловко, но на всякий случай начала собирать сумку с вещами. Спустя неделю в нашей с мамой комнате появилась сумка с верхней одеждой.
Матвей на работе в фитнес-клубе. Денис работает на заводе. Слава — учитель ОБЖ в школе. Бедные дети. Отбитый на голову «обжешник». Кем работает Вера? Охранником в той же самой школе, где гоняет учеников Слава. Ну та жирная дамочка на посту, которая без сменки не пропускает.
Я отпросилась с работы пораньше, чтобы перевезти вещи в новую квартиру. Кто мне помогает?
— Надеюсь, ты без Битка? — с порога спрашиваю.
— Подумал, что твои шмотки и так не влезут в мою тачку, а женскими трусиками заваливать Биточка мне не хочется. Я и сам не прочь поваляться в них.
Поц с района, ей-богу. Громадные кроссы, спортивный костюм и кожанка. Цепка на шее, кепарик и ухмылка альфача.
— Веди себя нормально. Не позорь меня. Мама дома.
— О-о, как раз и познакомимся! — Арман хлопает в ладоши.
В коридоре появляется моя мама.
— Добрый вечер, — здоровается она.
— Вечер добрый, сударыня, — ёб твою мать! Арман проходит в квартиру, нагло отталкивая меня, и тянет руку моей маме. — Арман.
— Елена Васильевна, — она неловко пожимает протянутую кисть, украшенную кольцами на пальцах.
Полная женщина и кореец, приезжающий с пивком в падик.
— У Вас сногсшибательная дочь!
Я хватаю Армана за куртку и тяну в комнату. Нет, не для того, о чём можно подумать! На полу стоят сумки.
— О-о-го! А куда столько?!
— Сумка с лёгкими вещами, сумка с верхней одеждой, сумка с обувью, сумка с техникой. На кухне сумка с посудой.
— Ев, блять, у меня машина маленькая так-то. Тут фура нужна, чтобы это перевезти! Так, где сумка с трусиками? Показывай сразу!
Заебал со своими трусиками!
— Ничё-ничё, в Пунто поместится пять сумок.
Жёлтая машина возле подъезда. Лёгкие сумки отправляются в багажник. Да какой там багажник! Одно название. Арман матерится, заходя в лифт. Арман матерится, спускаясь по лестнице. Мама за происходящим смотрит со смехом. Она знает, что Арман — полицейский и… мой знакомый. Что-то из этого правда.
— Хотел бы я глянуть на гондонов, которые тут живут, — Арман задерживается в комнате, где обитают мои братья и жёнушка одного из них. — Поговорить, — бьёт кулаком по ладони, — по-мужски.
— Осталось две сумки. Быстрее загрузим, быстрее ты меня отвезёшь.
— Нальёшь водички? Я уебался, пиздец.
Мама мельтешит — чем мешает, а не помогает. К бухтению Армана она привыкла. Мат и нецензурщина привычны в семье Мелиных.
— Что тут, блять?! — Арман поднимает сумку.
— Аккуратней, пожалуйста. Там тарелки, приборы, кружки, кастрюля и сковорода.
— Нихуя ты повар!
— Вот это ещё, — передаю тяжёлый пакет.
— Что за печка, ебать?
— Аэрогриль.
— Чё за хуйня такая? — чёрные глаза пригвождают меня к столу.
— Как печка.
— Ебать, на дровах которая? Ты будешь рубить парки и детские площадки?
— Духовка. На квартире духовка не работает. А я люблю запекать.
— Ты печёшь? — Арман удивлён. — Типа пирожки, да? А чё ты мне не говорила? Я хочу попробовать твои пирожки.
— Хуй тебе! — толкаю его в спину. — Я не пеку пироги, а запекаю мясо!
Арман топает в коридор, держа в руках сумку и пакет:
— Так, это всё? — спрашивает меня.
— Да, это последнее.
— Точно? Проверь, а то будешь потом звонить: «Красавчик, я забыла плойку». Или какой хернёй пользуются девушки?
— Нет, Арман. Это точно всё. Ставь сумку в салон и заводи машину. И если ты что-то разобьёшь, я разобью твою Пунто!
— Васильевна! — орёт Арман в коридоре. — Рад знакомству! Я бы тебя обнял, но руки заняты. Отвезу твою дочурку в целости и сохранности! Трусики не украду, тарелки не побью.
Мама смеётся над непринуждённостью Армана и не делает замечания. Он покидает квартиру, посылая поцелуй Васильевне. Я в последний раз обвожу взглядом комнату, в которой жила, ванну, которой пользовалась, кухню, на которой готовила. Двадцать шесть лет. Сюда меня принёс на руках папа, когда я родилась, а сейчас на своих двоих я покидаю дом. Пап, будь ты жив, ничего подобного не произошло.
— Ты можешь приезжать в любой момент, Ев, — говорит мне у лифта мама. — Это твой дом. Я жду тебя.
— Мам, перестань. Всё нормально. Я же не уезжаю в другую страну. Тем более, буду жить не одна. Мам, правда, всё в порядке.
— Позвони мне, как приедешь, пожалуйста, — она обнимает меня и плачет.
Лучше иметь одного ребёнка, чем разрываться на части.
У подъезда разогревается Пунто. Арман ковыряется в багажнике, укладывает удобнее сумки.
— Сорри, но я был собой.
— Мудозвоном, — подхожу к машине.
— Милашкой. Я понравился твоей маме. Очаровал её.
— Эх, а с курицей-гриль ты так ко мне и не приехал.
— А в твой новый падик нельзя приехать? — Арман закрывает багажник и встаёт, прислонившись спиной к дверце. — Две девчонки. Затусим! За тобой никто не следит, можно и не в падике пивком баловаться, да и не только пивком, — вскидывает брови и прикусывает передними зубами нижнюю губу.
— Анна избегает мужского внимания. Даже такой милашка, как ты, не растопит её сердце.
— И чё ты собираешься жить с какой-то странной дамочкой? Я думал, ты мечтаешь о свободе.
— Ну-у, меня ты к себе не пригласил жить, — я улыбаюсь, проверяю Армана.
— Эй, я — завсегдатай холостяк. Квартира у меня небольшая, два парня не готовы принять прекрасную девушку на постоянную основу. Я нарасхват, Ев, а комната у меня одна. Если Биточек привык к тёлкам в моей постели, то тебя мне неловко закрывать на кухне во время жаркого секса.
— Так я тебе и поверила, — стучу кулаком по плечу. — Отговорки. Ты же хочешь встречаться со мной через год, а мы так толком и не подружились.
— А почему не Кайдановский? — тоска в глазах Армана. — У него двухкомнатная квартира.
Я знаю, что поездка в Петербург оказалась неудачной. Для Кайдановского. Лиана показала себя с лучшей стороны — с невинной. Вопрос в том: когда она расскажет правду? Когда она назовёт сына настоящим именем?
— А я люблю ютиться в однушке. Это сближает, — открываю дверцу и сажусь на пассажирское сиденье.
При всей заинтересованности Армана ко мне он не предложил переехать к нему. С какой стати? Ну потому что я ему нравлюсь. Не такой пылкий и наглый, каким кажется. Я позвонила ему вчера и попросила о помощи. Он без колебаний согласился. Если бы Арман сказал: «Живи со мной», я бы отказалась. Нет, я не боюсь его и симпатизирую Биточку. Сейчас мне действительно хочется выдохнуть от негатива, который свалился на меня в последнее время. А у кого-то этот негатив скапливается. У Кайдановского. Он — Мосендз, сын и брат убийц. Напечатанное дело «Чёртовой дюжины» не откроет правду скептику. Мурманск «рассказал» ему последние часы погибших студентов. Что «поведает» Петербург?
Арман привозит меня в новую квартиру, где нас встречает Анна. Снова кряхтит, матерится, мотается с моими сумками. С Анной не заигрывает. А с моей мамой, значит, можно!
— Ты и на Анну накопал инфу? — я провожаю Армана у подъезда.
— Дело Вайнера громкое. Странно, да, батька у него вроде нормальным был, а Кругери — отбитый на голову. Неудивительно, что Анна боится мужиков. Не знаю, что лучше в твоём случае: жить с братьями-дебилами или с изнасилованной педиком подружкой?
— Знаю наверняка: одной не хочу быть. С ума сойду. Не привыкла к одинокой квартире. Да и квартиру снять в наше время дорого, а вдвоём с Анной мы потянем.
— И всё же я не понимаю, почему ты не напросилась к Кайдановскому. Ему сейчас нужна поддержка, он замыкается в себе. Что, не понравился его храп в поезде? — Арман с колючей ухмылкой ждёт ответ.
«Здрасьте. Приютите меня? В жизни жопа какая-то. У Вас тоже не сладко. Поможем друг другу? Вы одиноки, а я не хочу быть одна. Да, и покажите улитку!»
— И всё же я не понимаю, почему ты так меня к нему ревнуешь. Я не опозорилась перед ним с больным животом и пожаром в заднице.
О, Мелина, ты умудрилась заболеть и сутки ехать больной в поезде! Принимать его тепло в ветреном городе и отвергать заботу в купе.
— Спасибо, что помог с переездом, — я открываю дверь подъезда ключом.
— Обращайся. И не забудь позвонить Васильевне. Я бы на твоём месте позвонил и сказал, что добрался хорошо.
— Би-2, — бросаю невпопад и тяну на себя дверь.
— А?
Глаза Армана становятся огромными. Слишком чёрные — таинственные. Слишком длинные и густые ресницы. Идеальные черты лица и магнетические губы. Ближе к дружбе. Не так далеко до влюблённости.
— Ты спрашивал меня. Я ответила на твой вопрос.
Губы расплываются в улыбке. Носогубные складки превращаются в ямочки. Глаз не видно из-за сомкнутых век. Подбородок вытягивается. Виаго. Добрый и милый. Никто не улыбнётся мне, как Арман.
Я захожу в подъезд, представляя, как он смеётся в голос и поднимает руки от радости.
А ты танцуй! Дурочка,
Танцуй!
И улыбайся!
Тебе ведь всё это действительно идёт,
Не сомневайся!