Управление мёртвыми. Дело № п/п 2

      Высокомерный мальчик смеет так со мной разговаривать?! Да я ему в отцы гожусь! Наглый, похабный. Никакого воспитания. Звезда! Поговори со мной в подобном тоне в секционном зале! Быстро вылетишь у меня. Какое самомнение! Ещё мне что-то предъявляет. Да кто ты такой, мальчик?       Лета нет, хотя должен прийти к третьей паре. Со Спирициной, что ли, опять кувыркается? На кафедре два стола разъединены. Не знаю, чем себя занимать на переменах, поэтому «люблю» переставлять мебель. Сажусь за рабочее место и ставлю на столешницу чёрную барсетку. Смотрю, не открываю. Там мой брат. Мой умерший брат. А если нет? Если самодовольный Арман издевается надо мной? Был у меня в квартире, заглядывал в институт, а теперь и в университете появился. Что следующее? Поселишься в моих мозгах? Несусветную чушь нёс про Еву! Мужчина с маленьким… с маленькой буквы. Наглец. Подлец. Не мужчина, а набор пороков. Толстая! Это ты толстый! Я толстый! А Ева не толстая. Не смей так говорить о моей Еве. Она моя, потому что я дольше её знаю, чем ты. И неважно, что я всё ещё расстроен в Еве. Тебя это не касается.       «Lakestone» выбито на чёрной коже. Застёжка-клавиша металлическая. Мягкая ручка. Небольшая сумка — маленький портфель, в три раза меньше того, с которым я хожу на работу. Внутри два отделения: в первом файлик, во втором мобильный и рамка.       «Рогволд Фавстович Кипер» — читаю на водительском удостоверении. Рогволд. Не Александр, не Дмитрий, не Алексей. Рогволд. Вот так выглядит Рогволд. Как я. Я вижу его живого на снимке. «16.08.1963». Мой день рождения. Наш день рождения. Через семь месяцев мне исполнится 57, а Рогволду так и останется 56.       Страховка и документы на регистрацию автомобиля в файликах. Я тоже так носил. В 1994-м у меня был «Барсик» и старенькая по современным меркам барсетка. Сейчас я ношу документы на машину в портмоне.       — Рогволд, — сжимаю пальцами водительские права и смотрю на фотографию, как в зеркало.       — Эд, привет, — на кафедру заходит Стас и ставит сумку на свой стол. Снимает куртку — слышу застёжку, но не слежу за коллегой.       — Угу, — провожу пальцем по лицу Рогволда.       — Как дела? Что нового?       Ничего. Мы вчера виделись. У тебя ничего не изменилось в жизни, а у меня небо с землёй поменялись местами. Стас шумит в шкафу — снимает с вешалки халат. Готовится к рабочему дню.       Я откладываю документы и достаю из барсетки картинку в рамке. Не понимаю, что это. Маленькая картинка в рамке. Десять на пять сантиметров. Без стекла. На ощупь: не бумага. Полотно — кожа. Два синих цветка: один побольше, другой поменьше. Синий, белый, голубой. Василёк. Тонкие чёрные стебли и зелёные листочки. Контуры хаотичные, неровные, условные. На стебле большого цветка чёрно-серый символ — геометрический. Кожа. Краска. Рисунок. «Он — татуировщик». У Рогволда тату на теле. Рогволд делал татуировки. В рамке — татуировка. Женская? Женщины предпочитают украшать тела цветочками?       — Эд, ты тут? — Стас над левым ухом. — Что это? Что ты делаешь?       — Ничего, — кладу картинку в рамке и закрываю чужие вещи ладонями. — Ничего не делаю. Дела.       — Ты барсетку купил? — он берёт сумку Рогволда. — Неплохая. А портмоне? Ты же вчера с ним был. Когда успел купить барсетку?       — Стас, — резко забираю у него барсетку и прижимаю к груди, — не надо трогать чужие вещи. Трогай свои. Что за любопытство такое?       — О, ты и фотку поменял на правах? — он тянется к пластиковой карточке. — Или это старая, а я, дурак, забыл, как ты неудачно получаешься на фотках для документов.       Накрываю ладонью водительские права и отодвигаю на край стола.       — Стас, иди отсюда! Иди готовься… к паре.       — А что к ней готовиться? Я ж преподаватель, а не студент. Всё готово. В морге должны приготовить труп для вскрытия. Эдик, ты сегодня какой-то нервный.       — Стас, займи себя чем-нибудь! Вон иди… — киваю подбородком на открытую дверь кафедры, — полобызайся со Спирициной. Она очень по тебе соскучилась. Всю пару у меня думала о Лете. О жарком Лете в… — оглядываю Стаса, — в сиреневой рубашке, — я ему на Новый год дарил эту рубашку.       — А где Наташа, не знаешь? В курилке её не видел.       — Мне ещё следить за твоей подружкой?!       — Ты и так следишь за ней и за мной!       — Потому что вы ходите друг за другом и игривые взгляды кидаете! Ты потерял совесть, Лета! Я сдерживаю себя из последних сил, чтобы не рассказать Кате. Твоя любовная связь слишком далеко ушла. Бессовестный! Развлекаешься со Спирициной ты, а стыдно перед твоей женой мне!       — А что ты лезешь-то? — он вскидывает брови и выпрямляется в полный рост. — Заняться нечем? Закрой глаза и стисни зубы, Эдик! Много на себя берёшь!       — Ты много на себя берёшь! Удобно уселся на двух стульях! Одна тебя кормит, вещи стирает, с работы встречает, туда же провожает. Вторая только… только спит с тобой!       — Не переживай! — обворожительный голос Лета, которым студентки заслушиваются, яростно хрипит. — Скоро будет одна! Скоро хрен ты меня запугаешь звонками моей жене! — он снимает с вешалки куртку и собирается наконец-то покинуть кафедру.       — Совесть замучила? Или Спирицина? Понял, что лучше жены никого нет?       — Да, Эдик, кое-что понял, — чёрная куртка скрывает белый халат. — Ты в последнее время стал невыносимым.       Тишина в кабинете. Неженка-Стасик забрал с собой нелепую обиду. Ничего нельзя говорить про Спирицину. Это ты невыносим! Вечно улыбаешься, вечно смеёшься и шутишь. Вечно обедаешь на кафедре с развратной Спирициной! Ваш любовный роман на рабочем месте заходит слишком далеко!       Я поссорился с Рубиком, с Евой, со Стасом. С Зиной не разговариваю в институте. Работаю. Вскрываю, занимаюсь бумажными делами. Провожу аутопсию в одиночестве и не помогаю Рубику. Не звоню Еве, не смотрю «Дом-2». Не консультирую Женю по диплому. Один в окружении людей. Близкие стали чужими. По моей вине. Единственный родной человек лежит перед глазами — Рогволд. Твой неожиданный приход забрал у меня всё, всех. Я отрёкся от них из-за тебя. Из-за твоей смерти. Как можно обвинять мёртвого в своих поступках? Я действительно невыносим. Мне проще обвинить другого, чем признать, что я — злой брат.       В барсетке остаётся последняя вещь — телефон. Чёрный айфон, как у меня. После смерти мы продолжаем искать схожесть. Я нажимаю на боковую кнопку, и на экране появляется женщина. «Уже 12:29, а она не набила тату». Его женщина. Как разблокировать чужой айфон? Дорогие телефоны оснащены навороченными функциями, которыми я не пользуюсь. Звонки, смс, интернет — большего мне не нужно. Ладно, камера, чтобы сфотографировать улитку. Мы похожи на 100%. Я прикладываю палец и снимаю отпечатком блокировку.       Много приложений, которых у меня нет. Телефон на авиарежиме, интернет выключен. Иконки программ, а вместе с ними просто картинки: эскизы. Не знал, что так можно оформить экран айфона. Я залезаю в фото. Слишком много. Меня привлекают папки. «Салон», «Фест 2019», «Фест 2018» и в том же духе, «Клиенты», «Оборудование», «Эскизы». «Блэкворк, «Дотворк» — понятия не имею, что это такое. «Цветные» — а, это, наверное, относится к татуировкам. «Маруська», «Ванька», «Мои» — а вот это другое дело.       Я вижу женщину с экрана блокировки. Фотографии, видео. Она улыбается, она злится, она серьёзная, она смешная. Она готовит, она пересаживает цветок. Она целует бородатую щёку. Она целует Рогволда.       Видео. Нажимаю первое попавшееся.       Она лежит на кровати. Шорты, футболка и шерстяные носки. Татуированная рука гладит по голени.       «Щекотно», — она двигает ногой, скидывая руку, но у неё это не особо получается, или она не особо хочет, чтобы её перестали гладить. Она читает маленький журнал. Она в очках. У неё золотое кольцо на безымянном пальце.       «Мань, хватит готовить, — говорит тот, кто снимает. Мой голос за кадром. — Опять найдёшь какой-нибудь рецепт и будешь кричать, что тебе нужно попробовать это приготовить».       «Я ничего не готовлю. Я таким образом ем. Читаю рецепты, смотрю картинки и наедаюсь», — глубокий голос. Не грубый, мало прокуренный.       «Так не едят. Ты есть хочешь? Иди поешь».       «Я толстая. Я много ем».       Рука по ноге ползёт вверх и задирает футболку, оголяет живот.       «Где ты толстая? — он смеётся, два глубоких смешка. — Кто сказал тебе такую ерунду?»       «Я. Я говорю тебе, что толстая. Волли, я на три килограмма поправилась».       Волли. Она называет его Волли.       Камера двигается, перемещается вперёд, утыкается в руку. Я слышу поцелуи — он целует её в живот.       «Сделать тебе бутерброд?»       «Да, а то от этих рецептов я ещё больше захотела есть».       Видео останавливается. Я открываю другое.       Улица. Двор. Дорога и тротуар. Припаркованные машины. Лето. Светит солнце. Густые зелёные деревья. Она в джинсах, кроссовках на плоской подошве, свободной футболке и чёрных очках. У неё причёска каре. Правая стопа на скейте.       «И чего ты ждёшь? — спрашиваю я за кадром. Волли. — Зря я, что ли, купил тебе его?»       «Я не каталась четыре года! Думаешь, я встану и поеду?»       «Да-а-а! — радостно кричит Рогволд. — Ты же всякие штуки ещё умеешь на нём делать».       «Ване только об этом не говори, а то придётся второй скейт покупать».       «Ванька должен знать, что его мама круче папы».       Она разворачивает доску, встаёт обеими стопами и слегка раскачивает скейтборд:       «Это всё, что я могу», — у неё искренний и заразительный смех.       «Попробуй проехать. Я тебя поймаю и не дам упасть».       Я трогаю бороду, закручиваю и приглаживаю усы, оттягиваю губы. Подсматриваю за чужой жизнью. Женщина в чёрных очках отталкивается левой стопой и разгоняет скейт. Быстрее и быстрее. Её мужчина догоняет. Камера трясётся от бега. Женщина подпрыгивает на доске, скейт переворачивается, но ей не удаётся красиво встать обратно. Она не падает на асфальт — Рогволд её ловит. Лицо Рогволда. Он снимает, как она улыбается и смущается от неудачного прыжка. Он целует её в губы.       1-е сентября 2019-о. Фотографии. Она в джинсовом платье, он в джинсах и хлопковой полосатой рубашке. Они стоят рядом. Она ему по плечо, он обнимает её правой рукой. Татуировки не видны. Мальчик. Между ними стоит мальчик в тёмно-синих брюках и песочной жилетке поверх белой футболки. Мальчик похож на неё, на него, на меня.       Видео. Тот же день. Она держит мальчика за левую руку, он — за правую. Они идут. Он снимает.       «Вань, как первый день в школе?» — спрашивает отец.       Мальчик поворачивает на него голову и взирает голубыми, как мои, глазами:       «Можно я не пойду завтра?»       Рогволд переводит камеру на себя, на плече у него лямка рюкзака:       «К такому, — он улыбается, — мы не были готовы!» — звонкий смех разливается по кафедре судебной медицины.       — Очень смешно, — в кабинет возвращается Стас, принимает смех Рогволда за мной. Лета обиженно проходит к столу.       Я стираю под правым глазом выступившую слезу, чуть приподнимая очки.       У Рогволда есть то, чего никогда не было у меня. Жена, отвечающая на его поцелуй, позволяющая себя трогать. Сын. У него сын. Маленький мальчик, который в прошлом году пошёл в первый класс. «День знаний». Рогволд отвёл ребёнка в школу. Запомнил этот момент, запечатлел на камеру. Молодая женщина, пожилой мужчина и их маленький сын. Семья. Я надеялся, что у неизвестного трупа никого нет, он никому не нужен, а в итоге оказалось, что это у меня нет никого, что это я никому не нужен. Мне некому сделать бутерброд и спасти от падения. Я не почувствую в руке детскую ручку. Мне некого целовать. Никто не поцелует меня в бородатую щёку. Добрый близнец умер. Злой продолжает жить.       — Эд? — из-за слёз я почти не слышу голос Стаса. — Эдик?       Он убирает ладони от лица, за которыми я спрятал никчёмность и одиночество, и видит залитые слезами глаза под очками. Стас хватает правой рукой за плечо, левой обнимает под шеей. Удерживает истерику. Прижимается грудью к спине и гладит по щеке длинными пальцами.       — Всё. Всё. Успокойся, — тихо говорит Стас без бархатных нот в голосе. — Эдик, успокойся.       — Прости меня… — съёживаюсь, сильнее замыкаясь в себе, но Стаса не отталкиваю. — Я ужасен… Самый ужасный. Я действительно злой и бесчувственный. Мёртвый…       — Это не так, Эдик. Я знаю тебя лучше, чем ты сам себя. Вижу со стороны. Ты — мой лучший друг. Ты — мой друг, Эдик.       У него было всё, о чём я мечтал. Любовь, супруга, ребёнок. Пока я получал высшее образование, он, вероятно, получал от молодости радость. Пока я ждал жену из командировки, он искал свою единственную. Я перестал мечтать о ребёнке, а он его получил. Благодаря профессии я стал лучшим для многих людей, а надо было стать лучшим для двоих: любимой женщины и маленькой девочки или маленького мальчика.       Они его похоронили. Жена лишилась мужа, сын — отца. Я не хотел отдавать его труп, потому что думал о себе. Если он — мой брат, то должен принадлежать мне. Два похожих человека обязаны быть вместе. Внешность — одна, судьбы — разные. Рогволд не вернётся с того света, но я хочу прикоснуться к нему живому. Мария и Иван. И всё же я встречусь с братом.