Управление мёртвыми. Дело № п/п 2

      Рогволд — грубое имя. Обладать властью. У старшего должно быть грубое имя, младший по мнению мамочки переполнен нежностью. Крепость Господня. Это правило касается близнецов. С другими детьми дела обстоят иначе. Победитель и охранительница.       Что касается выбора профессии, то *** может стать замечательным врачом и преподавателем. В т о ч к у. Прямо бинго! Он романтичен и всегда ищет большую любовь. Из-за присущей ему чрезмерной требовательности рискует потерять своё счастье. Его нельзя назвать дамским угодником, он не «ходок». «Прогулки на сторону» совершенно не в его характере, он не из тех мужчин, которым хочется перчинки или разнообразия. Это я не про Эдуарда. Это про ***. Имя у нас под кожей. Гены в крови.       Желание, стремление, заветная мечта, тоска, идеальный. А р м а н. Я не оправдываю своё имя. И почему меня не назвали Ебланом?       Я выбираю университет, не дом, не институт. Дом — слишком личное. Институт — Рубен. Один на один. Университет — единственный мирок Кайдановского, куда не ступала нога наглого следователя. Я поставлю флаги на все твои владения. Твои земли — мои. Когда-нибудь ты скажешь мне «спасибо». По-особому, но скажешь. Я не желаю быть тебе врагом. Другом? Мы слишком разные. Я слишком плохой. Я хочу быть твоим другом, потому что ты похож на моего друга.       Розовая таблетка на языке.       My pupils dance       Lost in a trance.       Your sacred silence       Losing all violence...       Охранник вглядывается в липовую корочку:       — Вы к ректору?       — Да.       — Мне необходимо записать Ваши данные в журнал, — он открывает тетрадь формата А4 в клеточку.       — Для чего?       — Таковы правила.       — А там есть имя девушки, которая сотрудничает с Кайдановским?       Охранник пишет «Арман» и поднимает взгляд:       — Я записываю всех посторонних, кто приходит в университет.       — И как же зовут девушку с бритыми висками? — чувак в недоумении. — О, Вы не видели её волосы? А фамилию не подскажете? Всё время забываю! — бью себя по лбу. — Вот незадача.       — Вы по её душу? — у охранника краснеют щёки. — Она дважды приходила к Кайдановскому. Это всё, что я о ней знаю.       Выстрел между глаз. С к и д ы щ ! Ты мёртв. Стукач. Подрезать бы тебе язычок. Откроешь мне все тайны? Перед тобой липа! Хреновый ты сторож.       — Больше Вам о ней не следует знать, — забираю у охранника удостоверение. — Как и обо мне, — опускаю глаза на написанное имя.       Чёрточка. Чёрточка. Чёрточки. Зачёркнуто. Я — ниндзя. Меня здесь никогда не было.       Время: полдень. Первый этаж пуст. Два стража — охранник и гардеробщица. Кабинеты закрыты. Я нахожу Рогволда на доске преподавателей. Ты предпочитаешь белый, твой брат — чёрный. Фартук судмедэксперта всегда покрыт кровью, фартук татуировщика — никогда. Скальпель причиняет боль, но игла тату-машинку — мазохистское удовольствие. Вы оба делаете людей красивыми. Пару судебной медицины Кайдановский Э.К. ведёт у тридцать четвёртой группы в тридцатой аудитории. Не аутопсия. Славненько.       Дверь кабинета приоткрыта. Слышу его голос. Лекция. Голос Рогволда. Рассказывает про огнестрел. Кайдановский спокоен. Слова не улыбаются, не огорчаются. Нет эмоций. Не робот, но чувства в речь не вкладывает. Усталости не слышу, как и хрипоты от горя. Р о в н ы й. Недели оказалось достаточно, чтобы залечить душевные раны. А вот острые края хороши зажили? Не думаю.       Я стою напротив кабинета, не напротив двери, чуть в стороне. Прислоняюсь спиной к деревянной хрени на стене. В моей школе были подобные штуки. Зачем они? Больше десяти лет прошло с выпуска, а в учебных заведениях до сих пор одинаковый ремонт. Жвачки нет? Мы любили лепить жвачки на эти деревяшки. Куртку мне не попортили?       В 12:10 звенит звонок с пары. Студенты собирают вещички. По одному, по двое, толпой покидают кабинет. Все в белом, все в шапках. Смотрят на меня через одного. Просто мудак, скрестив стопы, подпирает стену. А т л а н т. Я спасаю мир. Держу на плечах бренность и изврат.       Последним из кабинета выходит Кайдановский. Не обращает на меня внимания. Вставляет ключ в замок и замирает. Ему шёл чёрный, тебе — белый. Рогволд воровал очки у супруги, а ты имеешь свои. В его гардеробе футболки, свитшоты, простые рубашки и джинсы, а на тебе сорочка «китайский синий цвет» и коричневая бабочка. Смешно. Я — недоделанный кореец. Не смотрел ни одну дораму. Серые брюки из шерсти выглядывают из-под белого халата. Мои мартинсы скрипят испорченной кожей, чего не скажешь о твоих песочных ложных брогах. Бесспорно, ты выглядишь лучше меня, поэтому она тебя выбирает. Женщины любят красиво одетых мужчин. Они западают на качественную обувь, а не накаченное тело.       Кайдановский не ожидал меня увидеть — спокойное лицо превращается в презрение. А Рогволд никогда не злился. Когда я его донимал, он закатывал глаза и приподнимал уголки губ. Кайдановский запирает кабинет на ключ и поворачивается ко мне, делает шаг от двери.       — Это шутка? — спрашивает с высокомерием.       — Я не из BTS, поэтому, увы, не айдол, который снизошёл со сцены в университет, построенный при Сталине. А ты не глупая фанатка, не кинешься на меня с просьбой об автографе.       Тугодум. Шутку не оценил. Ладно, поработаем ещё над этим.       — Ко мне следует обращаться «Арман» и на «ты». Как ты понял, плевал я на возраст собеседника и его статус. Все мы появились из одного места, а зародились с помощью одной головатой белой штучки. У нас одинаковые факты рождения и смерти. А жизнь, — я приподнимаю плечи, — каждый дрочет столько, сколько у него спермы в яйцах.       — Л-е-й-т-е-н-а-н-т, — произносит сладко, и это мне дико нравится. Да, твой голос — уникальный бальзам для её ушей.       — А вот тут я не соврал. Это единственная правда, не прикрытая ложью.       Кайдановский делает ещё шаг вперёд, между нами два метра. Он с прямой спиной и гордым подбородком, а я — беспозвоночный червяк на деревяшке. Розовая таблетка лижет соски. Пирсинг с трупа так и не сняли.       — У меня всего лишь один вопрос…       — Его похоронили, — «вставляю до кадыка». — Я был на похоронах. Я похоронил твоего брата-близнеца, — «натягиваю». — Я хорошо знал его. Я знал, что в тот день он собирался ехать к тебе, — «изливаюсь в глотку». — Он искал тебя, Эдик, а ты его — нет, — «встряхиваю на подъязычную кость».       — …ты втянул в это дело Еву Александровну?       О-о, какая бы херня не происходила в жизни, тебя заботит Ева. Тебя заводит Ева? Руки расслаблены вдоль туловища, губы плотно сжаты, зрачки сужены. Мои расширены.       — Кто такая? — как же воняет ложью. Я прям чувствую её. Ноздри втягивают запашок пиздежа.       — Профайлер.       — А-а! Тёлка в твоей квартире! Она твоя? Я имею в виду тёлку, а не хату. Не беспокойся, твоя Ева толстая для меня, я предпочитаю тощих баб.       Что тебе мешает въебать мне по роже? Давай! Один удар! Перед тобой чмо. Я оскорбил Еву. Твою Еву, которой ты нравишься. Ты — мужик или пустота под белым халатом? Я не говорю о сексе, не говорю, что ты хочешь её трахнуть. А ты хочешь? Я говорю о простом отношении: твою коллегу оскорбили, девушку, которую ты знаешь, оскорбил выёбистый мальчик. Тебе похуй? Почему ей не похуй на тебя?!       — Ты не ответил на мой вопрос.       По хую. Выдержка и спокойствие — это нравится в тебе Еве? Этого нет во мне.       — Я работаю один. Помощники мне не нужны. И твой Рубик мне тоже не нужен. Армяшка получил втык? — киваю на левую руку Кайдановского. — Зря. Он выполнил свою работу. Работу судмедэксперта. Он не был моей игрушкой.       — Что тебе нужно? Зачем ты меня преследуешь?       — Делаю то, что не успел сделать твой брат. Предупреждаю сразу, Эдик, ты мне не нравишься. Ты чересчур умный, аж до тошноты. Ты чересчур правильный. Зазнайка. Смотришь на других свысока своего не очень-то гигантского роста. Ты не всезнающий. Тебя проще простого обвести вокруг пальца. Мне нравился твой брат. Честно. Он — хороший человек, добрый. Был. А вот ты — плохой. Злой. Сущность близнецов. Один добрый, второй злой. Как жаль, что добрый умер.       — Да-да, — он останавливает поток моей охренительной речи поднятой кистью, — я услышал тебя. Поверю на слово. Тебе ещё долго говорить? У меня хоть и большой перерыв, но он не больше твоего эго.       There's only one true path in life,       The road that leads to all, leads to one.       — Inner vision, — смотрю на его ботинки, не моргаю. — Наше различие, Эдик, в том, что я знаю больше тебя. И дело не в твоём брате. Я говорю о другом, — перевожу взгляд на бородатое лицо. — Об имени. Эдуард Карлович Кайдановский. Как же меня передёргивает называть тебя Э д и к о м! — расстёгиваю куртку и протягиваю чёрную барсетку. — Не мне тебе рассказывать о брате. Он сам расскажет.       Вот так и разрушаются миры. Так взрываются бомбы под грудными клетками. Он нежный. Он полностью оправдывает имя. Есть люди, которые умоляют о нежности. Руки так и тянутся обнять, прижать и не отпускать. Таких детей зацеловывают. Им дарят ласку. Маленькие котята. Ты тискаешь их, а они вырастают в котов с длинными белыми усами. Взгляд хищника исчезает. Голубые глаза наливаются страхом. Вот правда. Вот здесь находится правда. Степенный зверь превращается в испуганного котёнка. Там В о л л и. Там нет тебя. Потому что ты другой.       Кайдановский теряется на пару секунд, прожигает взглядом чёрную барсетку, но всё же забирает её. Теперь она твоя. Теперь тебе отдавать её. Кайдановский уходит, не прощаясь. Я отпускаю тебя, чтобы ноющая пустота заполнилась недостающим звеном. Ты откроешь барсетку: там телефон, документы и то, что не увидела Ева. Я не вытащил эту вещь в кафе. Мария. У тебя супруга Рогволда. Его сын дома. Твой племянник, ***. Мальчик на снегокате дома. Я буду ждать твоего звонка, Эдик.       Как много студентов! Девчонки не пойми какие, парни вообще страшные! Это наше будущее? Пф! Ещё один мотив для смерти.       — Уходили вшестером, а вернулась одна ты, — гардеробщица забирает куртку у девчонки. — Где пятерых потеряла?       — Пошли в магазин, а мне научрук написал и попросил зайти.       «Пошли в магазин, а мне научрук написал и попросил зайти».       Я оборачиваюсь на студентку, которая убирает в сумку номерок. Короткие волосы. Очень короткие. Сбрила, а они отросли. Интересно отрасли. Волнистые или кучерявятся? Как у маленького барашка. Миленькие черты лица: носик, губки, щёчки, густые ресницы и большие глаза. Малявка, мелкая по росту. Худая, зажатая. Она достаёт из сумки блядскую шапку студента. Особая форма. Я тоже носил форму. Я узнаю её по голосу, всего по одной фразе. Удивительно, но я её не представлял. Да, мне казалось, что она не «девочка» в вопросе возраста, совершеннолетняя, но о большем я не задумывался. Мы играем. Что ещё надо? Она хорошо играет. Она не болтушка, тихая и скромная. Она безжалостная — на Траппере всех ловит в капканы. Она показала мне, как может убивать.       — Эл? — я привлекаю её внимание.       Два чёрных шара смотрят на меня. Глаза бегают по моему лицу, отмечают кожаную куртку и останавливаются на цепи под шеей. Какого хера я улыбаюсь?       — Ама? — она шире раскрывает глаза.       Достаточно двух звуков, чтобы она узнала меня по голосу. Достаточно трёх звуков, чтобы убедиться в таблеточной шизанутости.       Я машу Эл в знак приветствия и ухожу из университета.       Заехать в булочную и купить вкусняшку Биточку.       Припереться к Еве с чебуреками? Вечерком? И с пивасом. Да ну хуйня! И чё сказать? Это я и чебуреки. И пивко. Ева и так со мной не разговаривает несколько дней из-за «Чёртовой дюжины». Забрала папку, читает, смотрит фотки. Изучает. Учёная! Отличная мы парочка, Ев. Нахер я тебе не нужен с чебуреками. Чопорность выше наглости. Кайдановский опережает меня по всем пунктам. Нет, я не ревную тебя и не бычу на него. Всё понятно. У вас своя тима. Пошёл я на хрен с чебуреками.       Куплю курицу-гриль и пивас. Проведу вечер с пользой. Подрочу на порнуху с Эмили Виллис, пожру и выпью. Жизнь — кайф. Пизжу.