Управление мёртвыми. Дело № п/п 2

      Кайдановский забрал машину и улитку — так сказал Рубен, когда мы созвонились после обеда. Енот его не обрадовал, Ваан не разговорила, а маленькие дети Рахмановых не растопили ледяное сердце.       Сегодня воскресенье. Десять вечера. Затяжные выходные закончатся через два часа. Новый год начинается невероятно дерьмово. Не для меня. Но мне дерьмово. Не из-за информации, которую необходимо скрыть от Кайдановского, а от ситуации в целом. За ужином я говорю матери: «Как бы мне хотелось быть единственным ребёнком в семье». За столом сидит дура, на которую пялятся пять человек. В двухкомнатной квартире живёт слишком много людей. Мне не место в семье. Лучше уйти самой, чем ждать, когда тебя выгонят.       Дважды на сотовый звонит неизвестный номер. Дважды за минуту. Настырный. Люди в десять вечера перестают быть нужными. Я живу с мамой в одной комнате, остальные — во второй. Слава — военный. Денис — инженер. Матвей — спортсмен. Вера — жена Славы. Надеюсь, в этому году они разведутся, потому что каждодневную ругань слушать невозможно. Три взрослых бугая живут с мамой! Почему они не хотят съехать от матери?! Ещё и чужая жёнушка топчется постоянно у холодильника и смотрит телек. Хотя бы раз Вера заплатила за электричество? А за мной очень любит следить, сколько я торчу в ванне. Всем насрать на меня. Лучше уйти и жить своей жизнью.       Звонок в домофон. Очередная шлюшка Матвея. Красавчик фитнес-тренер завтра выходит на работу. Жирухи всегда выбирают симпатичных тренеров. Брат ненавидит толстых людей и обожает своё тело.       — Ева! — кричит Матвей из коридора. — Это тебя!       Кто ещё меня?       Я выхожу из комнаты и беру у Матвея трубку домофона:       — Алло?       — Какая ты непонятливая!       Мать твою, Арман. У него есть всё на меня: и номер сотового, и адрес.       — Что тебе нужно?       — Я привёз шаурму.       Обосраться можно! Не в прямом смысле.       — Арман, я… я питаюсь не только шаурмой. Слишком много её за последние дни.       — Вчерашняя оказалась с привкусом горечи. Я подумал, что так неправильно, поэтому купил самую вкусную шаурму. Тебе понравится, Ев. Она не остыла, пока я ехал. Печка работала на максимум, — Арман хрустит в домофон. — Я и себе взял. Уже начал. Не хочу есть один. Схаваем вместе?       — Арман, я не выйду к тебе. Нам не следует общаться в таком формате.       — Ев, я — мудозвон. Знаю. Пусти меня в подъезд, я хочу съесть шаурму в тепле. На улице холодрыга.       — Ешь в машине.       — А твоя? Две не осилю. Ты же понимаешь, зачем я приехал.       — Встречаемся на шестом этаже, на лестнице.       Я живу на седьмом, но Слава часто выходит из квартиры покурить. Надеваю растянутый кардиган на футболку, сую ноги в тапки, кладу сотовый в карман и выхожу. Спускаюсь на этаж ниже и вижу поднимающегося Армана. Предпочитает ходить пешком, а не пользоваться лифтом.       — Какая ты прикольная в этих штанишках! — в одной руке у него две шаурмы, среди которых начатая, в другой — две бутылки пива.       — А это зачем? — я киваю на алкоголь.       — К шаурме, — он протягивает завёрнутую. — Твоя. Я попросил добавить сыр, грибы, двойную порцию мяса и лука. Морковки по-корейски в ней нет.       Да ты ещё та кимчи!       — Не боишься, что дпс-ники остановят Пунто и увидят пьяного водителя? — забираю протянутую шаурму.       — Оно безалкогольное. А тебе, — Арман подносит мне под нос бутылку, — с яблочком.       Я беру пиво, сажусь на ступеньку, ставлю стеклянную бутылку между ног и развязываю целлофановый пакетик с шаурмой. Арман расстёгивает куртку и присаживается рядом, по левую от меня руку. Пахнет мясом, соусом и морозом. От Армана вкусно пахнет. В моей шаурме начинки до отвала. Она гораздо аппетитнее кафешной. Я зажимаю бутылку ляжками, чтобы открыть.       — Погоди, — Арман кладёт ладонь на горлышко и загибает крышку перстнями. — Теперь пей.       Сладкое. Не горчит. Ощущаются яблоки. Вроде и пиво, а вроде и сок. Два глотка — мне уже хорошо, а раньше было дерьмово. Арман смотрит на меня и медленно пережёвывает овощи с мясом.       — Вкусное? — спрашивает он.       — Сто лет не пила пиво. Не помню, когда в последний раз сидела в падике.       — Любую штуку можно превратить в привычку. Я согласен приезжать к тебе пить пиво в падике. Ты самсу или чебуреки ешь? Мне нужно знать, сколько салфеток брать при покупке, потому что я — свинья, когда ем. Думаешь, нам на двоих хватит одной курицы гриль?       Это подкат? Это ведь даже не флирт. Он подкатывает ко мне? Что за подъездная романтика? Не надо говорить, что Арман проявляет ко мне обычные чувства и из вежливости приехал не с пустыми руками. Что это между нами? Он заговаривает мне зубы — я ведусь. Он звонит — я открываю. Я пью пиво и ем шаурму в компании молодого человека. Он не пригласил меня на свидание, а приехал, чтобы посидеть на ступеньке в подъезде. Не говорите, что это нормальное поведение. Я не настолько дура, что не могу отличить вежливость от внимания. Не все парни такие чувственные, как Арман. У Армана противоречивые чувства.       Мне плевать, как я выгляжу со стороны. У меня большой рот и вкусная шаурма. Армана это забавляет. Соус капает на ступеньки. Свинья. Я уже привыкла. Он громко чавкает. Меня это не напрягает.       — Что у тебя на штанах? — Арман показывает на мою недавнюю покупку с Wildberries. — Это лапочки?       Чёрные трикотажные штаны с розовыми собачьими следами.       — Да.       — Клёвые. А почему ты делаешь пучок на голове, а не тюльку аккуратную? Я видел, что люди с выбритыми висками делают из длинных волос тюльки.       — Хочу пучок. Мне так удобнее.       — Злюка ты, — он хлюпает соусом и отворачивается от меня. — Красивая, но злюка.       — Не говори так, — я глотаю яблочное пиво.       — Обзывать злюкой?       — Говорить, что я красивая.       — Почему? — Арман удивляется, поднимая брови, и вместе с лавашом прикусывает пакет.       — Потому что внешность — ничто. Парни всем девушкам говорят, что они красивые, даже некрасивым. Говорят, как только увидят. Мы виделись с тобой дважды…       — Я понял, для тебя «красивая» означает: «Я тебя притащу домой и трахну, потому что сиськи ничё такие, да бёдра соблазнительные, но меня больше интересует твоя бритая киска». Ну его, эти слова. Девки всегда слышат, что хотят сами. Они требуют комплименты и приятные словечки, а думают, что их рассматривают для секса. А если я скажу: «Ты симпатичная». Это что означает? «Я бы всунул тебе в рот»?       — Да, ты не умеешь общаться, я тебя раскусила, — шуршу пакетом, двигаю шаурму.       — С Кайдановским тебе приятнее разговаривать, чем со мной. Привезёт ли он тебе пивка в десять вечера?       — Нет, не привезёт, — он отведёт в столовку и накормит обедом. — Не понимаю твою реакцию на наши рабочие отношения. Ревнуешь?       — Угу. Ты предпочитаешь взрослых и умных дяденек. Чем я хуже? Я такой же!       — И сколько тебе годиков, взрослый дяденька?       — 29. Недостаточно взрослый? — Арман доедает шаурму, вытирает рот салфетками и бросает целлофановый пакет вниз на первый этаж.       — А я думала, не более 22-х. Хорошо сохранился.       Последний кусок шаурмы. Арман забирает у меня из рук пакет и салфетки, проделывает ту же штуку — кидает вниз.       — Прости, я не умею вести себя с девушками. Я не кадрюсь к тебе. Хочу быть… — бутылка пива в руках, — приятелями, что ли. Если я перегибаю палку, говори прямо. Я отступлю. Я просто уйду.       Бутылка яблочного пива у меня между ног. Арман чокается горлышком и выпивает. Подъездные посиделки. Странно. Мне по душе такое. Начало 00-х было так давно. Мы потеряли чудесное время. Лёгкое и беззаботное. Лифт едет с первого этажа и останавливается на четвёртом. Арман держит полупустую бутылку за горлышко двумя пальцами.       — Завтра я еду хоронить друга, — взгляд опущен на ступеньки. — Поедешь со мной?       — Вдалеке постоять или рядышком с тобой?       — Лучше было бы рядышком, — глоток.       — Всё готово к похоронам?       — Угу. Мария выбрала для Рогволда джинсы и рубашку с кедами. Рогволд предпочитал обычный стиль одежды. Я заберу вещи, в которых он умер.       — Не найдёшь браслетик. Кайдановский его забрал после аутопсии.       — Это хорошо. Он чувствует. Холодильник размораживается.       Главное — не ломайся.       — Что он почувствует, когда увидит результаты ДНК?       Я ставлю пустую бутылку к стене и обхватываю руками голени.       — Какую музыку ты слушаешь? — неожиданно меняет тему Арман.       — Никакую. Я спокойно отношусь к музыке.       — Ну типа, а любимый исполнитель или группа есть? По кому ты фанатеешь? От какой песни у тебя бегут мурашки?       — Не имею такого.       — Скучная ты, Ев. Скучно ты живёшь. Нет в твоей жизни искринки.       — Да куда уж мне до тебя, атомная бомба.       — Его брат мёртв и похоронен, — звучит ответ на мой вопрос про ДНК. — Это будет «принятием». Что делать, когда уже ничего нельзя сделать? — Арман крутит бутылку. — Ничего. «Смирение». Кайдановский умный, взрослый. Пиздец сложно переносить в… в пожилом возрасте. После 50-и наступает мудрость. После 70-и — шизанутость. У него в запасе четырнадцать лет. Он подарит их семье, которую вскоре обретёт. Потери — колоссальные. Награда — счастье, о котором мечтаешь всю жизнь.       — Кайдановский не заменит место Рогволда.       — Нет. Ни в коем случае. Он сам решит, кем станет Марии и Ване.       Внезапно обрести семью в 56 лет. Жену и сына. Кайдановский так не сделает — не придёт на всё готовое.       — Ты с ним вчера и сегодня не общалась? Язычком своим не выдала наш разговорчик?       — У меня короткий язычок, в отличие от тебя. Мы не общаемся. У него телефон сломан.       — И ты этому расстроена, — Арман ударяет коленкой по моей. — Я не про телефон.       Есть люди, которые не приемлют жалость. Есть Кайдановский, которого я не знаю, как пожалеть. Ему это будет необходимо уже во вторник. Завтра наступит злоба. Он предлагал мне помощь, когда мы ехали из Мурманска в Москву. Я его отталкивала. Он смирился с моим поганым характером. Во вторник Кайдановский меня не оттолкнёт, потому что я не знаю, как вылечить его болезнь.       — Арман, заведи себе девушку. У тебя яйца звенят, как у мудозвона.       — А мне она не нужна, — он ставит бутылку и облокачивается на ступеньку повыше. — Сейчас мне нужна ты.       — Мудозвоны меня не привлекают.       — Нужна, — Арман закатывает глаза, — не в качестве девушки, а… короче, Рахманов же будет завтра утром в институте?       — Да.       — Наберёшь ему сейчас? Он вроде как парень пылкий, а я не совсем следователь. И вмазать могу толстяку, и спиздить труп. Понимаешь, да? Я на труповозке приеду — липовой. Хочу, чтобы всё выглядело достоверно для Кайдановского.       — Его завтра не будет утром.       — Но он приедет позже, когда Рогволда уже увезут. Мне нужен Рахманов, Ев. Ещё один игрок. Он должен подыграть.       — Ты окружаешь себя людьми, которые знают о Кайдановском больше, чем он сам о себе.       — Именно. Это так отстойно, когда другие знают больше, чем ты. Пускай окажется в шкуре простолюдина.       — Рубен — мой друг. Если Кайдановского очень сложно назвать другом, то Рахманов мне ближе. Он прост в понимании.       — Умным людям сложно понять простых. Они им доверяют. Позвони сейчас Рахманову и предупреди обо мне.       — И что мне с этого будет? — я прислоняюсь спиной к стене.       — Выгоду сейчас невыгодно искать. Ситуация не позволяет. Давай, Ев, — Арман дёргает меня за коленку, — набери армяшку. Попе холодно сидеть на камне.       Рахманов меня убьёт.       Вытаскиваю из кармана сотовый и звоню Рубену.       — Толко попробуйтэ сказат-т, чьто вэзьотэ трэтэго Кайдановского! Эвочка Алэксандровичка, я этого нэ вынэсу!       — Рубен Ив… — Арман берёт мой телефон, нажимает на громкую связь и кладёт на ступеньку между нами, двигает кистью, чтобы я продолжала. — Рубен Иванович, завтра утром приедет следователь и заберёт Рог… — какой Рогволд? С ума сошла так говорить?! — заберёт умершего с татуировкой. Отдайте его, пожалуйста.       — Э-э! Пахнэт нэприатностьямы! А Эдь? Он жэ убьот мэнья, когда узнаэт, чьто я бэз э-его вэдома отдал э-его возьможьного… э-э… родстэвэнника.       — Рубен, не убьёт, — встревает в разговор Арман, наклоняясь к телефону. — Я — тот самый следователь, который приедет за трупом. Отдай его мне, все бумаги, которые нужно подписать, и тебе ничего не будет. Я ответственен за труп, как только он покинет институт. А ты для этого сделаешь всё правильно. Твою мать, я показал тебе корочку, и ты выполнил мой приказ. Окей?       — Э-э! Гдэ Эвочка?!       — Я тут, Рубен Иванович.       — Чьто это? Чьто это? Мнэ пльясат-т под вашу дудку?! Чьто вы задумалы?       — Рубен, твой Эдь скрывал, что усыновлённый. Скрой и ты, что выполняешь чужие просьбы.       — Эдь — мой друг шэснацат лэт. А Вас, молодой слэдоватэл, я нэ знай шэснацат лэт. На друзэй нэ обижаюца, на старого пнья нэ обижаюца.       — Рубен, для тебя я — Армен, и завтра ты отдашь мне брата-близнеца Кайдановского. После — пизди ему, как на рынке. Впаривай клубнику по охуенной цене. Я всё сказал!       Арман сбрасывает разговор, закидывает ногу на ногу и трясёт стопой в мартинсе.       — С этими армяшками только так говорить надо.       — Невоспитанный, некультурный…       — Да-да-да-да, — он показывает кистью открывающийся и закрывающийся рот, — Ев, я выполняю свою работу. Выполняй и ты свою — забей на меня болт, но не вставляй.       — Из-за тебя мне придётся просить прощения у Рубена.       — Ну проси! Ты же любишь подлизывать судмедэкспертам.       Ты никогда у меня не подлижешь. Арман резко меняется в лице. Теряет интерес. Запрокидывает голову, садится передом ко мне, спиной к перилам, поджимает ноги. Вспышка прошла, наступила прострация.       — Ты и на Рахманова рыл?       — Угу, — Арман кивает подбородком. — Совсем чуть-чуть. Кто он, что он, сколько лет знаком с Кайдановским. Не вдавался в подробности. Не интересовал.       — В его биографии мелькало имя С… — как звали? — Су… Сурен? Сиран?       — Хер знает. Армянское имя. Родственник? У него много детей.       — Нет, детей иначе зовут.       — Значит, других детей, — он приподнимает плечи. — Тебе найти инфу? Мне так лень, Ев.       Достаточно информации от вне. Не желаю становиться Арманом и пользоваться его услугами. Обходить людей. Знать о них всё.       — У тебя в квартире прописано три мужика. Как тебе с ними живётся?       Ещё прописаны я и мама. Замечательно живётся! В тесноте, да не в обиде.       — Кто ты, Арман?       — Я — Петер из «Реальных упырей», а так хотелось быть Виаго.       «Фладислаф у нас уже немолодой».       — Тайка Вайтити — красавчик в этом фильме.       — Виаго милый, забавный и любит старушку, — Арман смотрит на стену рядом с моим правым ухом. — Виаго в конце фильма превращает в вампира эту старушку. Хочу быть Виаго. Милым, забавным и… — он вздыхает со смешком. — Ладно, Ев, я поеду. Жопа замёрзла сидеть на ступеньке.       Арман поднимается, держась за перила, и забирает две пустые бутылки из-под пива.       — Позвонишь мне завтра после похорон? — я смотрю на него снизу вверх.       — Обязательно. Херово, когда не перезванивают, — он спускается. — Давай тогда.       — Давай, — я обнимаю себя руками.       — Покедова! — Арман машет кистью с кольцами.       — Покасики.       Чёрные мартинсы стучат по лестнице. Подъездная романтика от корейского сыщика. Мечтаю о чебуреке. Арман хочет быть милым и добрым. Арман хочет любить.       — Блять, собаку опять не выгулял! — доносится с нижних этажей.       Видит, как танцует на песке,       Тот, кто от тоски на волоске       Пойманный в сети.