Фарфоровая кукла

      Элизабет чувствовала себя весьма странно. Она медленно пробуждалась от крепкого сна и ощущала, как ломило каждую косточку в теле. Изнуряющий процесс поднимания налитых свинцом век, казалось, растянулся на целую вечность. Ладони немного надавили на глазные яблоки и слегка помассировали, чтобы снять — хотя бы временно — это напряжение. Пробужденная выпрямлялась, как гитарная струна. Позвоночник тихо прохрустел и неприятная боль в спине потупилась.       Взор сонный и мутный, так же как и сознание. Первое что Лиззи заметила — это темноту. Память заволокло пеленой тумана. Девушка не могла вспомнить, как уснула, да и что было до того, как вырубилась. Её сестра, Кэт, или парень, Дэн, наверняка сравнили бы это состояние с похмельем, а Лиззи это скорее напоминало отход от общей анестезии.       Элизабет приподнялась и слегка пошатываясь, болезненно простонала и помассировала виски, пытаясь унять пульсацию. Голова казалась одновременно тяжёлой от металического шарика, что катался внутри, врезаясь в каждую долю головного мозга, и лёгкой, словно гелиевый шар.        Ну точно, как после анестезии...       Если бы Лиззи жила на прежнем месте, вместе с сестрой и тётей, то наверняка бы позвала их сейчас, попросила таблетку от боли в голове и тошноты или ещё что-то, что помогло бы унять дискомфорт. Но она уже ровно год как переехала в другой город и проживала в общежитии. Максимум кого могла позвать, так это свою соседку по комнате. Если бы та не пропала, конечно.       Откидывая грубое одеяло, Элизабет медленно опустила тяжёлые ноги и мельком словила странное чувство, которое стукнуло где-то в глубинах подсознания. Босые ноги приятно щекотали ворсинки мягкого и пушистого ковра. Лиззи поджимала пальцы на ногах, как это делала каждый раз, когда опускала свои ноги в воду, и застыла в сидячем положении на несколько секунд.       Решившись всё же подняться на ноги, Лиззи оттолкнулась от края кровати, и металлический шарик в голове больно ударил в лобную долю, а вместе тело резко поддалось вперёд.       Элизабет на мгновение показалось, что сейчас свалится на пол и навряд ли повторит вторую попытку подняться, но благодаря стене напротив ватные ноги всё же смогли удержать равновесие.       Странно. Номер, в котором Лиззи жила, был небольшим, но не настолько, чтобы от кровати нельзя сделать несколько шагов вправо. И у ковра совсем не грубые, словно конский хвост, ворсинки, которые обычно неприятно впивались в босые ступни . Костяшки пальцев стукнули по холодной стенке. Глухой стук — скорее всего бетон. В звенящей от боли голове появилось первое, тусклое, но всё же прояснение. Это не её номер. И даже не её старая комната.       То самое странное чувство ещё раз стукнуло, но уже более звонко, однако тут же заглушилось здравомыслием. Оно велело осмотреться, чтобы хотя бы выяснить, где вообще сейчас находится.        Ладони скользили по шершавой поверхности в поисках выключателя. Маленький рычажок оказался где-то снизу, на уровне пупка, и Лиззи даже не успела как-то среагировать из-за резкого света, что ворвался в помещение тремя яркими вспышками, которые больно резали отвыкшие к свету глаза. Когда резь в глазах пропала, Элизабет, жмурясь, осмотрела помещение. Несмотря на плохое зрение, девушка кое-что поняла: она находилась в каком-то небольшом помещении, скорее напоминающем кладовку, где тётя хранила различный хлам и закатки на зиму. Из мебели присутствовала лишь одна небольшая кровать с чёрно-белым постельным бельём, а рядом стояло старенькое железное ведёрко с поцарапанной зелёной краской. Нет каких-либо окон, только два маленьких отверстия, скорее всего, отвечающие за вентиляцию. И напротив, в пяти шагах от Лиззи, находилась одна-единственная дверь.       От помещения Элизабет поёжилась. Неприятно находиться в таких узких и замкнутых пространствах, тем более в таком, которое скорее напоминало тюремную камеру для особо буйных.        Лиззи направлилась в сторону двери, опираясь на стену, как в далёком детстве, когда только училась ходить. Ноги с трудом передвигали тяжёлое тело и готовились вот-вот согнуться, но их обладательница заставляла перебороть собственную слабость.       Когда Элизабет добралась до своей цели, дёрнула за ручку и толкнула вперёд — дверь не поддалась. Несколько мускулинок напряглось на женском лице от непонимания.       Пробуя вторую попытку, но только уже притягивая к себе, девушка окончательно убедилась, что заперто. Опасения начали нарастать вместе со звонким стуком.       — Эй! — крикнула Лиззи, три раза стукнув по двери кулаком. — Алло!       В ответ тишина.       — Откройте дверь! Выпустите меня!       Сразу вспомнился аналогичный случай, произошедший где-то год назад, может, больше, может, меньше. В тот день, когда Лиззи ещё работала на старом месте, задержалась из-за пересчитывания шоколадно-молочного желе к банкету. Несмотря на то, что музыка беспроводных наушниках играла не сильно громко, не было слышно, как двери в холодильную камеру заперли. Кто-то по нелепой случайности, а может и шутки ради, повернул ключ, а после закрыл ворота и оставил девушку одну в морозильной камере. Когда Лиззи закончила считать, она уже готовилась выходить и собираться домой. Но, дёрнув за пластмассовую ручку дверцы, очень скоро поняла, что заперта. Крики и зов никто не слышал, так как на часах уже было почти десять вечера, а это означало, что на кухне никого не было. Из одежды на Элизабет были лишь тоненький хлопчатобумажный чёрный китель, поварские штаны и сверху накинутый любимый чёрный кардиган с пентаграммой, что не особо согревало. Из-за долгого пребывания в холодильной камере и сильной восприимчивости к холодам Элизабет уже стучала зубами.       В тот момент Лиззи могла сказать спасибо собственной привычке везде таскать с собой телефон и позвонила охраннику. Однако к её неудаче в смену попался охранник, что вечно любил поспать на своём рабочем месте и попросту игнорировал звонки. Тогда Элизабет хотелось пасть духом, если бы на том конце линии не сняли трубку. Вот только дозвониться только полбеды. Сонный мужчина пропускал мимо ушей слова сотрудницы и твёрдо, с неким отвращением, отвечал:       — У вас есть шеф кухни, вот пусть он решит, что делать!       И каждый раз сбрасывал трубку при повторной попытки дозвониться. Ситуацию спас шеф, которому окоченевшая Элизабет позвонила со слезами на глазах. Именно его твёрдое намеренье выпустить девушку и чёткая угроза вызвать полицию, позволило открыть камеру.       Благодаря этому неприятному случаю рассудок наконец-то становился более ясным, позволяя Элизабет думать более рационально. Хлопая по своим карманам облегающих кожаных брюк с цепями на поясе, сердце на мгновение пропустило удар, когда смартфона не оказалось. Глаза широко раскрылись, а руки судорожно продолжали хлопать по бёдрам, со слабой надеждой, что это просто такой розыгрыш. Кулаки вновь начинали тарабанить по лакированной поверхности, но если в первый раз это было скорее для привлечения внимания, то сейчас внутри закипал гнев, который так или иначе пытался выплеснуться на крепкую дверь.       — Это отвратительный розыгрыш! — рычала Лиззи. — Если вы не выпустите меня, то я выломаю дверь, и вам не поздоровится!       Громкие угрозы так же остались безответны. Теперь создавалось впечатление, будто кто-то нарочно сейчас молчит, возможно, смеётся у себя в мыслях и наслаждается реакцией своей жертвы. Прямо как кот, для которого ловить мышь лишь развлечение.       Осознав это, Лиззи делает глубокий вдох и выдох, чтобы вновь взять свои эмоции под контроль, как её учил психолог, и мысленно отсчитала до десяти. К тому же, паника и гнев не решают проблему.       Лиззи заправила темно-рыжие пряди за уши, словно так легче думать, после чего по привычке хотела поправить очки, но ткнула себе в переносицу. Пусть тело уже могло нормально функционировать, но мысли в голове до сих пор путаются, словно нити, от чего и последние события что-то блокирует.       В раздумьях и попытках напрячь память Элизабет запустила свои руки в карманы и нащупала правой рукой какую-то бумажку. Первоначально она думала, что это очередной чек, расчётный листок за месячную выплату или ещё какой-то мусор, о котором она забывала вплоть до тех пор, пока в очередной раз не воспользуется карманами или не надумает стирать. Но когда рука вытащила сложенную в несколько раз бумажку, а после развернула — Лиззи убедилась, что это записка.       Содержимое текста расплывалось, прямо как в мыльном пузыре. Девушка ненавидела в своем зрении то, что приходилось подносить записку как можно ближе к глазами и напрягать их, чтобы более-менее сфокусировать взгляд на написанном. Почерк казался довольно аккуратным, приятным, но ужасно знакомым. Каллиграфические буквы выстраивались в три предложения:

      «С пробуждением, милая! Я знаю, ты наверняка злишься, но прошу, прости меня за эти меры, мне пришлось. Я надеюсь, ты поймёшь меня».

      Тут до пробудившегося мозга начинал доходить логичный вывод, от которого у Лиззи пробежался холодок по спине.       «Этот ублюдок похитил меня!»       Тот самый стук, который стал невыносимо громким, являлась тревожностью. Она усилилась, перемешалась с гневом и кровью ударила в виски. Разум вновь затуманился, но на этот раз желаниями — выломать к чертям эту дверь и выбраться отсюда. Её руки нервно и сильно дёргали за ручку, с силой толкая дверь вперед. Она пинала её босыми ногами, звонкие удары заглушали тихий звон цепей на ремне и сопровождались угрозами добраться до похитителя вместе с требованиями выпустить. Дверь не поддавалась и даже не пошатнулась от сильных пинков и толчков, из-за которых Лиззи уже ощущала боль в плече.       Былая логичность в действиях тут же улетучивалась, как и вся уверенность в том, что это шутка или дурной сон, как и попытки успокоиться. Кто-то вселился в тело Элизабет, отчего вся нарастающая тревожность перешла в животный страх и теперь девушка скорее напоминала дикого зверя, который стремится вырваться из клетки. Её крики переходили в истерические вопли, а толчки и удары — в более активные и сильные. Становилось жарко. Казалось, в комнате заканчивался кислород. Сердце под действием выброса адреналина учащённо билось, левая сторона груди болело так же, как и до операции на сердце.       Но силы, вспыхнувшие внезапно, медленно начинали иссякать. Кулаки стали тише барабанить. По всей комнате раздавалось тяжёлое дыхание, вместе с которым с нарастающим интервалом судорожно и тихо вырывалось «Выпусти…». Заточенная девушка безнадёжно остановилась и прижалась всем телом к своей преграде и уже на автомате стучала, только более вяло. Она упиралась лбом в дверь, пот стекал по покрасневшему лицу. В таком положении Лиззи простояла около минуты и никак не двигалась.       Раздался первый тихий всхлип. Последовал ещё один. Из зажмуренных накрашенных чёрными тенями глаз вырвались первые слезинки, которые Элизабет стремительно смахивала. Она стремилась подавить подкативший к горлу горький ком, но легче не становилось.       Лиззи медленно скатилась вниз, тихо рыдая. Она вспоминала саму себя в шесть лет, когда учила математику вместе с тётей. Громкий голос женщины становился невыносимо громким и давящим каждый раз, когда маленькая Элизабет неправильно решала какие-то задачи или скулила: «Я не знаю! Я не понимаю!».       — Зато только реветь и умеешь! И как такая как ты будет жить в этом мире?       Эти слова повторялись так часто, что отчеканились где-то в глубинах мозга и напоминали о себе каждый раз, когда Лиззи чувствовала ту самую слабину. И даже сейчас. Хотелось бы взять себя в руки, прекратить плакать, вот только эти слова, этот спёртый запах замкнутого пространства и реализуемый страх оказаться похищенной — лишь сильнее выдавливали слёзы, подпитывая и ненависть к самой себе, к своему похитителю, ко всему миру.       А Кто-то наверняка этим наслаждается.