Жертвы обстоятельств

      Наутро был туман. Весь мир тонул в густом молочно-белом облаке, фигура Шамана, уверенно вышагивающего впереди, терялась в дымке, он почти таял, как сахар. Небо над нами было нежно-голубое, с рыжими отблесками рассвета, но широкие ветви деревьев умело скрывали от нас девственно-синее июньское небо. Пахло сыростью. Ноги то и дело проваливались в мягкий зелёный мох, отчего кроссовки промокли, к ним прилипли тонкие ломкие веточки, семена, остатки коры, смолистая хвоя. Правый ботинок пока держался, а левый, более помотанный жизнью, угрожающе чавкал росой и болотной водой. В чаще почти не слышно птиц, лишь кукушка глухим переливом давала о себе знать, и чёрный дятел разражался жалобным мяукающим воплем.       Мы были нервно взбудоражены, от того почти всю дорогу смеялись, выкидывая пустые слова в воздух, пробуя их на вкус, не давая ничему потонуть в тумане. Я достала из сумки мешочек с обломками сферы, положила в карман и то и дело мягко поглаживала их пальцами, чувствуя на изломах под рукой тёплое биение древней магии. Магии, что поможет нам вернуть Сорами к жизни. Той, что склеит разбитое воедино, напитавшись лунным светом, той, что отразит зазеркалье, перепишет реальность, соберёт тело народной героини заново, вернёт её магии её тело и поможет победить. Я переживала, что мы могли забыть на поле боя маленький обломок, незаметный, крошечный, и из-за этого сфера не соберётся, мир будет обречён, будет отдан на растерзание Королю демонов — жалкому трусу, укравшему чужой титул. Спустя некоторое время, когда в лесу заметно потеплело, а туман начал постепенно растворяться в желтизне лета, мы дошли до лестницы. Она начиналась под витиеватой аркой, такой новой и целой на вид, что было даже странно предположить её возраст, насчитывающий более тридцати столетий. Изрезанные волнами узоров, её колонны говорили с нами на неизвестном языке, уж стёршиеся буквы кругами ползли наверх, где был изображён какой-то ритуал — зал, трое в накидках с капюшонами склонили головы, а в отверстие в потолке светит луна, и лучи её осязаемы, тверды и горизонтальны. Сердце у меня вздрогнуло, и я странно всхлипнула то-ли от восторга, то-ли от страха. Оливия взяла меня за руку, переплетая наши пальцы, и я ощутила тепло её магического тела. — Я не знаю этот язык, — тихо, почти разочарованно прошептала Сильвия, боясь потревожить то магическое нечто, что витало в воздухе, даже тут, у подножия лесистого холма, у начала нашего пути в Неизвестность. — Подожди, — Элиот мягко дотронулся до его плеча. — Не паникуй, я думаю…       Он осторожно коснулся надписи, провёл по практически незаметной исчерченности вверх, прикрыл глаза. Сделал глубокий вдох, а затем произнёс: — На землю храма Алмазной Луны могут ступить лишь бескорыстные души меньше пяти столетий пребывавшие в своём теле, — он переместил палец в начало другой строки. — Коли в ваших жилах не течёт кровь наша, путь ваш обернётся испытаниями Лабиринта, — неожиданно для нас всех, Элиот, у которого с самого начала похода забавно торчали зелёные уши и волчий хвост, выпустил сиреневые энергетические крылья и поднялся в воздух. — Время в Храме условно и непостоянно, но Лунный свет будет принадлежать любому путнику, прошедшему испытания. — Опять испытания, — закатил глаза Сэм. — Сколько можно, а?       Элиот опустился на ноги, поправил плащ и открыл глаза. Мы бесшумно разразились аплодисментами. — Это то, о чём я думаю? — с вдохновением заучки воскликнула Сил. — Да, это оно, — Элиот развернулся к нам, непонимающе открывшим рты. — Текст, который можно прочитать лишь с закрытыми глазами. Его используют слепые маги. — Слепые?.. — Да, дорогие, волшебники, создавшие это место, были слепцами. Все до одного. У них даже не было глаз, и потому древние народы, жившие здесь испокон веков, так хорошо понимали всю суть магии. Без зрения, они видели всё, всё зримое и незримое, громкое, тихое, яркое и блеклое. Их мир был намного шире нашего, что позволяло жить столетиями, общаться с богами и духами, трогать свет и вдыхать звук. — Звучит интересно, — неуверенно произнёс Джеймс, сомневаясь в каждом слове.       Я понимала. Сама попробовала представить их. Людей без глаз. Людей, что создали эту витую арку, в плащах, с капюшонами поднимающихся по этой крутой лестнице. Какие они были? Плоть от плоти — мы? Или же, не люди вовсе? Я думала. Вот, снизу вверх — человек. Ноги, руки, натруженные, огрубевшие, плечи, накрытые тёмной тканью одеяний, жилистая шея, квадратный подбородок. Нос, может, даже с горбинкой, а от переносицы — кожа, гладкая кожа, возможно даже в морщинах. Выше — тоже кожа, широкий лоб, затем непослушная копна волос. И вот он, древний безглазый маг, смотрит на нас с пятой ступени, у него нет органа зрения, ничего, чтобы увидеть нас, но он видит. Он протягивает крепкую руку, а затем разворачивается и идёт вверх, растворяясь, будто бы в тумане. Звук его шагов тает в гулком лесном эхе. Я вздрогнула, почти вскрикнула и очнулась. Ребята напряжённо молчали, уставившись с овальный проём арки. — Ты тоже его видела? — тёплое дыхание Мэтта обожгло заледеневшую щеку. Я могла лишь кивнуть и бессвязно что-то произнести. Он осторожно взял меня за вторую руку, так как первую всё ещё сжимала Оливия. — Всё хорошо. Это лишь воспоминание. Даже не призрак.       Я снова кивнула.       Стоять было бессмысленно. Надо было идти, подниматься по лестнице, одолеть эти несколько тысяч ступенек, прежде чем оказаться у дверей обители безглазого народа. — А вам сколько лет? — Раян неожиданно обратился к Шаману. — Больше, чем нужно, — мягко ответил тот. — Я не смогу пройти под аркой. Но я буду ждать вас здесь, а затем выведу из леса. Если случится беда, просто отправьте мне сигнал, и я приведу помощь.       Старик грустно, почти тоскливо улыбнулся. На раскрытой ладони Джеймса появились два изумруда, и Шаман взял один, сжав его в кулаке. Второй был разделён на много маленьких частей и выдан каждому. Элиот, голодно и разочарованно вздохнув, спрятал его в карман плаща. — Как повезло, что меня держали в заложниках всего лишь три столетия, — выдохнул он.       Мы неловко переглянулись.       Полуразрушенные ступени лестницы торопливо бежали вверх, а туман, не молочно-белый, а фиолетовый, насыщенный энергией Искры, сгущался. Терпкий запах смолы, хвои и болота мешался с нежным ароматом магии, сосны становились реже, чаще встречались низкие кусты боярышника и розы. От количества ступеней болели ноги, и скоро мы перестали видеть арку, однако конец нашего пути всё ещё терялся в тумане. Между не было видно леса, лишь густы фиолетовые облака. Чистейшая магия. Лишь небо, где-то высоко над нами отдавало ясной голубизной. Я ощутила то, что, вероятно, чувствуют альпинисты, добравшись до границы облаков в бесконечной дороге к вершине. Мы были не на земле. Между небом и небом. Среди облаков и синевы, группа хрупких подростков с уменьшенными рюкзаками спешит к подножиям Храма, построенного безглазым всесильным народцем. Смешно, почти до боли. И великолепно. И страшно, настолько страшно, что можно задохнуться.       Я задумчиво толкнула ногой камень, и тот упал вниз, где-то там, сильно под нами раздался будто всплеск воды. Лестница, по которой мы неустанно поднимались, с каждой секундой становилась более пологой, туман внизу рассеивался. И вот, мы медленно двигались больше не по ступеням, а по мшистому, почти влажному мосту. Впереди возвышался храм — исполинские статуи без голов по бокам от двери, что своими размерами поражала воображение. Несмотря на относительно низкие ручки, арка тянулась, подобно длинной тени в лучах закатного солнца. Величественные, слабо тронутые временем стены из темного камня тянулись вправо и влево, а башни врезались в туман, в облака, в небо — куда-то за границы нашей видимости, лишь овальные окна без стёкол печально смотрели в глаза. — Двери не должны быть тяжелыми, — резко, обрывчато произнёс Джеймс и быстрым шагом подошёл к увесистому кольцу ручки, которое я, кажется, не подняла бы и двумя руками.       Но дверь поддалась легко, как пушинка, открылась отчего-то внутрь. Может, потому что так её можно забаррикадировать? Но кого бояться бесстрашным и незрячим? Я переступила порог последняя, неловко обернувшись через плечо. Там, за нашими спинами, осталась огромная лестница, остались обезглавленные титаны в каменных плащах, остался молочно-белый туман и пряный мшистый аромат. Впереди — испытания. Впереди — полнолуние. Наверное, стоит пожелать нам удачи? Это не последний бой, однако, будто бы решающий.       В первом зале пахло магией и сыростью. Точнее, целой смесью магических сил — от тяжёлого и неприятного запаха тёмной или, как говорил Шаман, обратной, до нежного и еле уловимого аромата светлой. Я сделала глубокий вдох, чтобы запомнить этот момент навсегда. От высоких, изрезанных трещинами, стен отражался каждый наш шаг, звук катался, вопил, бился в конвульсиях и, наконец, растворялся, у самого края тишины обращаясь новым звуком. — А когда испытания? — шёпотом спросил Сэм, и его голос превратился в россыпь возгласа эха.       Коридор извивался змёёй, мимо колонн, мимо статуй змей с людскими головами и крыс с хищным взглядом, пустых масляных ламп и плюща на тёмных стенах. — Это уже испытание, — негромко ответила Сильвия, мягко взмахнув рукой в сторону развилки. Три прохода. Без знаков и пометок, лишь с клубком напротив каждой двери — красивой гравировкой золоченых нитей совершенно обычного клубка шерсти. Я шумно сглотнула. Лабиринт. — Лабиринт, — озвучила Ливи мои мысли, и по коже точечным электрическим разрядом пробежали мурашки. — И клубки эти. Нити. — Была легенда, — мой голос тонул в вязкой тишине храма. — Юноша должен был пройти лабиринт и убить чудище, находящееся в его центре, и его возлюбленная подарила ему нити, способные вывести из самого запутанного лабиринта. — Да, точно, — Мэтт наконец-то оторвал взгляд от причудливых скульптур храма и посмотрел в мои глаза. — А какую концовку ты предпочитаешь? — Мне кажется, обе хороши. Но, я думаю, версия с печальным концом реалистичнее и правдоподобнее. — Погодите, что ещё за версия с плохим концом? — искренне удивилась Сэн. — Разве он не женился на девушке, только выйдя из лабиринта? — О, нет, — Шарли слабо улыбнулась. — В плохой концовке, которую наша Мира почему-то считает верной, юноша стал монстром. — Если быть точнее, Монстром, которого должен был убить! Упустив из рук волшебный клубочек, юноша навсегда затерялся средь холодных стен лабиринта. Скитаясь целую вечность, он так сросся с лабиринтом, что стал его частью. Смрад подземелья обернулся бывшему прекрасному юноше домом. Вскоре он потерял рассудок, забыл, что когда-то был человеком. — И, вроде как, до сих пор бродит в стенах лабиринта? — закончил Джеймс. — Какого чёрта вы все так осведомлены о мифологии древнего Рэйма? — Элиот очень смешно поморщился, и вся нагнетающая атмосфера, созданная тревожным звоном наших голосов неожиданно исчезла. Стало смешно. — Волчонок мой, это программа пятого класса, это каждый в академии знает, верно, Раян? — добавила я уже с другой целью. Приятель уже несколько минут молчал, грустно окидывая взглядом высокие потолки. И, если для Мэтта спокойное созерцание местной архитектуры было скорее нормальным состоянием, то для вечно резкого и невнимательного Лоноэ казалось чем-то необычным. — А? — парень слабо дёрнул плечами. — Извини, я тебя не слушал, просто…       Осёкся. Оглядел нас опасливо, сверкнул зелёными глазами и опустил длинные ресницы. — Что? — не унималась я. Такое поведение никогда не вызывало ничего, кроме жгучего любопытства. — Прости, не могу объяснить, — и неловко улыбнулся. Очень жаль, что между нами так и осталась пропасть.       Несмотря на всё вместе пережитое, всё услышанное, всё недосказанное, Раян Лоноэ оставался для меня чужим. Посторонним. Никак не могла я впустить его в своё сердце, и непонятно даже в чём было дело — в его ли тяжёлом прошлом, в коротком промежутке времени, когда нам удалось пообщаться, или, может, потому, что перед глазами иногда всё ещё стояла лучезарно улыбающаяся Эйприл, гротескно радостно зажатая в руке Лорда вместо растрёпанного и удивлённого Раяна. Но любви, даже нежной и дружеской, какая у меня была к Сэн, к Шарли и даже к Джеймсу — не было, во мне были лишь жалость и стыд. Стыд за то, что не могу полюбить и жалость из-за того, что трудности этого маленького, напуганного человека совсем не щадят. Жалость, потому что не знаю, когда он найдёт своё счастье, когда весь ужас происходящего наконец-то завершится, и кто к этому концу вообще останется, не сломается и не разобьётся. Казалось бы, так просто — полюбить. Обнять. Успокоить. Но сердце молчало. Даже после услышанного разговора. Даже при всей моей внимательности к нему, всему стыду, который вообще помещался в моём слабом и маленьком теле. Иногда ты просто не можешь полюбить. Наверное, это нормально.       Но нельзя ведь сказать, что Раян так уж сильно доверял мне? Вероятно, он опасался меня меньше остальных, чаще писал, подходил, задавал вопросы. Но, в то же время, держал видимую дистанцию, не подпуская ближе, чем на пару шагов. Так уж и выходило, что, находясь всё время рядом, я ничего о приятеле так и не узнала. Мы не могли стать ближе, он от страха и недоверия, а я — из-за пугающего и отвратительнейшего равнодушия. — Боги, Сэм, почему ты сидишь на полу?! — удивлённый возглас Джеймса прервал мои мысли. Я удивлённо покосилась на друга. Тот действительно восседал напротив одного из входов и пальцами проводил узоры по гравировке клубка. — Я, между прочим, думаю! — надул губы Аями. — И, кажется, придумал! Что если использовать эхолокацию? — Ты что, летучая мышь? — не поняла я. — Не думаю. Но моя магия не только на подслушивание годится, так? — И ты знаешь такое заклинание? — Я выучил только одно заклинание, и больше никогда не открывал соответствующие книги! — безалаберно сообщил он. — Но знаешь, что я понял? То, что я видел в темноте в тот день — у него не было определённого лица. Когда я подумал, что это человек, оно улыбнулось в тридцать два зуба, а когда вдруг передумал и испугался его как монстра? Тотчас увидел когти и клыки! Неопределённость. Темнота тоже неопределённость, так? — Ты очень много льёшь воды, — заметил Мэтт. — Не, я скорее заговариваю вам зубы, — Сэм с несвойственной ему смелостью оглядел бархатную тьму коридора. — Так вот! Раз то была моя магия, не значит ли это, что сила будет работать так, как я посчитаю нужным? Всё, что у меня есть — энергия! И в моих силах позволить ей работать так, как я пожелаю, и никакие книги не нужны! — Это… Имеет смысл… Наверное, — Лив, видимо, не хватило духу солгать для поддержки друга. Как по мне, смысла в этом высказывании не было никакого. — Валяй, — неожиданно улыбнулся Джеймс. — Но если мы потеряемся в этом лабиринте и станем Монстрами, мы больше не друзья. — Благодарю, многоуважаямый, — Аями присел в шуточном реверансе. Все засмеялись, а Оливия и Мэтт отчего-то ошарашено переглянулись. Да, я тоже не ожидала от Джеймса таких слов, но всё же — люди меняются, так? И всё же, остаются прежними, подумала я, переводя взгляд на искривлённую мину Кацейро.       Сэм отошёл на пару шагов от двери, став в дверном проёме, так, что закрыл спиной коридор. Закрыл глаза, нарисовав за своей спиной будто бы барьер. Потом, с несвойственной сосредоточенностью отдышался — за спиной, в дверном проёме появилась нежно-фиолетовая стена. Дальше Сэм резко поднял руки к потолку, и со всех сторон к нему потянулись странные фиолетовые нити. Подобно клубку юной волшебницы, они опутывали пальцы, переплетались, мягко ложились на широкие плечи друга. — Заткните уши, — посоветовал он, мягко улыбнувшись и не опуская рук. Мы радостно послушались этого совета.       С грохотом, что просачивался даже сквозь плотно прижатые к ушам ладони, все нити потянулись к выходам, пока Сэм вытягивал руки вперёд. Сначала ничего не происходило. Змеящиеся дорожки будто бы нотного стана струились в три стороны, но вдруг — из среднего и правого с более слабым грохотом вернулись обратно, мягко опутав ладони Сэма, а слева — резко дёрнули, увлекая Аями за собой, да с такой силой, с какой ведут своего хозяина собаки на прогулках. — Ничего себе! Сработало! –искренне воскликнул Элиот. — Бежим! Я не знаю, сколько это продлится! — и Сэм ринулся в левый проход.       Стены лабиринта гулко смыкались сверху, ноги не слушались, дыхание сбивалось. Но не бежать было нельзя. Ведь дальше — новая развилка. Новые нити и новый грохот, а затем — новая цепкая хватка, с которой не мог справиться даже резвый и энергичный Сэм. Ему приходилось осторожно сжимать свою левую руку, чтобы магические нотные линейки не вырывали руку, не сжимали слишком быстро и не торопили. Но вот — финал. Сэм выдохнул. Магические нити нависли над каким-то бассейном, а затем — рассыпались всполохом фиолетовых искр. — Вот и всё, — парень устало опустился на колени, опять приземлившись на пятую точку. — Я сам в шоке, но, кажется, моя сила действительно работает таким образом. — Как и ты, — нежно улыбнулась Оливия. — Наша магия –продолжение нас, так ведь? — А? — Лив права! Ты ведь сам такой — хаотичный, с кучей альтернативных способов запомнить билеты, с эти своим шарфом, с непонятными мнемоническими правилами, — Мэтт положил руку Сэму на плечо. — Мне очень нравится эта твоя черта. — Мэ-э-этт, — кажется, Аями готов был расплакаться. — Я думал, ты никому, кроме своей драгоценнейшей, комплименты не умеешь делать! — Да ладно тебе! Я не настолько чёрствый!       «Драгоценнейшая» в лице меня поспешила отвести взгляд. И неожиданно — к друзьям поворачиваться не поспешила. Оказывается, всё это время мы стояли у какого-то гигантского бассейна. Подошла ближе — нет, не бассейн, а затопленная зала. Внизу, под голубой водной гладью – изящество канделябров и полуразрушенный алтарь, над головой — старый подсвечник, кажется, почти над нами. И — обломки, будто бы от балконной перегородки. На полу, подо мной — прорезь для чего-то вроде монетки. — Ничего себе бассейн! — за моей спиной вырос Джеймс. — Чего так задумчиво смотришь? — Я думаю, — провела пальцем по прорези. — Мы не подобрали ключ. Думаю, он бы опустил воду, и мы смогли бы пройти? Но ключа нет. — Вполне могли и пропустить, — задумчиво заметила Шарли. — Мы так неслись… — Ты почему не сказала, что натёрла ноги? — тон Джеймса вдруг сменился. Я по инерции посмотрела на Шарлотту. Её щёки заалели. — Это не важно, — нервно ответила она. — По крайней мере, сейчас. — Ну почему, почему ты мне настолько не доверяешь? — Я не «не доверяю», но это сейчас действительно вообще не имеет значения! — Ты для меня всегда имеешь значение! Я просто не понимаю, неужели я тебя… — Отставить семейные разборки! — резко прервала этот бессмысленный спор Сэн. — Это не семейные разборки! — Отставить! — ещё громче ответила она. Я восхищённо открыла рот. — Мирочка, хватит сидеть на холодном полу, цистит заработаешь. Что там у вас? — Мы про… не нашли ключ, придется теперь искать-бродить по лабиринту этому. — Или искать альтернативные способы, — Сэн задумчиво опустила голову и разглядела залитое водой помещение. — Я думаю, я вижу выход! — Да? — я опустилась на колени рядом с подругой и вгляделась в лазурную глубину. Действительно, с противоположной стороны от нашего балкончика сверкал овальный дверной проём. Однако мы были здесь, в сухости и тепле, а тот располагался на огромной глубине. — Я думаю, я могу телепортировать вас, но тогда все мы будем мокрыми, — Элиот присел рядом с нами и задумчиво провел рукой по воде. — Может, кто-то сможет, не знаю, раздвинуть море? — Я не знаю такого заклинания, — Мэтт развёл руками. Затем вдруг посмотрел на Сэма, тот улыбнулся, отчего Кайто тоже вдруг повеселел. Кажется, их неслышный никому диалог придал парню уверенности. — Но если предположить? Я мог бы опуститься вниз, создать там небольшое пространство без воды, и Элиот всех вас туда переведёт. — Но ты же промокнешь! –сорвалось с моих губ, прежде чем я успела что-либо сообразить. — Но ты же не сможешь так долго не дышать под водой! — заметила Шарли. Я хотела было кивнуть, но что-то вдруг остановило.       Перед глазами — воспоминание. Живописное озерцо у дачного коттеджа семьи Кайто, больше похожего на особняк, нежели на деревенский дом в классическом понимании этого слова. Мягкий плед на россыпи ползучих листьев клевера. В траве утопают ступни, ветер ласкает голые плечи, вода окатывает оголённые пальцы ног. Жара стоит слабая, не изнуряющая, но теплая и мягкая, и мы втроём — совсем ещё маленькие, опьянённые легкими облаками этого дня. И Мэтт, ныряющий неприлично надолго. Мэтт, смеющийся на вопросы, как у него это получается, скромно отвечающий, что точно не является пропавшим морским царём на шуточные претензии Оливии. А сейчас — у него магия воды. И он всё ещё надолго нырял на пляже. Доставал камни со дна, ракушки, кое-что даже подарил мне, они лежат дома на полочке, у совместного фото. Да, он точно сможет. Определённо. Этот человек умеет дышать под водой.       Кажется, из задумчивого мой взгляд стал влюблено-восторженным, потому что Мэтт, нежно улыбнувшись в ответ, смущённо отвёл взгляд. Я закусила губу. Когда уже нам двоим перестанет быть так неловко, это же невыносимо! — Думаю, для меня это не проблема, — Мэтт опустил ресницы. — И я не против намокнуть. — Я думаю, я тебя высушу, ну, как феном, хотя одежду будет тяжеловато сушить, — Сэн задумчиво, наконец, уселась рядом со мной. — В одежде вообще тяжело плавать, — ответил ей Мэтт. — Да, одежда мешает, — невпопад заметила я.       Мы глубоко задумались. — Ой, можно подумать, вы меня в плавках не видели, — Мэтт резко подошёл к воде, будто что-то прикидывая. — За дверью, скорее всего, сухо, поэтому я её открою только когда раздвину воду. Потом резко закрою, когда вы все выйдете, понятно? Мне придётся уходить последним. Так что действовать придётся оперативно. Сэмми, я могу доверить тебе свои одеяния?       Аями растерянно, но радостно кивнул. Кажется, его радовал и одновременно удивлял энтузиазм друга. Мэтт быстро, почти по-солдатски снял рубашку, затем футболку, повесив их на руку друга как на вешалку. Я невольно засмотрелась — сильная слегка загорелая под Айсавэрским солнцем спина, полоски мышц вдоль живота и, кажется, побелевшие узоры растяжек — я удивлена, что это действительно красиво, как мрамор — и выступающие ключицы с россыпью родинок.       Поймав мой взгляд, Мэтт, кажется, сильно смутился, и я, осознав, что творю, поспешила вежливо отвернуться и спрятать от всех своё покрасневшее, как самый сочный помидор в огороде, лицо. Неужели я извращенка? Нет-нет, ни в коем случае! Всё, больше на него не смотрю, пока не оденется!       Перестала отворачиваться, только когда услышала всплеск и восторженное «удачи» от ребят. А я ему ничего не сказала, так переволновалась. Что вообще происходит? На пляже я, кажется, вообще игнорировала тот факт, что у друга есть тело и, на милость Богини, красивое тело. Уговорив себя подумать об этом позже, я заметила постепенно расступающуюся воду на краю зала. И вот, посреди водной глади — аккуратная яма с каплями воды на полу и стенах, но достаточно сухая, чтобы мы там приземлились.       Я растерянно схватила Элиота за руку, левую обхватила Оливия. Мгновение, небольшая щекотка — и мы внизу, рядом с сосредоточенным и напряжённым, но счастливо улыбающимся Мэттом (оказывается, у него такие сильные руки!). Сэн быстро отворила засов, и все начали выходить. Все, кроме Мэтта и Раяна — последний почему-то разглядывал убранство зала и затопленные алтари с раскрытым ртом, тем самым задерживая всех нас. Парень будто бы был в трансе — растерянный, почти напуганный. — Господи, прекрати ворон считать! — воскликнула я и потянула Раяна за собой в дверной проём.       Но, вместо света в окнах, нас с ним на несколько секунд накрыла темнота — и всем, что я могла ощутить, было тонкое запястье приятеля. Чужие голоса растворились во тьме вместе с запахом влажности и плесени. Осталось только неслышное дыхание Раяна и громкий стук моего сердца.       Когда посветлело, я встретилась глазами… с собой? Да, с левой стороны от меня сидела маленькая, испуганная Мирель с выбившимися из хвоста прядями, соломенными волнами опускающимися на мелко дрожащие плечи, в нежно-голубой толстовке и спортивных штанах, даже со свежей ссадиной на щеке. Справа от зеркальной меня —замерший Раян, разглядывающий себя в другом зеркале. В другом зеркале, где был ещё один он и ещё одна я, а дальше — с каждым новым зеркалом все больше, так много, будто бы в бесконечной рекурсии.       Мы вдвоём, отрезанные от большого мира, от друзей, от остального храма столкнулись с самым настоящим зеркальным лабиринтом. Усмехнулась. Перед глазами почему-то появился тот странный бутик, замеченный нами ещё в мае, когда мы были совершенно другими, когда всё ещё было впереди, и мы даже не догадывались, насколько это «всё» масштабное, пугающее и травмирующее. Тот магазинчик, по сравнению с этим местом, казался тремя стекляшками. Со всех сторон, справа, слева впереди, между холодным полом и высоким потолком — сотни бесконечных рядов серебра старинных, но кристально чистых зеркал.       Раньше меня бы это напугало, но сейчас сердце неожиданно замерло от восторга. Я точно видела границы между зеркалами и полом, она была искрящейся, голубой и очень чёткой. Кажется, я была уверена в этом так, как не уверена ни в чём до и после. Также я точно знала, что в этих зеркалах не было порталов — они были плоские и неглубокие, даже в убранстве рекурсий и отражений, не существовало того пугающего объёма. А ещё — я не видела их. Отражений. Неслышных призраков Зазеркалья, шепчущих хрустальным голосом проклятия моему материальному телу. Обещанных Истером демонов, которых я никогда не видела, но была готова разглядеть и вступить в бой в любой момент. — Кажется, нас отбросило, —неуверенно произнёс Раян, поднимаясь на ноги. — Извини за это. — Ничего, — сказала я, хотя сердце дрогнуло от обиды. — Пошли. — Куда идти? — он выгнул бровь, —Тут везде зеркала и непонятно за каким поворот, а за каким мы врежемся в стекло. Или ты что-то видишь? — Ой… Вижу. Да. Если не понимаешь, куда ведёт дорога — просто иди за мной. По идее, зеркальный лабиринт не имеет разветвлений, только многочисленные тупики. Но я вижу их все. — Ты крутая, — выпалил он, а затем осёкся. Я нервно повела плечами, а затем уверенно сделала шаг вперёд. Скорее бы выбраться отсюда и не думать об этом человеке, что так смущается обычного комплимента. Но, на всякий случай, вежливо улыбнулась.       Путь продолжали под тяжестью обволакивающей и тяжёлой, почти ощутимо неловкой тишины. Голубое свечение усиливалось, а зеркала темнели, и вместе с ними мерк свет, так мягко заливавший всё пространство в начале нашего пути. Несмотря на то, что я ясно видела мелькающую впереди тропинку, тревога усиливалась. Восхищение от увиденного, накрывшее в первые секунды пребывания здесь, разбилось стеклянной крошкой, обратилось хрусталём. Зеркала обрели объём и глубину, и каждое — вело в зазеркалье, в бесконечный круговорот пустоты и просветов.       Их я увидела не сразу. Отражения. Пока мы шли по светлой части коридора, они оставались незаметными тенями, но теперь — чёрные лица остро вырисовывались в зеркальной глади. Даже не лица, а одни очертания, без формы, без чёткого силуэта. Отдалённо напоминающие людей, они шептали что-то хрустом стекла и медленно тянули в мою сторону руки. Глаза отражений сияли синевой. Тревожно закусила губу. Сконцентрировалась на дороге, на узкой границе зазеркалья и реальности, змеёй лежащей на полу. Если не смотреть в их глаза, если не касаться их мутных ладоней, то не так уж и страшно. Тогда даже бороться не надо.       Забавно. Я всегда боялась зеркал, с самого детства чувствовала в них что-то тёмное, неладное, глубокое. Когда открыла в себе такую сильную магию, вдруг ощутила бесконечную смелость и свободу. Все страхи показались глупыми и несущественными, и я смеялась им в лицо, наивно полагая, что все беспокойства беспочвенны, однако это было ошибкой. Может, зеркальная гладь безопасна для всего мира, для огромного процента людей, никак не связанных с другими мирами и порталами, но для меня, для человека на границе правды и вымысла, реальной тропы и бесконечности чужих коридоров — зеркала опаснее всего на свете.       Нога легко заскользила, и моё тело рвануло вниз. Испуганный крик замер в горле, но неожиданно я зависла в воздухе — Раян поймал меня за талию и, слегка напрягшись, поставил ноги. Лёд. Надо же. Значит, мне не показалось! В лабиринте действительно стало холоднее, и неспроста — пол под ногами медленно леденел, покрываясь ажурными узорами прямо на наших глазах. — Будь осторожнее, — почти мягко сказал он. — Я понимаю, ты смотришь вперёд, но не настолько отрешённо же! — Ну да, наверное, — я очень старательно посмотрела под ноги и тут же поскользнулась. Какой позор! — Только не говори мне, что не переносишь лёд! Что, даже на коньках не каталась? — Представляешь, нет! Я на льду как крокодил на… Ну да, на льду.       Раян засмеялся. И вдруг тревога отпустила. Несмотря на хрустальный звон со всех сторон, несмотря на подступающий мороз, который заставлял покрываться мурашками и кутаться в толстовку, я вдруг ощутила себя будто на школьной перемене. Иногда молчание всё-таки не золото. Кажется, с людьми следует общаться, а не игнорировать их существование. Тогда действительно будет легче.       Мы осторожно прошли вперёд, я медленно и плавно скользила по заледеневшей дороге, а Раян ненавязчиво и аккуратно сжимал мой локоть и блокировал падение. Чем дальше мы шли, тем тяжелее становился воздух, тем ярче блестели узоры на зеркалах, которые было уже сложно перепутать с чем-то ещё. Теперь это была лишь тропа вдоль леденеющих стёкол. Раян говорил. Неспешно, неуверенно, он вспоминал школьные будни, и я бодро отвечала ему, пугаясь неожиданно потеряться в пустоте размышлений. Но под ногой что-то громко хрустнуло, и Раян, отпустив мой локоть, упал на колени, обхватив голову двумя руками. Я от неожиданности последовала за ним. Сидя на ледяном полу, чувствуя, как холод обжигает ладони, разглядывая трещину под нами, я неуверенно подняла глаза на приятеля. — Я всё вспомнил, — твёрдо сказал он, поднимая на меня свои изумрудные глаза. — Эйприл, Лорда. Всё. На шее у него что-то светилось — будто бы печать, но не та, которую мы видели в воспоминаниях, другая. Нежно-голубая, как аквамарин. — Что именно ты вспомнил? — я неожиданно уверенно поднялась на ноги и протянула приятелю руку помощи. — Поэтому так увлечённо рассматривал залы? Ты уже был тут? — Я — нет, но она — да, — костлявым указательным пальцем Раян надавил на печать, всё ещё слабо мигающую сквозь шею. — Я знаю здесь каждый зал, каждую комнату, хотя вижу всё впервые. Это очень сложно понять, но она — сдерживает магию всего мира. Почему именно наша семья? Не знаю. Просто кто-то из моих предков дружил с Айри Аккацуми, той, что остановила Зелёное пламя. И не смотри на меня так, никто не верит больше в то, что огонь исчез сам. Печать создали именно здесь, и поэтому каждый её носитель, оказавшись у истоков магии, ощущает лёгкое дежавю. В моём случае, не лёгкое. Наверное, потому что время пришло. Так сказала Сорами. Тогда я не понял, что она имела в виду, но меня попросили «не делать это», пока Король демонов жив. Теперь, кажется, понятно.       Я беспомощно открыла рот, не в силах возразить. Мы пошли дальше. Значит, печать, сдерживающая магию? То, из-за чего в нашем мире после Айсавэрской трагедии так мало крупиц волшебной силы, так тяжело быть магом? То, из-за чего мы строили все эти реакторы, изучали магиохимию и техномагию — лишь мерцание голубых символов на шее восьмиклассника. — А кто… Был предыдущим носителем? — Моя мать.       Я немного помолчала и сделала попытку не упасть. Меня тут же подхватили под руку, отчего стало стыдно и неловко. Его мать. Покойная мать. Печать, сдерживающая магию. Лорд. Неожиданно всё стало на свои места и напугало до чёртиков. Что Лорд сделал с его матерью? — Лорд убил её? — спросила я, забыв о чувстве такта. Пальцы Раяна нервно сжали моё предплечье. Но отступать было поздно. — Да. Эйприл была его шпионом. Мы же одного возраста, и… Она всегда ходила в косынке, сколько я мог вспомнить. Очень нравилась моим родителям. И мне тоже очень нравилась, кажется, я планировал жениться. Ну да, маленький ещё был, и что? Она… называла меня золотом. Мы были не разлей вода, а потом… Он забрал её. И убил маму. Кровь мешалась с водой. А печать оказалась у меня, прежде, чем Лорд попытался забрать её. Мама знала. Кажется, Эйприл что-то кричала, плакала. Я тоже плакал. Я ничего больше не видел и плакал. А люди шли мимо. — Как? Просто проходили мимо? — слишком громко для узкого коридорчика были произнесены эти слова. Как сирена. — Да. Будто бы им не было дела! Я плакал, кричал, когда её убивали, я был парализован, но никто не помог! — голос парня дрожал и срывался на крик. — Точно. Поэтому я ненавижу людей. Им всё равно. Им было всё равно.       Злобно брошенные фразы отражались от замерзающих зеркал.       Раян неумело вытирал свободной рукой слёзы. Я осторожно прижимала его к себе. Мы не прекращали идти. — Наверное, — неуверенно начала я, стараясь унять мелкую дрожь в голосе. Мыслей почти не было. Только злость и страх. И немного, на самом краю сознания — догадка. Схватилась за неё как за спасательный круг. — Раз Лорд смог парализовать тебя… Он мог и спрятать вас от чужих глаз? Я имею в виду, он же демон, владеющий магией Искры? А никто не знает, на что способна первичная магия… Когда Лорд ушёл, люди же подошли? Подошли, да?       Горячие слёзы обожгли щёку. Больше мыслей во мне не осталось. Злость путалась с отчаянием, впиваясь в вязкую темноту. Тело слабело. Всё было статично и устойчиво, но до того вязко и плавно, что становилось страшно. Зубы упёрлись в нижнюю губу. Сердце стучало в висках, у шеи и на запястье.       Раян резко повернулся ко мне и вскинул брови. Всё лицо его расслабилось, сгладилось, будто бы кто-то хорошенько прошёлся по каждой складке кожи большими пальцами. Приятель удивлённо, почти радостно поглядел мне в глаза, а затем неожиданно крепко-крепко обнял, прижимаясь всем дрожащим телом. И заплакал. — Спасибо, — прошептал он тихо-тихо, обжигая дыханием и так горячую кожу на моей шее.       Мысли путались. Неужели он никогда не думал об этом? Мысль казалась мне простой и очевидной. Было даже странно чувствовать себя его спасительницей и героиней. Разве, зная способности Лорда, нельзя понять это самостоятельно? Нет. Нельзя. Когда на твоих глазах убивают самого родного человека, а близкая подруга оказалась предательницей — нельзя. А потом его лишили этих воспоминаний. Маленького, ни капли не обозлённого Раяна его же сознание оберегло от крови и криков, но не от обиды и не от злости. А сейчас, когда он вспомнил всё под влиянием печати — чувства вернулись с новой силой. Обычно, когда перестаёт быть страшно, становится легче. Перестаёшь бояться и ненавидеть, в какой-то момент всё равно приходится. Но это надо вспоминать. Думать. Анализировать. У Раяна не было возможности вспомнить. Только боль. — Тяжело было жить в ненависти? Не зная, из-за чего ты так зол? — прошептала я. — Адски тяжело, жить с одними лишь «Лорд убил мою мать» и «люди злые» в голове, между которыми вдруг пустота, — он крепче обнял меня, и чужие слёзы намочили толстовку. – Спасибо, что сказала это. Я думаю, я сам бы понял, но… — Но спустя время. Я понимаю. — Жаль Эйприл. — Да.       Мы стояли так несколько минут, но, мне показалось, будто целую вечность. Холодало. Ноги дрожали уже не от избытка чувств, а от пронизывающего мороза. Шёпот Отражений медленно стихал. Раян легко отпустил меня, вытирая рукавом рубашки слёзы.       Трещина под ногами росла. Что-то заставило меня резко дёрнуть руку Лоноэ и броситься вперёд, скользя по холодному полу. Не зря. Под не такой уж толстой коркой льда кипела, вздымалась и бурлила раскалённая лава. Корка плавилась под её кипением, становилась всё тоньше и ломалась под ногами как имбирное печенье. Мы побежали.       Извилистая дорога вывела в огромную комнату, стены которой обращались округлым куполом. И на каждой стороне, спереди, сзади, сбоку и сверху — зеркала, тёмные зеркала, ведущие в другие миры. Но в одном, наверное, выход из лабиринта, наша дорога к друзьям. В иных, вероятно, погибель. Раян левой рукой, объятой голубым усилителем старался укреплять лёд, а правой в красном — сдержать лаву. Я стояла. Зеркала, чёртовы зеркала были одинаковыми. Все — как одно, тёмные, мрачные, манящие. Отражения вновь вытягивали вперёд свои пальцы, не давая ступить и шагу. Шёпот, шёпот, шёпот. Нельзя шевелиться. Одна ошибка, одно неверное движение — и мне конец, меня съедят с потрохами, вывернут наизнанку и украдут. В некоторых зеркалах — никого. Но ведь их так много! Как не ошибиться? Как выбрать верный путь? — Я знаю, где выход! — уверенно крикнул Раян, отпустив правую руку. Лава начала закипать и бурлить под тонкой коркой льда. Сзади уже был кипящий океан, что плавил зеркала, обращая их в пар. Комната наполнилась треском. — Идём, скорее!       Перед моими глазами вырос огромный ледяной мост, ведущий к зеркалу. Лёд трещал и плавился. — Ты уверен? — я постаралась перекричать какофонию звуков разрушающегося лабиринта. — Прошу, поверь мне! Я помню! Недолго думая, я схватила друга за руку. Мы побежали по разваливающейся глыбе льда, сквозь треск, шум и шепот, среди холода, жары и зеркал, зеркал, бесконечных зеркал. На всякий случай — вытянула руку с искрящемся усилителем вперёд. Но магия не потребовалось. Мы нырнули в портал как в бездонное озеро, и на миг нас поглотило гулкое пространство зазеркалья, а затем всё стихло.       Никто больше не бурлил, не шептал, не трещал. Но кто-то дышал. И смеялся. Как сквозь туманную дымку, вроде той, что мы видели сегодня утром, я услышала радостный голос Сэма: — Вот и вы! — я радостно улыбнулась ему, а затем вновь закрыла глаза, падая в бархатную тьму и на чьи-то колени.