Жертвы обстоятельств

У того, чей пройден путь

Забьется сердце вновь Если в нем жива любовь

      На траве в восходящих солнечных лучах блестели капли росы. Внизу, в ущелье, мирно текла узкая голубая речка, объятая туманом. Рядом со мной поспевала земляника, первые кроваво-красные ягоды испуганно вздрагивали, когда я рукой задевала траву. Лес звенел птичьими голосами — заливался свистяще-клокочущей трелью чёрный дрозд, пищала синица, кричали, ворковали, кряхтели, звенели неизвестные мне пернатые певцы. Лес, ещё вчера тихий, неживой, сегодня задыхался от звуков, запахов, красок. Мы с Оливией сидели на краю небольшого обрыва, подставляя замёрзшие за ночь лица солнечным лучам. При всей моей любви ко сну во всех его комбинациях, в палатке сложно было долго оставаться. Мир вокруг будто бы сжимался, съёживался до размера грецкого ореха, тканевые стены палатки давили, земля становилась невыносимо твёрдой, а утренний холод нагло дергал за ноги, забираясь в складки спального мешка. Поэтому, всего в пять утра мы с сестрой вместе вылезли из палатки и отправились разглядывать окрестности в поисках тихого и красивого места, чтобы скоротать время перед официальным подъёмом. Мы срывали с гибких тонких стеблей землянику и отправляли её в рот. Я протыкала ягоды языком, пропитывала его сладким соком, медленно, стараясь сохранить привкус земляники во рту как можно дольше, чтобы не съесть все ягоды слишком быстро. Это было мягкое и нежное утро. — Когда ты ему признаешься? — Оливия вытерла испачканные ягодами губы и, отвернулась к солнцу. Я привычно глубоко вздохнула. — Кому ему? — надо притвориться глупой. Я не могу так быстро сформулировать ответ на вопрос. — Ми, ну ты чего? — она засмеялась. — Я ни за что не поверю, что ты меня не поняла. Я слышала твой влюблённый шёпот вчера. — Ох, — простонала я. — Я не знаю, Лив, я… Это так сложно… Когда я говорю это пустоте, фотографии, отражению в зеркале, да кому угодно, это просто. Мне нравится Мэтт. Я люблю Мэтта. Видишь, я могу спокойно сказать это, произнести, тысячу разных формулировок создать. Но когда он рядом со мной, я теряю способность формулировать свои мысли. Я думаю, меня просто пугает, что произойдёт после этой фразы. — Думаешь, это будет что-то плохое? — сестра раздавила губами очередную ягоду и красный сок потёк по её подбородку. — Нет, будет определённо по-другому. Я скажу, и между нами всё изменится, вот что меня пугает. Готова ли я к изменениям? К чему-то новому, отличающемуся от моей обычной жизни? Даже хорошему, но непривычному? Я не знаю. Не думаю, — я крепко зажмурилась. Перед глазами неожиданно нарисовался Лэнс, моя первая любовь. Первый, кому я признавалась. — Когда я впервые признавалась в любви, этого не было. Думаю, потому что знала, что мне откажут. Хотя, разумеется, розовые фантазии были, но это всё ощущалось мечтой. Нереальным, а сейчас… Мэтт слишком реален. Я хочу быть ему ближе, чем есть, но такая близость меня всё ещё пугает. — Ты права, романтика в мыслях и на деле — совершенно разные вещи, я тоже не так давно это поняла. — Когда осознала себя асексуалом? — несмотря на облегчение от разговора о моих чувствах, долго говорить о себе мне было некомфортно. К тому же, была тема, волновавшая меня куда больше моей влюблённости. — Ну да, — сестра слегка дёрнула плечами. В уголках её глаз заискрились бирюзовые огоньки. Она, как большая эмпатка, быстро уловила желание поговорить о ней. — Это было очень сложно принять. Больше всего на свете мне всегда хотелось быть такой, как надо. Я довольно рано осознала свою одарённость и довольно рано услышала первые презрительные речи о ней. Талант — это не всё, куда важнее работать. Что я смогу, имея и талант, и стремление работать? Чего достигну? В какой-то момент мне показалось, что мне подвластно всё, и я могу стать тем, кем хотела бы. В том числе, иметь отношения. С кем-то красивым, надёжным, приятным, романтичным, — она усмехнулась, заглядывая мне в глаза. Видимо, чётко осознавая, кого я мысленно наградила этими многочисленными эпитетами. — Я даже не знаю, откуда вообще взяла это. Но у успешной девушки должны быть отношения. К тому же, мне всегда нравились сказки, особенно мне нравились королевы. Сильные, мудрые, красивые, зрелые. А где вы видели королеву без короля? Отношения казались мне необходимостью, а описанные в фильмах бабочки в животе — мифом, вроде того, что у женщин, долго живущих вместе, менструальный цикл синхронизируется. — Интересные у тебя сравнения, — не выдержала я. — Первое, что пришло в голову, ясно? — Ливи наигранно нахмурилась. — Так вот, я думала, что так не бывает. Бывало, в школе или на гимнастике я выбирала самого популярного или симпатичного мальчика и считала, что я в него влюблена, хотя, на самом деле, он мне просто импонировал. Как человек. Бывали и более сильные чувства, от которых всё сжималось внутри. Может, это любовь? Может вот они, чувства? Но сейчас понимаю, что это тоже было не то: это была дружеская симпатия, сильная и яркая, но не выходящая за рамки. Неладное я заподозрила, когда ты в этого своего Лэнса влюбилась. Про чувства Мэтта к тебе я тогда ещё не знала, он мне позже сообщил. Но я наблюдала, как ты ведёшь себя, когда речь о нём заходит, что происходит с твоими щеками, как ты нервничаешь, как плакала, когда он тебя отшил. Я думала тогда, неужели это так больно? Однажды я призналась в «любви» мальчику, но когда он вежливо отказал мне, я даже не подумала о чём-то таком. Мне было просто его забыть, перестать общаться, выкинуть его из головы. Сравнивая тебя с собой, я замечала всё больше отличий. А потом Мэтт… И его слова о тебе, полные нежности и любви, не смотри на меня так, он тобой одержим был очень давно. Всё это натолкнуло меня на странные мысли. Тогда я впервые вбила в поисковик, как называется, когда ты не влюбляешься, не хочешь ни с кем целоваться, гулять под луной и, тем более, не смотришь на чужое тело с желанием сделать с ним что-то похабное — да, озабоченные мальчишки и девочки, штампующие великие рассказы о том, как их… во все щели тоже оставили свой отпечаток. Асексуал. Хорошее слово. Приятное. Но мне было совсем мало лет, я подумала, что ошибаюсь, может, просто правда слишком для этого мала? Но время шло, и я понимала, что, вероятно, не ошиблась. — Было непросто это принять? -Да, довольно сложно. Я привыкла всем нравиться, и для меня шоком было лишь то, что по этой причине многие люди могут от меня отказаться — ведь им, оказывается, нужно было от меня не то, что я хотела дать, а то, что я физически не могла. Я ощущала себя сломанной, неправильной. В конце концов, иногда я просто думала, что придумала себе асексуальность, а на самом деле глубоко травмирована и… Словом, я была будто в паутине. Проще стало недавно. Незадолго до смерти, я вдруг подумала: а кому я что-то должна? Я никого не обманываю, я говорю как есть. Я не могу сделать счастливыми всех, так? Я имею право не влюбляться. — Так и есть, — я осторожно обняла сестру, прижимая её к себе. — Ты можешь быть такой, какая ты есть. Что я могла ещё сказать?       Мы вернулись спустя час, со стаканчиками, полными земляники, свежие, в мокрых от росы штанах и с растрёпанными ветром волосами. Наши друзья уже готовили завтрак, и вдоль лагеря расползался липкий запах овсяной каши, бурлящей в котелке, что медленно покачивался на костре. Готовили мальчики, это была их смена. Наше женское дежурство планировалось на сегодняшний вечер. Сейчас же девочки разбрелись по лагерю — Сильвия почти обнималась с какой-то потрёпанной книжкой у нашей палатки, Сэн тыкала костёр палкой, а Шарли пила кофе, сидя на расстеленной на траве толстовке Джеймса — огромной, зелёной, с большим авокадо и неразборчивой надписью на рилийском сзади. Двинулись в путь уже после завтрака. Так плотно и сытно поев, организм требовал крепкого и длительного сна, еда давила, голова тяжелела и так и норовила упасть на плечи. Но в этот раз не было возможности даже погрузиться в полудрёму, бросая ноги на произвол судьбы, автоматически вышагивая по тропинке. Лес изменился. Он стал древним и холмистым, исчезли равнины, гибкие тропинки и сладкий запах хвои, всё было изрезано ямами-окопами и холмиками, из которых смешно торчали древесные корни, отдельно напоминающие невиданных существ. Мы шли быстро, почти бежали, насколько это позволял лес, кусты царапали мои бедные ноги, а в волосах то и дело застревала паутина. Пару раз то-ли Сэм, то-ли Джеймс случайно врезал мне веткой, а спустя несколько часов ходьбы с некоторыми передышками, ноги мои готовы были завязаться в морской узел от усталости. Меня почти шатало из стороны в сторону, как резиновую надувную игрушку, что ставят у магазинов, желая привлечь покупателей. Именно это заставило меня споткнуться на ровном месте, резко налететь на ближайший пень, перелететь через него, сломав весёлую группку опят, растущую там, и кубарем скатиться вниз с очередного пригорка. Я застонала. — Мир, ты что, учишься балету? — наигранно-ошарашено произнёс Сэм. Джеймс издал невнятный смешок. — Ты в порядке? — Мэтт, тоже, кажется, сдерживая смех, взял меня за талию и поднял на ноги. Я смущённо улыбнулась. — Кажется, в порядке, — потёрла ушибленное место. Да уж, наверное, будет синяк. — Видимо, я очень хочу полежать. — Между прочим, я тебя очень понимаю, — начала Сэн, спускаясь к нам. — Эй, смотрите! Там что-то есть! — Вот это ты глазастая, я даже не заметила, — удивилась я.       И правда, за зелёной завесой леса была видна как-бы полуразрушенная стена, на которой умелой рукой кто-то вывел узор на непонятном языке. Надписи были почти выцветшими, кривыми и очень красивыми. За стеной будто бы леса не было, так как сквозь ветви нам в глаза било солнце и виднелся ярко-голубой ломтик неба. — Что это? — наконец сказала Шарли. — Эеро, разрушенное поселение, — мягко объяснил Шаман. — Когда-то здесь жили люди, умеющие близко общаться с духами, да, теми духами, коих ты, Сильвия, умеешь призывать. Они без особой магии могли разговаривать с теми, кто населяет незримый мир магии и стихии. Этот народ был гораздо ближе к магии, чем мы, пожалуй, ближе, чем я и любой другой живущий где-либо шаман. Они были способны восстанавливать сломанные артефакты, возвращая в них силу, лечить смертельные заболевания, создавать призраков и становиться призраками. Они видели всех существ, что есть на Анеке, а также говорили на драконьем языке. — Они создали храм, куда мы идём, — восторженно воскликнул Сэм. — Именно так, — кивнул Шаман. — Но почему их больше нет? Демоны, вампиры, какая-либо другая сила? — Они ушли сами. Однажды, один за другим, они покидали эти земли, пока не осталось никого. Они оставили храм нетронутым, раскрыв мне правду о дороге к нему, а сами разбежались по земле. Это случилось под конец последней Вспышки магии. — Вспышки чего?.. — Элиот изогнул бровь. — Точно, ты ведь ещё не знаешь, как поменялся мир, — радостно сообщил Сэм с азартом человека, готового объяснять. — Количество магии в воздухе циклично. Иногда магических частиц в воздухе много, потом их становится слишком много, настолько, что это ведёт к катаклизмам! Тогда магия постепенно уничтожает сама себя. Например, пожар в Айсавэре — фактически самоуничтожение магии. — Так вот, почему это произошло, — пробормотал Элиот, ещё не отошедший от выжженных пустошей на месте его родных поселений. — Так, вероятно, здесь что-то произошло после пожара в Айсавэре? — подвела итог Оливия. — Что-то, что всё изменило, заставив древних покинуть это место? — Ты совершенно права, — Шаман тепло улыбнулся. — Поэтому, нам не стоит туда идти. — Серьёзно? После всего, что вы нам рассказали? — раздражённо воскликнула Сильвия. — Теперь, когда мы горим желанием хотя бы зайти в это место? — Но там опасно, — возразил Джеймс. — Вы же сами слышали, даже великие маги не выдержали и ушли. — К тому же, если даже Шаман не знает, что нас там ждёт! — поддержала Оливия. — Однако мы не сможем заснуть, если туда не пойдём! И нам может повезти! Нам всегда везёт! — оптимистично возник Сэм. — Согласна, бро, — Сэн сияющим взглядом окинула Шамана. — К тому же, мы тоже маги, и если что-то пойдёт не так, обязательно себя защитим! — Я сомневаюсь, что… — Нет, мы пойдём туда! — Раз вы хотите это увидеть, я не должен вас сдерживать, — заметил Шаман. — Однако я пойду с вами. — Ура! — Сильвия и Сэм дали друг другу пять и скрылись за мохнатой зелёной завесой. Остальные ребята и Шаман пошли следом.       Я, слегка прихрамывая, поплелась следом. Из глубины леса донёсся приглушённый свист, переходящий почти в плач. Интересно, что это за дятел такой?       Кусты выплюнули меня на полуразрушенную гнутую старинную улочку. Стена, которую мы видели из леса, была когда-то молитвенным домиком — я слышала о таких когда-то, маленькое помещение со святыней и благовониями, исписанное рунами, пропитанное сандалом, со странного вида статуями и изображениями. Сейчас от домика осталась одна стена и маленький кусок алтаря с нацарапанной рядом надписью на неизвестном языке. Напротив домика стоял разбитый газовый фонарь, изрезанный завитушками, с чудной горгульей у стеклянного купола. Я прошла по заросшей улочке вдаль, прислушиваясь к голосам друзей. Покрытый мхом, разваливающийся тротуар обнимали домишки, маленькие и каменные, с разбитыми штормами окнами, огрызками штор и горшками, где разрослись самые стойкие тропические растения. Так, из раскрытого окна одного, совсем крохотного домика, выползал бело-зелёный плющ и, цепляясь за каменную и мшистую стену, полз к черепичной крыше. Я решила зайти в дом.       Скрипнула дверь, зазвенел ловец солнца, подвешенный у окна, и я увидела крохотную комнатушку, мягко перетекающую в коридор, а там — в кухню. Исчерченный созвездиями пол стыдливо выглядывал из-под ковра, наполовину съеденного молью. У окна, откуда вылезал живучий плющ, стоял почти сгнивший стол, рядом валялся стул, у которого от времени потрескалась спинка. На столе лежала раскрытая книга с выцветшими страницами, между ними даже ютился старинный карандаш. Если бы не затхлый запах и гниющая мебель, казалось бы, хозяин вышел по делам, встав из-за стола, и вот-вот вернётся. Я осторожно, скрипя половицами, двинулась в сторону кухни. Старая печурка, круглый обеденный стол, пень-стульчик, осколки глиняной посуды на полу — место выглядело таким тоскливым и покинутым, что у меня горько сжалось сердце. Несуразно большое яйцо в розовую крапинку лежало в раковине. Интересно, оно драконье? Если да, лучше не трогать. Пусть после вспышки магии появится тут первый дикий дракон. Было бы действительно здорово.       Не вынося больше одиночества этого места, я мягко вышла из дома, скользнув взглядом по надписям на странном языке, напоминающем тот, что исчертил двери Чудесного сада. Сзади послышался слегка завывающий шелест, и я вздрогнула. На минуту звук лёгкого летнего ветра напомнил мне чей-то шёпот. Однако это было лишь очередной глупой игрой воображения.       Разрушенное поселение, вероятно, сверху напоминало паутину, где ниточки-лучи отходили от центрального круга, преодолевая миллионы ветвлений, в итоге обрывались лишь у мшистых стволов деревьев. Очередная гнутая улочка, обрамлённая сломанными фонарями, размытыми деревянными вывесками, полуразрушенными домами и заросшими садами, вывела меня на небольшую освещённую площадь. В центре стояла статуя. Три девушки с гнутыми ушами, подобно тех, что, судя по писаниям, были характерны лишь для богов, стояли тут, спиной к спине, с высоко поднятыми головами. Статуя очень хорошо сохранилась, поэтому совсем скоро в женщине с длинными волосами и пышной фигурой я узнала Богиню. Такую, какой изображали на учебниках об истории магии, такой, которой её могли заметить очевидцы во время Последнего пришествия. В длинном платье до лодыжек и босиком. Девушка улыбалась и смотрела на небо, её макушка покрылась мхом, а у оголённой кожи пяток рос жёлтый цветок, чем-то напоминающий чахлый одуванчик. Это определённо была богиня, — я улыбнулась, заметив стрекозу, садящуюся на вытянутый указательный палец левой руки. На её сетчатых крыльях весело бликовало солнце.       Но остальные девушки — кто они? У второй, стоящей рядом, был мрачный взгляд — прищуренные глаза, опущенные брови, даже её идеально прямые длинные волосы казались удивительно тяжёлыми. Улыбка на мраморных губах была прозрачной и незаметной. Платье было длинное, но с разрезом почти до середины бедра, с широкими рукавами, чем-то похожее на кимоно, одежду, которую носят жители восточных регионов. Рука показывала в противоположную богине сторону. Спиной к обеим девушкам стояла почти девчонка — она выглядела не сильно старше нас. Короткие волосы по плечи, игривый взгляд, лёгкая полуулыбка, платье с пышными рукавами. Руки её никуда не указывали, они были соединены, будто бы, таким образом, показывая объединение Богини Евы и незнакомки в кимоно. — Я видел её портрет у Шамана, — раздался голос Мэтта прямо у меня над ухом. От неожиданности я сделала быстрый шаг в сторону, отдаляясь от него. — И в Академии, напротив твоей комнаты. Ну, в смысле комнаты Оливии. — Да? — я удивлённо наклонила голову набок, как собака. — Наверное, поэтому она кажется мне смутно знакомой. Она же должна быть зелёной, да? — Да, думаю, так, — Мэтт подошёл к статуям, хорошенько оглядел их, кончиками пальцев коснулся травы, росшей у ног незнакомки, и улыбнулся мне. — Как ты думаешь, кто они? — Наверное, богини, — я кивнула другу. — Как и Ева. Я где-то читала, что она ранее считалась Богиней жизни, значит должна быть богиня смерти, и… и… чего-то между? — Богиня комы? — попытался пошутить Мэтт. На удивление, вышло удачно, ибо мы оба рассмеялись.       Мы просидели ещё немного — вдвоём, весело болтая. В какой-то момент я положила голову на его плечо, даже прикрыла глаза от удовольствия, а он обнял меня за плечи и что-то радостно рассказывал об архитектуре, характерной этому народу. Я старалась вслушиваться в каждое его слово, не пропускать мимо ни предложения, но от тепла его тела, от бьющего в глаза солнце и от усталости меня очень разморило, и я могла бы заснуть, если бы с громким криком на площадку не выбежал Сэм. Крик был сигналом восторга. Он радостно и отрывисто завопил что-то о древней магии, близкой к самой магии Искры, рядом также восторженно что-то пищала Сильвия о древних рунах на том же языке, что и надписи на дверце сада, и теперь она может попробовать перевести всё это. Оливия улыбалась им обоим, радостно кивая на каждый радостный вопль. Остальные же, кажется, почти игнорировали этот ботанский шелест, восхищаясь красотой и спокойствием этого места. — И всё же, здесь невероятно мило, — выдохнула Сэн, облизывая пересохшие губы. — Не понимаю, что же им тут не понравилось!       Дальше всё произошло быстро. Со всех сторон послышался гул, как от взлетающего самолёта. Он давил на уши, выл, разрывал на части, переходил в шелест, в визг, даже в звуки флейты, был катастрофически пронзителен и неоднороден. Я испуганно сжала руку Мэтта, как самое безопасное, что может быть рядом.       Они появились не сразу, и мне было трудно их описать. Огромные люди, сотканные из воздуха, напоминающие одновременно смерч, колеблющийся воздух и прозрачные простыни. Но это всё неживое формировало людей. Огромных тёмно-синих, уходящих в черноту людей без глаз и ртов, издающих весь ряд подобных звуков своими парящими телами. Витая в воздухе, они роняли ветки, рушили крыши, обвивали статуи. Сотканные из воздуха, они могли каждого из нас сломать как хворост под ногами. Моё сердце забилось как сумасшедшее. — Сюда, — резко и слишком громко для старого человека крикнул Шаман.       Мою руку резко рванули, я куда-то побежала, различая в бесконечном мелькании воздуха лишь спину Мэтта, куда-то ведущего меня за собой. Перед глазами промелькнула деревянная дверь. Мы оказались в очередном полуразрушенном каменном домике. Шаман поспешно закрыл все окна и повернул задвижку на двери. На удивление, она всё ещё работала. — Это…что? — Сэм изогнул бровь и приложился губами к кровоточащей царапине на запястье. Похоже, что его ранили острым ветряным лезвием. — Духи ветра, — мрачно проговорил Шаман. — Бессмертные существа, что заботятся о воздухе на Анеке. Они создают ветра, смерчи и ураганы. Они поднимают волны в океанах, они же прекращают любое дуновение, делая штиль на морях обычным делом. — А как же… Законы физики? — Они работают вместе, позволяя одному стать частью другого, — улыбнулся Шаман. — Но отчего они злы на нас? — Шарли подошла к закрытому окну и коснулась его пальцами. Снаружи бушевали жуткие завывающие твари, рыская по городу. — Вероятно, на них лежит проклятие. Наложено ли оно демонами, или является побочным эффектом зелёного пламени, мы не узнаем. — И что нам теперь делать? — Сидеть здесь и ждать, разумеется. Они полетают и перестанут, тогда мы потихоньку уйдём, и…       Джеймс не договорил, ибо мы услышали громкий хлопок двери. Прежде, чем мы успели что-то сообразить, понять, кого не хватает, запереть дверь, Шарли вскрикнула. Там, за окном, напротив громадных полупрозрачных существ стояла Сэн. Её коса расплелась, и волосы развевались на ветру, колени подкосились, но плечи были расправлены. Вся её фигура рядом с огромными духами казалась маленькой и слабой, хоть и все её мышцы были напряжены. — Ты с ума сошла? — Шарли широко раскрыла окно. — Они же в миллион раз сильнее! — Это вы сошли с ума! — ответила она, не поворачиваясь. — Сидеть и ждать, пока они улетят? А если мы пропустим полнолуние? Что тогда? — Но ты же можешь погибнуть, — закричал Сэм. — Но, я хотя бы попробую! — ответила она и сделала шаг навстречу духам. Было поразительно жутко наблюдать, как подруга отдаётся ветру. Хотелось броситься к ней, спасти, оттащить к нам, но ноги у меня стали как ватные, я не смогла даже отойти от окна, даже закрыть глаза. Оставалось только смотреть. Смотреть, отчаянно хватаясь за оконную раму.       Сзади Сэм бился плечом в дверь — она заблокировала её снаружи барьером, чтобы мы не забрали её с собой.       Она была удивительно хороша. Поднявшись в воздух, она легко уворачивалась. Её бой напоминал танец. Отступление, отступление, поворот в воздухе, выпад — и дух захвачен, она держит полы его мантии рукой, второй, он обволакивает её. Что она делает? Зачем держится за нетелесное? Как вообще можно победить духа? Существо из Того мира? Она ведь не знает, совсем не знает! Тянет на себя, в надежде одолеть, рассеять.       Отступает. Всё ещё в воздухе, всё ещё окружена. Сердце моё билось сильнее и чаще, было жарко. В ушах звенело от свиста ветра. Неожиданно Сэн оступилась. Дух схватил её огромными лапами, она пыталась связать его воздушными нитями, но он закрутил её в смерч и уронил на землю. Она была ещё жива тогда. Потёрла ушибленное место, приподнялась на руках, а затем её отбросили к стене дома, как ненужную деталь. И что-то с ней сделали. Господи! Кажется, она открыла глаза, а затем дёрнулась. Всё её тело будто бы охватила судорога. Эйфорическая улыбка скривила её губы, после чего она замертво свалилась на землю. Сзади распахнулась дверь, и Сэм удивлённо упал вниз, издав вопль. — Сестра, — закричал он, подбежав к окну. Вокруг неподвижного тела девушки кольцом кружили духи, будто бы водя хоровод. — Я её… не чувствую! Нет… не может быть! — Она мертва? — зачем-то спросила я, ощутив, как горячие слёзы обожгли мои щёки. В груди всё сжалось до одной точки. В висках набатом стучало сердце. — Нет, — воскликнул Джеймс. Я увидела, что из его глаз льются слёзы, и он усердно вытирает их рукавом толстовки. — Она ведь просто потеряла сознание, да? — Нет, — Сэм уже не кричал, не плакал, он будто бы остыл — вечно шумный, необузданный и яркий, он будто бы потух, из пожара став тлеющим угольком. — Я не чувствую её. Это может значить только одно. Она, правда, мертва. — Что значит — не чувствуешь? — Оливия схватила Аями за руку. — У вас была та самая связь? — Да, как и у всех потомков Южного народа. Связанные кровью связаны магически, — пробурчал он, устремив взгляд в пол. — И… если я её… не чувствую…       Он рухнул на колени.       Я не могла ничего сказать. Не сдерживая слёз, ощущая их на своей шее, на одежде, повсюду, сливаясь с чужими всхлипываниями, я подошла к окну.       Тело девушки неподвижно лежало, окруженное полупрозрачными колеблющимися мантиями. Расслабленные мышцы. Тёмно-русые волосы, перьями колеблющиеся на ветру. Изящный профиль. И улыбка, почти оскал. Как мы это допустили? Как мы не узнали? Это наша ошибка. А теперь её нет. Раз — и всё. Как будто электроприбор выдернули из розетки. Как залили огонь водой. Перед глазами плыли воспоминания. Мягкие, точно морской бриз. Наша первая встреча — её ясные разные глаза, её уверенный взгляд, мягкий голос, нежная улыбка. Её руки на моих руках. Её голова на плече. Её смех, ободряющие шутки. Наш девичник, из тех, что были, когда я ещё притворялась Оливией. Наш танец. Шарики под потолком. Молочный коктейль с арахисовой пастой. Почему она? Почему она решила, что ей нужно туда выходить? Мы могли вместе переждать шторм в тихой гавани, а затем выдвинуться к храму, мы могли бы не делать привалов, я бы выдержала, честно! Дело лишь в том, что ей не нужно было выходить. Она нужна нам здесь, на земле. Была нужна. Нужна мне. Я хотела с ней подружиться. Я с ней подружилась. А теперь она — лишь тело. Тело, лежащее на земле звёздочкой. Остывающее, юное. Это была глупая, ненужная жертва. Жертва, какие она всегда любила, к каким стремилась. Всегда на рожон. Всегда в самое пекло, ближе к адскому огню. Она будто бы строила этими жертвами свою личность, обменивала на них любовь. Но это было не нужно! Мы любили её и без жертв. Мы любим её.       Глаза мои застелила пелена слёз, я видела всё смазано. Нащупала руку Оливии рядом, сжала её пальцы как спасательный круг. Она обняла меня. С другой стороны ко мне подошёл Мэтт и обнял за плечи. Кажется, сзади нас всех длинными руками обнял Сэм, тяжёлый и унылый. Джеймс со слезами на глазах обнимал рыдающую Шарли. Сильвия пристроилась к Оливии и тихо всхлипывала, сняв очки. Раян стоял в углу, и я не могла его разглядеть, только заметила мелкую дрожь. Шаман уронил голову на ладони. Элиот задумчиво смотрел вдаль за нашими спинами. Нам следовало бы забрать тело, но духи кружили, кружили, заполняли всё пространство. Всё, что мы могли сделать — стоять у окна и оплакивать. Наша дорогая Сэн. Наше солнце. Наш тёплый ветерок. Мы не хотели твоего ухода. — Эй, что это? — вдруг воскликнул Мэтт, указав на искры у тела Сэн. Что-то нежно-голубое, почти розоватое, цвета её усилителя, обволакивало тело подруги. — Странное чувство, — Сэм схватился за сердце. — Я её… Снова ощущаю… и, в то же время, не совсем. Будто бы фейерверки внутри.       Шаман поднялся и, кряхтя, подошёл к окну. Глаза его быстро расширились. Мы смотрели.       Сэн открыла глаза. Свечение не пропало, лишь усилилось. По её загорелой коже брызгами веснушек рассыпались голубые пятна, прядь окрасилась в небесный цвет. Она встала на ноги, и из груди моей раздался удивлённый возглас. Я бы сказала, что схожу с ума, но, судя по лицам ребят, они видели то же самое. Радостная улыбка Сэма говорила о том, что она действительно была жива. Ошибки быть не могло. Некогда мёртвая Сэн Аями стояла на изрисованных ссадинами ногах, покрытая узорами, с широко распахнутыми глазами и тем же оскалом. Брови, всегда радостно-удивлённо поднятые, были сведены к переносице.       Она вновь поднялась в воздух в хороводе духов. В этот раз, ни на кого не нападая, он соединила руки. Зависнув почти над статуей трёх богинь, она прикрыла глаза, напряглась, и узоры на её коже потрескались на наших глазах. Подул тёплый, сладкий ветер. Нас окутал приятный цветочный запах. Ветер прошёл сквозь закрытое окно, сквозь стены домов, он объял духов, пронизал собой всё, а затем свернулся над ладонями Сэн и лопнул, будто бы его не было никогда. Духи будто бы поменялись: стали полупрозрачными, мягкими, не жуткими, а скорее… уставшими.       Один из духов, самый длинный, осторожно опустил Сэн на землю. Девушка улыбнулась ему. Уже не оскалом, просто дружелюбно.       Дух коснулся её макушки, будто бы поцеловал. Затем все они исчезли. Просто испарились, будто бы не было никаких духов никогда, и не было боя, не было смерти Сэн и её чудесного воскресения. Она ещё долго махала рукой в пустоту, а затем обернулась, посмотрела на нас и… разрыдалась. — На зверя страшного найдётся свой однажды волкодав, — задумчиво прошептала Сильвия. — Это та самая надпись? — Да, над молитвенным домиком на востоке. Она была сделана наспех, вырезана будто бы поломанным мечом.       Сэм выскочил за дверь. Он побежал по гнутой дорожке, мы на дрожащих ногах быстро пошли следом. Нас на бег не хватило. Он встретил сестру обеспокоенным, почти озлобленным взглядом, а затем быстро и резко прижал к себе. Она, всё ещё всхлипывая, обмякла и обхватила его слабыми руками. Голубая прядь терялась в волосах. — Идиотка, — сказал он, кажется, сквозь слёзы. — Куда ты всё время лезешь? Думаешь, твоя жизнь — игрушка? Думаешь, это лишь маленькая медная монета, и ей можно легко расплатиться? И кто из нас тогда полный дурак? — Прос…ти, — она попыталась улыбнуться. — Я очень хотела быть полезной. — Ты и так полезная! — воскликнула я. — Нам не нужны твои жертвы жизнью! Ради нас не надо умирать, ради меня уж точно! Надо жить! — Все сначала так говорят, а потом бросают. Все, рано или поздно. — А мы — нет, — Шарлотта положила руку ей на плечо. — Мы всё знаем, ну, что тебе нравятся девочки. По крайней мере, я. Вот, ребята кивают. Извини, что добрались до твоего тёмного страшного секрета. Но мы всё ещё с тобой.       Стоп. В смысле? То есть, сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что Шарли права. Это было очевидно. Её разговоры о том, что девочки её пугаются. Шутки. Смущённые взгляды. Двусмысленные фразы.       Я просто тугодум. Походу, сильный. — Да даже если не знали, какая разница? Любят не за романтические предпочтения. — Именно! Какая разница, нравится тебе твой пол, противоположный, никто не нравится, или нравятся все, — подал голос Раян. — Я, например, отношусь к последней категории. — Серьёзно? — теперь мы удивились в унисон. Слава Богине. — А что, я никогда не говорил, что ненавижу людей других ориентаций. Я просто ненавидел всех, — мы рассмеялись.       Шаман стоял сзади нас. Я немного испугалась. Раньше считалось, что любовь к своему полу — страшный грех, что это приведёт к вымиранию людей, развращает население и приводит к ужасным вещам вроде насилия. Однако вскоре стало понятно, что невозможно «стать» кем-то другим, и влечение — всего лишь данный нам природой механизм и «меньшинства» — что-то вроде левшей или людей с гетерохромией. Менее распространённый вариант нормы. Но Шаман мог этого не знать — он стар, как мир. Такие живут своим временем, древними убеждениями. Но он лишь улыбался. — Я рад, что в этом мире теперь меньше ненависти, чем ранее, — сказал он тихо. — Однако нам стоит выдвигаться. Вы же хотите узнать, что здесь произошло? — Конечно, — мы опять заговорили синхронно. — Сестра, ты можешь идти? — Вроде да. Но требую освободить меня от дежурства. Я и так ужасно готовлю, но сегодня, кажется, мой навык сильно регрессировал.       Мы снова рассмеялись. Когда испытываешь облегчение, всегда много смеёшься.       До места ночлега дошли к ночи. Это была небольшая окружённая лесом поляна у озера, где мы умылись и смыли с ног налипшую грязь и листву. Я застирала футболку, надела свежую. Вечер тёк медленно, плавно, как круги по воде озерца, когда бросаешь в него камень. На ужин ели гречку с консервами, ели быстро, будто бы голодали несколько недель. Разговор тёк плавно, неспешно, не касаясь ничего важного. Наконец, когда все доели и по кружкам разлили ароматный травяной чай, можно было начинать серьёзную беседу. — Я попробую рассказать, — Сэн мягко улыбнулась. Тени танцевали на её лице, костёр золотил собранные в две косы волосы. — Они что-то со мной сделали — резко у меня сумасшедше забилось сердце. А затем — начало останавливаться. Руки и ноги свела судорога. Всё горело, как в лихорадке, но внезапно боль утихла. Я подумала, что, наконец-то всё, готова была встать, но увидела своё тело внизу. Рядом открылся проход, похожий на туннель, чёрный, как самая беззвездная ночь. Я знала, что умерла, и что надо сделать шаг. Но я отвернулась, разглядела духов. И узнала, как снять проклятие. Вспомнила. Тема на магиологии, которую мы должны были проходить вместо магии зеркал, её ведь впихнул нам Король демонов. Снятие проклятий. Я тогда серьёзно увлеклась этим, ещё и заварушка с «Ним» началась, так что я прямо много читала, узнала об Опоясывающем заклинании, что убивает людей, превращая их в неспособные жить и мыслить «овощи» и лишает рассудка всех Бессмертных. Если метафора твоей магии — свобода, ты можешь снять заклинание. Надо только верить. И хотеть. Вот, что я вспомнила. Мне было так больно — что я не могла уже ничего исправить. А затем — я увидела вас. Вы плакали. И я подумала, что у меня здесь слишком много ценного и любимого. Что я не могу так заканчиваться, просто не должна. Я всегда была человеком-спичкой. Гореть, сжигая самоё себя, согревая других, даруя им пленительные искры пламени. Но, увидев вас, ребята, я подумала, что лучше я буду тёплым ветром. Окутывать любимых мягкой свежестью, но быть свободной и быть бессмертной. Меня почти толкало к дороге в Подземный мир. Но я повернулась к нему спиной, я шагнула к своему телу. Девичий голосок спросил, что я творю. Кажется, она не злилась, ей было почти смешно. Вероятно, я её забавляла. Я ответила, что должна жить. У меня спросили про высокую цену, про моё желание. Но я повторяла как заведённая, упрямо и твёрдо, как я всегда умела. Я хочу к своей семье и друзьям. Я хочу победить духов, я знаю, что делать. Открыла глаза уже в своём теле, постепенно слышала биение своего сердца, чувствовала, как меня обволакивало тепло. А дальше — вы знаете.       Мы сидели, открыв рты. Перед нами сидела та же Сэн. С задорными огоньками в глазах, цветами ежевики в волосах, ноги — в пластырях, на руках синяки, царапина на щеке. Обычная шестнадцатилетняя девушка, наслаждающаяся учёбой и временем, проведённым с братом и друзьями. И, в то же время — безумно сильная. Девушка, что победила смерть. Та, что сказала вратам в нижний мир «нет». Это, кажется, вызывало слишком много восхищения. Я начала задыхаться от восторга, чуть не пролив на себя чай. — Значит, ты слышала Миюки. Удивительно, она начала показывать себя. — Кого?.. — не понял Раян. — Та зелёная девушка? Девчонка? — Мэтт подался вперёд, чтобы не упустить ни слова. — Не просто девчонка, — Шаман доброжелательно усмехнулся. — Богиня. Богиня баланса. Та, что управляет зелёным пламенем. Ходит легенда, что она и есть зелёное пламя. Многие думают, что она чуть ли не могущественнее самой Евы, Богини жизни. Выглядит как ребёнок, редко показывается на глаза людям, почти никто не слышал её имени. Однако, она ближе всех к народу. Она контролирует магию в мире, задаёт циклы вспышек магии, появляется в местах с дисбалансом в виде робкого ярко-зелёного огонька, сжигая всё на своём пути. Она стоит всегда между двумя мирами, и она решает, жить или умереть, дарует слабым благословление, а сильным — испытания. Она — та, из-за чего смерть и жизнь всегда в равновесии. — Так значит, я пошла против её воли? — Она дала тебе это сделать. Увидев в тебе жизненную силу, она не смогла пустить тебя вниз. Твоё время вышло, но Миюки перевела стрелку часов. — Как интересно, — бессвязно сказала Сильвия. — Если есть Богиня жизни и Богиня баланса, должна же быть Богиня смерти? Или бог? Или же, Король демонов — бог смерти? — Что же. Значит, время пришло, — морщины на лице Шамана разгладились. Огонь окрасил серебро его седины в ярко-оранжевый. На минуту мне показалось, что мужчина помолодел не на одно столетие. Но это было лишь игрой света.       Шаман начал свой рассказ. — Их было трое. Она — богиня Жизни, Ева. Она пришла в этот мир совсем молодой и родилась из искры. Её задачей было преобразовать магию, сделать её вещественной и особенной. Но, увидев разнообразие прекрасной Анеки, Ева решила оставить магию такой, какой она была. Магией искры. Она позволила людям, что тогда были больше обезьянами, нежели людьми, самим выбирать природу своей магии. Она завернула планету в магическую оболочку, словно леденец, создав два магических мира. Нижний мир, что существует для людей, что отныне, умирая, не исчезали в небытие, а перерождались в новом теле. Нижний мир был их передышкой. Перед перерождением они стирали свои воспоминания в Белом пламени. Белое пламя создавала другая Богиня, пришедшая на Анеку с Евой — Вивиан, богиня смерти. Родившись из тёмной магии, окружённая фантомами — осколками чужих душ, она провожала мёртвых, успокаивала оплакивающих потерянную жизнь, скучающих по близким, соединяла влюблённых и сжигала память тех, кто был готов к перерождению. В Верхнем мире, созданном для богов, она лишь отдыхала и получала новости об умерших. Ева перехватывала новые души, помогала людям переносить беременность, наделяла плод магией и личностью, поддерживала наивный, но любящий народ. С двумя богинями жила Игния — взрослая богиня огня, что потеряла родную планету. Она помогала обеим сёстрам, периодически спускаясь на землю и помогая людям вести хозяйство. Шли века. И однажды случилось горе — Игния влюбилась в человека. Это мог бы быть потрясающий союз, первые чувства между человеком и Богом, но тот хотел лишь воспользоваться ей и, узнав, что она Богиня, насильно оплодотворил её, ожидая увидеть первого ребёнка-полубога. Но она не могла такого допустить. Она не хотела видеть в дочери что-то от того мужчины, поэтому отдала плоду всю свою магию, оставив в ней лишь немного человеческого. Если люди, лишённые магии, способны жить дальше, то боги без магии мертвы. Игнии больше не существовало, но родилась Миюки. Богиня зелёного пламени. Богиня судьбы. Центр. Однако тот мужчина прознал, что Богиня не позволила его крови течь в жилах ребёнка. Обозлённый, он магией и манипуляциями подкупил Фантомов Вивиан, сделав их Демонами. Демоны предали женщину, возомнив себя настоящими людьми, что должны жить на этой земле вместо всех живых. Они сделали что-то с Вивиан, и никто, даже сами Богини не знают, есть ли она где-то до сих пор. А мужчина, ослеплённый властью, назвал себя Королём демонов. Мечтая остаться единственным богом, он хотел подкупить людей, но те слишком любили своих Богинь. Тогда он решил уничтожить человечество, переписать мир заново, начать с чистого листа. Он хотел создать место, которым мог бы управлять… — Король демонов! — То есть, он человек? — выпалила я. Ладони мои вспотели. — А если он бывший человек, его можно победить. — Именно так, — улыбнулся Шаман. — Богини не способны его уничтожить, ибо нельзя убить человека божественной рукой. Его должны убить люди или другие подобные существа, только тогда смерть будет считаться правильной. — Я вспомнила! Я читала легенду о демонах! Их короля заточили на Южном континенте, но затем, во время вспышки магии, он сумел освободиться. Затем он был заточен в лесах Викоренны, но смог выбраться… — Сорами! — Точно, он схватился за неё в надежде выбраться и смог контролировать демонов. — Теперь понятно, — как-то облегчённо выдохнул Элиот. — Конечно, теперь всё, чёрт возьми, понятно. Они ненавидят нас. Людей и человекоподобные расы. Они хотят занять наше место. То есть, они… завидуют? — Зависть — худшее и самое разрушительное из всех существующих чувств, — заметил Шаман, — Зависть и страх. Страх Короля демонов перед миром. Настолько сильный, что не даёт ему жить свободно, не управляя и не контролируя. — Можно вопрос? — Раян слегка поднял голову. До этого он всё время смотрел вниз, рисуя носком кроссовка что-то на песке, — а мёртвых в Нижнем мире теперь никто не встречает?.. — Увы, никто. — Но разве… нельзя было найти кого-то? Создать Бога смерти? — не унимался парень. Наверное, его очень беспокоила судьба мёртвых душ. — Во время последнего откровения я узнал, что они готовы сделать человека Богом.       Мы облегчённо вздохнули. Всех нас волновала судьба мира, далёкого от нашего. Стороны, сотканной из магии, которой мы касаемся лишь после смерти, лишь соглашаясь идти вниз, шагать в белый огонь, сливаться с циклом смертей и рождений. Сливаться со своим магическим началом. — Кажется, у них даже есть кандидат.       Слова Шамана растаяли в темноте. Мы сидели молча, слушая треск ветвей рыжего костра. Я подняла голову к бескрайнему звёздному небу. Сине-фиолетовое, с серебринкой, оно смотрело в мои глаза. Небо было бездонным и необъятным, и я подумала, что мы никогда не найдём ни начала ни конца магии и космоса. Я пыталась найти на небе Айперон, украшенный руинами божественных замков. Но он потерялся среди похожих звёзд и планет. Два метеора упали будто бы в густую траву. Я загадала лишь одно желание. Пусть всё будет хорошо.