Жертвы обстоятельств

Сильвия ещё раз пробежалась глазами по узорчатому тексту, написанному на пожелтевшей бумаге, затем закрыла глаза и неуверенно, почему-то нараспев, произнесла первые слова заклинания. Я мечтательно вздохнула. Слова были на Магическом языке, незнакомом мне, но как они звучали! Подобно песне — живой, лёгкой, нежной. Сил не просто читала заклинание — она взывала к душам предков. Каждый звук, ею произнесённый, слышался мне удивительно мягким и плавным. С каждым словом усилитель на её руке сиял с новой силой. Вскоре её бледные ладони окутало желтоватое, яркое свечение, что разгоралось, как пламя свечи, разрывающее сумрак ночи. Свет, постепенно поглощавший нас, слепил глаза, и мне пришлось отвести взгляд. Зацепившись краем глаза за Элиота, я обомлела. Зрачки его были расширены, сами глаза широко распахнуты — он, почти не щурясь, смотрел только на Сильвию. С каждым новым словом заклинания, щёки его всё сильнее краснели, а брови уже давно изображали две аккуратные дуги. Эля, подобно выброшенной на берег треске, беспомощно открывал рот, будто бы пытаясь вдохнуть как можно больше воздуха.       «Лилика», — подумалось мне. Он узнал в Сильвии Лилику. В этих словах, в этом свечении и довольной улыбке, он услышал и увидел девушку, которую, возможно, любил. Хотя, теперь «возможно» было явно лишним словом. Он точно-точно любил Лилику. Ту, чью историю многие уже забыли, а ту, чьё имя стёрли почти со всех источников. Чьи воспоминания — почти все — сгорели в белом огне подземного мира. Ту, чья душа переродилась в маленькую, но очень сильную девчонку с россыпью рыжих веснушек на округлом лице… Я хотела было что-то сказать, но не успела — свечение достигло своего пика, закончившись ослепительной вспышкой. Я непроизвольно зажмурилась, а когда открыла глаза — обомлела. Передо мной стоял мужчина, очень похожий на Лэйна, каким он был в воспоминаниях Сорами. Немного растрёпанные белые волосы, длинный плащ с острым воротником — такие носили в те времена все — обилие колец на пальцах и светлые, почти бежевые губы. Лишь одно отличало его от брата — глаза. Они были ядовито-зелёного цвета и горели, точно божественное зелёное пламя, однажды окутавшее Айсавэр. Взгляд Истера был грозен, почти злобен. Однако, увидев меня и Оливию, предок подобрел и даже слегка улыбнулся. — Значит, у Рей всё же был ребёнок от меня, — довольно сообщил тот мягким и очень низким голосом. — Здравствуйте? — я криво улыбнулась, а Лив вежливо кивнула. Элиот как-то испарился из поля зрения, а Сильвия была сосредоточена связью. — А как вы это поняли? Что мы… Что Мирель… ваш потомок? — И ты тоже, дитя. Можешь ничего не говорить, позже поймёшь. Всё крайне просто — ваши глаза. В них весь ответ. Такой взгляд — о, такой взгляд бывает у очень немногих людей! Взгляд воина. Жаждущий свободы и справедливости для всех и каждого, взгляд человека, способного побороть самое страшное из зол на планете — безысходность. Эти чувства и этот взгляд были у Рейчел, вашей прародительницы, и он передался вам как немое, незримое наследство.       Мы с Ливи синхронно вздохнули. — Мы… Я… — так, главное начать мысль. Потом само пойдёт. Помни, Мирель, когда нужно, ты умеешь говорить. — Нам нужно снять проклятие с магии зеркал. Проклятие, наложенное вами. И, если это не большая страшная тайна, мы хотели бы узнать причину его наложения. Но самое главное — снять. — Аккуратнее с просьбами, дорогая, — Истер вздохнул. — Поверь, ты не знаешь, о чём просишь.       Приехали! Я-то не знаю, чего хочу?! Достали — то тайна, это секрет! Говорят загадками, и просят ещё, чтобы я верила каждому их слову. Меня уже достаточно часто путали взрослые мужчины с магическими способностями. Не знаю, чего прошу?! Так объясни, а не городушки городи! — Даже если так, — мягко перебила Оливия мой поток гневных мыслей и ругательств. — Нам это очень нужно, поймите! Я застыла. Сестра снова поразила меня своей добротой и пониманием. Ведь я, хоть и по просьбе Сорами, до последнего скрывала причину, по которой нам нужно поговорить с Истером. А моя милая сестрёнка, не возмущаясь и не злясь, пошла со мной. И, мало того, что пошла! Узнав о настоящей причине нашего визита, она была той, кто вовремя почувствовала мою злость, и, не задавая лишних вопросов, встала на мою сторону. И хоть я всегда хотела, чтобы снятие проклятия дало сил и мне, и ей, сейчас я этого действительно пожелала. И это праведное желание, эта немая просьба, переполнила меня, что некогда пустой кувшин, подступила к горлу и заколола на кончиках пальцев. Я вздохнула и улыбнулась с некоторым наслаждением. Кажется, я знаю, что говорить. — Да, — смело начала я. — Если есть риски, расскажите нам о них. Но только если есть способ снять проклятие. Нам очень надо. Это не блажь, не желание власти, — посмотрела Истеру в глаза, — Король Демонов вернулся. В его арсенале множество опасных заклинаний, некоторым из них может противостоять лишь стражник. А других стражников, кроме нас с Лис, в нашей команде нет! Истер тяжело вздохнул, после чего понимающе кивнул. — Я знаю про Короля Демонов. Тот, кем я стал после перерождения, знает об этом, и данное знание передалось мне. Но вот… Готовы ли вы к той ноше, что лежит на плечах полноценных стражников? Оливия кивнула. Ей нечего терять. Но не мне. — Что это за ноша? — Отражения, — просто сказал он. — То, из чего получаются клоны. Они, ещё не привязанные ни к одному человеку, не вытянутые из зазеркалья, будут преследовать вас, тянуть к вам свои пальцы… Они, немые тени другого мира, вечно хотят занять чьё-то место. И только вы способны их сдержать. Стражники. Вы когда-нибудь задумывались, что они стерегут? Что в этом слове? Боль, страх этих неприкаянных душ, а ещё — вечная борьба. За места других людей… Но самое главное — за своё. — То есть, — догадалась Лив. — Как только проклятие будет снято, отражения заинтересуются нашими телами? — Да. Стражники всегда находятся на границе двух миров, и поэтому они уязвимей. Во всём мире вы — самые близкие к Отражениям люди. Самые доступные. Для вас грань между Нами и Зазеркальем размыта. И снять проклятие — обречь себя на вечную борьбу. — Я согласна, — кивнула Оливия. — Мне нечего терять. Но… Возможно ли это в случае со мной? — Уже возможно. Твоя сестра, прочитав заклинание, освобождающее клона, фактически переписала историю. Исказив реальность, она создала тебя, сделала тебя человеком, по образу и подобию которого ты была создана. Грубо говоря, теперь ты — настоящая, а та несчастная дева — нет. — А как же… — лишь могла выдавить из себя я. — Она умерла, так? — Откуда вы знаете? — Человек, которого полностью заменил клон, крайне редко выживает. У него больше нет места в этом мире. Он теперь тоже что-то вроде отражения… Такие долго не живут. И последняя строчка заставила меня вздрогнуть, как в припадке какой-то бешеной болезни. Эйприл была обречена. Уже тогда, когда нас всех ослепил яркий свет заклинания, хрупкая девичья жизнь оборвалась. И хоть убил её Лорд, той, что обрекла эту девушку на страдания… была я. Во благо одной, мне ничего не стоило разрушить жизнь другой. Менее родной. Менее любимой. Менее важной. Это несправедливо — хочется крикнуть мне. Почему кто-нибудь обязательно должен страдать, умирать? Почему нам нельзя жить втроём — почему? Мир слишком тесен для двух Оливий? Двух девушек, что теперь даже не идентичны, слишком много? Я почти зажмурилась, почти разозлилась, а перед глазами почему-то было убитое горем лицо Мэтта. Он ведь тоже косвенно повлиял на смерть Эйприл. Но что я сказала ему? Он ни в чём не виноват. Он хотел спасти нас. А я — а я хотела спасти сестру. Мы с ним такие, чёрт возьми, одинаковые. И оба связаны этой глупой чёрной нитью. А вместе с нами — и Эйприл, и Оливия, и Раян, и, наверное, все мы. Лишь жертвы обстоятельств. Обычные дети, любящие друг друга и жаждущие мира — нас свела одна трагедия, длиною в несколько столетий. Сглотнула. Сделала глубокий вдох. Открыла глаза. — А откуда вы узнали, что Ливи… была зеркальным клоном? — Это легко. Истинные стражники легко увидят бывшие Отражения. Они выдают себя легким свечением глаз — маленькими голубыми кристалликами в уголках радужки. У клонов они ярко-синие, у бывших клонов — голубые, почти бирюзовые. Обычные люди их не видят, но Стражники способны видеть это почти с рождения. — Прикольно, — вздохнула я. А теперь — надо бы решать. Что делать? Жить в борьбе, в страхе, но спасти мир, или не жить вовсе? Они ведь справятся и без моей помощи, я могу и не рисковать, но… Я не могу позволить себе упускать! Пусть риск, пусть страх. Но это мои проблемы, моя жизнь… А свою жизнь я больше никому не отдам. — Вернёмся к вопросу о снятии проклятия, — начал Истер, заметивший, как я задумалась. — Я согласна. Мне не впервые бороться за своё место. Зеркальные монстры — не страшно. Демоны — не страшно. Страшно не жить, не дышать. Страшно не умереть в сражении, а уйти прежде, чем сделаешь всё, на что хватит сил. Страшно не попробовать, не ошибиться, не бояться. Страшно существовать, но не жить. Предок понимающе кивнул. — Хорошо. Я сниму проклятие, — мужчина улыбнулся. — Рад был увидеться с вами. Вы обе очень сильные и отважные девушки, и у вас всё получится. Моё перерождение в вас верит, а вместе с ним — я. Теперь закрывайте глаза. Когда я скомандую, вы, заклинательница, прервёте связь.       Сил кивнула. Мы послушно закрыли глаза, после чего нас с Лив отбросило сильной волной, а я, кажется, потеряла сознание… Очнулась, сидя на траве у могильного камня. Рядом сидела Сильвия и вытирала пот со лба, с улыбкой разглядывая надпись на камне. В кронах деревьев щебетали птицы, плавно плыли по небу облака, а внутри меня происходило что-то необъяснимое. Будто внутри распускался крупный, пахнущий мёдом, цветок, а где-то недалеко взрывались сотни фейерверков. И эти прекрасные ощущения заставляли сердце моё биться часто-часто. Я повернула голову направо и встретилась взглядом с глазами Оливии — большими, зелёными, с бирюзовыми огоньками. Замерла. Получилось! Я вижу — я вижу огоньки в её глазах! А значит, моя магия теперь полноценна. Ныне между двумя мирами — я на границе. И пускай придётся драться и идти по лезвию ножа — сейчас я могу только улыбаться. И смотреть, как медленно колышутся цветы на ветру, как медленно тянется этот день, и как чёрная с белыми полосками бабочка садится на надгробие Истера, нашего удивительного предка… — Ты это чувствуешь? — тихо спросила Лив. — Ну, силу? — Да, — шёпотом сообщила я, улыбаясь всё шире. — Я тоже! Получилось! — и она набросилась на меня с объятиями.       Я обхватила сестрёнку руками и повалила на свежую траву. Мы засмеялись, выкрикивая заветное слово. Получилось, получилось! Когда я произносила это сама — я не знала, насколько оно может звучать радостно и звонко, насколько бьётся сердце, когда слышишь горячий шёпот сестрёнки, которая тоже получила свою магию, которая тоже ощущает эти фейерверки где-то в районе грудной клетки, это тянущее сладкое ощущение, будто достаёшь подарок из коробки. Смотря на облака и взявшись за руки, всю свою радость мы выражали в смехе. От счастья и облегчения. Облегчения, перед тем, как снова подняться, снова рискнуть жизнью и пойти войной… — Я извиняюсь, но, — Сил нависла над нами, шуточно надув губы. — Но у нас ещё куча дел! Прекратите валяться! — Си-и-и-льви, да ты просто завидуешь, — всё ещё радостно смеясь, ответила Лив, покрепче сжимая мою руку. — Может быть! Но это не вы тут пахали! Между прочим, держать связь так долго очень трудно! А Мирель — болтушка! — Я-то болтушка? — я наигранно надулась, как рыба-шар и посмотрела на Соил глазами оскорблённого щенка. И я не знаю, как это выглядело со стороны, но после моей «моськи» вместе с нами валялась на траве и Сил.       Клянусь, если бы мы были на поле, мы бы начали гоняться друг за другом, визжа от счастья и пытаясь повалить друг дружку на землю. Но, это было кладбище, причём очень старое. А мы трое очень уважительно относились к памятникам! Насмеявшись и навалявшись, мы поднялись и, усевшись в уютный кружок, заговорили уже более-менее серьёзно. — Какой он интересный, — начала Лив. — Значит, нашу прародительницу звали Рейчел! И, видимо, он очень её любил… — Да уж… даже интересно стала, что там за история была… Она ведь была замужем, но с Истером едва ли просто согрешила. Наверное, её тоже взяли замуж насильно, — кивнула я. — А почему он не был уверен в том, что Рейчел родила от него, — вслух произнесла Сильвия. — Наверное, он именно тогда умер. — А почему ты так уверена, что он умер молодым? — Дух появляется именно в том возрасте, в котором умер, — важно ответила она. — Поэтому, то, что он умер не от старости — абсолютно точно. Но от чего? Как он познакомился с Рей? — У Лэйна спросим… хотя, он же потеряет память, не подходит! Но не связываться же с ним ради этого снова… — Можно попробовать вернуть воспоминания его перерождению, — предложила я. — Истер будто бы говорил, что перерождение знает о короле демонов, и оно знакомо с нами. Значит, это кто-то из нас, или кто-то из наших ребят из школы! — Нельзя забывать, что это может быть человек любого пола и возраста! Это будет сложно, но вычислить его вполне реально… — А давайте не будем возвращать людям воспоминания о прошлой жизни, — довольно резко заметила Сильвия. — Поверьте мне, это очень тяжело. Но я с удовольствием помогу вычислить вам, кто перерождение! Но нам надо будет узнать побольше об этом вашем Истере. — Значит, этим и займёмся в свободное время, — воодушевлённо сообщила я. — Обожаю копаться в архивах! Истер был важной шишкой, поэтому мы сможем найти информацию о нём… — О! По поводу важных шишек, где же Эля? — Откуда я знаю, где… — я поморщилась, и тут… Идея. Идея пронзила меня подобно стреле. Я знаю, где Элиот! Я предполагаю, что знаю. Это же родное поселение Сорами и Лилики, значит… — Я знаю, где он! — Ты его и ищи, тогда, — весело улыбнулась Лив. — А мы с Сильви подождём тебя у выхода… — Договорились, — я хитро потёрла ладони. Это мой шанс вытащить из парня побольше информации.        Разошлись мы у этой же могилы. Девочки направились по уже знакомому мне маршруту, к выходу из кладбища. Я же быстро затерялась среди старых заросших могил. Это должно находиться недалеко, — думала я. Если мои догадки верны, я найду нашего волка на могиле Лилики. А Лилика ведь жила в том же веке, что и Истер, верно? Дорога, заросшая лебедою, покрытая мхом и мелким щебнем, петляла между могил, освещаемая ярким солнцем. Редкие деревья бросали на полуразрушенные могильные камни ажурные тени, легкий летний ветерок слегка трепал их, посвистывал, почти смеялся. Высоко над головой, выше деревьев, выше, кажется, перистых облаков, играли стрижи, радостно гоняясь друг за другом. А ни Элиот, ни могила Лилики никак не находились, будто бы провалились сквозь землю. Вот уже могильные камни почти превратились в руины, вот исчезли металлические оградки, оставив место для практически сгнивших деревянных. Ноги утопали в траве, тропинка терялась, вытоптанная давным-давно она исчезала под зелёным шелестящим, благоухающим ковром. Я со вздохом опустила глаза, готовая уже сдаться, прервать поиски, позвонить Элиоту, как сделал бы любой нормальный человек на моём месте (хотя этот волк ещё не совсем понял смысл сего гаджета, так что, вероятно, не поднял бы трубку). Но глаз мой зацепился за след. Трава передо мной была будто бы слегка примята, хотя уже и разгибалась — медленно, мучительно. В жаркий полдень в этой части кладбища едва ли проходил кто-то из местных. Я радостно и уверенно шагнула вперёд, в самые заросли неизвестного мне злака, лютика, незабудки.       Раздался колокольный звон. Приятный, мелодичный гул катался по полю, забирался под одежду, сливался с ветром, путался в волосах и вторил моему сердцебиению. Я шагала быстро, уверенно, и от каждого моего шага во все стороны разлетались мотыльки и кузнечики, узкие листья мятлика рассекали голую кожу на щиколотках, почти до крови. Минуты тянулись тысячелетиями. Всё вокруг будто бы замерло, застыло, подобно янтарю. И я пробиралась сквозь загустевшую смолу времени к пригорку. Туда, где стояло огромное раскидистое дерево, чьи корни обнимали склон. Туда, где знакомо выделялась сиренево-зелёная макушка.       Тропа вывела меня на аккуратный округлый холм. У величественного дуба огромных размеров, среди высоких лютиков, терялся маленький ажурный памятник в виде книги и меча. Рядом — почти заросший, ушедший под землю могильный камень. И у них, опустившись на корточки, заботливо обдирающий сорняки, сидел Элиот — почему-то очень маленький. Я замерла. Колокол стихал. Парень методично выдирал с корнем лебеду и сныть и складывал рядом, формируя своеобразный пригорок. Не обращая ни на кого своё внимание, он быстро, но аккуратно очищал пространство вокруг могилы со знакомой надписью на старом языке. Ясно. Вот где она похоронена. Вдали от людей и ближе к небу. Мир снова заполнила тишина. Я неуверенно сделала шаг в сторону парня, стремясь не отвлекать его от работы, но посмотреть, изучить памятник. Но ветка злосчастного дуба, заботливо накрывшего собой, казалось, весь мир, громко и отчётливо хрустнула под моей ногой. Я ещё громче ойкнула. И вот, пара янтарных глаз уже уставилась на меня, впилась, почти выжгла во мне огромную дыру. — О, так ты любишь влезать не в своё дело, — срывающимся голосом спросил он. Его глаза были красны, а на щеках ещё были видны мокрые дорожки от слёз. — О, богиня! — я вскинула глаза к небу. — Ищешь его специально, хочешь позвать, сообщить, что мы закончили, потому что некоторый волчара не возьмёт трубку! А эта псина ещё и возмущается! — А, — он осторожно перевёл взгляд на могилу и тяжело вздохнул. — Извини. — Чего? — я почти воскликнула. Сдержалась. Подошла ближе. — Я извиняюсь, — он снова поднял на меня свои ярко-рыжие блестящие глаза. — Что вспылил. Ты, правда, не имела ничего дурного в виду. — Ого, — выдохнула я. — Извини, что нарушила… твоё личное пространство? Ты очищаешь могилу? Могу я помочь? Я ведь… тоже связана с ней. — Да вы теперь все с ней связаны, — горько усмехнулся парень, обнажив на мгновение белоснежные клыки.- Хорошо. Только не задавай вопросы.       Я грустно кивнула. Теперь меня почти распирало, нет, я готова была взорваться от любопытства. Но, вместо возражений и злости, я осторожно опустилась в лютики и тоже стала дёргать траву. Мы сидели молча, обнимаемые теплым и сухим летом, накрываемые огромной зелёной кроной, как покрывалом. Вокруг мягко рокотали сверчки, и почти электрическое напряжение между нами растаяло, растворилось в этой бескрайней синеве неба. — Я с ней даже не попрощался, — сказал он как-бы себе. Я прислушалась. — Забавно. Тогда мне было семнадцать, сейчас мне семнадцать, а разница колоссальна. Тогда казалось, я всё могу. И доказать родне, что они обойдутся без принца, и доплыть до другого континента дважды. Было чувство, будто бы мир вертится вокруг меня. Я оставил её одну, с ребёнком на руках, кучей проблем, думая, что вернусь к ней же. А потом… Я приплыл, а меня никто не встретил. И я узнал, что её нет. Постоял на могиле, да домой. А мог бы найти Сорами, помочь… Но нет… Правильно сделала, что взбучку не устроила. — А? — я беспомощно моргнула. — Забей, — парень глубоко вздохнул. — Так, воспоминания в голову ударили. Мы ведь не можем воскресить мёртвого. — Ты можешь, — горячо воскликнула я. — Позаботиться о её перерождении! Пусть это не она вовсе, но ведь и она немножко! — Я вроде это и так делаю, — он нежно коснулся пальцами ближайшего лютика. — Забавная девочка. Есть в ней что-то… Такое, чего я даже в Лили не видел. Но не отбирай-ка у меня право ностальгировать и сожалеть! — На сожалениях далеко не уедешь, — возразила я и резко дёрнула с корнем последнюю травинку. Острый край листа полоснул меня по подушечке пальца. — Ай!       Я опустила в кучу последний побег и приземлилась на пятую точку. Недовольно оглядела алую струйку крови, стекающую с пальца. От неприятных ощущений лицо моё, кажется, скривилось в такую гримасу, что парень теперь по-настоящему засмеялся. — Какие мы нежные, — нагло протянул он. — И не скажешь, что эта женщина разносила монстров в порванном костюме горничной! — Не смешно, — я по-детски показала парню язык. — Больно вообще-то! — Просто приложи подорожник, — пожал плечами волк. — Вот это да, ты, правда, вырос в лесу! Ты ещё лизни мне палец, собачья слюна же лечебная.       Парень неожиданно серьёзно оглядел меня, затем опустился рядом, обхватил длинными пальцами мою руку и действительно облизал мой палец. Кровь течь не перестала, однако щипать стало меньше. Элиот же невозмутимо отстранился, взял ворох надёрганной травы и скинул его с обрыва. С глаз долой. — Ты… Что только что сделала? — я глядела на приятеля немигающим взглядом. — Облизал твой палец. Ты же сама попросила.       У меня спёрло дыхание. Я посмотрела на свою травмированную руку, затем медленно перевела взгляд на Элиота, потом обратно на руку. Наконец, не сдержалась и расхохоталась. Я смеялась, глядя на непонимающего парня очень долго, смеялась до того, что у меня заболел живот и предательски заныли щёки. В уголках глаз появились слёзы. — Эля, — я, наконец, успокоилась, вытерла рукой слезинки и встала на ноги. — Это был сарказм. — Сар… Что? Что ещё я проспал в этом замке? Нет, ты мне скажи! — Ох, парень, — я похлопала возмущённого Элиота по спине и направилась в сторону тропинки. — Тебя ещё многому придётся научить. Чувствует моё сердце, после победы у нас будет долгий диалог. А сейчас, идём. Все уже заждались.       И мы потихоньку направились в сторону выхода из кладбища, где нас уже ждали Лив и Сильвия. Встретившись и обменявшись парой шуточек, мы отправились к месту предполагаемого ночлега. То был маленький деревянный дом. В центральной комнате, чем-то между кухней и гостиной — печка, на старину, растапливаемая дровами, а у потолка серела старая лампочка. На столе, покрытом клеёнкой, уже дымились горячие пирожки, а окно с облупившейся краской на раме было широко распахнуто, и ветер развевал желтоватые кружевные шторы. Скрипел деревянный пол, пахло старостью и хлебом, а за столом, кажется, слишком маленьким для нас всех, сидела женщина с ярко-зелёными глазами. Мужчина, до абсурдного похожий на неё, вытаскивал из сервиза чашки и ставил на стол. Посуда была разная: красная в белый горошек, белая с различными цветами, зелёная, почти новая, даже какая-то ультрасовременная, комично не вписывающаяся в общую атмосферу. Остальные уже были здесь: сидели на стульях, на огромной кровати, заваленной подушками, прямо под расписанным ковром. Сэм же располагался на полу в позе лотоса и звенел чашкой. Сэн стояла у стола и разламывала привезённую из дома огромную плитку шоколада на маленькие кусочки. — О, вот и вы! — радостно улыбнулась она и убрала прядь волос за ухо. — Представляете, а нас ждали! — В каком смысле ждали? — не поняла я. — Я обладаю даром предвидения, — мягко улыбнулась женщина, и в уголках её глаз появились морщинки. — Я знала, что вы придёте. Вот, мы с Майроном и решили испечь пирогов. Гости в наше время бывают нечасто, особенно такие важные. — Только учтите, — бородатый мужчина, которого незнакомка назвала Майроном, осторожно разлил в чашки заварку и приступил к кипятку. — К Шаману надо идти сразу, не пережидая ночь. Что же вы в проходе застыли, садитесь, мы чашки вам в руки отдадим!       Я застонала от несправедливости. Сразу к Шаману?! А потом сразу в лес? Что за несправедливость? А я уже мечтала, как буду спать с девочками в обнимку на этой огромной кровати у безвкусного ковра. Оливия посмотрела на меня своими слегка бирюзовыми глазами и хихикнула. Затем, схватив меня и Сил за руки, уверенно пошла в кровати. Там было немного места рядом с Мэттом, и он доброжелательно закивал нам. Меня усадили к нему вплотную, а сами девочки прислонились к стене. Элиот обиженно приземлился на пол, рядом с Сэмом. — Я знаю, что вы думаете, — зеленоглазая женщина, которая так и не представилась, опустила в мои руки горячий и дымящийся пирожок. — Хочется отдохнуть, выспаться, набраться сил. Но с Шаманом нельзя медлить. Никогда нельзя, а вам особенно. Близиться важная дата.       Раян удивлённо кашлянул. — Простите Дину за её загадки, — мужчина почесал бородку. — Она так часто видит откровения, что иногда сама говорит на их языке. Моя сестра имеет в виду, что скоро полнолуние. Вы знаете, что многие ритуалы вершатся в полнолуние? Поэтому, следует идти сейчас. Вам обязательно нужно успеть до полнолуния. — Понятно, — кивнула Сэн. — Ну, торопиться, так торопиться. — Легко тебе говорить, а я голову помыть не смогу! — простонала Шарли, склоняясь над чашкой чая. Видеть её не с кофе было странно. — Я могу устроить, — Мэтт поднял в воздух указательный палец, и над его кончиком появилась крупная, дрожащая капля воды, отражающая голубые искорки магии. — А шампунь ты наколдовать сможешь? — усмехнулся Джеймс и потрепал парня по голове, откинувшись на своём стуле. — Лотти, честно, я обеспечу тебе лучшие шампуни, как мы вернемся! — Ты её… к себе в душ зовёшь? — Элиот поморщился. — А что, завидуешь?       Что-то наш золотой мальчик сегодня очень счастливый и радостный. То-ли это от воспоминаний Шарли, то-ли просто настроение у него игривое — не разберёшь. Но по довольному лицу Шарлотты можно было понять, что её такой расклад вполне устраивает. — Налетайте на пирожки, — улыбнулась Дина. — А всё, что не доедите, мы вам соберём в дорогу!             Я разломила горячий пирожок, который всё время держала в руках, и в нос мне ударил запах земляники. Где-то уже поспела земляника! Подумать только! В два счёта я проглотила изделие и запила обжигающим чаем. И ещё несколько минут на кончике моего языка таял вкус сладкой ягоды, сдобного теста, мягких колосьев и листьев смородины. Мне подумалось, что так, наверное, и пахнет лето.       К Шаману шли по извилистой лесной дорожке. Наша огромная толпа, навьюченная уменьшенными походными рюкзаками, больше похожими на детские сумочки и не уменьшенными пакетами с пирожками медленно продвигались. Настоящий лес начинался за поворотом, пока же мы двигались по полю, изрезанному подростом тополя, который ласково гладил наши непокрытые плечи своими серебристыми листьями. Громкие шаги, резкие голоса почти из-под ног спугивали птиц, и они разлетались, заливаясь необычным треском. Высокие фиолетовые цветы, названия которых я не знала, качались от обилия шмелей, садящихся в мягкие корзинки их пушистых лепестков. Мы почти дошли до смешанного леса, и он подышал нам в лицо сыростью. Я поёжилась от неожиданной смены температур.       Тропа то сужалась, то расширялась. Потом вдруг стала деревянной, состоящей из маленьких дощечек, полусгнивших, тёмных, но, на удивление крепких. Вокруг же было топко. Ярко-зелёный мох, маленькие кустики черники и комья коричневой грязи, выпускающие маленькие фиолетовые огоньки, что приветливо мерцали нам и сразу же пропадали, стоило задержать взгляд. — Место магии, — Майрон пригладил седоватую бороду и улыбнулся, заметив, как Оливия, шедшая рядом со мной, удивлённо раскрыла рот очередному огоньку. — О таком ты в книгах разве не читала? — Н-нет, — выдохнула Ливи и очень смутилась. — Я слышал об этом, — Мэтт задумчиво поднял глаза к кронам деревьев и зачем-то схватил меня за руку. Я не была против. — Мой прадед писал о подобном: блуждающие огни. В местах, где истинная магическая сила планеты лежит слишком близко к поверхности земли, где встречается наша планета и её магическая копия, на поверхность выходит магия. — То есть, блуждающие огни это магия Искры? — удивлённо выдохнул Сэм. — Да. Живая магия, помнишь? Мы проходили это на магиологии!       Аями довольно кивнул и проводил взглядом тающий огонёк, что будто бы подмигнул ему, прежде чем исчезнуть, а может, переместиться в другое место, блуждать по лесу, в надежде встретить кого-то в этом странном, пустом, почти пугающем месте.       Деревянная тропка медленно таяла, вновь превращаясь в протоптанную, слегка заросшую тропу. Болото исчезало, а впереди виднелся дом — ветхий, деревянный. Покатая крыша сплошь покрылась мхом, а крыльцо выглядело так, будто бы вот-вот развалится. Прямо на полу у двери был нарисован круг — кажется, магический. Когда в людях не было достаточно магии, они ещё взывали к свободной магии, к той, что никому не принадлежит, течёт в жилах нашей планеты и вырывается вспышками блуждающих огней. Чтобы обуздать её и приручить, чтобы заговорить с ней, были придуманы круги и руны. По каким-либо причинам круг с вписанными внутрь символами помогал связать себя с миром Богини, попросить о помощи, обратить нечто могущественное и независимое к себе. У самых старых заклинаний до сих пор остались такие круги — печати. Например, у печати смерти — я невольно вздрогнула, пытаясь вспомнить другие подобные заклятия, но видно не смогла. Виски предательски заныли. Мы тем временем осторожно поднялись по скрипучей лестнице, и я заметила, что над дверью висят развесистые оленьи рога, а под самым навесом качается крупный ловец снов. На столике у окошка, выходящего на террасу, аккуратно лежали неизвестные неогранённые кристаллы, сушёные орехи и куриная лапа. — Отец, — неожиданно сказала Дина и постучала в дверь. Внутри послушалось копошение. Так, стоять? Отец? В голове у меня начались пугающие математические расчёты, которые я сама, кажется, даже не понимала. — Они пришли! Дверь открылась. На пороге стоял сухой старик. Лицо его, изрезанное морщинами, было покрыто странными узорами, напоминающими руны, расположенные на полу и так меня поразившие. Одет он был в мешковатое подобие халата, что покрывало всё его тело до колена. Немощные, некогда сильные ноги, также изрисованные, были будто бы оплетены лозой, как и руки. На груди его висел кристалл, на голове — лента, украшенная будто бы глиняными ягодами и звёздами, из-под неё вырывались длинные седые волосы и спускались к талии. Сухие губы при виде нас растянулись в довольной улыбке, отчего морщин на лице старика стало ещё больше. Бесцветные глаза смотрели живо и радостно, будто бы из-под тонких седых бровей на нас глядел не многолетний старик, а маленький, озорной ребёнок. — Ну, здравствуйте, герои, — о, богиня, сколько раз мы это уже слышали! — Здравствуйте, — неуверенно начал Джеймс. — Для тебя, дитя, я отец.       Я заметила, как друг дёрнулся. — Почему отец? — Элиот изогнул сразу обе брови. — Все потомки Шамана называют его так, — мягко улыбнулся Майрон. Кажется, в этой странной деревеньке только он говорил не загадками. — Слово «дедушка» не используют, так как оно не всегда обозначает родство, а если называть его пра-пра-пра, — мужчина сделал глубокий вдох, — вы поняли как, это будет глупо и бессмысленно. — Моя дочь, Луиза, вышла замуж за лекаря из Пьюры и родила двух прекрасных мальчиков. Один из них, ему достались мои способности, остался здесь и продолжил дело отца. Дина и Май — его потомки. Другой же, обладавший магией драгоценных камней, от отца, отправился в Миол. — И… Я его потомок? — догадался Джеймс и кивнул своим мыслям. — Именно так, — хихикнула Дина. — Другими словами, ты немного наш брат. — Вот эта встреча, — выдохнул парень. — Что же, нормального отца мне как раз не хватало!       И улыбнулся, первым зайдя в дом.       Шаман действительно знал, где находится храм древних. Он с радостью показал нам дорогу, прежде повертев в руках осколки сферы и грустно цокнув языком, а потом сообщил, что доведёт нас до самого храма. В само место ему не зайти, так как пускает оно лишь молодых — те племена считали, что чем моложе тело, тем светлее душа, но он будет ждать нас у ворот.       Затем разговор ушёл в чужое, непонятное мне русло, и я поймала себя на том, что не слышу Шамана. Совсем. Его тихий, глухой и вкрадчивый голос шумел на фоне армией мурашек, а всё моё внимание сосредоточилось на Мэтте. Я изучала его как впервые, и это откровение меня пугало. Парень сидел на стуле, сложа руки в замок — я скользнула взглядом по длинным пальцам, по запястью со шрамом, по пятну от травы на клетчатой рубашке. Затем — на выпирающей ключице, а после на изящном профиле и выражении лица. И, кажется, тогда я заметила.       Мэтт тоже не слушал Шамана. При всей его любви к любому занудству, он, слабо откинувшись в кресле, смотрел в одну точку, его васильковые глаза выражали удивлении, любопытство и что-то ещё. Что-то неуловимое. Я хотела было спросить, что именно привлекло его в странном изображении зелёной женщины на стене, но не решилась. К тому же, ухо резануло слово. До боли знакомое слово. Они говорили о реальности монстров, о призраках, о существах, что живут среди нас и… — Инициация? — высокий голос Сэма почти разорвал тишину на две части. Мэтт тоже обернулся. Ему, кажется, тоже показался знакомым сей термин. — Её больше не изучают в школе? — удивился Шаман. — Ах, да, магия же запечатана… Сильные волшебники — редкость. Хотя, ваша академия ведь собирает самых удивительных людей со всей Викоренны, могли бы и рассказать, мда-с… Мы непонимающе переглянулись. — Инициация — это самая важная встреча в жизни любого мага. Встреча с самим собой. Со своей магией. Это событие не связано с тем, когда пробудится магия — оно просто случается. В детстве или в юности, до восемнадцати лет каждый в будущем сильный маг однажды видит нечто необъяснимое. Так магия показывает хозяину, что она рядом, что она ведёт его по жизни. Между прочим, по ней многое можно сказать, ведь магия воплощается во что угодно. Будь то чрезмерно настоящий призрак, монстр, сотканный из кошмаров, или, может, маленькое юркое существо со светящимися синими глазами. — Как… вы узнали, — Мэтт дёрнулся, я посмотрела на него с непониманием и надеждой. — Опыт, дитя моё, опыт. Водная магия, что может развиться в запретную, мягкий характер, но, в то же время — скрытый потенциал. Может, расскажешь сам, какое оно было? — Да, — парень спрятал глаза под ресницами. — Когда мы переехали, мы жили в Айсавэре какое-то время. Прямо на границе жилой зоны. За холмы, где гуляют металлические вихри, бродят голодные волкодавы и происходит полный беспредел, нам было запрещено. Я и не планировал! Я был послушным парнем! Я в тот момент стоял у холма и рисовал закат, и вдруг… Увидел нечто. Сначала я подумал, что это миниатюрный стог сена! Но он мчался, подлетая, точно резиновый мяч. Логически можно было всё объяснить! Сказать, что это растение, вроде тех, что катаются по пустыням колючими клубками, закрыть глаза, продолжить рисовать. Но в последнюю секунду растение посмотрело на меня. Его в глаза без зрачка и радужки, просто узкие синие отверстия, кажется, подмигнули мне, а затем нечто круто развернулось и побежало прочь. Я не терплю необъяснимого… — парень почти задохнулся. — Я помчался по холму, вверх, через ограждение чудом перемахнул, хотя я тогда ещё никакой мышечной массы не имел… Существо пропало за поворотом, а мне в лицо… Вихрь… Металлический… И в глаз. А дальше вы знаете. — У тебя довольно редкая инициация, — задумчиво произнёс Шаман. — Обычно люди видят свою магию монстром, — в голове моей промелькнула странная мысль. Нечто ужасное, о котором говорил Сэм, причина, по которой он боится темноты. Призрак на кладбище из воспоминаний Шарлотты. И, наконец, то пугающее чудище с оленьими рогами из воспоминаний Оливии. Всё это — иллюзия, их собственная магическая сила, пугающе улыбнувшаяся в лицо, постоявшая у плеча и исчезнувшая во мраке, — ты её совсем не боишься, так?       Парень кивнул, а потом неожиданно посмотрел прямо мне в глаза. Я улыбнулась, вглядываясь в зелёную царапину в уголке правого глаза. Так вот значит что. А я ведь так долго думала, предполагала, что же повело такого законопослушного и осторожного парня на запретную территорию? Как он относится к своей магии? Что вообще он чувствует? Я ведь знаю о нём всё, но и не знаю ничего. Я видела его сотню раз, смотрела в эти глаза так часто, что уже сбилась со счёта, я, казалось, изучила парня до конца, полностью, как зачитанную до дыр книгу. А потом, как сейчас, резко всплывало что-то новое. Что-то, что выбивало меня из колеи. И заставляло сердце пропускать удары, заставляло сжиматься изнутри, как пружину, сдавленную с двух сторон. — Редкая, — продолжил Шаман. — Но не самая редкая. Иногда магия, сливаясь с чужими желаниями, и показывает воистину удивительные вещи. Например, если вам повезло достигнуть нужного момента ко Дню черты, она придёт к вам в виде призрака. И это — прекрасный, но и дурной знак.       Я сглотнула. В голове всё поплыло, в ушах зашумело. Перед глазами, как в мультике, поплыли чёткие картинки. Вот, я стою посреди второго уровня коттеджного посёлка и ловлю носом снежинки. Вот, я вижу его в толпе — высокий, светловолосый, кудрявый, высокий — хотя, я не знаю точно, насколько — мне сё же было тринадцать. Глаза цвета стали, ямочки на щеках. Вот, мы стоим в парке и обнимаемся. Слёзы, совсем настоящие, падающие мне на плечи, отчаянные крики. Запах больницы, впалые щёки и тонкие запястья Айви, моей подруги детства, и мягкий вкрадчивый голос сзади — «Сегодня день черты, солнышко». — Амос, — выдохнула я. — Но как? Я думала, он настоящий призрак и… — На День Черты не бывает настоящих призраков, — твёрдо ответил Шаман, – слишком много в воздухе Прямой магии… — То есть, светлой? — Это неверный термин. Светлое, тёмное… Но ведь и светлая магия может быть направлена в тёмное русло, как и тень может помогать? Наш народ привык всё делить на тёмное и светлое, будто бы ты при рождении обречен идти определённым путём. Правда лишь в том, что всё зависит от тебя. Прямая магия — всего лишь магия это мира, подарок Богини. Обратная магия — магия параллельных миров, привязанных к нашей планете. В том числе, Подземного мира, мира призраков. — Но как тогда… — Тот парень, вероятно, загадал желание. Представив в деталях то, что он скажет и сделает, он передал твоей же магической силе все данные о тебе и о нужном деле. Всё до мелочи. — Даже… акцент, — я вспомнила его Каролинское произношение. — Именно так. Копируется всё и создаётся идеальный образ. Инициация, связанная с исполнением желания — прекрасный знак. Он говорит о том, что в будущем вы сделаете нечто важное. Не только для вас, но и для всего мира, но… — Но? — я напряглась и ощутила покалывание на кончиках пальцев. — Есть риск, что сила исчезнет, — я сжала руки в кулаки. Что же. Этого и следовало ожидать. — Однако не следует много об этом думать. Думать о том, что ты ослабеешь вредно и бессмысленно. Я кивнула. — Мы заговорились, — Шаман на удивление легко встал со стула. — Пора в дорогу. — А вы… Точно выдержите этот поход? — осторожно, почти шёпотом спросила Шарли. — Я всё выдержу, девочка моя, — улыбнулся Шаман. — Мне ещё не одно тысячелетие служить Богиням. — Богиням? — прошептала я, но меня никто не услышал, хотя, кажется, оговорка Шамана не осталась незамеченной, но каждый решил промолчать и задуматься.       По лесу шли быстрым шагом. Он смыкался над нами зелёным пологом, трещал вокруг птицами всех мастей, жужжал комарами у самого уха, путался ветками в волосах. Иногда попадались топкие участки, и я жалела, что вместо резиновых сапог надела обычные походные кроссовки, которые, конечно, были невероятно удобны, однако совершенно бесполезны в бою с мокрой травой, топким мхом и грязными лужами. Но иногда дорога становилась такой неровной, каменистой, бугорчатой, что я радовалась удобной обуви на ногах как празднику. Мы непрерывно болтали — Раян рассказывал какую-то смешную историю про своего отца и его магазины одежды Джеймсу и Элиоту, Шарли постоянно пила кофе из термоса и предлагала его всем желающим, все неизменно отказывались. Сэм собирал своей фиолетовой макушкой все окрестные паутины, чем ужасно раздражал Мэтта, который, конечно, не боится ни монстров, ни магии, но страшно боится пауков. Сильвия декламировала восхищённой Оливии отрывок из какой-то заумной поэмы, а Сэн шёпотом придумывала каламбур на каждое слово и довольно рассказывала мне его на ухо, и я еле сдерживала смех, отчего щёки предательски ныли. Шаман просто улыбался нам, мягко и нежно, в действительности, как отец нашей маленькой дружной семьи, понимающий, что мы — лишь подростки, что нескоро закончат школы, и что далеко нам ещё до взрослой жизни, полной серьёзности и ответственности, и мы бы с радостью вместо храма древних отправились бы в парк аттракционов. Он понимал, что мы тут, потому что не могли оставаться в стороне, и что наш героизм вовсе не в усиленных магических способностях, не в желании исполнить свой долг, а лишь в нашей бесконечной доброте и жажде жизни. Кажется, он нами гордился.       Вечерело. Шаман сошёл с тропы и направился куда-то резко направо, и мы удивлённо потащились следом. Ноги ныли от усталости, плечи дрожали, нас клонило в сон. Поэтому, наша радость была такой огромной и почти бурной, когда мы увидели мягкий луг с невысокой голубоватой травой, кольцом окружённый деревьями. Прямо над нами в небе стояла практически полная луна, похожая на головку сыра, от которой отрезали маленький кусочек. Звёзды, рассыпанные по небу, собирались в созвездия почти на глазах. В глубине леса ухала сова, но тут лишь пели сверчки и цикады, а в остальном стояла звонкая, прохладная тишина.       Палатки расставили кольцом, а в середине заботливо вырвали траву, и Джеймс сложил аккуратное кольцо из камней. Сэн и Сэм принесли из леса мягкой, сухой древесины. На кончике пальца у Шарли загорелся маленький огонёк, и через минуту в каменном ложе уже вспыхнул ярко-алый костёр. Мы сели вокруг него кольцом, раскрыли контейнеры с едой и начали жарить грибы и сосиски на веточках деревьев. Ночь тянулась медленно и сладко. Беседы шли своим чередом: от философии о бессмертии до милых историй из детства Сэн и Сэма, отличающихся от многих наших своим светом и яркостью. Но вскоре голод был уталён, и меня потянуло спать, глаза слипались, руки не держали ветку. — Я, кажется, засыпаю, — вздохнула я. — Лив, я в палатку!             Со мной жили Сильвия и Оливия, но Сил не выдержала и ушла спать раньше меня и, наверное, уже видела десятый сон. Но я не могла уйти раньше, никак не могла, ведь мы с Раяном и Шаманом жарко обсуждали революцию! Но вот, тема мягко сменилась, перешла в менее интересное русло, и можно было ползти к палатке. — Погоди, я с тобой, — Лив осторожно встала, взяла качающуюся от усталости меня за руку и повела в сторону нашего логова.       Внутри горел слабый огонёк, достаточно яркий, чтобы осветить наши лица и спальники. Я осторожно чмокнула сестрёнку в щёку на сон грядущий и нырнула в объятия папоротника, стараясь закрыть глаза и поскорее провалиться в сон.       Разбудил меня громкий и пронзительный крик козодоя. Он, кажется, пронёсся над нашим лагерем со скоростью реактивного самолёта и примерно такой же громкостью. Оливия возмущённо пробормотала что-то про будильник, Сильвия встала, посмотрела на меня невидящими глазами и практически упала обратно на подушку. А я, тяжело вздохнув, присела на спальнике. У моего организма есть мерзкая особенность: его нельзя резко будить. В голову ударяют все возможные гормоны, сердце ускоряет свой темп до первой космической, и вот уже сна ни в одном глазу. И как ни считай овечек да барашков, как ни старайся — только тело решает, когда оно теперь успокоится. Не я. Постаравшись прислушаться к окружающим звукам, я обнаружила, что снаружи, у костра, кто-то сидит. Ещё немного сосредоточившись, узнала голоса Раяна и Мэтта. Видимо, они вдвоём о чём-то беседовали. Я тихо приоткрыла молнию палатки, чтобы расслышать их — любопытство кошку сгубило, но я не кошка, к тому же я не собираюсь эту информацию как-то применять против них или даже упоминать. Мне просто интересно. Это просто мой секрет.       В нос ударил запах тёплой лесной ночи. Я прислушалась. — Понимаешь, — тянет Раян, и я слышу, как в темноте луга в его руках ломается ветка. — Я будто бы всю жизнь находился в темноте. Мои глаза не способны были увидеть свет. Свет — в глазах Оливии, когда она говорила, что люди неравнодушны. Свет в ваших душах, когда вы изо дня в день унижали меня перед толпой, стоило мне только поднять на кого-то руку. Хулиган, драчун, пропащий человек — всё это всегда было про меня. Эти слова заставляли меня всё сильнее ненавидеть и прятаться, сдаваться, с каждым разом злиться на мир всё сильнее и желать всех погрузить в боль. Боль, которую приносили мне каждую чёртову секунду мои же воспоминания. Хотелось втоптать эти слащавые речи в осеннюю грязь, смешать с дождевой водой. Мне казалось, что, говоря все эти… вещи, я открываю людям глаза. Моё сердце требовало отмщения и… Справедливости? Знаю, что глупо желать кому-то боли, если самому уже невыносимо, но моё сердце требовало этого. Сейчас я начинаю понимать… Что просто был одинок, глуп и одинок, — я слушала напряжённо. Сжимала руки в кулаки, ногти больно впивались в ладони, а к горлу подступал ком. Хотелось плакать. И бежать. И обнять Раяна срочно, убить всех его обидчиков, отогреть, заставить поверить. Но я сидела неподвижно, прислушиваясь. — И Мирель была для меня как вспышка молнии. Она осветила мой мир в одно мгновение, раскрыла глаза и, казалось, ослепила. Я не привык к такому резкому свету. Не привык к тому, что меня пронзают словами. Я зажмурился. Но всё же открыл глаза. Мне хватило сил. И увидел девчонку. Низенькую девчонку, с ярко-красной царапиной на щеке, синяками и в слегка порванных чулках. А во взгляде — злоба и любовь. И сила. И отчаяние. Когда я вышел из кладовки, услышав эту короткую историю, я вытирал кровь, текущую из носа, и думал: Как? Как ты, такая слабая, такая напуганная, продолжаешь бороться? Как ты каждый день смотришь в зеркало, убеждая себя играть роль сестры, за которую готова кого угодно разорвать? Тебе ведь больно? Твои слезы текли по щекам, и твои ноги дрожали. Ты, как и я, потеряла близкого человека… Но ты смеешься. И улыбаешься. И продолжаешь любить, хотя вроде и лежишь тоже в этом грязном весеннем снегу. И мне захотелось побыть рядом с ней. Потому что вдруг показалось, что есть на свете любовь. Что за кого-то всё ещё будут бороться. И что кто-то в этом мире… Должен же бороться за Неё. Но чтобы сражаться, надо… Надо сначала повоевать за себя.       Я сжала ткань спального мешка почти до побелевших костяшек. Осторожно опустилась на подушку. Вздохнула. Попыталась отдышаться. Так я… уже ему помогла? Я уже сделала что-то важное для человека? Он из-за меня стал пробовать нечто иное? Не из-за яркой и солнечной Оливии, не из-за харизматичной и остроумной Сэн, в конце концов?! Из-за меня. Я, маленькая, слабая, грубая и до боли в сердце импульсивная, показала ему как можно. Как можно вырывать своё счастье из лап кровавых обстоятельств, как можно любить своим слабеньким сердцем. Это всё казалось мне удивительным. Пугающим и тёплым одновременно. — Я понимаю тебя. Тоже в своё время увидел эту её сторону. Мирель, она… особенная девушка. Она боится делать первые шаги сама, она смущается, иногда ей так страшно и плохо, что сердце у меня сжимается до точки. Но стоит кому-то из дорогих людей пострадать, она забывает обо всём, что её злило и пугало, лезет в самое пекло, вытаскивает нас из такой дыры, что самому потом становится тошно. А потом, как выяснилось, отходит от случившегося. Долго и мучительно. Я долгое время думал, она всесильна. Я смотрел на неё с восторгом, захлебываясь в своей детской, наивной любви, я любил слепо, осторожно, со стороны. От любого её слова я млел, почти исчезал. Мне казалось, что я… никогда не буду её достоин, — Раян услышав подобное, кажется, нервно закашлялся, а у меня сладко сжалось сердце. — Даже когда случился тот инцидент с учителем, когда она плакала от страха у меня в объятиях, я не осознавал, что ей действительно было плохо. И поэтому, когда она ушла, я не стал её догонять, наивно полагая, что она также оставила меня позади. А потом она вернулась. И я узнал, что она притворяется Оливией. Одна, совсем одна в этом огромном равнодушном мире. И только тогда я осознал, как глуп был. Девушка, с которой мне так хорошо и спокойно, девушка, удивительным образом поднимающая мне самооценку, достающая моё самоуважение из-под земли уже много лет, никакая не всесильная героиня. И ей страшно. И плохо. И я хочу сказать, что всегда думал, что узнав, как тяжело ей бывает, отвернусь и убегу. Но вместо этого я подумал тогда: хочу быть с ней. Хочу держать её за руку. Хочу быть тем, кто от неё ничего не ждёт. Хочу быть для неё. Наверное, тогда я и полюбил её по-настоящему. — А раньше ты не догадывался, умник? — усмехнулся Раян. — Ну, что ей плохо, грустно, что она не супер-вумэн? — Ну… Ты в этом плане действительно мудрее меня, но мне не у кого было спросить, — произнёс Мэтт с горечью в голосе. — Мои родители считали, что эмоции — слабость. Поженившись скорее из практических соображений, меня почти дрессировали, заставляя подавлять любую иррациональную, любое сильное чувство. Не смеяться слишком громко. Не плакать. Не злиться. Быть выше эмоций. Держать лицо. Держать голову в холоде, мыслить логично и рационально. — Фу, боже, — фыркнул Раян. — Вот именно! Пришлось разбираться самому. Мира и Лив помогли мне с этим очень сильно, если бы не они, вырос бы из меня эдакий булыжник. Однако чего-то они знать не могли. Как работает любовь, например. Лив это никогда не было интересно, а Мирель, похоже, поздно созрела. Меня тогда рядом уже не было. — Мне тебя почти жаль, — кажется, Раян похлопал парня по плечу. — Знаешь, я думал, ты бесчувственный кусок дерьма. — Спасибо за честность! — Но теперь я так не думаю. Ты похож на меня — тоже не понимаешь, как работают чувства, пытаешься сообразить, однако ничто не помогает, и ты просто захлёбываешься. Думаю, при других обстоятельствах я бы быстро подружился с тобой. — Премного благодарен. — Поэтому, позаботься о ней, ладно? Теперь я знаю, у тебя получится это. — А ты сомневался? — Ну да. А ты будто бы не сомневался. — Вот чёрт, твоя правда.       И они засмеялись, а потом заговорили о каком-то незнакомом мне исполнителе. Я со вздохом застегнула палатку, глубже забралась в спальник и закрыла глаза. Сердце стучало набатом. Расслабиться не получалось. Мэтт никогда не говорил, что… так сильно любит меня. Не говорил о том, что почувствовал, узнав правду. И тем более не клялся меня защищать. Быть рядом. Быть моим. Он мой, — от этой мысли стало неожиданно тепло и что-то почти укололо сердце. Верно. Он — для меня, а я — для него. Вся для него, если получится. Буду импульсивно охранять его всю свою жизнь, охранять, как получится, и знать, что он ответит мне тем же. Пускай мои чувства молодые, глупые, неловкие. Пусть я краснею от каждого его прикосновения, как самый настоящий спелый помидор. Это всё не так уж и важно. — Я люблю тебя, Мэтт, — шёпотом, почти беззвучно сказала я тканевому потолку палатки и закрыла глаза, постепенно проваливаясь в мягкий и липкий сон.