Жертвы обстоятельств

— У тебя всё хорошо? — мой голос звучит уверенно. Слишком уверенно для худощавой девчонки с короткой стрижкой и пластырями на коленках. Но мальчик обращает на меня внимание. Какие-то дети смеются прямо за спиной, ведь им кажется странным тото, что я, бойкая и смелая девочка, у которой всё выходит с чуть ли не с первого раза, вдруг смотрю на такого человека, как мой новый товарищ по танцам, не свысока. Для них Мэтт — глупый и толстый мальчик, который не стоит внимания. Они не видят в нём ничего и только подкалывают да посмеиваются. А я не могу и спрашиваю совсем не потому, что пытаюсь строить из себя героиню. Дело даже не в моём обострённом чувстве справедливости, а в том, что мне действительно интересно. Интересно, что скажет ответит этот человек с такими прекрасными голубыми глазами. Интересно, ведь люди в этом мире такие разные! И, если честно, он сильно отличается от моего окружения, состоящего в основном из горделивых девочек и изящных мальчиков. И, видимо, это и есть главная причина моего вопроса. — А? — вопросительно уставился на меня Мэтт. — А тебе какое дело? — Ну, не хочешь и не хочешь, — вздохнула я. — Я бы могла выслушать тебя… Правда! Я встаю и иду к другим, но мальчик хватает меня за тонкую юбку купальника и тихо говорит: — После урока, хорошо? — Ага, — я улыбаюсь и смотрю ему в глаза.

***

— Леди Савэйрин? Я часто-часто заморгала и завертела головой, чтобы окончательно проснуться. Всё же, нельзя пренебрегать сном, иначе будешь страдать от всплывающих воспоминаний из далёкого детства на уроке математики, прямо когда перед тобой сидит Мэтт, а за тобой Сэм. Они не разговаривают. Я тоже молчу, не знаю почему. Ведь на деле молчать совершенно не хочется, хочется кричать, кричать так, чтобы все точно услышали. Хочу сказать всему свету, кто я на самом деле! Хочу, чертовски хочу быть собой. Почему-то вся эта история заставила меня… полюбить себя. Ворчливую, неинтересную, но именно себя. Мне надоело играть Оливию, я хочу показать клубу, что Мирель тоже неплохой человек. Но надо молчать и улыбаться. Молчать и улыбаться. — Простите, я готовилась к экзаменам ночью, — солгала я. — Мне правда очень жаль. — Ничего, впредь спи больше, — добродушно отозвалась учительница Я лишь вздохнула и подпёрла рукой голову, чтобы снова не заснуть, что было той ещё задачкой. Я честно пыталась слушать новый материал, вникнуть уже в эти чёртовы корни многочленов, но всё это было напрасно. Мысли мои уносились в далёкое прошлое, когда всё было до ужаса просто и легко давался каждый шаг. Когда не было боли, а было только счастье, моё безграничное счастье, которое я так сильно оберегала. И даже неудачи как-то просто преодолевались. И я даже не знаю причину. Хотя, догадываюсь, что дело было лишь в том, что я воспринимала мир, как видеоигру, не боялась ошибаться и наивно верила в «долго и счастливо». Как странно и глупо: молчать, когда не хочешь этого делать. Когда всех просят говорить, а ты стискиваешь зубы, пытаясь преодолеть своё желание заорать что есть мочи. Очень странно и до дрожи в коленках непривычно. Следующим пунктом в моём списке «живи и не рыдай» был обед в полном одиночестве. Получился он, правда, очень странным. Все члены клуба сидели у окна за разными столиками, каждый лишь в компании самого себя. Периодически мы переглядывались, и от этого становилось неуютно и даже смешно. Мы будто бы пытались воссоединиться, несмотря на то, что единогласно решили отдохнуть друг от друга. Как будто отдыха нам и не требовалось, а конфликт наш был наиглупейшим. И, чтобы не думать об этом, я стала внимательно изучать своё отражение в кружке с кофе. На самом деле, я не переношу кофе, но почему-то именно его горьковатый вкус успокаивал. Именно его аромат заставлял сердце биться медленнее. И почему-то от каждого глотка этого напитка спать хотелось всё сильнее и сильнее, несмотря на то что кофе вообще-то должно бодрить адекватных людей. * * * — Ты не боишься забираться так высоко? — спрашивает Мэтт, следуя за мной по холму к самому краю платформы. — С тобой не страшно, — улыбаюсь я, стараясь не смотреть вниз. — А ты разве не трусишь? — У меня та же причина! — смеётся мальчик. Нам по восемь, мы полны жизни. Мы бесстрашны. Мы ищем приключения, не пугаясь последствий. Уже как два года мы с Мэттом лучшие друзья, по крайней мере, так нас зовут родители. И пусть я пока не совсем могу отличать друзей от лучших друзей, но почему-то уверена, что так оно и есть. Какой ещё идиот согласился бы со мной залезть на забор и поглядеть на закат с высоты птичьего полёта? Вот именно, если бы девочки из школы или кружка узнали об этом, то посчитали бы меня чокнутой. Тут, наверху, очень ветрено. Мои отросшие за два года волосы развеваются на ветру и лезут в лицо. Мэтт смеётся и смело лезет всё выше, да так быстро, что я за ним не успеваю. Солнце уже заходит за тёмный лес, похожий чем-то на тёмно-зелёное пятно, облака плывут почти незаметно, хотя ветер дует так, что гудит в ушах. Все они, от горизонта до того кусочка неба, что замер над нашими головами, окрашены в розовато-сиреневый цвет. Ветер затыкает уши, но всё ещё слышны голоса людей и шум колёс машин. Изредка над головами пролетают птицы, напоминающие истребители. На сердце спокойно и совсем не страшно, даже напротив. Хочется раствориться в этом прохладном воздухе, который почему-то пахнет дождём. Хочется смешаться с ветром и подлететь чуть ближе к лесу, а там сесть на самую высокую ель и наблюдать как суетятся люди. И, наверное, поэтому мы с Мэттом одновременно начинаем лезть на забор. — Высоко, — говорит он. Но не испуганно, а восхищённо. Восхищённо смотрит вниз и, несмотря на это, цепко держится за широкие прутья. — Прекрасно, — киваю я. — Вот бы так было всегда… — Ага, я бы тогда рисовал, рисовал, рисовал, — мечтательно бормочет Кайто, вглядываясь в закат. — Ну ты и зануда. В мире есть столько всего! — Возможно, я зануда! — миролюбиво соглашается мальчишка и широко улыбается. — Слушай, Мирель, у меня к тебе выгодное предложение. — Какое же? — А давай в будущем поженимся, чтобы всегда быть вместе. — Что? — я чувствую, как соскальзываю с забора и падаю вниз. Пока я почти теряю сознание, пока в глазах темнеет, Мэтт хватает меня за руку и буквально затаскивает обратно на платформу. Сердце всё ещё бешено стучит и не даёт придти в себя. Ветер по-прежнему звенит в ушах, а Мэтт испуганно оглядывает мое испуганное лицо. — Ты как? — тихо спрашивает Кайто. — Нормально, — вздыхаю я. — Только испугалась немножко… — Не надо было мне это говорить… — Нет, всё хорошо! Это просто было неожиданно. К тому же, я знаю, что ответить! Я согласна, давай поженимся. Тогда нам не придётся расходиться по домам ночью… — Ловлю тебя на слове! А теперь идём домой, солнце уже практически село. * * * — Мира, уже звонок, — смутно знакомый голос… Звук каблуков. Шарлотта? В любом случае, когда я встала из-за стола, вокруг никого не было. А меня ждала очередная пара, последняя на сегодня. Игнорируя робота-уборщика что старательно возил шваброй по одному и тому же месту, я побежала на урок, пытаясь окончательно понять, был ли этот сон воспоминанием или игрой воображения. Но, вроде как, я сваливалась со второго яруса, и точно помню, что именно Мэтт меня спас. Значит, надо будет у него когда-нибудь спросить, был ли этот договор… Хоть это и чертовски смущающе, я не усну, если не узнаю, что произошло тогда… Урок истории тянулся подозрительно долго. Вроде бы и тема довольно интересная, вроде и спала недавно, целых два раза, а всё равно в сон клонило. Я снова погрузилась в воспоминания, размышляя о том, что в жизни моей было слишком уж много счастливых вещей, чтобы страдать. Я, если задуматься, вообще очень счастливый человек. К кому ещё придёт призрак погибшей сестры, когда, казалось бы, всё пропало? Кто ещё по чистой случайности может встретить бывшего лучшего друга? А побить главного хулигана школы только из-за того, что тот потерял бдительность? Размышлять об этом я, кажется, могу бесконечно. Но почему же я постоянно кажусь себе несчастной? Почему я постоянно рыдаю, несмотря на то что большинство ситуаций в моей жизни поправимы? Ведь после урока я могу встать, собрать всех и, может, извиниться и поговорить. Но отчего-то железные цепи сдерживают мой пыл. Те самые цепи, что всегда напоминали мне о безысходности. О том, что я не могу что-то сказать, когда до боли в животе хочу. Я сама создаю себе проблемы. Вот и весь ответ. Моя тоска лишь в моей голове… Я положила голову на парту и зевнула. Потом выпрямилась и подняла руку. Не знаю почему мне приспичило, но улыбка историка заставила меня тоже улыбнуться уголками губ, поборов вселенскую усталость. Дрожащими руками опираясь на парту, я встала, и... *** — Мирель, ты это видела?! Этот дяденька — волшебник! Оливия стоит передо мной и улыбается. Ей всего десять, она полна энергии. Её бирюзовый бант немного съехал, отчего причёска сестры выглядит совершенно небрежной. Сестрёнка от нетерпения теребит подол платья. Я слегка улыбаюсь, убираю прядь отросших волос за ухо и иду смотреть на волшебника, ведь это такая редкость в наше время. В ушах — звуки большого города, в глазах — сотни людей, а под ногами — мощёная улочка. Волшебник стоит посреди улицы и показывает какие-то трюки, непонятные нам с Оливией. Он перебирает карты одной масти, а потом они вдруг превращаются в простые бумажки. Волшебник-фокусник снимает шляпу, и оттуда вылетает голубь, белый-белый, как только выпавший снег. Птица кружится вокруг мага. Тот достаёт зеркало и направляет его на голубя. Птица исчезает. Я смеюсь и кричу волшебнику: — Я тоже хочу! — и тяну ручонки к зеркалу. Маг снисходительно улыбается, протягивает мне зеркало и тихо шепчет что-то про то, что так могут делать лишь люди, обладающие особой силой. Я не слышу и, хихикая, смотрю в зеркало. Смотрю долго, проводя пальцами по стеклу. Оно кажется мне отличным от тех зеркал, что находятся у нас в комнате. И тут вдруг всё вокруг начинает светиться. Или свечусь я, но не замечаю. Закрываю глаза, а открываю их уже в совершенно незнакомом месте. Вокруг пустота. На пустоте я стою, пустота над головой. А впереди — мир, правда, я вижу лишь его часть. В ушах звенит от того, как тут тихо. Шелест крыльев и воркование. Голубь тоже тут. Он садится мне на плечо и тихо бормочет что-то на своём голубином языке. Я касаюсь стекла перед своим лицом, всё снова светится. И вот я уже лежу на асфальте, а голубь сидит на правой руке и хлопает крыльями. Шум, плач Оливии… Я теряю сознание. Слышу лишь, как кто-то говорит неприятным голосом: «Ребёнок-стражник — это очень опасно! Зеркала — её главные враги, пока она слаба. Она может любому ненароком навредить!» Любому навредить… — Я не хочу никому вредить! — кричу я. Но почему-то из груди вырывается лишь сиплый шёпот. *** Я почувствовала, как по щеке скатилась слеза, а чья-то тёплая рука смахнула её. Я сжала одеяло и повернулась на другой бок, приоткрыв глаза. Да, я не ошиблась. Это был наш медкабинет, тут как обычно пахло бумагой, лекарствами и целительной магией. Я опять закрыла глаза, чтобы понять, кто еще находится в помещении… По окнам барабанил дождь, такой печальный и долгий, так подходящий этому серому миру. Мне надо лишь вспомнить тот случай до конца. Случай, который так хотелось навсегда выбросить из головы. Никогда не вспоминать, отчего я так боюсь зеркал. Никогда не вспоминать, почему всегда жертвую своим счастьем. И ни одной секунды не думать о том, что опасна для кого-то. Но сейчас это — единственный выход, ведь, возможно, проблема во мне. Возможно, я тогда освободилась дракона. Возможно, из-за меня «Он» начал уничтожать людей. Или нет? Я старательно напрягла головной мозг, и в памяти даже всплыл наш с мамой разговор, состоявшийся после этой истории. Она говорила, что во мне сокрыта могучая сила, сила, что досталась мне по наследству. И что сейчас я должна избегать каких-то особых зеркал, каких, я забыла, поэтому на всякий случай избегала всех. Мама говорила, что подробнее расскажет тогда, когда я буду готова принять эту правду. И я почему-то никогда не была готова. Всегда боялась, тряслась от страха при одной только мысли, что владею какой-то силой. Мне было легче просто избегать зеркал, не думать об этом, почти забыть обо всем произошедшем. Я и сейчас не готова¸ если честно. Но вдруг, если уеду, всё кончится? Вдруг всё это время хаос в академии происходил по моей вине? Погибали люди, покидали школу или пропадалм, Леди Соннел не спала ночами? По щекам моим снова потекли слезы, и я бесшумно заплакала… — Ей что, кошмар снится? — услышала я голос Мэтта. Почему-то от его присутствия стало легче. Он мягко положил руку на моё плечо. — Я в этом, по-твоему, разбираюсь? — сказал Раян. А этот что тут забыл?! — Я вообще без понятия, что ты тут делаешь, — буркнул Мэтт. — Я бы и сам справился с этим, Мирель не тяжелая. — Точно, ты ведь тоже в курсах, кто эта девчонка на самом деле… — Конечно, умник. Хорошо она тебя вчера отделала? — Не напоминай, синяки болеть начинают, — я улыбнулась. — Но, несмотря на это… Эта девочка… — Что, втрескался? — с усмешкой спросил Мэтт. — Тогда понятно, почему ты мне не нравишься: вкусы у нас схожие. — Не то, чтобы… Чёрт возьми, кажется, ты прав. Стоп, ты не хочешь меня прибить?! Или хочешь?! — Слушай, конечно я хочу тебя прибить. И не только потому, что нам нравится одна и та же девушка, а ещё потому, что ты делаешь ужасные вещи вроде травли малолетних. Но мне лень, к тому же, вчера кое-кто это уже сделал. — Кайто, ты полнейший придурок! Раздражаешь. — Взаимно. — Как ты можешь говорить это с покерфейсом?! Как? — Да так, напоминают твои гримасы одного хорошего друга. — Сэма, что-ли? Я разве похож на этого плейбоя? — Да, очень. Только Сэм добрый и открытый, а ты злой и закомплексованный. — Да ну тебя! — кажется, Раян хлопнул дверью и ушёл. — Вот глупый, — по-доброму сказал Мэтт. — Я же вижу, что ему уже давно больно, очень больно. Но он вываливает злость на других. А что он хочет доказать, если подумать? Что силён? Что мир несправедлив? Эх, я понимаю его чувства, и не понимаю в то же время. Думаю, вместе, Мирель, мы бы смогли вытащить его из этого отчаяния. В тебе есть эта искра, вдохновляющая людей, заставляющая их открыться. Но ты, как обычно никому не поверишь... — кажется, Мэтт думал, что я до сих пор сплю. Сердцебиение моё ускорилось, но виду я не подала. Сплю, значит сплю. Мэтт просидел со мной ещё какое-то время и ушёл, пожелав мне сладких снов. Когда его шаги стихли, я открыла глаза и посмотрела в окно. Капли дождя медленно скатывались по стеклу и я слышала стон этого ливня. Сезон дождей начался. Накануне моего дня рождения всегда такая погода. Он ведь завтра… Если подумать, мне ведь исполнится целых пятнадцать лет. И мне почему-то показалось, что в канун своего пятнадцатилетия я хочу попробовать узнать о своей силе всё, что знает о ней моя мама. Хочу домой. Домой. Не просто узнать секрет, не просто понять, как исправить ситуацию… Я чертовски хочу увидеть родителей. Увидеть свой коттеджный посёлок, предаться воспоминаниям. Сейчас ещё не поздно. У меня есть телефон и карта с деньгами – как раз недавно пришла стипендия. И освобождение от занятий на сегодня, которое и сейчас лежит на тумбочке рядом. Всё решено. Я еду домой. Леди Соннел помогла мне оформить справку и пообещала передать ребятам, чтобы напрасно не волновались. Я взяла зонт, накинула пальто, собрала все необходимые вещи и села на поезд. Он мчался под дождём, что лил стеной, он мчался, а прямо надо мной были тёмные-тёмные тучи, что еще пару недель застынет над городом. Прошло чуть больше часа, прежде чем я, промокшая и уставшая звонила в дверь родного и уже такого далёкого дома… — Бог ты мой! Мирель! — ахнула мама. — Ты повзрослела… — Такая же, как и всегда, — улыбнулась я и зашла в дом, снимая резиновые сапоги и засовывая зонт в сушилку. В доме приятно пахло корицей и яблоками, где-то на заднем плане играла музыка, а в коридоре, гостиной и в гардеробной горел тёплый жёлтый свет. Я аккуратно сняла с себя форму и переоделась в любимый халат голубого цвета, а волосы собрала в низкий хвост. Потом украдкой посмотрела в зеркало и заметила, что действительно повзрослела. Пару месяцев назад, ненароком взглянув на своё отражение, я видела девочку, милую девочку с ямочками на щеках, большими глазами и пухлыми щеками. А сейчас лицо моё будто бы вытянулось, да и пальцы длиннее стали, а на уровне груди халат всё труднее застегнуть. Но это всё пустяки, по сравнению с моими глазами. Они всё такие же большие, но смотрят уже не по-детски, а так как смотрят глаза человека, повидавшего горе. Ведь по сравнению со смертью — всё сущий пустяк. И я смотрю не как грустный и закомплексованный подросток, а как девушка, взрослая девушка… Действительно, и как я умудрилась так измениться за это время? — Что-то случилось? Ты так неожиданно сообщила о своём приезде! — папа в этот раз не вглядывался в ноутбук, а мама не смотрела телевизор. В доме было так тихо и непривычно, что мой глаз дёрнулся. — Или просто соскучилась? — И то, и другое, — ответила я, кусая яблочный пирог. — И устала, очень устала! — Расскажешь всё? — папа улыбнулся так, что я чуть не выронила чашку с горячим травяным чаем. Папа. Просит, чтобы я рассказала… И я рассказала. Рассказала всё, что лежало на душе. Говорила и про беспомощность, из-за которой ужасно себя чувствовала. Говорила и про притворство, и про то, что я спалилась. Рассказала даже про Мэтта и умолчала лишь то, что вижусь с Оливией, и знаю, что есть некий «Он», творящий бесчинства. Родители слушали меня до того внимательно, что я невольно выложила почти всё, что меня волнует. Мама и папа поменялись в лице. Они смотрят на меня уже удивлённо, а я случайно начинаю плакать. Плакать, как тот подросток, каким была лишь пару месяцев назад. — Вот и всё, — заключила я. — Мирель… — мама обняла меня за плечи. — Пожалуйста, посмотри на меня… Я не хотела, чтобы тебе было плохо. Перед самой смертью, — она всхлипывает. — Перед смертью Оливия сказала, что в академии ты будешь чувствовать себя в своей тарелке. Что люди там… Не такие, как у тебя в классе. И друг детства твой там. Леди Соннел не соглашалась взять тебя без экзаменов, а ты была так напряжена, что я не хотела тебя заставлять это делать. Притворство — то, что мне пришло в голову в первую очередь. Я тогда подумала, что ты талантливая актриса, сможешь это делать… И думала, что ты сказала «нет» лишь потому, что боялась. Я была не права. Прости, что не посоветовалась с тобой. Все равно что-то не так. Но это уже честнее. Может, однажды ни я, ни она не станут ничего скрывать. Но пока я приму такой исход. Я подхожу к маме и обнимаю её. Она знает, что не права. Даже взрослые совершают ошибки. Но ведь… Это не до конца ошибка. В академии я, хоть и не была собой, завела новых друзей и узнала о людях столько, сколько не узнала за четырнадцать лет в этом месте. Я научилась верить в себя, стала лучше учиться и приняла себя такой, какая я есть. Потому что так бывает всегда. Ошибка может нести за собой разные последствия. И иногда не все они ужасны, а некоторые даже наоборот. Это жизнь, тут нет чёрного и белого. Все её цвета уникальны. — Оливия никогда не была важнее тебя, — тихо сказал папа. И это заставило лёд, что годами лежал на моём сердце, окончательно растаять. Всего три слова, сказанные нужным человеком в подходящее время, заставили меня неожиданно для себя окончательно избавиться от той мучительной ноши, от этого совершенно не нужного комплекса неполноценности. И головой я-то понимала, что это просто слова, но отчего-то точно знала, что мне не врут. Возможно, потому что все проблемы были в моей голове. — Оливия была безумно неуверенная и робкая, поэтому нам казалось, что ей поддержка нужна в первую очередь. А ты всегда вела себя так, будто всё в порядке. И мы действительно верили, что тебе всё не в тягость. Это было глупо… — Ну, или кто-то очень хорошо притворяется! Да, Мира? — подмигнул мне папа и слегка улыбнулся. — Да! — я тоже улыбнулась. Беспокойство постепенно исчезало. — Мы ни в коем случае не хотим тебя потерять и не были бы счастливы потерять тебя вместо Оливии, — подытожила мама и посмотрела на меня уже с улыбкой. — Так ты хотела узнать о магической силе? — Да. О моей силе, мам. — Ты наконец-то готова? — ошеломленно спросил папа, пытаясь не расплескать чай. — Наша девочка совсем выросла… А мы и не заметили. — Ричи, не нагоняй мрак! И так серьёзная тема для разговора! — Ладно, не буду, — папа поджал губы, как обиженный ребёнок, а я рассмеялась. Так звонко, как никогда не смеялась. — Так, о чём это мы… Ми, ты готова слушать? — Да. — Тогда слушай внимательно, — мама залпом выпила чай и начала рассказ. — Всё началось тогда, когда я уже носила вас с Оливией под сердцем. На Анализе магических способностей мне сказали, что у моих дочерей есть необычная способность: они обе стражники. Стражами называют людей, умеющих использовать не только базовую магию зеркал, но и её повышенный уровень, то есть они способны открывать порталы в Зазеркалье, самостоятельно проходить через них, впускать туда и выпускать оттуда людей и предметы. Они могут видеть воспоминания проклятых зеркал или их заложников. Эта способность довольно редка и чаще всего передается по наследству. У нас же в роду стражников не было, так что новость о способностях моих дочерей меня шокировала, — мама остановилась на несколько минут. — Собственно говоря, тут дело было в том, что ещё несколько столетий назад твоя давняя родственница изменила своему мужчине. И никто об этом не знал. Как и о том, что её союз был со стражником. Она сообщила об этом лишь перед своей смертью. Ребёнок этот постепенно начал копить энергию в себе. В его ребёнке она продолжила жить и увеличиваться, а после пожара в Айсавэре пошла на спад. Однако, во мне уже была настолько большой, что я могу использовать зеркальную магию, — на этом моменте я ошарашено посмотрела на маму, но она лишь загадочно улыбнулась. — А в вас с Оливией она достигла пика. И будь у меня один ребенок, он не смог бы справляться с этой силой. Но вас было двое. И сила разделилась между тобой и Оливией. — Значит, Лив тоже… — прошептала я одними губами, и меня пронзила догадка. — Да, она тоже. Просто она по жизни более осторожная и робкая, так что о своей силе узнала бы нескоро. Но ты наглядно продемонстрировала ей то, что может стражник. Пришлось всё рассказать. Ей. Но не потому, что она другая, просто ты сама сказала, что не готова. И мы ждали, когда ты сможешь принять эту часть себя. — Это действительно так, — я с лёгкой улыбкой вспомнила, как чуть не устроила истерику, потому что не хотела иметь с этим ничего общего. — Словом, это всё. У нас где-то было пособие по этой магии, если тебе надо… — Да, мне очень надо! — выпалила я. — Жизненно необходимо! — Тогда Ричи сейчас принесёт, а ты съешь еще пирога. Я послушно доела третий кусок пирога и задумалась. Всё оказалось интереснее, чем я думала. Оказалось, что не просто так это чёртово зеркало меня смущало, оказалось, что она действительно проклято. Пазл начал неспеша складываться. То зеркало, до которого я дотронулась, было на деле порталом в Зазеркалье, где сидел дракон. А я просто открыла портал… Открыла портал и уничтожила множество людей, вина которых была лишь в том, что они попались страшному зверю на глаза. Это я виновата в их смертях. Я виновата в том что множество людей сейчас оплакивает своих детей. Так, стоп! Это я поставила зеркало в комнату? Нет. Я знала, что умею так? Нет! Я не виновата… — Я не виновата, — повторила я шёпотом. — Я. Не. Виновата. — Ни в чём ты не виновата, — твёрдо сказала мама. Она внимательно разглядела меня. — Хочешь вернуться в академию прямо сегодня? — Уже так поздно… Но я хочу. — Когда тебя это останавливало? Руки в ноги и вперёд! Да, я должна вернуться. Осталось ещё очень много вопросов. Был ли загадочный «Он» узником зазеркалья? Оливия его выпустила? Или же, дело в другом? Какое отношение имеет к этому Сорами и голубое пламя? К сожалению, я не смогла пока ответить ни на один. И не смогу одна. Я хочу собрать детективный клуб вместе. Снова. Только так мы сможем разгадать все загадки и спасти Академию. Я вцепилась в телефон и дрожащими руками набрала номер Мэтта. Со своего телефона, на котором до сих пор болталась подвеска-дельфин. — Привет, – неуверенно сказала я. — Это я, Мирель. — Привет, — ответил голос Кайто на другом конце провода. — Почему ты уехала? Теперь покинешь Академию навсегда? — Ага, размечтался, — усмехнулся я. — Надо было кое-что уладить. — Значит, ты вернёшься? — радостно произнёс парень. — Это риторический вопрос, если что. А когда? — Хоть сегодня, если хочешь, — хихикнула я. — Понял. Могу собрать клуб. Нам же есть о чём поговорить? — В точку! Я бегу на станцию, — я уже была готова повесить трубку, но вдруг сердце моё заболело. — Прости меня, пожалуйста! — За что? Ты уже успела накосячить? — невинно спросил Мэтт. — За всё прости, — вздохнула я. — Всё, я отключаюсь. — Это ты меня прости. Увидимся! Положив трубку, я вздохнула. Какая же я, чёрт возьми, эгоистка. Точно знаю, что он меня любит, а делаю такие глупые вещи. Мне ведь так приятно осознавать, что я кому-то нравлюсь, до дрожи приятно. Но, к сожалению, я не могу ответить взаимностью. Я даже не знаю, каково это — любить. Не испытывать симпатию, а прямо по-настоящему любить. Мне всего четырнадцать лет, я не привыкла к таким серьёзным вещам. Но я точно знаю одно: мне хочется, чтобы Мэтт любил меня дальше. И стыдно за это, до чёртиков стыдно. Я будто бы пользуюсь чужими чувствами, будто бы забираю чужое счастье. Надо будет поговорить с Кайто об этом, он-то знает, как поступить… Наверное. В любом случае, мне не до этого. Я, оказывается, зеркальная девочка. Довольно иронично, учитывая то, что я испытываю перед зеркалами сильный страх. Я боюсь больших зеркал, стекло которых странно поблёскивает. Я боюсь, когда сплю напротив зеркала. Я боюсь оставаться одна в комнате с зеркалами. Этот страх берёт начало как раз в тот день. Но теперь он перерос в нечто большее, и сейчас я не перестала бояться зеркал, даже напротив: испугалась ещё сильнее. Тот факт, что я могу сделать что угодно, совершенно об этом не зная, пугал до дрожи, до тупой боли в сердце. Эта тайна не давала мне покоя, но всё, что я могла сделать: стиснуть зубы и вытащить одежду. Ну, мне не привыкать… Помимо справочника и своей одежды, я взяла ещё множество бесполезных вещей: парочку фонариков, немного кристаллов-невидимок, коробок спичек, запасную расчёску, прибор для записи запахов и коробку конфет в цветной глазури. Мало ли что? Хотя, эта фраза была всего лишь моим вечным оправданием. На самом деле, едва ли мне понадобится хоть что-то из этого, просто я привыкла брать какие-то вещи про запас. Запихнув в карман куртки жевательную резинку и обняв маму, я потопала навстречу дождю. Зонт уже успел высохнуть, так что я чувствовала себя прекрасно. Ливень барабанил по зонтику, крышам и стёклам окрестных коттеджей. На лужах надувались и лопались маленькие пузырьки, и до того сильно пахло сыростью, что кружилась голова. А небо! Небо было по-особенному красиво. Оно было тёмное, мрачное и низкое, как будто вот-вот готово было упасть. А я поднималась к нему всё выше, на второй ярус. Огни фонарей уже походили на маленьких желтых светлячков, а люди, снующие туда-сюда, постепенно превратились в маленьких лилипутов. Лес на горизонте стоял тёмно-зелёной стеной. Шум дождя напоминал музыку, приятную для слуха и не затихающую ни на минуту. Дождь заглушал хрипы двигателей автомобилей, речь людей, топот. Казалось, что на свете больше и нет ничего, что есть только я и дождь, этот прекрасный ливень, который никогда не сравнится ни с чем другим. Но вот, я на втором ярусе. И уже со второго шага я точно поняла, почему никогда не любила город. Поднявшись на платформу, сразу услышала ругань, стук колёс, плач детей. Дрянная особенность нашего городка в том, что тут никто никого не любит. Впрочем, конечно есть и парочки, и группы друзей. Но если человек улыбается незнакомцу, его сразу же считают сумасшедшим, а доброжелательность к людям, чьего имени ты не знаешь — вообще конец всей жизни. К огромному счастью, на нашем ярусе этого нет. Богачи, возможно, жадны, но они всё же вежливей и добрей. И всегда улыбаются. Особенно их дети — милейшие существа. Стремятся помочь всем и каждому, готовы делить хлеб со всеми нищими Анеки. Наверное, потому что у нас принято воспитывать детей добрыми людьми. Правда, многие просто этого не могут себе позволить: слишком много работают, ничегошеньки не успевают. А дети растут без любви, вырастают в таких же взрослых. Вот и выходит, что на улице только ругань и слышно. В Миоле иначе. Улыбка считается там нормой, кем бы ты ни был. Там каждый может тебе помочь, если попросишь, и никто не пошлёт на три буквы, если вдруг спросишь дорогу. Дети там плачут реже, а взрослые прямо-таки излучают вежливость. Даже бездомные приветливо тебе улыбаются. А почему бы не улыбаться? Каждый третий прохожий бросает деньги, а некоторые и кормят. Да и с грустной миной мало кого к себе расположишь. Вот и получается, что в Миоле улыбаются практически все. Кто-то тупо и фальшиво, а кто-то искренне, вкладывая в эту улыбку самые светлые чувства. Конечно, встречаются люди вроде Раяна и его банды, или похожие на старика из лавки магических товаров. Кто-то осуждает людей за их внешность и выбор, но всё же… Всё же хороших и искренних людей в Миоле гораздо больше, чем прочих! И я, как человек, проучившийся там пару месяцев, не испугалась улыбнуться. На глазах у всех. Проходя по улице, бросила пятьдесят мой старичку без руки. Тот поднял на меня глаза и улыбнулся. Залепетал что-то и вытащил откуда-то розу, красивую алую розу. Я поотпиралась, но всё же взяла цветок. На душе стало легко и тепло. Капли красиво скатывались с лепестков, а листочки слегка дрожали на ветру. Неожиданно что-то в моем сердце кольнуло. Я побежала в ближайший магазин, купила там зонтик и отдала его бездомному. Не думаю, что это сильно сделало его счастливым. Не буду льстить себе: ничего особенного я не сделала, так что гордиться вроде и нечем. Но тут дело в другом. Дело в том, что я заставила его на минуту забыть о том, что он — бездомный. И он позволил себе совершить преступление: улыбнуться. И от этого мне самой становилось безумно хорошо. — Ничего себе! Какие люди! — услышала я откуда-то сзади и машинально развернулась. Передо мной была Майя, или же Майка — моя бывшая одноклассница. Рядом с ней стоял Лэнс, в которого я влюблена была в шестом классе, Луиза — самая богатая во всём городе и её парень, старший брат Лэнса, Энди. — Что ты забыла в нашей дыре? — Дома была, — сказала я. — Но я уже обратно. — Ну как? Друзей нашла? — Луиза подошла ко мне близко-близко и, чуть улыбнувшись, наклонила голову вбок. — Да, я нашла отличных друзей, — как-то слишком сухо сказала я. — А парня? — встрял Лэнс. После моего признания этот чудак был крайне озабочен моей личной жизнью. Раньше это разбивало моё сердце, а сейчас я неожиданно ничего не почувствовала. — Маленькая я ещё для этого, — отвела взгляд я. — Шестнадцати нет. — Зануда! Ну, есть, наверное, кто на примете! — закивала кудрявой головкой Майка. — Ну, — я почему-то опять вспомнила Мэтта. И зажмурилась, потом глубоко вздохнула и наконец пришла в себя. — Никого нет. — Да ты засмущалась! Ладно, не будем пытать тебя. Удачи! Ты главное это… Театр не бросай. — Да тут попробуй брось… — Вот и славно, — выпалил Лэнс и почесал затылок. — У самого-то как дела? — неожиданно для себя выпалила я. — Да так… Втрескался, да не взаимно… — А откуда знаешь, что не взаимно? Ноги в руки и вперёд! — предложила я, переступая с ноги на ногу, – не бери пример со своей старой приятельницы, – указала пальцем на себя. — Да пусть не… — вдруг начала Майка, но прикусила губу. Я всё поняла. — Ну, бывайте! — я помахала ребятам рукой. — Надеюсь, ещё увидимся! — Мы тоже! — ответила Луиза за всех. — И кстати, с наступающим днём рождения! У тебя же он завтра? — Да, спасибо! — ответила я и пошла дальше. Странно. Раньше мне было очень тяжело общаться с одноклассниками. Майка казалась слишком невнимательной, а Луиза — гиперактивной. Лэнс мне ещё долгое время нравился, так что тут я и слова не могла выдавить. А теперь всё очень легко. Я им, они мне, слово за слово, короткий разговор. И никаких сложностей. Значит ли это, что больше я не тень? Возможно. Я точно знаю лишь одно: я изменилась. В лучшую сторону, или худшую — пока не разобралась. Но мне сейчас намного комфортней, чем тогда. А это главное. Про Лэнса стоит сказать отдельно. Этот мальчишка перевёлся ко мне в школу, когда я перешла в шестой класс. И практически сразу оттянул на себя внимание всей параллели. Лэнс был добродушным и весёлым мальчишкой и сильно отличался от своих ровесников тем, что не пытался казаться старше и круче. Лэнс всегда помогал одноклассницам и защищал слабых. Он был моим своеобразным идеалом, принцем из сказки. И от одного его взгляда внутри у меня всё переворачивалось, сердце уходило в пятки, а щёки пылали. Лэнс был для меня всем, а я для него — лишь одноклассницей, обычной одноклассницей. Он общался со мной так же, как и со всеми девочками параллели, что меня чрезвычайно расстраивало. И поэтому каждый комплимент я воспринимала как маленький праздник в своей жизни и даже отмечала. Особенно значимы для меня были комплименты по поводу моей игры. Ближе к декабрю мне удалось стать его подругой. И это действительно было здорово, многие девочки класса мне завидовали. Но я, будучи маленькой и глупой, разрушила всё одним своим признанием. С тех пор дружбы нашей не стало. Я просто не могла и думать о том, как тяжело ему было отвергать меня, как тяжело, наверное, знать, что нравишься кому-то, но не иметь к этому человеку чувств. Но Лэнс не начал презирать меня. С тех самых пор он начал интересоваться, что происходит в моей личной жизни, а я в ответ спрашивала у него то же самое. Такие у нас и были отношения в продолжении практически двух лет. И, если честно, я действительно надеюсь, что у него всё хорошо. Потому что он — часть моего прошлого, которую следует отпустить. Потому что не моё, потому что моё место не тут. Моё место в Академии. На станции было не многолюдно. И ничего в этом необычного не было: часы показывали девять вечера. Нормальные люди в такое время между городами не шарахаются. Нормальные люди вообще много чего не делают и, между прочим, многое теряют. Они не чувствуют счастья, когда вертят в руках розу, подаренную бездомным. Они не смотрят на закат, сидя на заборе. Они не пробираются в тайные уголки их школы, дабы разгадать тайну. Нормальные люди и нормальными-то не являются. Они обычные. Они живут спокойной, размеренной жизнью. Гордо называют себя нормальными, опираясь лишь на факт, что ничего необычного со своей жизнью не делали. Поэтому, не лучше ли послать к Демону все эти понятия о нормальности и просто жить? Жить и радоваться каждому мгновению своей жизни. Спустя два часа я уже была у ворот школы. Неуверенно позвонила в звоночек, который слабо светился зелёным, и поглядела на здание. Академия в свете фонарей была похожа на древний замок или какую-то школу магии из сериала. И она уже не вызывала у меня паники или отвращения. Наоборот я почему-то глупо улыбалась и смотрела на закрытые двери с непонятным мне самой счастьем. Счастье переполняло меня, хотелось петь и хихикать. Хотелось улыбаться каждому встречному и бросаться каждому в объятия. — Кажется, у меня появился второй дом, — сказала я громко, смотря на здание. — Школа — наш второй дом! Или как там в наших учебниках за первый класс было? — Да! Так и написали. Я тогда ещё котиков везде рисовала и спрашивала, хорошо ли вышло! — И потом плакала, потому что я говорил, что не очень… — Мог бы и не говорить, я рисовать никогда не умела вообще-то… Погодите-ка… Мэтт, ты долго тут стоишь? — Ну, я ждал, пока ты закончишь пялиться на здание, — рассмеялся парень. Я улыбнулась. — Может быть, уже войдёшь? — А, может быть, ты мне откроешь? Телепорта у меня нет. — Ой, прости… — Мэтт аккуратно открыл дверь и я, перешагнув лужу, оказалась во дворе школы. Кайто закрыл дверь на ключ и обернулся ко мне. А я, поймав момент, подбежала к парню и обняла, странно опустив при этом зонтик на манер мелодрам, которые смотрит моя бабушка. Мэтт сначала растерялся, а потом тоже уронил зонтик и обнял меня в ответ. Так мы и стояли под дождём, как два идиота, обнимая друг друга и игнорируя холодные капли. — Я скучала по тебе, — мы ведь и не поздоровались нормально. То ссоры, то я в обморок падаю, то я Оливия. — Я тоже, — слегка улыбнулся Мэтт, поднимая зонт с земли. — Давай быстрее, иначе простудишься. Да и ждут нас все. — Все? — А ты что думала? И мы вместе вошли в академию. Вместе поднялись на нужный этаж, вместе прошли по пустынному коридору. И вот, открылась заветная дверь. А за ней — знакомые люди, все до одного. Шарлотта в красном кресле пила кофе, Джеймс сидел рядом и тоже потягивал свой напиток. Сильвия что-то говорила Сэму, переминаясь с ноги на ногу, Сэн сидела посреди комнаты. А на подоконнике… На подоконнике восседала полупрозрачная Оливия и улыбалась. — Вот и пришли герои нашего времени, — добродушно отметил Сэм. — Ну, каково быть тем самым крутым парнем, а, Мэтт? — А почему вы мокрые? Неужели вы целовались под дождём? — хитро улыбнулась Сэн. — Ну, любовь да совет… — Ничего не было, иди к черту, — Мэтт нахмурился. — О, тогда сожалею, — усмехнулась Оливия. — И ты туда же… Шипперы хреновы. — Так это же почти канон! — неожиданно громко сказала Сильвия. Я неловко улыбнулась. — Не решайте за нас, что канон, а что нет, — замахала я руками. — Ты покрасне-е-ела… — Мы же мириться хотели, — напомнил Джеймс. — А мы разве не уже? — невинно спросил Сэм. — Начнём с того, что ссора была несущественной… — В каком смысле?! — Сэн, не перебивай меня… Закончим тем, что поскольку Мирель Савэйрин была в нашем клубе под именем Оливии Савэйрин, я рада сообщить о новом члене клуба. — Спасибо, Шарли, — я села в голубое кресло. — Надеюсь, мы поладим, — Сэн улыбнулась. — Уверенна в этом. — Только не ворчи, пожалуйста… — Сам ты ворчливая старуха. Мне вообще-то обидно было. Оливия молча повисла на моей шее. Я не помню, во сколько легла спать, но помню, что за эту ночь стала ещё ближе к ребятам. Меня зовут Мирель Савэйрин, мне почти пятнадцать, и сегодня, ночью с двенадцатого на тринадцатое мая, я обрела вторую семью. Конец первой "арки".